Путешествие извне

Детство

В девяносто пятом я в Питере жил, на Захарьевской. В одном из тех домов, что по сей день остаются памятниками архитектуры. В соседней квартире семья жила, с девчонкой моего возраста. Они когда-то из Финляндии переехали. Почему, никто так до сих пор и не знает, только вот девчонка у них Финляндию и не знала совсем, поэтому по-фински и двух слов связать не может, а все во дворе всё равно её «Финкой» зовут. А звали её Айна. Сдружились мы с ней, в гости бегали друг к другу. Да и родители наши общались не редко. В те года было принято так, дружили всем подъездом. Люди как-то добрее были, общительнее. Помню, когда наказывали её родители, в комнате запирали, а у неё в комнате балкон был. Она на балкон выходила, меня звала, я тоже в гостиной на свой выходил, так и сидели, болтали часами, пока родители нас не прервут. А когда прощались, так она всегда говорила: «Пока барашек, завтра у меня!» Всё барашком меня звала, потому что я кудрявый был, а я и не обижался, уж очень ласково это делала.

Четырнадцатого апреля я проснулся и как обычно в школу ушёл. Был у меня двенадцатый день рождения. Родители разрешали в такие дни в школу не ходить, но мне наоборот хотелось – поздравляли все, подарки дарили. Вечером я вернулся из школы домой, и меня встретил родительский подарок – вислоухий пёс. Собаку я особо никогда не хотел, потому как понимал, что с ней гулять придётся, поэтому и подарку не очень-то и обрадовался.

– Мам, зачем мне собака? – стараясь скрыть разочарование, спросил я.

– Это не простая собака.

– Ещё скажи волшебная.

– Ну, волшебная, не волшебная, а доброту или злые помыслы в людях распознает, и утерянную вещь всегда найти поможет.

С псом я довольно быстро подружился, и Финке он очень понравился. А когда гулять с ним ходил, он то кошелёк с деньгами найдёт, то вещицу какую интересную. Раз браслет жемчужный нашёл. Словом, мать была права, пёс и правда был необычный. Как она это предугадала, мне и по сей день не разгадать. Я назвал его Дик. После школы мы бежали домой, чтобы с ним погулять. Ходили мы по обыкновению на пустырь. Это место, которое по весне зарастает травой, выше головы.

– Давай, ты его держи, а я спрячусь. Посмотрим, как быстро он меня сегодня найдёт! – смеясь, прыгала в траву Финка. Я попытался его отвлечь, чтобы Дик не видел в какую сторону она побежит, после чего отсоединил карабин поводка и крикнул: «Ищи!». Пёс с разбегу прыгнул в траву, и через несколько секунд я услышал смех и громкое: «Ну перестань!». Дик всегда её очень быстро находил. Мы пересекли пустырь, и вышли туда, где трава едва достаёт до колен. Вдалеке была видна заброшенная стройка, куда мы с мальчишками раньше бегали в прятки играть, а на деревьях, которые изредка нам встречались, уже начинали распускаться почки.

– Ой, смотри Сенька, верба цветёт! А я помню, как ты мне в детстве говорил, что эти мохнатые шарики – маленькие зайчики. Что зайчики на деревьях растут, и скоро у них появятся лапки, уши и хвостики. А я ведь тебе верила! Целые карманы этими пушистиками набивала!

– Ха-ха-ха, зато всегда такая счастливая была, когда их собирала!

– Это не смешно! Обещай, что больше не будешь надо мной так шутить! – она легонько толкнула меня в бок.

Я улыбнулся и шмыгнул носом – «Не буду!». На улице вечерело, небо озарилось кроваво-красным закатом, и лишь кое-где, облака отражали этот насыщенный цвет, приобретая нежно-розовый оттенок.

– Солнце садится. Пора домой. Где же Дик?

Мы принялись его звать и вскоре из-за кустов выпрыгнул пёс, и с громким лаем стал кружиться вокруг нас. Я пристегнул к ошейнику поводок, и мы повернули в сторону дома. Там меня встретила мама. Когда я зашёл, она, молча, вышла из комнаты, взяла пса на руки и ушла с ним в ванную. Краем глаза я заметил в её взгляде отстранённость, или даже какую-то тоску.

– Мам, всё нормально? – я заглянул в ванную, снимая шапку и шарф. Она мыла псу лапы, и, не оглядываясь на меня, ответила:

– Да, всё хорошо.

Мать моя была не из тех женщин, кто просто так, без повода придаётся меланхолии, поэтому я счёл, что у неё, возможно, были какие-то проблемы на работе, которые дети не способны понять, даже если им рассказать. Впоследствии, я стал видеть её грустной всё чаще и чаще, казалось, она находилась в каком-то забытье, можно было даже подумать, что её одолевает какая-то болезнь. Все мои вопросы к ней получали один единственный ответ, и этот барьер мне не удавалось обойти – «Всё хорошо». Что касается моего отца, то он вёл себя как обычно, хотя по нему трудно было судить, в каком он был настроении. В мае казалось, всё стало по-прежнему: мама снова стала улыбаться, и даже записала меня в платную секцию, куда я давно хотел попасть. Я думал, что наша семья никогда ни в чём не нуждалась, но по какой-то причине, в моей просьбе мне всегда отказывали. Меня записали на борьбу. Ходил я туда два раза в неделю после уроков.

В июне начались каникулы. За завтраком отец сказал мне, что сегодня мы едем к бабушке в деревню, в которой я проводил каждое своё лето. Все городские дети всё равно разъезжались кто куда, кого-то увозили по деревням, а кто-то ездил на Чёрное море. Поэтому после завтрака я принялся собирать вещи.

– Пап, можно я возьму с собой Дика?

– Конечно, я и хотел, чтобы ты его взял. Там на свежем воздухе ему будет лучше, чем здесь в душной квартире.

– А Айну?

– Я-то не против, но не думаю, что родители её отпустят, после того что случилось в прошлом году.

В том году она уже приезжала к нам в деревню, и я даже нашёл ей второй велосипед, но оказалось, что она не умеет кататься. К тому времени, как я смог её научить, она набила кучу синяков, ссадин, и повредила палец. К счастью, обошлось без перелома. Зато теперь она вполне сносно катается.

– Пап, ну сходи со мной, пожалуйста. Если с её родителями будешь разговаривать ты, ей точно разрешат!

– Ты её саму сначала спроси, захочет ли она поехать?

Я выбежал на балкон, и крикнул:

– Финка, выходи! – дверь её балкона медленно открылась, и Финка вышла, вся лохматая, в пижаме, потирая глаза руками.

– Просыпайся! Мы едем в деревню! С нами поедет Дик!

– Здорово, но в тот раз родители сказали, что я больше никуда не поеду.

– Сейчас мой отец зайдёт поговорить с твоим! Они ведь хорошо общаются, тебя точно отпустят!

– Ой, как хорошо! Я тогда завтракать пойду и вещи собирать!

К полудню мы уже стояли около нашей старенькой «Волги», ожидая, когда отец погрузит все свои рыбацкие принадлежности.

– А мама с нами не едет?

– Нет, сын. Маме нездоровиться, она останется дома.

Мы покидали рюкзаки в багажник, и уселись на заднее сиденье. До деревни предстояло проехать два часа. Мне не терпелось снова сесть на свой велик, и гнать по бескрайнему полю вдоль реки, обгоняя ветер. Финка не любила быстро ездить, потому что ещё чувствовала себя неуверенно за рулём. Особенно если дело касалось крутых спусков. Но я обещал и её родителям и своим, что больше никаких неприятностей, поэтому мысль о велосипеде пришлось пока отложить.

Деревенский дом был совсем небольшой. Маленькая гостевая комната на первом этаже, и две небольшие спальни на втором. Зато была довольно просторная терраса, и вполне приличный садовый участок. Бабушка моя очень любила вышивать крестиком, поэтому всё в доме украшало её творчество. Коврики, скатерти, и большие полотна на стенах. Бабушка встретила нас на участке, в перчатках с садовой лопаткой.

– Привет мои любимые! Дайте-ка на вас поглядеть! Как вы выросли за год! – она обняла нас, чмокнув каждого в макушку. Пёс сначала дико лаял на неё, но потом, обнюхав со всех сторон, успокоился и завилял хвостом.

– Прелестное создание! А знаете ли вы, – она обратилась к нам, наглаживая пса, – что люди перерождаются в животных, чтобы очистить свою карму?

– Что это значит? – Финка посмотрела на меня, а я посмотрел на Дика.

– Что животными становятся те, кто в прошлой жизни совершил что-то плохое. Они оказываются в шкуре тех, кто слабее, испытывая на себе положение более слабого существа, чем человек, таким образом, очищая свою карму.

– Получается в прошлой жизни Дик убил животное?

– Скорее человека, возможно, он был солдатом, или палачом.

– Мама, прекрати рассказывать детям чушь. Иначе я выкину к чертям все твои книжки. – Вмешался отец, когда услышал наш разговор. Всё это время он перетаскивал вещи из машины в дом.

– А для тебя сын, персональное поручение! Забери из багажника ваши рюкзаки и отнеси их наверх.

– Хорошо пап. – Я ушёл помогать отцу, а Финка с бабушкой уселись на крыльце.

Пробегая мимо, краем уха я услыхал их разговор:

– Знаете, Лариса Аркадьевна, я думаю, Дик в прошлой жизни был кладоискателем. Или археологом. Он очень часто находит разные вещи.

– Что ж, может быть, он найдёт мои маленькие садовые грабельки? Совсем не помню, куда я их положила. – Они рассмеялись, и пёс, уже охотившийся на участке на кротов, вернулся, чтобы поддержать их лаем.

К вечеру мы приготовили на костре сосиски, и поджарили хлеб. День был жаркий, поэтому мы накрыли стол прямо на улице. Отужинав, отец принялся убирать посуду, а мы с бабушкой поднялись на второй этаж, чтобы подготовить постели ко сну. Она достала нам из шкафа свежее чистое постельное бельё. Оно было белое и накрахмаленное, совсем как в детском саду. Мы без труда надели наволочки на подушки, но возникла проблема с одеялом. В конечном счёте, я весь оказался в пододеяльнике, поэтому я стал гоняться за Финкой по комнате и кричать, что я приведение. Она смеялась и подыгрывала мне, будто боится, потом схватила подушку и начала отмахиваться ей. Я взял вторую, и игра в приведение плавно перетекла в подушечный бой. Тогда из соседней комнаты донеслось: «Слышу, вам нужна моя помощь?». Мы быстро поправили простыни и вернули подушки на место. Через пять минут кровати были застелены. Отец устроился в комнате напротив, а бабушка в гостиной внизу.

– А как ты думаешь, – лёжа на соседней кровати и свесив ногу, спросила Финка, – если твоя бабушка говорит, что животными становятся чтобы очистить свою карму, то кем становятся люди, которые наоборот совершают в жизни только хорошие дела?

– Хм, не знаю, наверное, так и остаются людьми. Нам же на биологии говорили, что человек это высшая ступень эволюции.

– А для чего человек постоянно перерождается?

– Не знаю, спроси об этом у бабушки.

– А вот мои родители говорят, что после смерти мы попадаем в рай или ад. И никакого перерождения нет.

– А тебе самой как больше нравится думать?

– Ну, мне хочется верить, что твой пёс ничего плохого в прошлой жизни не совершал. А почему твоя мама не поехала?

И тут я заметил, что за весь день никто не сказал о моей матери ни слова. Даже бабушка не спросила, почему её нет с нами.

– Я не знаю. Я видел её за завтраком, она была очень грустная. Последнее время она очень часто грустит. Я пытался узнать почему, но она говорит, что всё хорошо. Наверное, она и, правда, больна.

Мы немного помолчали, после чего Финка сказала:

– Надеюсь, она поправится.

Утром нас разбудил отец. Солнце за окном ещё только начинало вставать, так что сразу было понятно, что ещё очень и очень рано. Мы собирались на рыбалку. Я встал довольно быстро, и распахнул окно. На улице было прохладно и свежо после ночного дождя. Трава и деревья были ещё мокрые. С крыши капали мелкие капли. Я сложил руки вместе, собрал немного этих капель, и обрызгал спящую Финку. Она закричала, а я рассмеялся. Внизу бабушка уже приготовила небольшой завтрак. Скорее это был просто утренний перекус. Мы съели по бутерброду с чаем, собрались, и двинулись к реке. В тот день мы мало чего поймали. Одного окунька и двух мелких карасиков. Но мы с отцом ходили на рыбалку не ради рыбы, а ради того, чтобы побыть вместе как отец и сын. Деда своего я никогда не видел, поэтому учить меня рыбачить, кроме отца, было некому. В городе обычно, отец уделял мне мало времени, из-за работы, зато в деревне он не упускал возможности научить меня чему-то новому.

Через две недели отец уехал. Отпуск у него закончился, и мы остались втроём. Бабушка пыталась заставить нас работать на грядках, но по утрам мы незаметно убегали из дома и возвращались только к вечеру. Вскоре бабушка сдалась, понимая, что мы всего лишь дети. Позднее приехал мой друг Димка, который жил на соседней линии. Мы подолгу сидели у него в гостях, играя в Денди. Компьютеры в то время только начали появляться, и были не у всех. Зато у многих были приставки, и те, у кого они были, часто менялись игровыми кассетами, как делали и мы.

В целом лето в деревне прошло спокойно и весело, за исключением одного случая. Однажды мы с Финкой и Димкой отправились прыгать через канаву. Канава пролегала вдоль всей деревни, то сужаясь, то расширяя свои берега. Вода в ней была чёрная, торфяная, кое-где так заросшая тиной, что кроме зелени ничего и не видно. Мы нашли забаву в прыжках с берега на берег, считая, кто сколько раз перепрыгнет. Увлёкшись, мы оказались в том месте, где расстояние между берегами оказалось очень велико.

– Ну что, Сенька, слабо тебе такое расстояние перепрыгнуть? Сдаёшься? – Димка положил руку мне на плечо.

– А тебе?

– Ну, значит слабо, раз отвечать не хочешь! – Димка всегда был задирой. И мы с ним постоянно во всём соревновались. Иногда даже ссорились, но каждое новое лето, приезжая в деревню, снова дружили, потому что за год все обиды забывались.

– Сам-то прыгни! А то только болтать можешь! – я скорчил гримасу и показал рукой знак «балабол».

– Что ты сказал? То есть, по-твоему, я ничего не могу? А ну, забери свои слова назад!

– И не подумаю! Тебе значит можно меня слабаком называть, а я извиняться должен? – не помню, кто первый решил начать драку, но мы сцепились, и повалились на землю.

– Ты и есть самый настоящий слабак! – Димка сидел верхом на мне и со всей дури бил кулаками. Финка в это время кричала: «Прекратите!», но спустя некоторое время поняла, что мы её не слышим, и побежала за бабушкой. Я ударил ему кулаком под ребро, и он свалился с меня, скорчившись от боли. Я начал вставать, вытирая кровь с лица.

– Ну, всё, хана тебе! – он вскочил и снова бросился на меня. Мы кубарем покатились по земле, махая кулаками, и, в конце концов, свалились в канаву. Канава оказалась неглубокая, воды нам было по пояс. Поэтому мы пытались выбраться, но при этом стаскивая друг друга обратно вниз. В результате этой борьбы, мы вылезли на берег, все в тине и грязи. Прибежали бабушка с Финкой.

– Господи! – бабушка прижала руку к груди, и бросилась нас поднимать и отряхивать. Вид у нас был ужасный. У меня из губы ручьём текла кровь, а у Димки под глазом красовался огромный фингал. И это несмотря на то, что он еле держался на ногах, и всё время хватался за бочину. Видимо сильно я ему заехал по ребру. Мы проводили Димку домой, и пока шли до нашего дома, бабушка злобно меня отчитывала, временами поднимая глаза к небу, причитая:

– Ну что ж за внук мне достался, только бы кого-нибудь покалечить, не может ведь спокойно совсем!

Дома, пока я отмывался в бане, бабушка достала из аптечки антисептик и вату, и сказала Финке:

– Когда это горе луковое выйдет, обработайте этим губу. А я застираю одежду, пока грязь не засохла. – С этими словами она вышла из сеней.

Когда я вернулся в дом, Финка, молча, протянула мне вату и антисептик. Я смочил вату лекарством и приложил к губе. А потом мы всё так же, молча, сидели на крыльце, наслаждаясь вечерней прохладой, и отгоняя от себя назойливых комаров. На следующий день к нам пришла Димкина бабушка. Я увидел её в окно, и поспешил укрыться на втором этаже. Мне жутко не хотелось с ней встречаться, потому что, скорее всего, она пришла из-за нашей вчерашней драки. Я сидел наверху и ждал пока она уйдёт. Наконец я услышал бабушкин голос:

– Сеня, подойди ко мне!

Я сглотнул, и пошёл вниз. Коленки затряслись при виде грозного бабушкиного взгляда.

– Сеня, – сказала она, – приходила Димина бабушка, Маргарита Ивановна, и сказала, что у Димки трещина ребра. Вчера ездили снимок делать. Ты понимаешь, как это серьёзно?

Я кивнул.

– Ты понимаешь, что это мог быть перелом, и тогда последствия были бы куда страшнее?

Я снова кивнул.

– Послушай, я не хочу на тебя ругаться, но ты должен помнить, что решать проблемы кулаками может быть очень опасно. Даже если ты пытался защититься. Поэтому прошу тебя, Христа ради, больше не влезай в драки.

И я кивнул в третий раз. Когда она закончила меня бранить, я остался сидеть на крыльце, а бабушка ушла на огород. Из дверей появилась Финка и села рядом.

– А знаешь, он сам виноват, – сказала она, – нечего таким грубияном быть.

– Угу. – Промычал я в ответ.

Вечером бабушка испекла большой пирог, и мы пошли к Димке, извиняться. Мне совсем не хотелось с ним мириться, но бабушка сказала, что это по-взрослому. И я извинился.

– Так и быть, – сказал он, – и поднял нос кверху. Тут я понял, что он этого ждал. Небось, думал, что победил меня. Хотя это было очень низко с его стороны, прикрываться бабушкиной юбкой. Я вдруг снова разозлился на него. Если бы мы сейчас были одни, я бы побил его снова, – думал я. С того дня, с Димкой я больше не общался.

В начале августа отец приехал, чтобы забрать нас в город. Щенок значительно подрос, и прибавил в весе. Это был пёс породы Кавказская овчарка, с густой длиной шерстью серебристого цвета. Позже я узнал, что данной породе купируют уши, но когда мне дарили этого пса, его уши были на месте. О купировании ушей Дику, в нашей семье речи не заходило.

– Боже, чем вы его тут кормили? – отец потрепал пса за уши.

– Ну, наши соседи подкармливали его костями и остатками еды. – Бабушка пожала плечами.

– Под соседями ты подразумеваешь все тридцать домов в округе?

– Ой, не преувеличивай, он просто лохматый!

– Эх, Дик, каково же тебе будет вернуться в городскую среду. – Отец пристегнул к ошейнику поводок, а потом взял пса на руки, оценивающе пружиня его на руках. – Нет, всё-таки, шерсть не может столько весить.

Мы погрузились в машину, распрощались с бабушкой и уехали.

Дома всё было как обычно. Остаток лета я гулял с мальчишками во дворе, пока не началась подготовка к школе. Родители поочерёдно возили меня на школьные базары, чтобы купить мне школьные принадлежности и новую форму. Я никак не мог понять почему, ведь раньше мы ездили вместе, втроём, сначала делая все необходимые покупки, а после проводя время в нашей любимой пирожковой. Но однажды, став свидетелем семейного скандала, я вдруг понял, что всё изменилось, и никогда не станет прежним.

Это случилось однажды в сентябре, когда я вернулся из школы. Родители не заметили моего прихода, когда я замер на пороге гостиной. Мать стояла посреди комнаты, кричала на отца и топала ногами. Она осыпала его словами, той обидой, которая казалось, копилась в ней так долго, что успела превратиться в чёрную тягучую ненависть. Раздался хлопок. Отец её ударил. Я закричал…

С того дня становилось всё хуже и хуже. Родители не разговаривали друг с другом неделями, если оба находились дома, сидели по разным комнатам. В конце концов, отец начал задерживаться на работе. Иногда он и вовсе не приходил домой. Моя мать, всегда улыбчивая и жизнерадостная, превратилась в исхудавшую куклу, с пустым стеклянным взглядом. Оба они, периодически срывались и на меня. Я стал бояться лишний раз выходить из комнаты. Так прошёл сентябрь и большая часть октября. В октябре меня стала чаще забирать к себе бабушка. Она делала со мной уроки, водила в парк аттракционов или в кино, и всячески пыталась поддерживать во мне бодрый дух. Однажды она подарила два медальончика для меня и моего пса. Один я повесил ему на ошейник, а второй надел себе на шею. Бабушкин подарок мне очень понравился, и я стал носить его, не снимая.

Наступило шестое ноября. Был обычный день. Я проснулся и пошёл в школу. Первым уроком была математика. За последние два месяца мои оценки сильно испортились, и даже математика, которую я раньше очень любил, не приносила мне больше радости. Я был свидетелем чего-то мне непонятного. Ссоры родителей сильно сказались на моей успеваемости. И теперь выходя к доске, чтобы решить очередное уравнение, я как обычный двоечник оборачивался и смотрел на класс, пытаясь найти помощи в решении среди одноклассников. Второй урок прошёл не лучше. На третьем уроке, когда я сидел, подперев подбородок рукой, и смотрел в окно, в класс заглянула моя мать. Она спросила у учителя можно ли меня забрать.

– Извини, что вот так забираю тебя прямо с урока, но мы переезжаем. Я уже забрала документы из школы, и упаковала часть твоих вещей. Когда придем домой, собери, пожалуйста, то, что тебе нужно.

– Куда мы переезжаем? – с дрожью в голосе спросил я.

– Далеко. Я всё расскажу тебе по дороге. Давай сначала выйдем из школы.

Я не мог поверить своим ушам. В тот момент я думал только о Финке. Я не хотел бросать её, не простившись. Она сидела на уроке в другом классе, на этаж ниже.

– Мам, можно я попрощаюсь с Айной?

– Да, конечно.

Я не желал заходить к ней в класс, потому что не хотел, чтобы она видела, как я плачу. А я впервые не мог сдержать слёзы. Я вдруг понял, что моё детство закончится вот так. Мне придётся ходить в другую школу, жить с новыми соседями, и гулять с Диком по незнакомым улицам в одиночку. Я достал из рюкзака тетрадку, вырвал страницу, и написал письмо. Мама постучала в класс, и попросила учительницу передать его Финке, а я стоял за дверью и плакал.

По дороге домой я узнал, что мы продаём квартиру. Почему, мама не сказала. Я узнал это только спустя годы, в более старшем возрасте. Что всё это время, наша семья упорно боролась с отцовскими долгами, но они только становились больше. Поэтому мы с матерью переехали к тётке, в Подмосковье, а отец уехал к бабушке. Разрушилась и наша семья, а вместе с ней и моё детство…

Юность

Школу я закончил в посёлке Томилино Люберецкого района. Когда пришло время выбирать университет, я нисколько не сомневался, что это будет технический. Когда мы переехали, в новой школе друзей оказалось найти не так просто, поэтому я ещё сильнее ударился в учёбу. Математика увлекала меня всё больше и больше. Всё лето перед вступительными экзаменами я сидел за книжками, иногда даже забывая поесть. К семнадцати годам я стал очень худощав и бледен. Мать всё время работала на износ, редко брала выходные, а отца я с двенадцати лет больше не видел. В нашем доме было запрещено говорить о нём, поэтому я до сих пор не знаю, что же тогда произошло. Знаю лишь, что он оставил нам часть своих долгов. В 1998-м грянул дефолт. Кризис отразился и на нас. Мать, которая и так работала почти без выходных, стала работать ещё больше, а зарабатывать меньше. Тётка заменяла мне сестру, которой у меня никогда не было, и была единственной, кто находился рядом. Она была очень добра к нам, и всегда помогала, чем могла. Всё время она пыталась поднять матери настроение, но теперь я видел её весёлой крайне редко. Да и вообще виделись мы теперь не часто. Однажды она подошла ко мне, и сказала:

– Сын, я знаю, что ты очень хочешь поступить в университет, да и я этого очень хочу, но у нас совсем нет денег, чтобы оплачивать твою учёбу, и даже если ты поступишь на бюджетное место, я не уверена, что смогу содержать нас. – Она закрыла лицо руками и тихонько заплакала.

Я сел рядом, и обнял её за плечи. Она была очень уставшей. Круги под её глазами теперь стали частью её лица, и не исчезали, даже если ей удавалось проспать свои восемь положенных часов. Я почти и не помнил ту жизнерадостную женщину, которая смеялась, играла со мной в догонялки, и рассказывала мне чудесные истории. Я хотел ей помочь, и в ту ночь я принял решение устроиться на работу. Потратив весь следующий день на поиски, я понял, что найти работу подростку, без образования и опыта не так просто. Я шёл по улице, не зная, что делать, и мне захотелось взглянуть на университет, в который я хотел поступить. На лето он, конечно, был закрыт. Но я стоял и смотрел на это высокое здание, и представлял, как я вхожу в эти двери. Недалеко от университета находился ресторан. Я решил зайти туда и узнать, не требуется ли им уборщик. Я был готов согласиться на любую работу. На входе меня встретила симпатичная девушка лет двадцати.

– Чем могу помочь?

– Я ищу работу.

– Сейчас приглашу управляющего, присядь здесь. – Она указала рукой на крайний столик.

Ресторан выглядел очень шикарно и дорого. Люди здесь обедали отнюдь не среднего класса. На столиках из добротного чёрного дуба стелилась шёлковая белая скатерть, на которой красовались серебряные вазы с живыми пышными розами. В зале было очень светло, благодаря панорамным окнам по всему периметру ресторана. И вообще весь интерьер заведения был подобран таким образом, чтобы создать впечатление сдержанной элегантности, а не грубой напыщенности.