Тайны стихий. Часть первая
– Хорошие цены в вашем ресторане, – презрительно выдавил Лемов.
– Ты повыступай еще,– огрызнулся главный, кладя руки на свой выпирающий живот. – Как шляться с двумя бабами по лесам, так все горазды, а кто будет от злодеев отбиваться? В какую дыру хотел залечь, крысенок?
– Не твое дело, старик.
Главному явно очень не нравился тон Лемова. Зачем этот болван вообще лез со своим мнением, Анна не понимала, момент явно был неподходящий.
– П…простите нас, – поспешила вмешаться Осина, – мы согласны и м… монет не было у нас никаких.
– Славно, – ответил главный, все еще впиваясь взглядом в Лемова. – Эй, поросль, приготовь гостям по порции нашей каши! – крикнул он куда-то в дом. Имен он, видимо, специально не называл, званий, если таковые у них были, тоже.
Главный ушел, а из дома послышались звуки металлической посуды и замелькал силуэт второго из молодых сторожей.
– Все-таки ты д…дурак, Лемов, – сказала Осина после минут пяти молчания.
– Ты зато больно умная. Пройдем через лесок, говорила она…
– Не смей на нее все спихивать! – вступилась Анна. Она одна была еще связана, но так хотелось зарядить этому болвану по морде! – Это был наш единственный шанс, на границе нас бы не пропустили. Женщинам нужно разрешение от отца или мужа, а ты подлежишь призыву, да и меня могли поймать, вдруг у них есть способ обнаружить таких… ну, ты знаешь!
– Знаю. Шанс был, – хмуро ответил Лемов. – И сплыл…
– Я п…пыталась их задержать, – сказала вдруг Осина. – Думала, ты сможешь убежать. Я п…повисла на том п…парне, но он меня сбросил.
– Спасибо, – поблагодарила Анна. Они были знакомы не так давно, но уже были связаны с ней. Ни одна другая ее подруга не поступила бы так, призналась себе Анна. – Я слишком устала, наверное. Просто упала и все, никаких сил.
– А я д…думала, он тебя ударил, – удивилась почему-то Осина.
– Нет, он не успел меня догнать, – сообщила Анна. – Я просто рухнула, сама не знаю как, я даже не думала, что настолько уже вымотана.
Осина пристально посмотрела на Анну. С чего бы это? Но в этот момент объявился один из сторожей. У него были аж три миски разом, поставленные друг на друга. Миски были с крышками, сделанные из светло-серого, незнакомого металла и имели клеймо одного из заводов Георга, сверху на каждой. Сперва парень хотел просунуть миски сквозь решетку, но они не пролазили ни вместе, ни по одной.
– А как она будет есть, ты подумал? – спросил Лемов, указывая на Анну.
– Ладно, сейчас сообразим, – он поставил миски на землю и снова ушел. Пахло очень даже аппетитно, никак перловая каша. Анна всем естеством почувствовала, как же сильно она проголодалась. Прежние утверждения по поводу охоты и попрошайничества были уже не так тверды. Она поняла, что и не голодала толком, ни разу в своей жизни.
– Анна, – позвала Осина. – Тебе нужно кое-что п…попробовать.
– Кашу? – уточнил Лемов.
– Не кашу! – пихнула его Осина. – Силу!
– Да, как насчет того, чтобы погнуть решетки и сбежать? – съехидничал Лемов.
– Анна, ты п…пользовалась силой! – гнула свое Осина. – Ты должна накопить ее н…немного. Потом вызови и попробуем сбежать!
– Силу?! Ты издеваешься надо мной? Какая сила? – Анна не могла понять чего же Осина от нее хочет.
– Не глупи! Твоя стихия – свет. Ты звала с…свет? Если да, то он п…приходил, но п…первый раз ты не выдержала. Нужно п…попробовать еще.
– Свет…– шепнула Анна.
Да, ее стихия – это свет. Так они выяснили, судя по символам из книг. Но Анна никогда не воспринимала это всерьез. А если это не всерьез, тогда за что казнили тех людей, почему она сама бежит через дебри в другие дебри? Она привыкла воспринимать это как бесполезное, тяготящее проклятие. Но что если была и польза?
Снова пришел сторож. Он открыл замок ключом, вошел в камеру, с помощью металлического крючка подцепил веревку в нужном месте и развязал узлы Анны. После этого он поставил миски в камеру и снова запер ее. Сопротивляться было бессмысленно, рассудила Анна. Просто так им не справиться с этими людьми, но если Осина права, то способ был. Нужно набраться сил, пока же она еще чувствовала слабость.
***– У каждого человека есть стихия, – потихоньку говорила Осина. – Так философствовал Абу-Аль-Инзарек в своей книге. Он был п…первым, кто изучал хранительство. В н…нашей эпохе. Даже если человек не хранитель, он все равно с…склоняется к той или иной стихии. Какая твоя стихия, Лемов?
– Суп с фрикадельками, – ответил Лемов. Он уже какое-то время пытался поспать, однако сделать это в такой тесной камере было затруднительно.
– А я вот д…думаю над своей, – продолжала мысль Осина. – Думаю, металл бы мне п…подошел. Металл – красивая стихия. Или вот дух. Стихия, н…наделяющая живое самосознанием.
– Для рыжих есть только одна стихия – это огонь, – комментировал Лемов.
– Нет, – решительно покачала головой Осина. – Может это и п…п…предубеждение, но это очень жестокая стихия. Мне не н…нравится огонь.
– Не нравится ей… как насчет природы? Вырастила бы нам покушать чего, – Лемов пустился в свой стиль философии. – От томатного сока я бы сейчас не отказался.
– Ты очень большой д…дурак, Лемов. Степень, в которой ты д…
– Ну, хватит уже, пожалуйста! – взмолилась Анна.
– Прости.
Уже темнело. Никто так и не пришел, чтобы забрать их куда-то еще. Ужин тоже состоял из каши, но сытным он не был. Анна чувствовала не только голод, но и подобие отчаянья, хотя и не сильного. В темноте призвать свет, скорее всего, не получится, если это вообще возможно. Вот уже несколько часов она сидела, пытаясь заглянуть внутрь своего духа, если пользоваться словами Осины. Эти попытки были небезуспешны: внутреннее ощущение силы, какой-то ее емкости, усиливалось в ней. Сначала это чувство было ускользающим и казалось надуманным, но затем она поняла, что оно реально.
Теперь она ощущала присутствие в ней некой силы, за неимением лучшего слова, и это чувство было таким же реальным, как вкус, зрение или слух. Отныне Анна была уверена, что сила копится в ней постоянно, как бы заполняя ее душу, капля за каплей. Она продолжала копиться даже теперь, когда опускалась темнота и появлялись звезды. Свет есть даже ночью! Луны не видно, но раз есть хоть какой-то свет, то нужно продолжать.
Сторожа совершенно не позаботились о ночлеге своих пленных. Камера не предусматривала ночлег совсем, здесь можно было только сидеть, но не лежать. А при такой загруженности, в три человека, уже и сидеть было крайне неудобно. Руки и ноги затекали, болела спина, не было возможности повернуться набок, и потому начинало ныть все тело. Лемов нашел позу с поджатыми под себя ногами, что позволило Анне, на какое-то время, устроится каплю удобнее, но через час ногу Лемова свело судорогой и все вернулось, как было, только теперь он еще постанывал и пытался растереть ногу, в такой-то тесноте. Осина всем телом навалилась на стенку камеры и даже смогла подремать, но вскоре проснулась с сильной головной болью.
Анна тоже не смогла бы нормально спать в этом месте. Из-за того, что скамейка была поставлена немного наискосок, Анна упиралась ногами в дверь камеры, находясь, таким образом, в полулежащем положении, а подушкой ей служил угол, где сходились решетки. Но хотя сон и не был в ее планах, сосредоточится при таком подходе тоже было нелегко. Она старалась насколько могла, не понимая в точности, что именно нужно делать.
Анна пыталась звать свет самыми разными способами. Вспомнив, что невольно звала на помощь солнце, Анна попробовала сделать это еще раз, только вот солнца сейчас нет, а звездное небо на зов не откликнулось. Она пыталась звать уютный свет, что шел из дома сторожей. Там горели лампы, таким манящим, теплым светом, будто обещая простор и покой, какого никто еще не знал, и Анна ненадолго забыла обо всем на свете, просто глядя на него. Свет в окнах погас довольно скоро. Спать лег только один из сторожей, – это Анна знала наверняка – второй ушел в дозор, они все слышали их вечерний разговор. Третий же сторож так и не вернулся, пока что. Момент для побега мог быть близок к идеальному, Лемов даже шепотом помечтал, что они могут украсть запасы сторожей и сбежать с ними. Но чтобы так получилось, нужно сперва открыть замок, не разбудив спящего сторожа. Пусть даже они разбудили бы его, один сторож не трое, особенно если он не ожидает нападения.
Ночь тянулась медленно. Пару раз Анна разочаровывалась в своих попытках. Возможно, лучшим решением был бы отдых, так она могла набраться не только духовных, но и физических сил. Шанс мог представиться и позднее. С другой стороны, если их отведут в один из пограничных фортов, сбежать оттуда будет в несколько раз сложнее. Но Анна все равно не представляла, что делает, правильно ли она это делает и даже чего в итоге планирует добиться. Даже если свет удастся вызвать, то как им пользоваться было непонятно, а как можно напасть на живых людей с помощью этого света, когда потребуется, тем более. Пытаясь медитировать, как подсказывала ей Осина, Анна просто провалилась в тревожную дрему, а потом проснулась в ужасе.
Начало светать. От усталости мир казался сюрреалистичным, Анна чувствовала небольшую тошноту и болезненное покалывание в горле. Сторож тем временем проснулся и суетился по хозяйству. Вскоре подошел и второй. Шанс улизнуть незаметно был утерян. Когда раннее утро стало поздним, к клетке подошел главный сторож, потрясая своим пузом. Вид троицы его малость позабавил:
– Да, неудобно вам тут, поганки вы эдакие, – весело сказал он. – Но сейчас время такое, знаете ли. Все готовятся задать жару злодеям, знаете ли. Непросто это, да. Поймаешь кого, – хотя тут и нечасто такое бывает – так надо же, чтобы конфискат был какой-никакой. А с пустышками, голодными шмакодявками, никто особо не хочет возиться. Так что, вы уж не серчайте, детишки. Посидите пока, мы вас покормим, уж так и быть.
– Может, и водички дадите попить? – спросил Лемов.
– Это да. Про водичку-то мы и забыли! – заулыбался главный. – Нечасто у нас тут пленники отдыхают, нечасто. Эх, да я бы вас и отпустил даже. Но ведь послал же уже парня с докладом! Ладно, сейчас будет…
И он снова ушел. Закончится этот кошмар еще нескоро. Анна была выжата досуха, никакая вода ей не поможет. Сидеть им здесь еще долго, а там недалеко и до печального конца.
– Не п…получается, Анна? – слабым голосом спросила Осина.
– Нет. Это не работает. Ничего не работает.
– Попробуй воспоминания.
– Что?
– Я тут думала п…понемногу, – ответила Осина. – За что-то же тебя выбрали. Я бы сказала, где-то в тебе есть с…светлый уголок. Буквально.
– Осина, я не могу больше… это все полная чушь.
– Ты не стараешься! Не путай дар с п…подарком! Нужно развивать его, д…делать усилия!
– Я и делаю!
– А я думаю, ты п…пользуешься своим разумом, а не внутренней силой! Когда ты п…позвала силу тогда, разум тебе не мешал! Это был именно н…нужный способ!
– О как, – вставил Лемов. – Нужно быть тупым, чтобы вызвать силу…
– Нет, нужно п…принять силу, какая она есть! Внутри себя!
Как отличить разум от внутренней силы? Анна точно уже ощущала эту силу, в которую поверила с таким трудом. Неужто она еще не убеждена достаточно, чтобы пользоваться ей? В глубине мыслей и чувств она не хотела быть хранительницей, что бы это ни значило. И боялась этого. Но сейчас страшнее был другой исход, нужно взять себя в руки.
Воспоминания? Анна посмотрела на залитую солнцем поляну у дома сторожей, цветы и тени деревьев. Мысленно она заменила этот образ своим: яблоневый сад около родного дома, блики теплого летнего солнца, скользящие между яблонями, комната, освещенная утренним светом, где она просыпалась много лет, любование звездами в то время, когда полагалось спать. Все самые лучшие ее воспоминания были о том, как беззаботно она жила когда-то. Образ получился настолько реальным, что она даже потянулась к одному из яблок, чтобы сорвать его с ветки. Но образ исчез, а вместо яблока в ее ладонь поползли светящиеся белые ленты, взявшиеся из ниоткуда. Сияющие, ослепительно белые, они ползли в каждый палец ее руки, протянутой сквозь прутья решетки.
– Свет твой друг, Анна, – благоговейным шепотом сказала Осина.
– Ты права, – Анна почувствовала, что плачет, – его я любила больше всего.
Все цвета преобразились! Нет, их стало больше, в тысячу раз больше! Теперь свет не только лился с небес, светилось все, все, что было вокруг, и каждое своим особым светом. А солнечный свет был словно живым, она почувствовала, как трава, деревья и цветы жадно пьют его, впитывая с ним саму жизнь. Образы, что она представляла раньше, снова ожили в ее памяти, но стали ярче. Теперь в них тоже все сияло и светилось разными цветами и кто-то будто звал ее, без звуков и даже без слов: «искорка, искорка». Это нечто радуется их новой встрече.
С усилием Анна поднялась на ноги, благо хоть стоять в этой камере можно было без проблем. Ее пошатывало от усталости, а от буйства красок и эмоций она отчасти потеряла ощущение своего тела. Немного привыкнув вновь стоять на ногах, она снова мысленно позвала. На зов явился крохотный огонек, невероятно яркий, белый, окруженный ореолом свечения. Он летал вокруг нее, будто светлячок, и как мотылек он тянулся к ней, хотя светом был он, а не она. Это был чистейший кусочек света, связанный с ней какими-то необъяснимыми узами. Она звала еще, и их стало больше. Светлячки окружили хранительницу, хороводом вращаясь вокруг. Анна вытирала слезы руками.
К клетке снова подходил главный из сторожей, он нес в руках небольшой котелок с поварешкой, в котором парила каша, а также чарку с водой. Главный остолбенел, заметив светлячков, в танце окруживших Анну. Челюсть у него отвисла, он просто встал и пялился, пытаясь осознать. Анна уже знала, что может сделать. Ее зрение так изменилось, что теперь она видела тысячи деталей, незаметных раньше. Взмах руки и светлячки слились в яркий луч, и разом ударили по одной из ржавых дверных петель. На смену одним огонькам появились другие. Следующий взмах снес вторую петлю, и дверь повисла на одном замке.
Главный бросил все, что нес в руках, и попятился назад, крича что-то другому сторожу. Анна не хотела ему вреда, она плавно повела рукой, и светлячки ринулись вперед, они почти мгновенно нагнали сторожа и пихнули его, он полетел лицом в землю. Анна вышла из клетки, за ней последовали и остальные: Лемов немного прихрамывал, Осина шла неуверенно и выглядела пораженной. Странно, ведь именно она подсказала ей способ, но не ожидала результата.
Когда откуда-то выбежал второй сторож, вооруженный довольно длинным боевым ножом с несколькими долами на лезвии, Анна пригрозила ему:
– Уходите отсюда! Забирай своего командира! Уходите!
Парень явно испугался. Ее внешний вид, видимо, ярко демонстрировал угрозу.
– Пойдем лучше, пойдем, – звал его главный, поднимаясь, скачала на колени, а потом уже на ноги. – Это колдунья!
На лице парня читался ужас и он отступил. За ним последовал и главный сторож. Анна не желала им зла.
– Что ты там говорил про припасы? – спросила она у Лемова.
Ночь.
Июль —Август, третий год Патриарха.Снова крыши, проклятые крыши. Нынче это слово наполняло жизнь Цимбы, занимая ее значительную часть. Темные предпочитали путешествовать именно по крышам. Они не могли перемещаться слишком далеко с помощью тьмы, потому использовали крыши как промежуточные площадки. Кое-где можно было переходить с дома на дом и вовсе безо всяких особых сил, обычным прыжком. Только риск упасть был велик, но Цимба пока не умела перемещаться, потому пользовалась лишь своими ногами, с подстраховкой силы. Теперь Цимбы вызывала силу достаточно легко, по крайней мере, по вечерам и ночью. Летнее солнце сильно ослабляло темных, затрудняя вызов силы и увеличивая ее расход в середине дня. Даже Дэнсу стало сложнее, он теперь проводил дни в каком-то из местных подвалов, где когда-то лежала в темноте Цимба. Он медитировал и пытался, с его слов, проникнуть во тьму поглубже.
Катерина и Вирк становились все более надоедливыми. Если к Дэнсу Цимба испытывала смешанные чувства, то двое его учеников вызывали лишь раздражение. Вирк прямо говорил, что Цимба – нахлебница, и они вынуждены кормить ее и одевать честно награбленным добром. Правда, вся одежда сводилась к грязно-зеленому комбинезону, предназначенном для скольжения во тьме. Еще Дэнс подарил Цимбе модный берет, чтобы она прятала под него свои длинные волосы, так было меньше шансов, что девушку узнают. Остальные же вещи Цимба носила с момента похищения, пару раз простирнув в небольшом тазу, благо хотя бы они были все черного или темно-коричневого цвета и пачкались не так сильно.
Катерина завела дурную привычку называть Цимбу сестрой при личных встречах. Каждый раз у Цимбы екало сердце при этом слове, так как вспоминалась родная сестра. Ориану, ее драгоценную сестренку, суд оправдал, указав, что девушка не была магессой и ее просто перепутали с близняшкой. Однако судья также отказал в возмещении, ссылаясь на существенный вред, потенциально предотвращаемый при аресте. После трех недель заключения Ориана была больна и почти не выходила из дома, вероятно, она подцепила какую-то заразу в стенах городской тюрьмы.
Катерина теперь учила Цимбу перемещению. Каждую ночь они уходили на несколько кварталов по крышам, чтобы остаться незаметными для охраны порядка, и Цимба тренировалась на очередном заброшенном чердаке. Конечно, учить Цимбу мог бы и Дэнс, но вмешалась банальная стыдливость: новичок не мог переместить ничего, кроме своего тела. Чтобы делать прыжки через тьму в тонком комбинезоне, нужны месяцы тренировок, – по крайней мере, так было у остальных – потому приходилось раздеваться догола. Даже присутствие Катерины очень смущало Цимбу, задумываться о тренировках с Дэнсом, годившимся ей в отцы, она не собиралась.
Между тем отца Цимбы уволили с работы, больше он не был помощником судьи и никак не мог найти заработок. Мама всю себя отдала на лечение Орианы и уход за ней, потому тоже не работала. Люди показывали на семью Шиглен пальцами, будучи уверенными, что они сторонники магии и колдовства. А охрана выставила у их дома наблюдателей. Знает ли семья об этих соглядатаях или нет, Цимба не имела понятия, но их видел Дэнс, а затем он показал их и Цимбе.
– Ни в коем случае не ходи больше туда, – наставлял ее Дэнс. – Пока ты не способна быстро убежать от боя. Это очень опасно!
– Ты не можешь это понять, потому что у тебя нет семьи, – резко отвечала Цимба. – Как я могу не переживать за сестру, если это из-за меня?..
– Нет. Ты стала хранительницей, но это не событие вины, это не ошибка, – пуще обычного нахмурился Дэнс. – Я склонен полагать, что ты всегда была ею, только проявилось это в неподходящий момент.
– Если бы не магия, то все осталось хорошо, – грустно ответила Цимба. – Кстати, почему столько людей стали хранителями на площади? Сначала те казненные, затем я… В главной площади есть нечто особенное?
– Думаю, это не более чем совпадение, – покачал головой Дэнс. – Возможны тысячи причин, которых мы никогда не узнаем. Может, все дело в особом моменте, в происходящем на площади или отношении к нему.
– Весенний праздник сделал их хранителями, а их смерть сделала хранителем меня, – тихо рассуждала Цимба. – Или то место просто проклято…
– Плоский разум вечно ищет объяснение в чем-то монументальном, – философствовал Дэнс. – Всемогущий Бог или незримое проклятие, демонические силы или необъяснимый заговор…
– Это как раз тот случай, когда все перечисленное возможно!
– Обычно самое простое объяснение ближе всего к правде.
– И какое самое простое объяснение к борьбе между стихиями? – вступила в привычный спор Цимба. – Зачем все это? Какой смысл?
– У меня есть кое-какие соображения, но они могут быть совершенно неверными, – мелодично ответил Дэнс. – Не хочу забивать твой разум догадками, сойдемся на том, что я не знаю ответа. Возможно, в нем кроется и один из ключиков к победе.
– Темный мир… – устало пробурчала Цимба. – Мне и обычный мир нравится.
– Кто-то победит. Рано или поздно. И пока этого не случилось, не ходи к своему дому. Тебя заметят!
– Прости, Дэнс, но я не могу! – заявила Цимба. – Я обязана приглядывать за сестрой, даже если она об этом не узнает! Мы с ней – части одного целого, сестры. Невозможно разделить сестер, особенно таких, как мы.
– Начни привыкать к твоему родству со стихией! Тебе придется отпустить обычную жизнь, чтобы понять больше о тьме. Она, в некотором смысле, тоже твоя сестра!
***Регулярно она пробиралась в этот район, забиралась на крышу соседнего дома и глядела, как ее сестра укладывается спать. Поздним вечером можно было забраться на крышу без особого риска. Но она приходила сюда и днем, иногда. Правила нынче ужесточились – горожан призывали не ходить по улицам без надобности. Нарушать запрет было крайне опасно, но выручали крыши, проклятые крыши.
И она приходила сюда снова и снова. Зачем? Цимба и сама не знала. Сестра была ее неотъемлемой частью, продолжением ее самой. Они близняшки, похожие, почти неразличимые. Нельзя разделить неразделимое, нельзя разделить и сестер. Теперь, правда, их сходство немного ушло: после освобождения из заключения Ориана постриглась коротко и заметно исхудала. Болезнь вычерпывала силы Орианы все сильнее, похоже, лекарства не помогали ей. Быть может, у родителей не было средств, чтобы лечить ее, хотя Цимба знала, что ее отец очень запасливый человек, у него наверняка остались сбережения на черный день. Этот день, во всех иронических смыслах, и правда настал, и был чернее некуда, как сама темнота.
Пора было уходить. Вечер был жаркий, сидеть на крыше было тяжело. Ориана так и не вышла сегодня на балкон, а шторы на окнах были плотно задернуты. Ничего, она придет к сестре еще раз, а сейчас нужно возвращаться. Поднявшись, она пошла по крыше назад. Отойдя немного, Цимба выставила руку и призвала силу, как уже привыкла делать. Черные ленты вошли в пальцы и мир снова потемнел. Таким город нравился Цимбе куда больше. В этом состоянии цвета меркли, свет становился тусклее, границы предметов несколько размывались. Окружающий мир казался нарисованным на холсте художником, страдающим он неразделенной любви, неутолимой тоски или печали. Но мрачность и своеобразная «нарисованность» придавали домам и людям более гармоничный вид, все становилось более простым, неброским, не кричащим, спокойным. В таком мире, в таком городе, хотелось остаться, думалось Цимбе, в такие моменты она будто понимала Дэнса и даже почти разделяла его жажду сделать мир темным по-настоящему.
Идти по крышам было опасно, но сила убережет ее, в случае падения. Еще одну опасность представляли люди. Хотя сама Цимба не могла вспомнить когда бы ей приходилось смотреть наверх в своей жизни, но люди делали это чаще, чем можно подумать. Мальчишки задирали голову, пытаясь уследить за летящей птицей, прохожие высматривали облака на небе, пытаясь предсказать погоду, кто-то смотрел на окна верхних этажей, высматривая знакомых или еще что. Опасность поднять тревогу была самой острой из всех. Конечно, люди не стали бы сразу кричать про колдунов, – да и с чего? – но вид девушки, лазящей по крышам, мог взбудоражить разного рода впечатлительных личностей. А если сюда сбежится охрана порядка, то будет беда: без способностей к перемещению Цимба была очень уязвима. Еще хуже оттого, что в городе теперь были и военные. Иногда они ходили по улицам небольшими группами и могли вмешаться, в случае чего. С помощью способностей темных хранителей можно было справиться с десятком человек, особенно если они не ожидали появления магии. Однако Цимба была неопытна, а военных готовили постоянно, – каким именно образом неизвестно – что увеличивало риск во много раз. Самым лучшим выходом было не попадаться на глаза.
Через полчаса Цимба уже спустилась с очередной крыши в соседнем районе. Чтобы забираться и спускаться с крыш прямо во дворы, нужны были старые дома, в которых имелись внешние лестницы; в более современных эти лестницы перенесли внутрь дома, где был риск столкнуться с его жителями, к тому же там были запирающиеся люки. Это была самая опасная часть: кто-то мог смотреть в окно, а любитель пялиться на невыразительный дворик мог любить и доносить на подозрительных девушек. В этот раз такого любителя вроде бы не нашлось, и Цимба надела свой модный берет, а затем вышла на основную улицу. Нужно было поспешить домой – если их чердак можно называть таковым – пока не начались внезапные проверки документов, введенные около недели назад. Теперь любого прохожего могли остановить для досмотра, посмотреть бумаги, задать вопросы. Внезапность проверок, впрочем, была чисто формальной: владельцы различных торговых точек, начальники рынков, почтовые и некоторые другие люди, – всегда знали, когда начнутся проверки на улицах. Можно только гадать откуда.
Из двора Цимба попала сразу на проспект Героя Генриха, названный так в честь какого-то, никому не нужного, древнего полководца. Отсюда ее путь был всегда одинаковым: пару кварталов по проспекту в сторону развалин стены, затем на маленькую улочку с библиотекой, а оттуда уже по улице Перьев и дальше по ней же к более скромным районам, куда ей и было нужно. Прохожих на проспекте было много, все суетились и спешили: попасть под проверку было мало желающих. Если все и дальше будут знать заранее, и разбегаться перед проверками по домам, то солдатам и охране вскоре придется проверять друг друга. Всматриваясь в прохожих, Цимба вдруг заметила знакомое лицо Катерины. Она стояла, прислонившись к стене, прямо у поворота на ту маленькую улочку, куда Цимба как раз собиралась идти.