– Кто такой?
– Назвался Иовом. Из Новгорода.
При этих словах наиб оживился:
– Сказал, где в Сарае остановился?
Корабельщик растерянно развел руками:
– Пришел позавчера, заказал отдельную каюту до Нового Сарая. Заплатил вперед, не торгуясь. Сразу приволокли сундук, навесили замок. А к отплытию не пришел.
Наиб решительно двинулся по мосткам.
– Ломайте! – Он повернулся к юноше. – Илгизар, возьми у них бумагу и чернильницу. Напиши все, что надо. Я свою печать приложу, чтобы разговора не было.
С замком вышла заминка. Дорогой и мудреный. С пружиной внутри.
– Такие обычно булгарцы делают. Просто так не собьешь – пилить надо.
Пилить не стали, оторвали скобу вместе с замком. Корабельщик только молча повздыхал.
Вещей действительно оказалось немного. Только дорожный сундук, как и было сказано. Да еще в углу что-то вроде короба, накрытое холстом.
– Голуби! – удивленно воскликнул наиб, сняв покрывало.
Просунувшийся из-за его спины сквозь узкую дверь Туртас подтвердил:
– Самые лучшие, египетские. В наших краях таких не достать.
– Почтовые, значит? – Наиб строго взглянул на побережника. – А говорил, только сундук?
Тот смутился:
– Так ведь не купец, простой путник. Товара нет. Пошлину брать не с чего. Теперь вот сам ума не приложу, чего с ними делать. Сундук под замок положу, а птиц? Их ведь кормить-поить нужно. А подохнут?
Все молча смотрели на клетку.
– Давай я за ними присмотрю, – неожиданно подал голос Туртас. – Птички хорошие, дорогие, за ними особый уход нужен. А им, гляжу, хозяин даже воды налил еле-еле. Только семечек насыпал.
Наиб заметно повеселел. Ему явно было по душе, что Туртас остается. Он махнул стражникам, чтобы сгружали сундук, и сам взял тяжелую клетку с голубями.
– Все забираю. Если кто спросит о вещах – посылайте ко мне.
Туртасу собирать было совсем нечего. Вещей – один дорожный мешок. Он перекинул его на причал и забрал клетку у наиба. Вздохнув облегченно, тот махнул корабельщику:
– Отваливай!
Стражники, обрадованные, что наконец закончилось торчание под дождем, весело схватили сундук и устремились вслед за наибом. Сзади плелся побережник. Когда уже поднялись от причала на берег, наиб недоуменно обернулся.
– Чего они не отчаливают?
Действительно. На корабле даже не убрали сходни.
– Ему бы поторопиться, сколько времени потерял, а он медлит.
Когда подошли к воротам пристани, где наиба дожидалась конная стража, он обратился к юноше:
– Сбегай, Илгизар, глянь еще раз, чего они медлят? Только глаза им не мозоль.
Тот понимающе кивнул и побежал назад.
– Не нравится мне все это… – буркнул под нос наиб. – Что это за Иов Новгородец? Если он русский, то должен был в русском квартале объявиться. А у нас там о нем никто не слышал.
Наиб и сам был русским, из поповских детей. Не пожелав идти по стопам отца, смолоду подался на ханскую службу, в писцы. За долгие годы монгольский халат и шапочка стали для него привычнее рубахи. Жил по-прежнему в русском квартале, в доме отца. Так уж повелось. Мусульмане в Сарае селились больше по месту, откуда приехали: булгары с булгарами, хорезмийцы с хорезмийцами. Персы отдельно. Арабы отгородились в своем квартале. Православные селились своим приходом. Там у них были церковь, монастырь, палаты епископа. Квартал назывался русским. Принял черкес или буртас православие – перебирается сюда. И тоже русским считается.
Наиб не перешел по примеру многих в мусульмане после того, как хан Узбек тринадцать лет назад объявил себя султаном Мухаммедом, защитником ислама. Службе это не мешало. Хотя мусульмане в последнее время все больше забирали силу.
Вернулся Илгизар.
– Там еще один человек с корабля сошел. Передумал плыть.
Наиб почесал затылок:
– По всему видать, попутчик этого самого Иова. Соглядатай. Ты вот что, Илгизар: проследи потихоньку за этим человеком. Куда он подастся, кто такой.
– Думаю, парень этот не так прост, коли за кем-то следил, – неожиданно подал голос старичок, – и Илгизара он сразу заметит. Давай-ка лучше я за ним похожу. Мой ведь хлеб такой – с места на место слоняться. Все меня знают, никто не замечает. В любое место могу зайти – кто подумает что дурное на сказочника Бахрама?
– Вот и хорошо, – согласился наиб, – тогда приходи вечером ко мне в ханский дворец. А ты, Туртас, где пока поселишься? С птичками?
– Да вот у Бахрама и поселюсь. За городом. Место привольное.
II. Похищенный джиннами
Старый Бахрам не соврал. Не было в Сарае Богохранимом другого человека, который бы так привычно и незаметно слился с этим городом. Даже старики уже не помнили, когда и откуда появился этот невысокий, немного сутулый сказочник с умными, всегда улыбающимися глазами. Говорили, что он перс и приплыл из-за моря еще лет сорок назад, когда в царстве ильхана Аргуна стали бить евреев и христиан. Тогда много народа бежало из тех краев в Улус Джучи, где мудрая Яса Чингисхана давала защиту и покровительство человеку любой веры. Тем более что религиозные распри случались там снова и снова.
Беглецов было столько, что персидская речь уже звучала на сарайских базарах едва ли не чаще кипчакской. Визирь даже велел время от времени чеканить медную монету с персидской надписью. Во многом благодаря этим умным, оборотистым, предприимчивым людям и стал Сарай одним из величайших и прекраснейших городов мира, которому дивились путешественники. Хотя много разного народа и кроме них забрело сюда за последние годы по древним караванным тропам из Хорезма, из портов на Черном море, приплыло по великой реке с севера из Булгара и Руси.
Теперь Сарай аль-Махруса протянулся вдоль реки на целый день пути, и затеряться в нем было легче легкого. Вот и сейчас старый Бахрам растаял в пелене дождя незаметно и бесшумно, как тень птицы. Наиб даже не заметил, когда тот исчез. Он смотрел вслед Туртасу и Илгизару, которые не спеша уходили по дороге, обсаженной мокрыми от дождя акациями, придерживая с двух сторон злополучную клетку с голубями. Им было по пути. Хижина Бахрама, куда держал путь Туртас, стояла за городом, в укромном и красивом местечке на берегу реки. А Илгизар жил в доме братства водовозов, что на Черной улице. Совсем немного не доходя до заставы на выезде из Сарая.
Юноша несколько лет вкушал мед мудрости в местном медресе, воздвигнутом по повелению благочестивого хана Узбека после того, как он стал именовать себя султаном Мухаммедом, защитником веры. Этим летом усердного до книг и знания шакирда[1 - Шакирд – студент мусульманского учебного заведения. (Прим. ред.)] приметил Бурангул, староста одного из городских братств водовозов, и позвал учить своих подопечных чтению и письму. Занятие не обременительное, ибо парни, усердно трудившиеся от зари до зари, могли себе это позволить только раз в неделю. Кроме того, Илгизар по пятницам читал намаз в их домашней мечети и произносил проповедь. Это давало крышу над головой и стол. Времени оставалось много, и юноша потихоньку пробовал подрабатывать ремеслом переписчика на буртасском базаре. Правда, заказчиков было мало и основной заработок Илгизара складывался из выполнения поручений эмирского наиба, который часто привлекал его в качестве писца и помощника.
Главный кади Сарая, мудрейший Бадр-ад Дин, однажды выделил Илгизара наибу в помощь для проводившегося тогда по приказу эмира расследования, где юноша не только отличился, но даже был награжден самим Урук-Тимуром – сокольничим хана. Тогда-то он и попал в подручные наиба.
Сейчас наиб, глядя в спину удалявшимся, думал думу. Вся эта история с исчезнувшим путником, да еще назвавшимся новгородцем, ему определенно не нравилась. Больше всего, конечно, не нравилась клетка с голубями. Голуби – это быстрая и тайная связь на большом расстоянии. Хороший почтарь легко преодолевает путь в несколько караванных переходов. С кем собирался сноситься этот человек из Новгорода, который почему-то не появлялся в русском квартале? Направлялся он в новый дворец, явно поближе к ханскому двору. За ним кто-то следил.
Для того чтобы не прийти к отправлению корабля, на который уже были погружены вещи, требовалась очень веская причина. Наибу даже не хотелось думать какая. Похоже, что скоро где-нибудь в Сарае обнаружат неопознанное тело.
Тот, кто возит с собой почтовых голубей, обычно и сам оказывается важной птицей. И завертится колесо тайн, закрутятся, переплетаясь, узелки судеб…
