За горами, за лесами

Глава пятая

Лёшка проснулся с припухшим от укусов лицом и злой от недосыпа. Опять висел над поселком серый нудный день. Нестерпимо, до слёз хотелось домой.

Бабушка, посмотрев на внука, на его раскорябанное лицо, достала с полки жестяную баночку.

– На-ка вот… На рыбьем жиру.

– Что это? – Он открыл крышку, заглянул внутрь.

Баночка до краев была заполнена темно-коричневой вонючей густой мазью, в нос шибануло так, что Лёшка отшатнулся.

– Ты мазюкай, не боись. Лицо смажь, руки. Ни одна гада не укусит.

Это был березовый деготь, первое средство от таежного гнуса. Бабушка рассказала, что вытапливают его из бересты. Только в чистом виде мазаться дегтем нельзя: сожжет кожу до волдырей, надо обязательно разбавлять подсолнечным маслом или рыбьим жиром.

Лёшка старательно намазался, посмотрел на себя в зеркало, в отражении увидел светловолосого негра в очках.

– Хорош! – улыбнулась бабушка.

Но ему было без разницы, как он выглядит, лишь бы не ели комары да всякая мелкая таежная мошкара, которая тоже очень больно кусалась и с которой воевать было гораздо сложнее, чем с комарами.

– У нас еще ничего, – сказала бабушка. – Высоко живем, да и тайга сплошь хвойная, всё гнуса помене. Вот в низине – там да-а-а… В старину была такая казнь – человека голым привязывали к дереву…

– И чего? – поинтересовался Лёшка, вытирая руки о штаны.

– А того. Через сутки-двое либо с ума сходил, либо умирал. Гнус у него всю кровь выпивал.

После завтрака отправились на кладбище. Оно располагалось на противоположном берегу. На ту сторону Лёшка вчера не пошел: перебираться по мосту, который в любой момент может обрушиться, не хотелось. Но бабушка сейчас легко перешла через мост, и Лёшка, делать нечего, поплелся следом – доски хоть и шатались под ногами и скрипели, но ничего, выдержали.

Пока шли, бабушка рассказала, что поселок с левого берега начал строиться, потом уже перекинулся на правый. Поравнявшись с церковкой, она остановилась, трижды перекрестилась с поклоном.

– Мужики наши, вишь, взялись за нее, ремонтируют. Дай Бог, дай Бог… – сообщила она.

Лёшка на всякий случай согласно покивал.

Скоро показалось кладбище – прямо на склоне, среди деревьев. Некоторые могилы были огорожены, кое-где виднелись железные пирамидки со звездой, но в основном торчали из травы потемневшие покосившиеся кресты. Как и в поселке, здесь тоже можно было угадать, чьи родственники не уехали из здешних мест, – трава на таких могилах была выполота, кресты подправлены, но в большинстве своем могилы были заброшенные, заросшие.

Бабушка ушла вперед, а Лёшка задержался. С памятника смотрел на него совсем молодой парень. Лёшка наклонился, прочитал даты рождения и смерти, посчитал – тому было всего пятнадцать, когда он умер.

– Что ты там? Иди сюда! – позвала бабушка.

Лёшка подошел, озираясь по сторонам, – где же «родова», с которой она хотела его познакомить, не пришли еще, что ли?

– Вот, внучек к нам приехал, Лёшенька. – Бабушка пошла между холмиками, стала рассказывать: – Игорька, значит, сын. Вот это прабабушка Ульяна. Это прадед Матвей. Это бабушка Прасковья, это ее братец Никита…

Лёшка смотрел то на могилы, то на бабушку. Она светло улыбалась, а ему было странно и немного не по себе – вот, оказывается, что она имела в виду, когда про знакомство говорила, и представляла она его этим холмикам так, будто они живые.

– А это твой двоюродный дядька Степан. Шалопутный был. Но хороший. Веселый.

Лёшка смотрел на холмик, под которым давно истлел шалопутный Степан, а бабушка уже указывала на другую могилу.

– А вот Анфиса, твоя троюродная бабка. Красавица была! Мужики из-за нее постоянно мордовались, пока в девках ходила. А вот поди ж ты, выбрала Кольку одноногого. Промаялась с ним век, всё терпела – побои терпела, пьяные выходки. И такое бывает… – вздохнула бабушка. – А это Андрей, муж мой, дед твой, значит. – Бабушка достала из сумки чекушку водки, плеснула из нее сначала на холмик, потом в потемневшую рюмочку, что стояла на могиле, поохала, забормотала молитву: – «Христе Иисусе, Господи и Вседержителю! Ты – плачущих утешение, сирых и вдовиц заступление…»

Лёшка смущенно отошел, побродил по кладбищу, иногда посматривая на бабушку. Достал телефон, пощелкал «родову», вышло глупо. Удалил фотографии. Бабушка, помолившись, наклонилась, стала выпалывать сорняк с холмика. Лёшка сфотографировал и ее, как она стоит головою вниз над могилой деда, и тоже стер – у бабушки был такой вид, словно она полет грядку.

Скоро пошли назад. Проходя мимо могилы парня, Лёшка задержался, спросил, что с ним случилось.

– С Пашкой-то? Медведь задрал.

– Как – задрал?!

– Ну как задирают… – горько вздохнула бабушка. – В тот год сильно тайга горела. Медведи через нас и пошли. Пашка с дружком отошли от поселка за каким-то надом. А тут медведь. Дружок убежал, успел, а Пашка на дерево полез с перепугу. Тот ноги ему и отъел.

– Как – отъел?! – не поверил Лёшка.

– Так и отъел. Пока мог, держался Пашка, не падал. Ну а уж потом… – Бабушка махнула рукой. – Медведей много к нам тогда пришло, страшно было из дома выйти. Собаки сутками не унимались по дворам. А того зверюгу мужики убили, конечно. Выследили и убили. Кто из них человечины попробует, тот уже ничего другого есть не станет.

– Жесть… – тихо сказал Лёшка.

– Что говоришь? – переспросила бабушка.

Но он не ответил. В голове не укладывалось, как это так в двадцать первом веке живому человеку медведь взял и отъел ноги. Лёшка пытался это представить – и не мог, а только ёжился непроизвольно.

По дороге домой бабушка рассказала, как возник поселок. Основали его в середине восемнадцатого века несколько казачьих семей, что бежали из поселенческих острогов в здешнюю глухомань. Семьи Калединых, Зиминых, Лыткиных, Епифановых привел за собой, уходя от лютости воевод да царских поборов, Клим Ушаков, по нему и поселок так называется – Ушаковка. Поставили на воле избушки, били зверя, ловили рыбу.

– В те времена речка богатая была. Это сейчас в землю уходит… – пожаловалась бабушка.

Рыбацким поселком Ушаковка не стала, в основном жители занимались охотничьим промыслом. Со временем поселок разросся, приняв в себя новые семьи. В советские времена одно время собирались открыть тут леспромхоз, но не открыли: слишком накладно было вывозить лес по здешним непроходимым тропам, а по мелкой речке сплавлять его было нельзя.

– Мы из Епифановых будем, – сказала бабушка, подходя к дому. – Из тех, что с Климом пришли. Так что ты коренной у нас.

Лёшка впервые слышал, что он, оказывается, не просто так, а потомок древнего казачьего рода. Все это было, конечно, очень интересно, но он до сих пор находился под впечатлением от рассказа о Пашкиной смерти и всё думал, внутренне передергиваясь, как Пашке этому, живому, медведь грызет ноги – просто из головы не шло.

Ближе к вечеру явились гости – старики и старухи. Пришел и Митрич, опять крепко пожал Лёшке руку. Старики вначале расспрашивали о Москве, о школе, о матери – многие здесь ее помнили, хоть и приезжала она только раз. Потом отвлеклись на свои дела: какой урожай картошки, огурцов да помидоров ожидать от нынешнего года, по приметам какая будет зима – снежная, суровая или как в этом году, когда снега почти не было, а мороз не опускался ниже тридцати. Но больше всего разговоров было о детях, внуках и правнуках: как им живется, кто у кого родился, кто на ком женился да кто с кем развелся.

Лёшка слушал, наблюдал, и постепенно ему стало казаться, что он смотрит историческое кино в 3D, где всё вроде и реальное, но не настоящее, а он просто зритель в стереоочках – таким неправдоподобным было всё вокруг: неспешная беседа стариков, потрескивание дров в печи, сумрак комнаты, беленая печка, деревенская утварь, потемневшие фотографии на стенах.

Ближе к девяти, когда Митрич засобирался к генератору давать свет, старики потянулись по домам – справлять свои хозяйственные дела. Бабушка прибиралась на кухне и вдруг попросила рассказать про заграницу.

– Отец говорит, ты там был.

– Был, – кивнул Лёшка.

Он рассказал про Германию, про велосипедные прогулки с Реной по асфальтированным дорожкам среди полей, про фермерские дома, где есть Интернет и спутниковое телевидение.

– И кого на фермах таких разводят, немцы-то? – поинтересовалась бабушка.

– Коров разводят, лошадей, – стал перечислять Лёшка, – оленей…

– Что, прям олени пасутся? – не поверила она.

– Ну да, а что?

– Да ну… врешь, поди, – сказала бабушка уверенно. – Точно врешь. Я понимаю, в лесу олени. А на ферме зачем? Точно врешь.

– Ну ба-а-а… – протянул Лёшка. – Ну чего ты?! Почему бы на ферме оленям не быть?

– Ох, не знаю… Странно как-то… – Бабушка покачала головой. – Точно не врешь?

– Вот еще! С чего мне врать-то?!

Лёшке было хоть и обидно, что бабушка ему не верит, но и смешно, что больше всего она не поверила именно в оленей на пастбищах у фермеров. Поверила всему, даже асфальтированным дорожкам среди поля, а про оленей – не поверила. Впрочем, Рена так же недоверчиво смотрела на него, когда он рассказывал о сибирских морозах за шестьдесят. В медведей, которые бродят по городу, она верила, а в морозы за шестьдесят – нет.

Они еще поговорили недолго, и Лёшка ушел в свою комнату, дождался, когда дадут свет, поставил заряжать планшет и телефон. Хоть и без связи, но ему было спокойнее и привычнее, когда техника заряжена. Жаль, что здесь не было Интернета, – он бы сейчас быстренько нагуглил тех немецких оленей и показал бабушке, а то что же она не верит!

Глава шестая

Утром его разбудили голоса во дворе. Еще не открывая глаз, прислушался: бабушка говорила с каким-то ребенком. Голос у ребенка был высокий и звонкий. Лёшка приподнялся на кровати, солнечный свет, бьющий в окно, ослепил его. Он пошарил рукой по тумбочке, нашел очки.

– Мать-то с вами приехала? – услышал он слова бабушки.

– Не-е-е… – протянул ребенок.

Судя по всему, он был мелкий совсем, сильно младше Лёшки. А про внуков Митрича бабушка сказала, что они почти ровесники. Значит, это кто-то другой.

– А что ж так-то? – спросила бабушка.

– Она позже. Недели через две, наверное. А знаешь, баб Нин, я сама Чёртову ступеньку проехала! Папка разрешил.

– Ох, Сашенька… – сказала бабушка. – Вот Надя не знает, что вы творите. Ремня бы вам всыпала! Тебе и папке твоему – точно бы ремня получили!

«Вон что, – понял Лёшка. – Санька – девчонка! А Женька? Тоже? Две девчонки, что ли?!»

Он поднялся, быстро натянул джинсы и футболку, обул кроссовки на босу ногу и выскочил из комнаты. Проходя мимо зеркала на кухне, посмотрел на свое отражение, ужаснулся и начал умываться. Плеснул на лицо воды из рукомойника раз, другой, третий – и вода закончилась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.