Ночь, как на зло, была светлая. Было хорошо видно, что бабушка стоит у дальней избы, и с нею рядом два здоровенных мужика, с косой и вилами. Хозяйка что-то причитала визгливым голосом, но слышно было плохо, суть не улавливалась.
Их заметили и побежали навстречу. Скрываться стало бесполезно, и наши путники пустились наутёк. Назад по дороге, по которой пришли в это недружелюбное место.
Крупные мужики их помаленьку догоняли. Правда бабка, которая тоже семенила следом, существенно отстала. Матан порывался бежать побыстрее, но Трепиль быстрее уже не мог, а оставить его одного было совестно. Хотя Трепиль обеими руками делал знаки – мол, беги, беги. Тут мужики ещё немного сократили дистанцию. Трепиль вдруг вытащил из-за пазухи маленькое круглое зеркальце и начал пускать в них зайчики лунного света. При этом ещё припевая занудливым гнусавым голосом дурацкий назойливый мотивчик – что-то вроде «о-о-о-изи-тырзи-пырзи… о-о-о-изи-тырзи-пырзи…» – и так далее, бесконечно. Мат совсем обалдел и растерялся. Надо было спасать положение – а как? В голову ничего умного не лезло, а ещё дурацкая песенка прочно залезла в мозги и крутилась там, вытесняя собой всё прочее. Тут он вдруг заметил, что Трепиль его догнал и уже находится прямо впритык за его спиной, а преследователи тоже совсем рядышком, шагах в пяти. Трепиль неожиданно толкнул его в сторону, несильно, и Мат полетел в придорожную яму. К счастью, мордовороты не обратили на него никакого внимания, бежали себе трусцой дальше вперёд. Трепиль качнулся вправо, влево, опять вправо, и так раз десять, а потом осторожно отошёл в сторону. Мордовороты не заметили и этого. Так и убежали по дорожке за поворот, а дальше их уже не было видно. Трепиль постоял, покачался, дождался бабку. Та, подтрусив поближе, сообразила, что что-то пошло не так, развернулась и припустила обратно. Менестрель догнал её, ухватил за плечи, пробежался с ней вместе, покачивая из стороны в сторону, всё с тем же мурлыканьем. После чего осторожно на ходу развернул и отправил следом за мужиками.
За всем этим Матан наблюдал из придорожной канавы, и никакого интереса вылезать из неё и совершать какие-либо действия не ощущал. «Тырзи-пырзи» монотонно и навязчиво шевелилось у него в голове, их напевала ему теплая ночь, которая поворачивала и крутила его голову, и всё тело поднялось вверх, к звёздам, и там медленно и как-то тягомотно вращалось. Потом гармония стала разрушаться, ощущался дискомфорт, его мотало и дёргало. И било по щекам. Мат разлепил глаза и увидел склонившегося над ним Трепиля.
– Давай, давай, поднимайся, пошли!
– Что это было?
– Ничего не было. Ты ничего не видел, и никому не рассказывай. Вставай, Матанай, мотаем отсюда быстрее!
– Дядя Трепиль! Ты их околдовал, что ли?
– Ну да. Я же всё-таки колдун… Я что, тебе не говорил, что ли?
– Не-ет… Так чего же ты менестрельствуешь? Колдовал бы, сидел себе в башне.
– В башне… чтоб в башне засесть и большим колдуном стать, не одну сотню лавей надо сперва затратить. На команду поддержки, слухораспускателей, агентов, … ещё рассказчиков, пранадоноров, взятки, заинтересованность, охрану, разведку и т.д. А по мелочи, с купцами и крестьянами, много не заработать: то нельзя, другое нельзя… Вот что сейчас я сделал – в просторечии «затормозка» – у нас в Ойломоне карается, и очень жестоко. Как злонамеренное колдовство. Приворотить тоже нельзя, тоже оно… Можно сказать, только лечить и можно. А крестьянин по мелочи лечиться не любит, экономит. А не по мелочи – уже вряд ли получится, только авторитет терять. На менестрельстве чаще заработать получается. Да мне ещё больно нравится петь, играть, выступать… Есть в этом особое удовольствие.
– А колдовать не нравится?
– Тоже нравится. Мне и то и то нравится… И ещё женщины нравятся, вино, покушать вкусно… А также солнышко, травка, с умными людьми поговорить! Я вообще многогранная личность!
За этими разговорами друзья углубились в лес и по большой дуге обошли деревеньку.
– Дядя Трепиль, а ведь это же мама нашего разбойника была?
– Конечно! Я сперва не сообразил: не думал, что есть такие дураки, чтобы прямо, можно сказать, за порогом прохожих грабить. А вот, оказывается, есть!
– Хорошо… А то я у неё картошку прихватил. Они же всё равно сами воры?
– Молодец, Матанка! Очень кстати, нынче нам в лесу ночевать придётся.
Из осторожности отошли далеко за деревню, и глубоко в лесу зарылись в непролазные кусты. Там и устроились. Умаявшийся Матан сразу заснул как убитый, а к Трепилю пришло вдохновение. Под утро родилась новая песня:
По миру отчаянный парень ходил,
Весёлым он был менестрелем.
Баллады слагал и красоток любил.
Играл на своей лабаэле.
Припев: О тырси кумырзи халли ахой
Пой, лабаэла, пой!
И в зной, и в грозу, и студёной порой
Унынию не предавался.
Он грелся вином и питался водой,
Дырявым плащом укрывался.
О тырси кумырзи ип марелай
Играй, лабаэла, играй!
Но как-то однажды весенней порой,
Когда мир так свеж и прекрасен,
Пред ним появился разбойник лесной
И облик его был ужасен!
Как бочка башка, как арбуз кулаки,
И тело как у элефанта,
Ужасную пасть распирают клыки.
Ничто не спасёт музыканта!
О тырси кумырзи халли ахой
Что делать нам с этой бедой!
И заорал тот ужасный злодей:
Коль хочешь остаться ты целым –
Отдай всё что есть в котомке твоей,
Отдай мне твою лабаэлу!
Камения, злато и деньги, коль хошь,
Себе забирай, не жалею.
Но лишь лабаэлу мою ты не трожь!
Я жить без неё не умею.
Печалясь и радуясь с ней я прошёл
