Чакона. Часть I

– Да ничего не сказал, просто взял мои данные и всё.

– Для чего?

– Просто.

– Саша, вот скажи, пожалуйста, ты хотя бы представляешь себе, что чтобы быть этим пианистом, – проделала она в воздухе движение пальцами, – это как минимум нужно иметь талант, о котором твоя Анна Михайловна что-то не очень отзывается. Дальше… Я не закончила! – остановила она меня, не дав сказать ни слова. – Искусство – это направление, за которое ничего не платят. Я и Алисе тоже говорила, что художество никому не нужно, но все педагоги говорят, что у неё большое будущее. Поэтому пусть уже поступает в художественный, но ты пойдёшь в техникум, потому что ты мужчина и тебе в будущем нужно будет содержать семью.

– Ну чего ты завелась? – не выдержал я, устремив глаза в потолок. – Никто ещё никого никуда не берёт. Он мне сказал, что ничего не обещает, а это означает, что вариант с техникумом остаётся в силе.

– Ну и всё, – развела руками мама, – это совершенно другой разговор, а теперь моем руки и садимся ужинать! – отрезала она и двинулась на кухню.

– Мам, а что ты скажешь о том, что наш отец всегда мечтал, чтобы Саша стал пианистом? – спросила Алиса, побежав за ней.

– Я знаю, что это была папина мечта детства, которую ему не дал осуществить дед Матвей, и правильно сделал. Ваш папа стал директором металлургического завода и мы получили четырёхкомнатную квартиру и жили получше, чем все те, кто бежал за всенародной славой.

Перерыв всю стопку пластинок, имени Горовица я ни на одной из них так и не нашёл. После ужина я пошёл к себе в комнату и, перечитав в очередной раз текст на буклете Шварцмана, положил его на полку и лёг спать.

На следующий день после школы я забежал в центральный универмаг и, купив там пластинку первого концерта П. И. Чайковского в исполнении Горовица, примчался домой. Бросив портфель на диван, я поставил пластинку и уселся в отцовское кресло. Сквозь тихий скрип иголки проигрывателя прозвучал приятный женский голос: «Солист – Владимир Горовиц. Симфоническим оркестром Нью-Йоркской радиовещательной корпорации дирижирует Артуро Тосканини. Запись 1941 года». Через колонки в комнату ворвались торжественные валторны и когда вступило фортепиано с разложенной гармонией аккордов, меня словно приковали к креслу. Эта музыка была наполнена величием, свободой духа и большой любовью к жизни. Я подошёл к окну и долго смотрел на дождь, представляя, что это играю я. Закрыв глаза, я вдруг увидел себя во фраке за роялем, играющего с симфоническим оркестром перед многотысячной публикой. В данный момент, конечно, я мог об этом только мечтать, но я был очень рад и этому.

Прошло три недели. Сегодня был тот самый день, когда мы получили свидетельства об окончании музыкальной школы и томились с Вовой и Светой за длинным столом в кабинете директора, дожидаясь Анну Михайловну. По экзамену по фортепиано Лебедь мне поставила три с минусом, хотя я играл лучше, нежели на мастер-классе у Шварцмана. За такой подарок я решил ей отплатить тем же: деньги, которые мне дала мама, чтобы купить для Анны Михайловны красные розы и какой-то сувенир, я сэкономил и купил то, что по моему мнению больше всего подошло бы кабинету Лебедь и ей самой.

– Саша, а ты будешь что-нибудь дарить Анне Михайловне? – спросила меня Света, оторвав моё внимания от табеля с оценками.

– Да.

– А что?

– Квартиру.

– Ха-ха! – громко засмеялся Вова и тут же стих, когда Лебедь со счастливым лицом и кучей подаренных цветов вплыла в кабинет.

– Ой, мои хорошие, посмотрите, сколько цветов м и не сегодня надарили – обалдеть можно! – пропела она, утопив в них нос, а затем аккуратно положила цветы на стол.

– Анна Михайловна, это Вам подарок от меня и моих родителей, – заявил Вова, доставая из-под стола большой тяжелый пакет.

– Ой, Вова, спасибо… – с тихим восторгом протянула она, доставая из пакета большой чайный сервиз. – Какая красотища!

– Анна Михайловна, а это Вам от меня, – подхватила Света, вручив ей свой пакет.

– Светочка, моя хорошая, спасибо большущее! Боже мой, мои хорошие! – расцеловала она их.

– Спасибо Вам за Ваш труд и что учили меня, – добавила Света.

– Ух ты, какие настенные часы! – воскликнула Лебедь, достав их из пакета. – Я их, Светочка, обязательно повешу где-то здесь, не знаю: может вон там или там? – замотала она головой по сторонам. – Во всяком случае, они точно будут висеть здесь, напоминая мне о времени с моими лучшими учениками.

Когда её эмоции чуть утихли, я понял, что настал черёд моего выхода для торжественного вручения подарка.

– Анна Михайловна, ну я тоже, так сказать, хотел бы сделать Вам подарок.

– Ой, Саша… – положила она часы на стол среди цветов и принялась меня слушать.

– Вы знаете, я очень долго думал, что Вам подарить. Стараясь не прибегать к банальным подаркам, я искал что-нибудь оригинальное, что могло бы соответствовать нашим с Вами творческим отношениям.

– Ну да, творческие отношения у нас с тобой, Саша, были довольно специфическими, – засмеялась она, покачав своей пышной причёской.

– Ну, особых успехов, как Вы знаете, я не делал как ученик…

– Саша, но ты старался и это видели все, – с серьёзным лицом успокоила Анна Михайловна, – а то уже как получалось или не получалось зависит не от человека, а от его природных данных. Знаешь, бывает такое, что вот хочется играть, а не можется, вот не дала природа таланта и хоть ты лопни.

– Да, согласен, – подхватил я. – В общем, это Вам, – протянул я ей пакет.

– Ой, Саша, спасибо… – сказала она, доставая из пакета кактус. – Ну что ж … – сделала она паузу, – довольно оригинальный подарок, – скованно продолжила она под еле сдерживаемый смех Вовы со Светой.

– Это Вам на память, – уточнил я.

– Да, я поняла.

– Можете поставить его где-то здесь, – продолжил я. – Например, на подоконнике или на столе.

– Да-да, я потом подумаю, тем более кактусов у меня ещё никогда не было, – заявила она с притворной улыбкой, засовывая подарок обратно в пакет. – Давайте теперь поговорим о вступительных в десятилетку.

– Анна Михайловна, ну я тогда уже пойду, потому что мои вступительные экзамены не связаны с вашей деятельностью.

– А, ты уже пойдёшь, Саша? Ну, удачи тебе! Кстати, куда ты будешь поступать или ты пойдёшь в девятый класс?

– В техникум буду поступать.

– Ага, ну ясно, – улыбнулась она. – Во всяком случае у тебя там должно сложиться совершенно иначе, чем с музыкой.

– Буду на это надеяться, – ответил я. – Вов, я тебя жду на улице. До свидания, Анна Михайловна!

– До свидания! – протянула она, после чего я вышел из кабинета.

Облокотившись о стену и засунув руки в карманы, я стоял и наблюдал, как счастливые выпускники фотографировались со своими родителями и педагогами на фоне цветущей школьной клумбы.

В этот момент на ступени выбежал Вова и с громким смехом направился ко мне:

– Ну ты, Саня. и чудак! – заливался он. – Не знаю, как сложится с моим сервизом, но твой кактус она надолго запомнит.

– Да ладно тебе, хватит ржать! – подхватил я его смех.

– Ты бы видел её лицо, когда ты ушёл. Её бедную аж скрутило.

– Ну, а чего она хотела, три с минусом мне поставить на выпускном экзамене, что я ей ещё должен был подарить?

– Ха-ха! – держался Вова за живот, глядя на Свету, которая спускалась по ступеням.

– Саша, ай-я-яй, подарить преподавателю кактус, и не жалко тебе?

– Кактус?

– Анну Михайловну!

– А, нет, – ответил я

– Да нормальный подарок, – пытался сказать свозь смех Вова, – очень хороший оригинальный подарок.

– Саша, ты, конечно, эгоист, – вымолвила Света, – я понимаю, что у тебя с ней отношения никакие, но так тоже нельзя.

– Ой, да чего ты пристала к нему со своими нотациями, – махнул на неё рукой Вова. – Это его дело, что хочет, то и дарит. Пойдёмте уже лучше где-нибудь в парке посидим, отметим наш выпускной. Ну, насмешил ты меня, Санёк! – заключил Вова и мы двинулись в парк за мороженым.

Через два часа я вышел на своей остановке и не спеша двинулся к дому. Вся площадка нашего двора была заполнена детьми, у которых со вчерашнего дня начались летние каникулы. Вблизи подъезда меня окликнула проходившая мимо соседка с нашего этажа:

– Саша, здравствуй, – остановилась она, поставив сумки с рассадой на землю.

– Здравствуйте, тёть Зин.

– Ну что, куда будешь поступать?

– Да в техникум, куда же ещё? – пожал я плечами.

– Правильно! – ткнула она в меня пальцем. – А то мне мать твоя говорит: «Саша наш хочет быть пианистом». Я ей говорю: «Какой там пианист, кому он сдался? Деньги нужно зарабатывать». Тем более ладно бы у тебя талант был, как у Раймонда Паулса, а то ж как слышу за стенкой, что ты там пиликаешь, так мне каждый раз кажется, что у нас в подъезде кого-то хоронят. Ты лучше пример с моего Юрки бери: вон он учится в техникуме, говорит, педагогический состав сильный, общежитие хорошее, и мне удобно будет через тебя ему в Ленинград передачи передавать. А то эти проводники уже совсем обалдели: цены за сумки каждый раз всё больше и больше ломят. Ладно, пойду, нужно рассаду за домом посадить, а то солнце зайдёт, потом ничего не видно будет. В общем, удачи тебе! – закончила она, кряхтя поднимая сумки, и как неваляшка потелепала дальше.

– И Вам того же! – ответил я ей вслед. – Чтоб она у тебя не взошла, та рассада, – тихо пробормотал я ей в спину и двинулся дальше.

Вскочив в подъезд, я резко затормозил у почтового ящика, заметив в нём письмо. Я открыл ящик и мне в руки выпал конверт с надписью:

Ленинградская Консерватория им. Н. А. Римского-Корсакова

190000, г. Ленинград,

ул. Глинки, №2.

Поднявшись на площадку и придвинувшись к окну, я дрожащими пальцами распечатал конверт и принялся читать письмо:

«20 мая 1965»Приглашение

Уважаемый Александр Исаакович Каберман! Администрация средней специальной музыкальной школы при Ленинградской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова приглашает Вас на вступительный экзамен по кафедре фортепиано, который состоится 08 июля 1965 года в аудитории №149. Просим Вас подать документы для вступительных экзаменов не позже 23 июня. В список документов входит:

1. Заявление на имя ректора.

2. Документ о среднем образовании.

3. Характеристика.

4. Медицинская справка (форма №286).

Экзамены:

1. Специальность: полифоническое произведение, крупная форма венских классиков, произведение на выбор.

2. Сольфеджио: музыкальный диктант, определение аккордов и интервалов на слух, письменное разрешение аккордов.

3. Русский язык: диктант.

Зав. фортепианной кафедрой А. И. Шварцман

Ректор Крылов А. С.

Дочитав до конца, я пробежал письмо глазами ещё раз и радостно рванул на свой этаж. Вскочив в квартиру, я снял трубку и набрал номер Вовы.

– Алло! – послышался его голос.

– Здорово, это я! Слушай, тебе пришло пригласительное письмо на вступительные экзамены в десятилетку?

– Только что вот прочитал, а что? А ты откуда знаешь?

– Потому что мне тоже такое пришло.

– Да ладно! – засмеялся он. – Шутишь, что ли?

– Серьёзно говорю, – ответил я, зачитав ему всё письмо.

– Ну да, такой же текст и у меня. Значит, что получается, что Шварцман тебя пригласил на экзамен? Ничего не пойму.

– Получается, что да.

– Ха-ха! – громко расхохотался он. – Вот это да! И что, ты будешь поступать?

– Да не знаю ещё, я не думаю, что мама будет очень этому рада.

– Ты представь, как этому будет рада Анна Михайловна!

– Я не думаю, что стоит об этом вообще пока кому-нибудь говорить.

– Слушай, шутки шутками, но я бы на твоём месте не упускал эту возможность. Это конечно всё очень странно, я к тому, что сыграл ты тогда отвратительно, но тебя приглашают!

– Ты только маме своей не говори, а то она моей сразу же всё доложит. А моя, ты же знаешь, настаивает, чтобы я шёл в техникум.

– А ты сдай экзамены и в техникум, и в десятилетку. Главное, чтобы накладок с экзаменами не было.

– Это идея! – воскликнул я.

– Я серьёзно говорю: сделай так, а там посмотришь. Во всяком случае у тебя есть время подумать.

– Ты ж только не ляпни никому!

– Да не скажу, не паникуй.

– Ладно, давай, увидимся завтра на футболе!

– Давай, чудак!

Положив трубку, я уселся на пуфик и, уткнувшись глазами в письмо, заново начал его читать и анализировать. Значит, Артём Иосифович после моей просьбы поступить к нему в класс дал мне этот шанс, так получается?

Тут я услышал, как в квартиру вошла Алиса.

– Привет, чего здесь сидишь? – спросила она, поставив на пол свой этюдник.

– Вот чего, – ответил я, подав ей письмо.

– Что это?

– Прочти!

– Да ладно! – произнесла она с округлившимися глазами, оглядев письмо с двух сторон. – Тебя приглашают поступать?!

– Да.

– Ха-ха! Класс! – воскликнула она.

– Во-во, я бы хотел, чтобы вот так отреагировала наша мама.

– Слушай, ну так она не отреагирует точно.

– То-то же.

– И что ты будешь делать? – спросила она, усевшись на пуфик напротив.

– Не знаю… Вова подал идею поступать и в техникум, и в десятилетку, а там уже как сложится.

– Ну, давай попробуем так, – подхватила Алиса, – мы же всё равно сами едем на вступительные, маме пока ничего не скажем.

– Думаешь, это всё-таки будет блестящая идея? – скривился я.

– Я думаю, будет глупо не воспользоваться своим шансом.

– А если я поступлю в десятилетку, как мне потом сказать ей об этом?

– Ну, скажем как-нибудь. Например, хорошей отмазкой будет, что мы не хотели её расстраивать понапрасну.

– Ну да, логично.

– Не, так и вправду: ты же никуда ещё не поступил, верно? Чего мы об этом беспокоимся?

– Это интересная мысль, – призадумался я. – Значит, пока ничего ей не говорим?

– Пока ничего.

– Ну что ж, давай попробуем, а там – была не была.

Через три недели мы с Алисой рванули в Ленинград и подали её документы в художественный институт, а мои, как и планировали, в техникум и в десятилетку. За музыкальную теорию и прочее я абсолютно не волновался, потому что был уверен, что сдам их успешно. Чего было не сказать о моей игре на фортепиано, из-за которого я практически не вставал, каждый день тщательно отрабатывая программу для вступительного экзамена.

Вступительные в жизнь

Десятого июля 1965 года в 11.00 на первом этаже Ленинградской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова теснилось огромное количество абитуриентов в ожидании вступительных экзаменов. На улице палило жаркое июльское солнце, от которого невозможно было спастись даже в холле консерватории. Каждый из абитуриентов что-то повторял, зубрил или просто гонял нотными тетрадями ветер перед лицом.

– Что-то, Настя, никто ничего не говорит, а экзамен должен был начаться уже как двадцать минут назад, – забеспокоилась бабушка, сидящая в кресле рядом с внучкой.

– Вот, я говорила маме, давай пойду сама, без никого. Мало того, что я должна переживать за этот дурацкий музыкальный диктант, который я плохо пишу, так мне ещё нужно думать, чтобы ты от жары здесь в обморок не упала.

– Не переживай, бабушку в войну немцы не одолели, а то какая-то жара.

– Да, только когда ты воевала, тебе было сорок лет, а сейчас шестьдесят, ничего? – закатила глаза девушка.

– Ничего, ещё повоюем.

– Уважаемые абитуриенты, прошу вашего внимания! – отвлёк всех протяжный громкий голос, принадлежавший женщине невысокого роста в очках с причёской каре. – Значит так, произошли небольшие изменения: один наш педагог по сольфеджио заболел, на экзамен прийти не сможет. Поэтому что касается пианистов и вокалистов, то они сейчас будут сдавать сольфеджио вместе в одной аудитории №134. Экзамен принимаю у вас я – Муравьёва Светлана Окоповна. Все услышали?

– Да! – отозвались все.

– А ты – смотри, будешь так смеяться, можешь случайно и не сдать, – успокоила она какого-то черезчур весёлого абитуриента, строго посмотрев на него поверх очков. – Если всем всё ясно, тогда поднимаемся.

– Всё, бабушка, я пошла, – поцеловала её Настя.

– Давай, Настюша, удачи!

Настя в своём голубом платье слилась с толпой абитуриентов и помчалась вверх по широкой центральной лестнице консерватории, мелькая длинной светлой косой.

Войдя в аудиторию, она заняла место за партой, на каждой из которых лежал экзаменационный нотный лист. Когда все расселись по местам, в класс вошла профессор Светлана Окоповна.

– Так, все здесь? – спросила она, пройдясь серьёзным взглядом по классу. – Если все молчат, значит все. Как вы видите, на столе лежат экзаменационные нотные листы для музыкального диктанта. Рядом с этим листом лежит нотный листок для черновика. Сначала вы можете написать музыкальный диктант туда, а потом переписать его в чистовик. Я играю диктант десять раз, после чего даю всем десять минут, чтобы переписать его в чистом виде на экзаменационный лист. После того, как вы сдадите мне диктант, все выходите из аудитории и по моему зову заходите по пять человек отвечать на билеты по теории, которые лежат у меня на столе. Предупреждаю, в случае списывания или подсказывания абитуриент будет исключен из экзамена. Вопросы?

– А тональность скажете какая?

– Ну, ты ж у нас не Моцарт, значит, наверное, скажу.

– А ноты? – ляпнул кто-то в шутку.

– Давайте не будем смеяться, чтобы потом не пришлось всем плакать, – не меняясь в лице заявила она и уселась за фортепиано. – Тональность ля мажор, – объявила она и начала играть.

На протяжении всего диктанта, который длился тридцать минут, у Насти на нотном листе кроме размера и ритма не нарисовалось ни одной ноты. Каждый раз она пыталась быть предельно внимательной, чтобы понять, какие ноты звучат, но музыкальный диктант оставался по-прежнему не написанным.

– Внимание: играю последний раз! – объявила профессор и после этих слов из Настиных глаз покатились слёзы. Она начала быстро их утирать и вновь пыталась собраться с духом, но уже ничто не помогало ей унять панику.

– У вас есть десять минут, чтобы написать свой вариант диктанта на чистовик и сдать его мне, – напомнила Светлана Окоповна и, подойдя к большому шкафу, стала там что-то искать.

В этот момент Настя с заплаканным лицом начала медленно складывать свои листы и, отодвинув стул, чтобы встать с места, увидела, как мимо неё прошёл какой-то кудрявый парень и незаметно от всех подкинул ей на стол свой листок. Взяв его в руки, она увидела написанный на его черновике диктант, который ей оставалось просто переписать.

– Уже написал? – спросила его профессор.

– Да.

– Ещё есть время, можешь проверить.

– Я уже проверил.

– Ну, давай сюда, – взяла она его лист. – Как твоя фамилия?

– Каберман.

– «Каберман», – протянула она, ища глазами фамилию в списке. – Ага, Александр, нашла. Иди, ожидай в коридоре.

Настя проводила его глазами и когда он вышел из аудитории, быстро кинулась переписывать его вариант диктанта. Спустя десять минут она вышла последней из класса, под дверью которой теснилась толпа шумной молодёжи. Пройдя дальше по коридору, она увидела возле окна небольшую группу, рядом с которой стоял этот парень.

– Привет! – услышал я за своей спиной звонкий голос и, развернувшись, увидел ту девушку, которая расплакалась на экзамене.

– Привет! – протяжно ответил я, приковавшись к её голубым глазам. – Ну что, написала?

– Переписала! – засмеялась она. – Я твоя должница: если бы не ты, я бы завалила экзамен.

– Рано плакать начинаешь. Когда ещё есть время, нужно искать возможности.

– Да, но не всегда найдутся такие как ты, которые протянут руку помощи.

– Надеюсь, что мой вариант диктанта правильный. Вроде бы я их всегда хорошо писал.

– Какой бы он ни был, он наверняка будет лучше того, что написала я, – заверила она. – Потому что я их никогда нормально не писала. Как тебя зовут?

– Саша.

– Настя, – протянула она руку.

– Рад знакомству.

– И я.

Когда я взял её руку, у меня внезапно родилось дикое желание остановить время навеки и никогда больше с ней не расставаться.

– Ты пианист?

– Что? – переспросил я, почувствовав какое-то волнение в груди.

– Я спрашиваю: ты пианист?

– А, да, пианист, – чуть засмеялся я. – Прости, задумался.

– Бывает, – засмеялась она.

– Ой, извини, чего-то я прилип, – освободил я её руку.

– Поэтому я и спросила: пианист ли ты, что так цепко держишь.

– Ха-ха! Да это рука сама чего-то к тебе пристала.

– Ха-ха.

– Ну, а ты, я так понимаю, вокалистка?

– Да, вокалистка.

– Чудесно.

– Кстати, как ты сдал экзамен по специальности?

– На четыре.

– Ну, неплохо.

– Но я ещё параллельно сдаю экзамены в техникум, а здесь у меня, так сказать, эксперимент: возьмут – не возьмут.

– Ну, я думаю, что должны взять, – заверила она.

– А я – нет.

– Почему?

– Потому что у нас поступает четырнадцать пианистов, а берут в этом году только восемь, и у всех у них программа на три головы выше, чем у меня, и играют они гораздо лучше.

– Так, я верю в то, что ты поступишь, – убеждённо противостояла она.

– Ну, если ты веришь, значит так и будет.

– И никак иначе!

– Ну, а ты как сдала свой вокал?

– На пять.

– Молодец! – отметил я.

– Если бы ты сейчас с диктантом мне не помог, то это уже не имело бы никого значения.

– Светлана Третьякова, Иван Кадышко, Вячеслав Пономарев, Владимир Лазарев и Настя Новикова! – прервал наш диалог голос профессора, стоявшего возле открытой двери. – Заходим отвечать на вопросы по билетам!

– Ой, всё, я пошла, – спохватилась она.

– Удачи тебе!

– Спасибо, увидимся! – внезапно она обняла меня и побежала со всеми приглашёнными абитуриентами в класс.

«Настя» – это имя звучало в моей голове как предчувствие чего-то нового, светлого и более неповторимого в моей жизни. Никогда прежде я не испытывал ничего подобного от общения с девушками. Её глаза, улыбка и нежный голос могли бы вдохновить любого на самые невероятные и гениальные вещи в этой жизни.

В таких размышлениях я находился до тех пор, пока из класса не вышла Света Третьякова, по лицу которой можно было сказать: «экзамен сдан успешно».

– Ну что? – спросил я её.

– Пять!

– Аминь.

– Что?! – переспросила она.

– Поздравляю!

– А, спасибо. Там несложные были вопросы, – ответила она, оперевшись на подоконник.

– Отлично, надеюсь и мне попадутся такие же.

– И всё-таки, Каберман, я никак не пойму, – устремила она вдруг глаза в потолок.

– Что именно?

– Как ты мог получить приглашение на экзамен в десятилетку?

– А ты как?

– Как?! Я участвовала в мастер-классе!

– Ну, и я «участвовал в мастер-классе».

– Что?! – расхохоталась она. – Тебя не записывала на него Анна Михайловна, ты сам решил выйти.

– Да, так и было, – согласился я.

– И что?

– Что?

– Ты считаешь, что твою ужасную игру действительно оценил Артём Иосифович и пригласил тебя на вступительный экзамен?

– Ну ведь пригласил же? – дёрнул я плечами.

– Я же надеюсь ты не рассчитываешь на то, что попадёшь к нему в класс?

– Почему это ты можешь рассчитывать, а я нет?

– Да потому, что я играю лучше тебя в триста раз! – вскипела она.

– Значит, ты точно поступишь, – успокоил я её. – Ты не переживай, я тебе не конкурент, ты сама об этом прекрасно знаешь. Чего тебя так передёргивает?

– Ничего, – уже более сдержанно произнесла она.

– Ну и всё. Хочешь конфету? – достал я ей из кармана.

– Я не ем леденцы, – пробурчала она.

– А зря, от шоколадных поправляются.

Из кабинета выбежал довольный Вова и подскочил к нам:

– Ну что, поздравляйте, у меня «пять»!

– Поздравляю! – хлопнул я его по руке.

– Спасибо! Светка, чего такая грустная стоишь? – помассировал он ей плечи. – Ты же на пять сдала!

– Её не радует моё присутствие здесь в качестве абитуриента, – объяснил я, закинув конфету в рот.

– Не понял? – насторожился Вова.

– Меня всё радует, я просто спросила: как ты мог получить приглашение, сыграв на мастер-классе так плохо?

– Чего это он плохо сыграл? – округлил глаза Вова. – Отлично сыграл: ноктюрн Шопена залупил так, что аж за ушами трещало, – сказал Вова, сорвавшись на смех. – Саня, прости, я просто как вспомню, как ты его играл!

– Да ладно тебе! – махнул я рукой.

– Александр Каберман и Андрей Баталов, заходим тянуть билеты, – прозвучал голос Светланы Окоповны.

– Всё, я пошёл!

– Саня, не подведи! – кинул мне вслед Вова.

Войдя в аудиторию, я подошёл к экзаменационному столу с билетами, где сидела Настя, и, переглянувшись с ней, вытянул билет.

– Какой номер, ау?! – протянула Светлана Окоповна, оторвав мой взгляд от Насти.