Судьба! Надо же было так случиться, что именно к этому кораблю пришел сегодня помощник эмира, что на этом самом корабле отплывал его старый друг Туртас, бывший любимый сокольник великого хана Тохты. Как ни крути, а благодаря этому неведомому пропащему он отложил отъезд. Наибу это было очень по душе. Туртас сгинул в неизвестность двадцать лет назад во время смуты после смерти хана Тохты и неожиданно вернулся из дальних краев этим летом. Как это часто бывает, не найдя уже почти никого из старых друзей и родных. Давно вышла замуж и умерла в чужих краях его невеста, уснула вечным сном сестра, супруга ханского сокольничего Урук-Тимура, сбежала за море единственная племянница.
Конечно, могущественный Урук-Тимур всячески уговаривал шурина остаться в Сарае, обещал и службу, и покровительство. Но старый бродяга, прослонявшись лето по улочкам города своей счастливой ушедшей молодости, решил податься в родные края. В Мохши. Сказав: «Возвращаться так возвращаться!»
Отъезд сорвался в самый последний момент. Судьба!
Наибу подумалось, что имя, которым назвался исчезнувший бедолага, принадлежит святому Иову Многострадальному. Имя есть знак. Оно ведет за собой судьбу. Самого наиба крестили Хрисанфом. В переводе с греческого – «златоносным». Поди же. Выбился в начальники. Почти в вельможи. Хотя все в Сарае звали его по-русски – Златом.
Сейчас его ждали повседневные дела, и он направился к ханскому дворцу.
Оказалось, что там его давно ждут. Даже ищут. Едва наиб подъехал к воротам, как стражник передал приказ срочно явиться к эмиру. Ничего хорошего это не предвещало. Жизнь в Богохранимом Сарае была в последнее время спокойной. После того как осенью схлынули с базаров и караван-сараев последние приезжие купцы – даже сонной. В этом году особенно. Когда перестали ждать на зиму хана со всеми его приближенными.
С порядком вполне справлялись базарные и квартальные старосты. Споры разбирали местные кади. Даже в ханский суд яргу неделями никто не являлся, и оставленные блюсти Великую Ясу яргучи откровенно скучали вместе с искушенными, познавшими все премудрости священного квадратного письма, писцами-битакчи.
Эмир от безделья пристрастился к шашкам. Вся его служба свелась к тому, что по утрам он выслушивал доклад начальника ночной стражи, который объезжал с отрядом старых ханских гвардейцев заставы и караулы после наступления темноты.
В боковой комнате дворца было душно и полутемно. Окна еще не завесили на зиму войлоком, но по случаю холодного дождя закрыли ставнями. Возле столика с шашками мерцала алыми язычками и дышала теплом жаровня с углями. У стен чадили лампы.
Было тепло и уютно. Как зимой. Пахло бараньим жиром.
Эмир оторвался от доски.
– Какие срочные дела у тебя есть?
– Скорее заботы, чем дела, – улыбнулся Злат.
Эмир довольно кивнул. Было видно, что он колеблется.
– Такое дело. Человек один пропал… – неуверенно начал эмир.
Наиб заметил, что игравший с эмиром битакчи смотрит на него с интересом и нетерпением.
– С одной стороны, дело яйца выеденного не стоит… Мне утром доложили. В общем, хозяин постоялого двора забеспокоился, что постоялец из комнаты не выходит. Уже сутки. Понятное дело, хотя бы до ветру должен был выскочить. Заперся изнутри на засов. Стали стучать и кричать через дверь. Не отвечает. Забеспокоились, значит, решили дверь сломать. – Эмир сделал внушительную паузу и с нажимом закончил: – Сломали – а в комнате никого!
Его товарищ по шашкам даже привстал от возбуждения, ожидая реакции наиба. Тот не моргнул глазом. В истории явно чего-то не хватало. Эмир продолжил:
– Через час весь булгарский базар переполошился. Староста ума не мог приложить, что делать. Доложили мне. Я было решил его гнать, но тут уже из других мест стали весточки приходить. Сам знаешь, как слухи по Сараю гуляют. Будто с глашатаем их по базарам выкрикивают. Рассказы один другого краше. Кто во что горазд. Куда, понимаешь, делся человек из запертой изнутри комнаты?!
Эмир от волнения ухватил себя за кончик длинного носа. Он был не монгол. Когда двадцать лет назад Узбек пришел к власти, то приблизил к себе немало людей из старых степных родов, отодвинув от трона своих дальних родичей, которым не доверял. Эмир был откуда-то из Синей Орды, левого крыла Улуса Джучи. Поговаривали, дорогу к управлению столицей проложило ему звонкое серебро из сундуков хорезмских купцов. Они при Узбеке в большую силу вошли.
– Сам староста что думает? – осторожно поинтересовался наиб.
– Околесицу несет! – хлопнул ладонью по столику эмир. Несильно, чтобы шашки не сдвинулись. – Говорит, что постоялец этот вообще колдун. Из Магриба. И к нему все время являлись призраки.
Наиб понял, что сейчас эмир окончательно почувствует себя дураком, а винить за это будет его. Поэтому сделал как можно более серьезный и заинтересованный вид.
– Кто-нибудь еще, кроме тамошнего старосты, подтверждает все это? Уж не решил ли он нас подурачить?
– Вот! – обрадовался эмир. – Ты бы съездил туда сам и разобрался на месте без лишнего шума. Что там у них на самом деле стряслось? И с отчетом ко мне!
Наиб с грустью подумал, что эмир, наверное, после утреннего доклада заезжал домой, где его и взяли в оборот со всеми этими базарными сплетнями скучающие жены. Вот откуда и срочность, и требование личного доклада. Легко сказать, без лишнего шума! Заявиться туда самому наибу сарайского эмира – значит плеснуть горючего масла в огонь базарных пересудов. Однако делать нечего. Злат представил, с каким нетерпением ждут новостей эмирские жены. Сказано ведь: «Ночная кукушка денную перекукует». А тут разом несколько.
– Кто принимал доклад у старосты?
– Я! – радостно отозвался битакчи.
– Что староста узнал о постояльце?
– Снимал комнату целых две недели. Выбрал такую, которая запирается изнутри на засов и имеет снаружи на двери скобы для замка. Всегда навешивал его, когда уходил. Еду велел приносить в комнату, но ел там редко. Часто уходил.
– Назвался как?
– Иоанном, а вот место, откуда приехал, назвал такое, какого хозяин отроду не слыхал. Когда спросили, где это, ответил: «В закатных странах».
– Понятно теперь, почему магрибинец… А в колдуны его чего записали?
– Книгу у него видели. В черной коже. Девушка, которая еду относила.
Наиб одобрительно покачал головой:
– Староста, видать, хорошо постарался. Все выспросил. – Правда, подумалось Злату, что и этот старался больше для своей охочей до побасенок жены, чем для дела. Вслух спросил: – Про призраков что говорил?
Подбодренный серьезным тоном наиба, писец тоже принял сухой деловой вид, изобразив почтительность и усердие. Даже испарина выступила на лбу под шелковой шапочкой.
– Когда стали припоминать, кто к нему приходил, вдруг все как один обнаружили, что ни разу не видали лиц посетителей.
Злат вскинул брови:
– Как так?
– Даже сами не поймут, как получилось.
Наиб посмотрел на эмира. Тому разговор явно нравился. Однако Злат перевел его на другую тему:
– Представляю, что сейчас болтают по всем базарам и баням. Старосту нужно похвалить, что быстро нам доложил. Хотя напрасно он с самого начала не проследил за подозрительным человеком. Стал соображать только задним умом. Думаю, мне стоит поторопиться. Коли этого человека унесли джинны – их след быстро остывает. – Уже в дверях он обернулся к писцу. – Где этот постоялый двор?
– За булгарским кварталом. Хозяин Сарабай.
III. Старое логово
С минарета главной мечети сквозь дождь долетел азанчи[2 - Азанчи – призыв мусульман на молитву. (Прим. ред.)]. Полдень. Голос тонул в легком сумраке осеннего тумана, угасая уже у края покрытой лужицами площади перед ханским дворцом. Никто не отозвался на него в соседних улицах. Площадь осталась такой же пустынной и унылой.
Правоверные, оставив ненадолго повседневные дела, сейчас творят намаз в своих ближних мечетях. Здесь бывает людно только по пятницам, когда читает проповедь сам ученейший сарайский кади Бадр-ад Дин. Зимой под сводами главной мечети преклоняет колени сам защитник веры хан Узбек, и не каждому вельможе выпадает честь встать на молитву в первых рядах, ближе к повелителю. Да и в последних рядах очутиться за честь.
Сейчас у дверей мечети не мелькнуло ни единой тени. Шакирды из медресе прошли через внутренний дворик, пятница была вчера. А хан Узбек строит себе новую столицу в нескольких днях пути отсюда.
Наиб накинул на голову капюшон и дал стражникам знак, что больше их не держит. Еще раз окинув взором пустынную площадь, он подумал, что сегодня вообще-то первый день нового года по мусульманскому календарю и благочестивые люди отмечают его постом и усердием в молитве. Тот же Бадр-ад Дин, может, и произнесет по такому случаю какую-нибудь проповедь. Только показывать свое усердие теперь не перед кем. А Всевышний его и в домашней мечети заметит.
Все складывалось как нельзя лучше. Гораздо приятнее очутиться у жаркого пламени очага на постоялом дворе, чем торчать в холодном пристрое ханского дворца, согреваясь от жаровни с потухающими углями. И перекусить найдется, и выпить. Тем более в булгарском квартале. Жители сумрачных северных лесов, забравшись в южную сухую степь, не забывали старых привычек и вкусов, скучая по родным весям. Приплывавшие каждый год к Булгарской пристани гости неизменно везли с собой грибы, ягоды, душистые травы, собранные в краях, где летом в цветущих ветвях поют соловьи, а короткими ночами целуются зори.
