– Типа того. Да. В норме.
– Тогда пойдем назад, м? – Он тут же заорал другим студентам, покусившимся на их столик: – Эй, а ну пошли вон! Это наше место! Не видите, там вещи лежат? И они – не ваши, – Книги и сумка Торндайка остались на скамье – он бросил их, погнавшись за Эбби, – а это означает, что, mes ch?res putes, место занято!
***
Послеполуденные занятия этого дня поражали Эбби какой-то невесомостью, некой бессмысленностью и праздной торжественностью, а Чарли это только радовало – часы, объятые летними дуновениями с ароматом цветов, сочащимися в аудитории сквозь широко распахнутые витражные окна, протекали столь непринужденно, что и не верилось – ведь ранее, в этих комнатах, они ломали головы, стонали и пыхтели от напряжения, гневно вздыхали из-за ошибок и критики, даже боялись, тряслись зайцами. Но сегодня все преобразилось: и дух академии, и довольные разморенные студенты, и даже преподаватели. Их самые строгие наставники вышли из амплуа тиранов и надсмотрщиков, какими их считал Чарли и многие другие. La fin! Хватит! Теперь они предстали перед учениками не закостенелыми мастерами, ярой палатой консерваторов, талантливыми и неугомонными безумцами – поэтами, художниками, зодчими, мэтрами, требующими и от них всепоглощающего самопожертвования ради искусства, знаний, престижа, карьеры и чего там еще… Эбби видел в них обычных людей, наслаждающихся, предвкушающих наступление погожей поры, отпуска, поездки, дальних странствий, возвращения домой, заслуженного покоя.
Эти весьма взрослые (а кто-то уже возраста почтенного) люди вдруг превратились в мальчишек и девчонок – румяных, пышущих жизнью, алчущих свободы, беспробудного и беззаботного сна до обеда или даже ужина (кстати, поужинать не помешало бы им с Чарли тоже!), этому празднику живота предстоит совместить в себе несколько пропущенных приемов пищи разом, еще и запоздалый aperitivo впридачу. После профессора и прочий персонал включили бы громкую музыку, она бы гремела после одиннадцати, а те – танцевали до беспамятства! Кого-то бы ждала внезапная безобидная и обоюдно забытая поутру интрижка. Лился бы смех – звонкий гимн юности, не знающий преград, приличий и возрастных рамок. И длилось бы сие свободолюбивое безумство до поздней ночи! И все сегодня подвластно, мыслимо и возможно! Эбби почти видел чьи-то голые пятки, крутящие педали во тьме; этого полуночного приключенца, велосипедиста, и его легкий транспорт уносила к реке Крипстоун-Крик сила тяготения, как он несся с горки, отпустив руль, сперва ослабив хватку, а потом и без рук… А те обратились крыльями, и этот счастливец взлетел… Вместе с велосипедом? Да, не бросать же его?! Где-то он уже видел этот образ, но где? Он не мог вспомнить. Да и не хотел. Луна – не солнце, она не обжигала наглеца Икара, тот добрался до земного края – к крутому берегу моря, а затем и до океана, до чарующего места, где смешиваются воды! Звезды указали ему путь в эту заводь. Почему-то у этого человека лицо Артура. Эбби не спешил прогонять видение…
– Это конец моего пути. – Он еще помнил его голос.
Но путь Эбби пока еще продолжался. Для него наступил (и то не окончательно) лишь конец учебного года. Большинство тестов и практических защит уже остались позади. Впереди их ждал последний экзамен по истории искусств – с теорией и демонстрацией; до него неделя, которую займут – подготовка, консультации и дополнительные занятия – хотелось верить в таком же легком и непринужденном формате. А затем лето, долгожданное лето!
Но это после. После. Сегодня их ждет вечер у Деборы. Чарли не переставал болтать про дражайшую Мону Лизу, а тот внимал и не спешил делиться результатами неутешительных наблюдений касательно этой женщины.
“Пусть Чарли прочувствует на себе, коль хочет… Вмешиваться не стану… А если он увидел в ней нечто такое, чего не заметил я?”
– И чего ты такой молчун? – Друг тормошил его, а Эбби в полудреме смотрел в окно; сиденья в аудитории будто нарочно сделали такими неудобными, жесткими, аскетичными, чтобы студенты не расслаблялись, но ему сейчас его место казалось довольно комфортным, – тело и скованные позы он оставил, уносясь мыслями куда-то за пределы Крипстоун-Крик. Теперь он знал, где нашел последний приют Артур, и мог легко отыскать туда дорогу.
– Если я молчу, это не значит, что мне нечего сказать. – Эбби медленно возвращался из астрала мыслей к Чарли.
– Так занятия уже кончились, приятель! Почти пять часов!
Эбби, открыв рот, огляделся, точно оказался в этом лекционном зале впервые. Они остались тут только вдвоем, остальные, включая лектора, уже ушли.
Взяли и убежали прочь, а Чарли остался. Он остался с ним.
– И что бы я без тебя делал? – Альберт улыбнулся.
– Вот и я о том же! Пойдем, нам еще надо прикупить вина… Или что мы сегодня будем? Джин? – Он принялся перечислять наименования алкоголя подряд: – Виски? Ром? Текилу? Пиво? Темное? Светлое?
– Безалкогольное? – в шутку предложил Эбби.
– Ну уж нет! Мы просто обязаны напиться!
– Ничего мы не обязаны.
– Только пообещай мне одну вещь, Эб. – Наш интриган замолк.
– Какую?
– Сегодня ты напьешься, но не будешь рыдать.
– Не буду.
– Напиваться или рыдать, м?
– Чарли…
– Да, это я. – За их спинами скрипнула дверь. Талли обернулся первым. – А вот и господин уборщик пожаловал, нам пора! Лето, юность, Джоконда! Мы идем к вам! – Он поклонился хмурому бритому наголо парню (чуть старше их) в невзрачной спецовке (будто у заключенного), опирающемуся на швабру. – Хорошего вечера. – Странное пожелание, тому ведь предстояло драить огромную аудиторию. Еще и отскабливать незаметно припрятанные под столешницами жвачки и наклоняться, чтобы оттереть черные следы обуви от пинков сотен пар ног в разнообразнейших местах и прочее, прочее… Работы – валом. Никто из них – ни уборщик, ни припозднившиеся студенты – не знали, когда эти двери вновь откроются – в понедельник на следующей неделе или уже осенью, в новом учебном году.
Но Чарли об этом не думал. Поддавшись его лихому, в чем-то взбалмошному настрою, Эбби уступил сии размышления и предположения уборщику. Тот, насвистывая лишь ему ведомый мотив, принялся вальсировать, оставляя пенные разводы на полу.
V. Лобстер Тюдоров
Пятница, вечер, 2 июня 1989.
В столовой устроили небольшой фуршет (вот куда все спешно отправились), шведский стол избавил сотрудников от лишних хлопот, а голодающих студентов и некоторых преподавателей якобы от очередей. Только вот, чтобы подобраться к чаше с пуншем (безалкогольным) или к тарталеткам с сырным кремом (никакой икры, паштета из утки или кусочков лосося) и сэндвичам с ветчиной, арахисовой пастой или джемом, требовалось ждать и довольно долго.
Чарли ловко просочился сквозь вавилонское столпотворение и умыкнул парочку сэндвичей, разделил эту скупую трапезу с другом, а после они решили не тянуть (без того потратили минут двадцать) и отправляться в город пораньше, намереваясь перекусить в “Лобстере Тюдоров” или в каком-то ином месте.
– Посидим там, а как явится наша Джоконда, тогда…
– Если явится, ты хочешь сказать. – Эбби возвращал однокурсника в действительность.
– Она придет, вот увидишь. Обязательно придет. Ах, Андерсон! “Мы пишем картины!” – весьма похоже передразнил он его.
Парни шли по улице с однообразными (относительно новыми для архаичного городка, влюбленного в готику) домами в стиле 70-ых в маленький и замызганный супермаркет, притаившийся среди кирпичных кубов, он находился в отдалении и совершенно не по пути. Но (уже не в первый раз) решили закупиться именно тут.
Чарли взял на себя обязательства договариваться об этой сделке века, ведь продавали алкоголь в Крипстоун-Крик (как и во многих городах почти всех штатов) с двадцати одного года. Но кого это останавливало? Вот именно. Им обоим, конечно, еще (эх, пока) девятнадцать – в этом возрасте можно побаловать себя пивом и вином (и то не везде), на том и порешили с продавцом, который застал, думалось, великое множество изменений, касавшихся алкоголя.
Андерсон сперва беспокоился, что ничего не получится, придется просить старшекурсников помочь (за мзду, без этого – никак) или шуровать в какое-нибудь братство качков, занимающееся скупкой и перепродажей алкоголя. Но вопреки его опасениям, покупка прошла без накладок и в этот раз. Ах, Чарли, Чарли! Как итог, две бутылки бургундского (Est-ce fabriquе en France?) красного нес Торндайк, еще две (белого) – Эбби.
В остальном – каких-то жестких ограничений не наблюдалось, кроме завершения продажи нектаров радости пораньше в будние дни, исключая пятницу. А сегодня как раз она самая! В городке, полном творческих студентов с жаждой вдохновения, не требовали “негласного сухого закона”: ограничения количества в одни руки или продажи лишь в специальных винотеках (А наличествовали ли такие в Крипстоун-Крик?), многие из них позакрывались еще во время нефтяного кризиса 1973, как и прочие не столь популярные или узконаправленные отрасли бизнеса, на смену им пришли функциональные и нашпигованные от пола до потолка товарами на любой вкус и бумажник магазины. Супер? Супер. Бары и рестораны тоже без дела не сидели. Да хоть и запрети им разливать, они бы это делали подпольно.
Бутылки порой звякали в бумажных пакетах, которые скрывались под накинутыми на них пиджаками – жарко ведь, а еще с целью конспирации – не хватало только, чтобы какой-нибудь молодой ретивый полицейский привязался. Парни смеялись: Чарли громко, Эбби – потише, наслаждались глотком свободы, движением и окружением, грядущей пьянкой и сонными, ленивыми и спокойными выходными.
Некоторые из студентов CCAA (Дабл Си Дабл Эй – еще одно совсем непопулярное, но ходящее среди городских, название для академии КиКи, а официальное – Creepstone Creek Academy of Arts. Эбби с Чарли иногда называли это место Cr?pe (на французском – блинчик) Stone) тоже отправились на прогулку – они встречали тут и там уже набившие оскомину лица: одни пили кофе и сливочные коктейли в уличных кафе, других несло в полутемные бары, в этих глубоких пещерах, полных летучих мышей и прочих ночных тварей, они укроются до сумерек. Два друга шагали к Тюдорам без лобстеров, а кто-то спешил на прочие вечеринки академических общин и обществ: элитарные и закрытые или доступные для всяк желающих и входящих в их двери.
Ни Эбби, ни Чарли в таких группах не состояли, они едва ли разобрались с выбором предметов и допзанятий (требовалось набрать определенное количество как дисциплин, так и кредитных часов – это сказывалось на дальнейших возможностях после окончания базы и на стоимости обучения уже прямо сейчас. Первогодке в такую систему сложно вникнуть, поэтому Эбби не обошелся без помощи Артура), чтобы еще метаться между братствами, членство в которых подразумевало не только пугающую адскую неделю, в этот период старшие члены всячески издевались и измывались над новобранцами (якобы производя инициацию согласно правилам), но и последующую верность этому обществу подобно рыцарям Круглого Стола, его лидеру и братским идеям. В Крипстоун-Крик, правда, отринули классицизм ковенов из двух или трех греческих букв, вроде: Пи Гамма Дельта или Эпсилон Пи; местные братства и сестринства носили более конкретные и символичные названия, а еще они не занимались использованием вульгарной студенческой символики, футбольным фанатизмом, распитием пива в шлемах викингов и всем таким прочим, представляя собой воистину британский “Мужской клуб” или русский (скорее, французский) “Дамский салон Анны Шерер” прямиком из “Войны и Мира”, с уклоном на различные предпочтения в искусстве, музыке и литературе, не обходилось и без заведения полезных связей и знакомств разной степени близости. Но основой, как не назови, (“Общество Хамнета” – да, КТП (Каппа Тау Пи) – никогда!) каждого из студенческих сборищ являлись правила и ограничения, соблюдать которые – из-за учебы и личных проблем (особенно у Эбби) – не имелось никакого желания. Для бедных стипендиатов вступление в такую секту открывало некие двери с момента принятия их кандидатур, например, можно смело приехать в другой дом братства на краю страны, пользоваться там холодильником, душем и спальней, ах! Но состоятельным, успешным, красивым и находчивым джентльменам, к тому же – индивидуалистам (это Чарли, разумеется, о себе) – такая ерунда – как братство – что рыбе зонтик.
Стоит упомянуть, академия находилась не в какой-нибудь лесной глухомани на границе с Канадой, а в благодатной городской среде, а Крипстоун-Крик хоть и не Лос-Анджелес или Бостон (в десятки раз меньше и провинциальней – но в этом его очарование!), тут есть чем заняться – те же кафе и бары, роллердром, кинотеатр, прокат авто и кассет, можно в прачечную сходить и провести там пару часов за стиркой, в конце-то концов! В общем – любые удовольствия современного мира к вашим услугам! И скучать не придется, чтобы тратить время на какие-то клубы (общества, ордена, обители, братства, содружества, секты, церкви, что еще?), что бы они там не превозносили – Иеронима Босха, Артемиду Эффескую, Джерома Дэвида Сэлинджера и “Ловцов во ржи” или куда менее сложные радости одноклеточного существования – пиво в пластиковых стаканах, джакузи, буфера из Playboy и… и все.
В прошлом году, пообжившись и притеревшись к роли студентов академии искусств, они с Чарли (парни сдружились буквально сразу, по дороге сюда) уже обсуждали этот “братский” вопрос, тогда Эбби мало что заботило (Эх, славные деньки!), кроме учебы – а она шла весьма хорошо.
– Никаких братств, Эбби! – отрезал Талли-Торндайк.
– Никаких? Эм, а давай… создадим новое? – озвучил мысли Альберт. Ведь предложить – не значит жениться.
– И сколько членов в него вступят? Два? Ты и я?
– Я бы мог пригласить моего соседа по комнате, Артура Марлоу… Ну, есть еще Дебора.
– А они согласятся?
– Почему нет?
– Вот именно, Андерсон. Первое: почему? Имеется в виду – зачем им соглашаться… Второе: нет. Тут, надеюсь, ясно?
