Глубокая выемка

"Арестован 10 января 1931 года ПП ОГПУ по УзССР в составе группы инженеров-мелиораторов Средазводхоза. Обвинён в контрреволюционной и вредительской деятельности в составе разветвлённой преступной организации в области мелиорации.23 декабря 1931 года был осуждён по ст.58 п.7 УК РСФСР (вредительство) к лишению свободы сроком на 10 лет. Отправлен на строительство Беломоро-Балтийского водного пути. Срок заключения впоследствии был снижен до 5 лет. Досрочно освобождён в 1933 году за «энергичную работу».

– М-да, интересно, – Макаров положил справку, перевёл взгляд к дальнему углу комнаты и побарабанил пальцами по столу, – то сажают, то освобождают, теперь и на должность начальника ставят. Ну, и как нам тут быть с таким рецидивистом. А, Ващенко?

– Да, чего там… они же – как дети… эти инженеришки… главное, чтобы они увлеклись процессом, – Ващенко рассуждал, жестикулируя, – помню на Медгоре… таких целую группу завезли. Сначала сидели, бычились, то не нравится, это не нравится. Отопление им подвели, столы ошкуренные поставили, книг целую гору навезли. Начальники к ним ходили, убеждали. Я тогда вроде ответственного за них, присматривал – да куда они денутся. Через месяц смотрю: один, другой… какие-то наброски карандашные… формулы… кончилось тем, что в кружок соберутся, кричат, чего-то обсуждают, доказывают. Да и не до антисоветчины им уже… тут кто-кого умней.

– Вообще-то, с этой Средней Азией очень долгая и мутная история, – Макаров высказывал своё, – Еще в восемнадцатом году, при Ленине, хотели возобновить работы по мелиорации для выращивания хлопка. Правда, ставку сделали на старорежимные спецов. Ну, те, естественно, начали канитель – то денег нет, то рабочие неграмотные. Хотя деньги потихоньку тянули у правительства, а сами липовыми отчётами прикрывались, с горем пополам каналы поддерживали, которые еще с царских времён остались. Так что, не такие они уж им безвредные

– Про Будасси много чего рассказывают, – Ващенко робко посмотрел на Макарова. Увидев заинтересованный наклон головы, продолжил, – слышали, как он, будучи заключенным на Беломорстрое, нагрел карельскую администрацию на десять тысяч рублей?

– Да, был какой-то шум, – Макаров прекрасно знал эту, то ли придуманную, то ли действительно, произошедшую историю, но хотел услышать ее по другим каналам, – вот подробностей не помню, расскажи.

– В Дмитрове, в архиве услышал, пока собирал дела заключённых. Будасси была поручена отгрузка диабаза, закупленного администрацией Карелии у Беломорстроя. Для этого выделили баржу, в которую влезает пять тысяч кубометров диабаза. Чтобы не обмерять груз при каждом рейсе, его количество определяли по огрузке баржи в воде. Будасси, погрузил на баржу сначала две тысячи кубометров и настелил поверх груза отлично подогнанный фальшпол из досок. Затем догрузил оставшиеся три тысячи кубометров. Уровень воды у борта отметили красной чертой на борту. В пункте назначения преспокойно сгрузил лежавшие сверху три тысячи кубометров и отправился в обратный рейс. У приёмщиков никаких подозрений не возникло – обмерить сгруженный диабаз они не пожелали. Теперь, чтобы получить нужную огрузку баржи, надо было погрузить уже не пять тысяч кубометров, а всего лишь три. Баржа сделала пять рейсов, не выгружая неизменные две тысячи кубометров. Получилось, что десять тысяч кубометров диабаза остались в Беломорстрое.

– Во даёт! – Макаров театрально усмехнулся, – а кто же заказал такую махинацию?

– Тёмная история. Вроде расследовали, но во всём обвинили Будасси. Мол, он это сделал, чтобы чекисты стали лояльнее к нему относиться, мол, в их интересах старается… Поругали, поругали, а потом Афанасьев как-то замял эту историю.

– Наш Афанасьев? – Макаров машинально переспросил.

– Ну да, который теперь начальник Южного района Строительства канала "Москва-Волга",– не то с насмешкой, не то серьёзно, медленно проговорил Ващенко.

– Ин-те-ресно, – протянул Макаров и замолчал.

– Николай Владимирович, я пойду, надо еще отчёт писать по саморубам, – Ващенко привстал.

– Да, можете идти… А, кстати, там что-нибудь по Джебраилову проясняется?

– Пока не очень складывается… – Ващенко направился к выходу.

Макаров задумался. Вспомнил свои ощущения, когда первый раз увидел Будасси на совещании у Афанасьева. Высокий, крепкого телосложения человек. Большие глаза, пышные усы, еле заметная усмешка и полное отсутствие волос на голове. Несмотря на то, что по национальности считается русским, проглядывают откровенные отголоски грузинских кровей. Интересная личность. Как ему удается договариваться? Подружился с Афанасьевым… будучи заключенным на Беломорстрое добился постройки дома в Повенце для жены и детей… теперь здесь на руководящей должности. Что-то плутовское в нём есть. Неспроста за ним такая характеристика закрепилось.

7

Да, неплохо получилось! В который раз, Ковалёв удивлялся одному из первых строений лагеря, возведённому, то ли в шутку, то ли всерьёз, после спонтанно брошенной Егорычем фразы: "Если быстро, то можно юрту поставить". Конечно, великим зодчеством не назовёшь, но довольно практично. Скорее, не юрта, а цирковой шатёр с главным элементом в центре – большой печи, равномерно отдающей тепло по всему пространству. Да и строить, в общем-то, было не сложно. За месяц воздвигли, как тогда казалось, этот временный деревянный клуб. Ковалёв подсуетился сделать для себя небольшую хозяйственную пристройку, где соорудил лежанку и выделил место для небольшого стола. Постепенно, пристройка стала для него и домом – ночевал тут же, как говорят, не отходя от рабочего места. Мечта лагерника – работа и дом в тёплом месте, в прямом и переносном смысле.

И вот сейчас, после обеда, Ковалёв отворил дверь клуба и вошёл через основной вход. Ближе к печке расставлены столы, как парты в школе, на стенах-перегородках развешаны плакаты: для ликбеза – азбука и простейшие правила русского языка, подальше – детальная схема конструкции грузового автомобиля, рядом – насыщенная подробностями схема экскаватора "Ковровец". Справа от входа обрастал наглядной агитацией Красный уголок. Правда, для него настоящего угла в необычном строении не нашлось, но это не мешало культурно-воспитательной работе. В глубине, слева, за отдельными столами сидели двое подчинённых Ковалёва.

Ковалёв остановился перед большим посылочным ящиком – можно, наконец-то, разобрать. Что-то здесь оставить, что-то по жилым баракам распределить. Перебрал содержимое: большие плакаты, маленькие брошюрки-агитки, скатанные в рулон транспаранты. На одном ярко красном плакате глаз задержался. Два человека. Землекоп, вгрызающийся в землю штыковой лопатой. Налитые мощью мускулы широкой груди – широкий хват рук-рычагов. Свободного кроя брюки идеально сидят на поясе. Основательные ботинки обеспечивают упор о землю. Нашим землекопам такие бы ботинки! Взгляд сосредоточен, волосы образуют плотную чёлку, нет не безвольно свисающую, – только жёсткая чёлка помогает свершениям. В этом, художник, возможно, и переборщил. Второй человек… с профессией определиться труднее. Закатанные по локоть рукава рубашки, чёрный фартук закрывает грудь и спускается к коленям. В руках четыре прута арматуры с загнутыми концами. Можно предположить, что этот человек – банальный крючник, но головной убор с широкими полями, как у панамы, не оставляет шансов – похоже, сталевар. Но к чему он здесь… на Строительстве? Может всё-таки задействован на бетонных работах? Тогда добротные ботинки, действительно, не помешают. Что ж, художник позаботился. Плакат гласил: "Каналоармеец! От жаркой работы растает твой срок".

Ковалёв нашёл свободное место на стене. Через маленькое отверстие в доске сифонило и плакат с жаркими каналоармейцами пришёлся кстати. Оценив правильность горизонта верхней части плаката, Ковалёв, в подтверждение себе, кивнул и направился к щупленькому пареньку, лет шестнадцати, притулившемуся за столом, ближе к печке. Тот, обвив правую ногу вокруг левой, скрючился над листом бумаги и что-то увлеченно рисовал. Казалось он водил по бумаге носом, спрятавшись от посторонних взглядов под ярко-рыжими кудрявыми лохмами, свисающими с головы.

– Привет, Ватрушка! – Парень от неожиданности вздрогнул и опасливо задвинул клочок бумаги под большой лист ватмана, – когда стричься будешь?

– Дядя Саша! Вы же знаете, я в агитбригаде выступаю. Там по роли положено. Мне начальник разрешил, – Ватрушка повернул к Ковалёву лицо, почти круглой формы, усеянное веснушками, растянул улыбку, обнажив проём на месте передних зубов. – И, вообще, в лагере воспитатели клички не должны употреблять.

– Неужели? … да посмотреть на тебя. Владимиром величать не к лицу. С таким именем только князья… да Ленин. Ладно, показывай, чего прячешь?

– Ничего… – Ватрушка смутился.

– Ты чего, старого дельца думаешь обмануть? У меня же глаз намётан. Опять за старое взялся? Липовые командировки рисуешь?

– Да, что вы, дядя Саша, я работу делаю, какую поручили, – Ватрушка всё же нехотя вытащил листок с карандашными набросками.

– Я ж велел тебе для стенгазеты сценку нарисовать, – Ковалёв в запале продолжал говорить, всматриваясь в рисунок, но вдруг осёкся и замер. Надменная женщина взирала вдаль. Жёсткий взгляд близко сдвинутых глаз, нос, нависающий над маленьким плотно сжатым ртом – всё указывало на недовольство и величие. Густой парик с вензелеобразными локонами, аккуратно укреплённые невидимыми стяжками. Обнажённая открытая крупная шея окаймлялась воротом, стилизованным под лавровый венок. Мощный стан женщины прятался за пышной мантией, убранной декоративными складками и пересечённой по диагонали широкой лентой – атрибутом власти.

– Да, это ж, Катька! …с царской сторублёвки. Ты чего на плакат её хочешь? – Ковалёв расплывался в улыбке, – кстати, откуда ты такие деньги-то знаешь?

– Вот! – Ватрушка вытащил из-под ватмана несколько купюр царского времени и пару своих набросков на клочках бумаги, расположил их на большом листе плаката, – так, по быстрому получается. Посмотри, дядя Саша, нормально?

Ковалёв расхохотался.

Второй персонаж, уже с пятисотрублёвки, угадывался сразу. Насупленные брови под широким лбом, длинный тонкий нос и жиденькие усики. Озабоченность лицу придавали и многочисленные складки на лбу, около щёк и на подбородке. Волнистые волосы спускались на шею с макушки головы, и трудно было понять, парик это или нет. Вопросы вызывало и облачение, похожее на средневековые латы – очень уж обтягивала верхнюю часть торса гладкая плотная материя. Хотя, может, это была и кираса.

– Ударница-императрица отлынивает от работы, как злостный филон, а царь Пётр катит гружёную тачку. Тебя не как фальшивомонетчика надо было сажать, а как политически опасного.

– Так, это ж, цари-кровопийцы, их же свергли, больше их не будет, – Ватрушка тоже повеселел, – я же знаю, с новой властью шутить не надо, поэтому с ненужных денег срисовываю.

– А, по-моему, неплохо, и с умыслом, – лагкор Нина Брендлер оторвалась от своей части стенгазеты, на цыпочках, подошла посмотреть.

– Ладно, рисуй. Я дела доделаю и подумаем, как быть, – Ковалёв направился к своему столу, напротив чуланчика. Подумал, как повезло с этим пацаном – чудной приказ удалось быстро выполнить. В памяти проступили строки из недавнего приказа: по Дмитлагу: “…в целях большего развития живописи в деле отображения строительства, быта лагеря и зарисовки лучших ударников, организовать специальные художественные мастерские со штатом 2-4 человека, а при КВО создать должность инструктора по ИЗО".

Если бы также легко удалось справиться с другой напастью. Последнее время, это кажется приобретает широкие масштабы. Даже папку пришлось заводить. Помятый лист серой бумаги не хотелось брать в руки. Три дня назад к Ковалёву подошёл невысокий скуластый человек с прищуренными глазами и попросил одобрить заметку для "Перековки". Да, прямо так и заявил: "Хочу, чтобы в "Перековке" напечатали, но лагкор Брендлер к вам направила для согласования". Ковалёв перечитал и недовольно пробурчал: "Давай так сделаем, оставь на пару дней, я посмотрю". И вот, этот человек встретил его сегодня около столовой и, с наигранной смущённостью, заявил: "Товарищ Ковалёв, я, третёвась, вам заметку передавал. Как там она? Есть ответ?" Конечно, для таких внезапностей, у Ковалёва всегда заготовленный ответ: "Несколько номеров вперёд свёрстано, надо подождать".

И снова он бегло просмотрел текст.

"Старший нарядчик участка Ларионов занимается укрывательством лодырей. Лодыри из бригады Рябенко и других бригад в лагере баклуши бьют, а Ларионов в рабочих сведениях проводит их, как работающих. Такие случаи не единичны. Старостат, пользуясь покровительством Ларионова, сквозь пальцы смотрит на отказчиков. Ларионов всё равно покажет их работающими. Надо привлечь к строгой ответственности этого очковтирателя".

Подпись – "Орлик". Это фамилия такая или придумал псевдоним? Надо ж ведь, и не боится, так прямо в лоб. Похоже, не боится. А я вот стал бояться… Как там этот человечек промямлил: "…так нельзя, надо сразу выявлять врагов, пока они сетями вредителей всё не окутали". Если бы было так просто. Должность в КВО потерять из-за какого-то дерьма не хочется. Старый я уже – с тачкой на стройке бегать. А если он выше пойдёт? Хотя… Так может это и выход? Пусть другие решают, враскоряку себя ставить не хочется. Как же неоднозначны люди! Да, у всех здесь одна цель – жить. Ну, это кто как может… Новое время, новая система: недостараешься – влетит, перестараешься – влетит. Нужно пройти в аккурат по лезвию, только вот часто глаза завязаны.

Ковалёв бросил неприятную кляузу обратно в папку и достал из ящика стола толстую тетрадь, наполовину исписанную мелким почерком. Он начал заниматься литературными экспериментами ещё на Беломорстрое и не считал своё творчество чем-то выдающимся. Тем не менее, ему казалось, что зарисовки из жизни он когда-нибудь сможет довести до вполне сносного состояния и, возможно, показать кому-нибудь, может быть и самому Максиму Горькому. Недостижимая мечта, но всё-же… Человек-глыба и, в то же время, такой простой человек. Как же патетично на последнем слёте беломорстроевцев в Дмитрове, Алексей Максимович сказал: "Я уверен, вы сделаете грандиозный канал Москва-Волга, который изменит лицо нашей страны, её географию, будет обогащать всех нас изо дня в день… Обо всём этом нужно писать. Да, сначала появляется факт, а затем художественный образ. И фактов этих уже достаточно. Я чувствую себя счастливым человеком, что дожил до момента, когда могу говорить о таких вещах и знать, что это правда". Да, Алексей Максимович, но не так всё просто и не так всё однозначно.

Ковалёв перелистал назад несколько страниц тетради и, в очередной раз, принялся читать и вносить поправки в текст.

* * * Записи Ковалёва. Дожить до весны. * * *

Вадим подкатил тачку для загрузки и сел на землю. "Нет, только не лежать – потом не встану". Привалился спиной на земляной уступ забоя, растёр негнущиеся пальцы, усеянные занозами, и кое-как примотал веревкой подошву разбитого ботинка на левой ноге. "Каши просит… самому бы пожрать". В животе зажурчало. Пирожок с капустой, проглоченный в полдень, сил не добавил.

Игнат сыпал в тачку глинистую землю, большие комки норовили скатиться с лопаты. Вадим прикрыл глаза.

"Никогда не думал, что в тридцать третьем году буду рыть канал. Как такое могло случиться? Объявить вредителем за то, что не допустил нарушения технологии литья. И кто? Те, в кого верил… с кем мечтал… вот страну сделаем, через пятьдесят лет не узнаете. И получи… перековывайся! Волосы на лобке выбрили – с клеймом зека от нас не убежишь, не спрячешься! Вернём тебя в общество другим человеком! Теперь вот половник баланды с утра и выдавай куботаж десять часов. Сдохну скоро…"

– Вадим, вставай! – С трудом разлепил глаза. Перевернулся, опёрся на колено, поднялся. Расстегнул верхнюю пуговицу ватной куртки и поправил будёновку. Игнат наполнил кузов тачки с избытком. Кусок глины, величиной с футбольный мяч, едва не выкатился. Вадим смахнул его на землю.

– Куда ж ты столько навалил… Воды попить не осталось?

– Нет, час назад опорожнили. Наверху бочка стоит.

Вадим услышал скрипучий звук, почувствовал шевеление сбоку и повернулся к стене забоя. Деревянная рейка с грубыми засечками спускалась сверху. Вадим медленно поднял голову. Скрип издавали калоши, натянутые на лапти. Десятник в стёганных ватных штанах и потёртом длинном пальто, оценивающе изрёк: "Еще пять ходок до нормы".

Колесо гружёной тачки наполовину вошло в землю. Вадим взялся за рукоятки мозолистыми ладонями, попытался вывести тачку на деревянные настилы. "Не к добру… совсем ослаб".

– Где крючник? – Игнат посмотрел по сторонам, крикнул, – Фёдор, подсоби!

Игнат, ухватившись двумя руками за деревянные борта тачки, тянул на себя, помогая Вадиму раскачивать вперёд-назад. "Тяжелая, зараза…" Колесо, со скрежетом, провернулось и вышло из колеи. Игнат махнул рукой подошедшему Фёдору. Тот накинул на кузов металлический прут арматуры, один конец – согнутое кольцо, вроде рукоятки, второй – крючок для зацепа за борт, и потянул, заводя тачку на деревянные мостки. Вадим толкал, удерживая баланс рукоятками. Наконец удалось выйти на широкий трап.

"Дело к вечеру. Опять колонна по пять. Холодный барак. Вонь от испражнений. Только и думаешь, как успеть жратву в утробу загнать, пока урки не подрезали. И ради чего? Да, стройка грандиозная, проект "МоскваВолгострой" на картинках красивый, но за пять лет сто двадцать восемь километров почти вручную…"

Вадим опустил голову. Верёвка на ботинке сползла. "Еще наступить не хватало…" Останавливаться здесь нельзя – узкий деревянный трап висел на опорах на двухметровой высоте над землей.

– Эй, толкай сильнее, чего я за тебя тащу, – Фёдор недовольно прикрикнул.

– Да-да, – Вадим еле проговорил, собрав оставшиеся силы. "Ну, давай, десяток шагов до верхней террасы". В ушах зашумело, пелена выступила перед глазами.

– Только не отключись, – Фёдор почуял неладное.

Вадим остановился и подсел, рукоятки тачки вслед за руками ушли вниз, кузов перекосился и начал заваливаться. Комки глины покатились. Пытаясь удержать баланс, Вадим ринулся вперёд, наступил на волочившуюся верёвку и повалился. Из последних сил, чудом схватился одной рукой за край трапа. Этого было достаточно, чтобы не воткнуться головой в мёрзлую землю с двух метров. Отцепился. Пролетел. Вес пришёлся на левую ногу. Покатился вниз. Глина. Глина…

– Живой? Как же так угораздило? – Вадим различил лицо Фёдора.

"Похоже, ногу сломал, пару месяцев дадут отлежаться. А там и весна. Может этой зимой и не сдохну…"

8

Виктор пробуждался медленно – сначала где-то вдалеке послышались голоса и шум посуды, потом недовольное бормотание за перегородкой, затем скрип потолка, служившим полом жильцам верхнего этажа. Венцом всем этим звукам стал хруст суставов вечно недовольного соседа, приступившего к утренней гимнастике. Виктор уже неделю жил в одном из двухэтажных домов для иностранных инженеров. Правда иностранцев числилось всего трое и жили они в другой части дома. Да и бывали в посёлке редко – работали в Москве или Дмитрове. Но всё же дома были построены для иностранцев и жильцы, – советские инженеры, – чувствовали себя на голову выше остальных строителей канала, хотя и размещались по двое, в комнатах, с трудом, вмещающих две кровати и стол.

– Ильфат, сколько часов? – Виктор открыл глаза.

– Часы у меня одни, а время уже шесть, – сосед, сорокалетний низенький черноволосый татарин, делал приседания.

Виктор кивнул себе, мол, так тебе и надо – изъясняться следует правильно. Усмехнулся, вспомнил, как позавчера Ильфат, раздражённый чем-то, высказал Виктору: "Ты, смотри, клопов сюда не натаскай. Меня с трудом уговорили тебя подселить… уверили, что ты, городской, клялись – чище не найдёшь! Хотя с иностранцем лучше – по зековским баракам не шляется, да и язык иностранный можно пытаться учить". Виктор только и смог пролепетать: "Я тоже по зековским баракам не шляюсь".

Ильфат работал старшим нормировщиком второго участка, что уже давало повод для превосходства, но он, в первый же день знакомства, заявил: "Называй меня по имени, без отчества", – и воткнул свою небольшую ладонь-лодочку в шершавую лапу Виктора.

– Виктор, я сегодня раньше пойду, аврал намечается, зеков сегодня на четырнадцать часов погонят – похоже, последние сухие деньки. А я сметы не все сделал… Воду вскипятил, так что давай… я пошёл, – Ильфат выскочил из комнаты.

Виктор быстро влез в изрядно разбитые ботинки. В очередной раз, напомнил себе, что до весны они вряд протянут и что, по возможности, надо подыскать им замену. Открыл дверцу тумбочки, пошарил рукой. Уф, что за дурак! Вчера закинул кусок хозяйственного мыла вместе с сухарями. Сквозь пелену только пробудившегося ото сна сознания, вспомнилось недовольное лицо сухой старухи-продавщицы в магазине, долго резавшей ниточкой кусочек мыла. Сухари и мыло. И не поймёшь, где что… для всего – ворсистая жёлтая бумага.

Размачивая золотистый ломтик сухаря в остывающем кипятке и проглатывая размякшие кусочки, Виктор строил планы на день: дочертить ветку на отвал, зайти в управление – забрать планы на ноябрь, заскочить на опытный участок, посетить столовую… да, кстати, талоны. Виктор вскочил, сделал два огромных шага к кровати, вытащил из-под неё серый чемодан, откинул замки, вытянул оттуда длинную розовую ленту пятикопеечных талонов, оторвал часть. Тоже самое проделал и с голубой лентой двадцатикопеечных. Так… это на два яйца, котлету, пюре и чай – попробуем с утра успеть. А на обед… Решил оторвать от голубой ленты ещё. Задумался, хватит ли на месяц. Ладно, пора идти. Закинул в рот оставшийся кусочек сухаря, запил водой и выскочил на улицу.

Виктор прокручивал в голове события, произошедшие в Дмитрове три недели назад, и никак не мог определиться, правильно ли он поступил.

– Виктор Петрович, расчёты придётся пересмотреть: увеличить ширину террасы под железнодорожные пути, накинуть пару-тройку метров, – начальник группы механизации вернул черновики расчётов.

– Александр Андреевич, почему? Ведь по разным формулам, в том числе, зарубежных авторов, получается именно эта величина.

– Мы не знаем состояние грунта на глубине, нарвёмся на плывун, мало не покажется. Да, и в свете последних событий, я бы не стал на зарубежных авторов ссылаться.

– Геологи дали пробы – везде плотный суглинок. Под этот грунт и расчёты. Если так много оставлять, потом вручную выборку серьёзную делать – в сроки не уложимся, – Виктор пытался выйти на диалог.

– Молодой человек, за проект отвечаю я и подставляться не намерен, аварии устранять гораздо дольше и … дороже.

– Это будет необоснованное затягивание работ… – Виктор осёкся, почувствовав в словах двусмысленность.

Александр Андреевич фыркнул, демонстративно развернулся и вышел из комнаты.

Проектный отдел… Виктор был чуть ли не единственным вольнонаёмным. Остальные, в основном, расконвоированные заключённые – старые инженеры царского времени, у каждого пятьдесят восьмая статья. Естественно, перестраховываются… саботажники. В тоже время, не боятся разглагольствовать о своей значимости, мол, мысли – это абстракция, за мысли не судят. "Вот сам Герберт Уэллс проповедует идею о праве инженеров на власть", – это который помоложе говорил, за антисоветчину осуждён. Программа Промпартии… суд всего-то пару лет назад прошёл, и ничему жизнь не научила. "Мы не продаём большевикам душу. Мы ее никому не продаём. Мы мечтаем о технократии", – этот постарше, за вредительство сидит. Рассуждают: "Большевики ведут страну к гибели". Старьё… ждут возвращения буржуазии, ждут и боятся, естественно, возвратятся и учинят суд над спецами, кто с большевиками снюхался. Боятся большевиков, боятся и буржуев, всех боятся, но зато легко получается говорить: "Мы за совесть, но платите нам довоенные оклады".

Срок отбывают, а ведут себя как последние чопорные дураки. Нарядятся: где-то галстуки нашли и кусочки ослепительно белой материи – манишки сделали и под борта пиджака приладили; расшаркивают друг перед другом: то новости обсудят, то понасмехаются над молодыми.

Конфликт разрешился быстро. На следующий день Виктора вызвал заместитель начальника Строительства и сообщил, что ему необходимо ехать на Глубокую выемку, в качестве представителя проектного отдела "для взаимодействия между проектировщиками и производителями работ. Процесс требует постоянного присутствия на месте". Ну, что ж, наверное, находиться непосредственно на стройке интереснее, чем сидеть в переполненной недружелюбными людьми комнате.

С такими мыслями Виктор пересёк пропускной пункт с часовым и уже подходил к опытному участку с двумя экскаваторами. Плотный чёрный угольный дым висел над забоем. Виктор встал у края: осматривался, оценивал. Глубина около трёх метров. Два параллельно проложенных железнодорожных полотна нормальной ширины. На первом, упирающимся в глиняную стену, испещрённую бороздами от клыков огромного ковша, стоял экскаватор. Второй путь – транспортировочный – с уклоном уходил к реке. Это хорошо, уже тянут пути для кольца. Ух, чёрт… Виктор вздрогнул от резкого гудка паровоза. Состав из пяти платформ – часть засыпана землёй – начал перемещаться, подставляя порожнюю платформу под новую порцию грунта из ковша.