– Ан, нет, Ивановна и точка! Внукам и внучкам моим мозг правильно вставила, уму разуму учила, научила не только читать и писать. О тебе и у нас в хуторе, и в слободе никто ничего дурного не скажет… Как и о твоем муже, Григории. Царствие ему Небесное! Славный был мужик, труженик, хозяин и отец. Другие вон и пили, и гуляли, и жинок били до полусмерти, а твой… Ой, ты прости меня, старика! За больное затронул. Идите, подышите воздухом. Я зараз бумаги напишу. Да, он сегодня пойдёт или завтра? Мне даты нужны.
– Сегодня! – за Mutter ответил Василий и первым вышел во двор.
***
Быстро собравшись, Вася, без волокиты отправился в путь. Назад, на провожающих он не оборачивался, так как считал это плохой приметой. А потому, не видел, что из всех четверых, одна сестра не сдержалась и пустила слезу, хотя честно и долго боролась с этим чувством, но, когда брат отошёл прилично и свернул на дорогу, ведущую вниз в сторону Самарского, не сдержалась. Её никто не успокаивал. Ведь это могло возыметь и обратный эффект. Mutter, лишь подошла, прижала девочку к себе и погладила по голове. После чего, Маша, всхлипнула пару раз, вытерла слёзы, и сама прижавшись к Mutter, как к родной матери, притихла и успокоилась.
Дорога была разъезжена немецкой военной техникой, колея глубокая и их было несколько. Потому, Вася, старался проходить по пригоркам, где земля подсохла и по невысокой, дружно пробившейся траве. Даже не верилось, что они уже более двух месяцев, как ушли из дому. И теперь, оставшись совсем один на один со своими мыслями, Вася задумался о том, как там мама сама. Лишь, изредка встречающиеся встречные подводы с провизией и другими грузами, отвлекали его от грустной мысли.
Вася шёл налегке, без вещей и в лёгкой телогрейке, которую ему нашла Вера Ивановна. В кармане лежали зажаренные лепёшки, а на поясе подвязана фляжка с водой. Обувку тоже пришлось сменить. Старенькие ботинки были чуток великоваты и потому, ему пришлось немного «поколдовать», чтоб уплотнить ноги внутри с помощью стелек. Через полтора часа Вася уже шагал по Новониколаевке и вспоминал всё, что ему наказывал ему Илья Пантелеевич. Без труда найдя конторку слободского старосты.
На крыльце столкнулся с полицаем, который или проявляя бдительность, или выслуживаясь, стал проверять «аусвайс». Молча проверив и отдав документ, вздёрнул на плече ремень винтовки и заковылял вразвалку по улице.
Волостной староста был на вид моложе даже пятидесяти лет, одет не по-деревенски, а ближе к интеллигенции, в костюм, хоть и видавший уже виды и хорошие, но тоже не новые ботинки. Возможно, до войны, староста занимал какую-то руководящую должность или даже проживал в городе. Он внимательно прочёл петицию Пантелеевича, заулыбался, покачал головой и заговорил.
– Вот, старый хрыч! Он тебя, как будто рекомендацию в комсомол или того выше, в партию написал. Мог бы и попроще брехать, у тебя и без того на лбу написано – «комсомолец» и дай в руки оружие, знал бы в какую сторону повернуть. Так?!
Вася помолчал немного и ответил:
– Моя семья, и мамка и сестры и брат с голоду помирают, а вы о каком-то оружии говорите. Мне бы хлебом разжиться, чтоб хоть полмесяца продержаться.
– А потом, что?
– Бог даст, трава попрёт, тогда уже голод не грозит.
– Ну, да ладно, будь, как хочешь. Ступай, коли не судьба помереть от голода – помрешь от холода. Кому судьба утонуть, тот и в ложке супа утонет, захлебнётся. Напишу тебе пропуск. Может родня в беде не оставит, если сами не голодают.
Не задерживаясь, Василий, двинулся дальше в путь. По его расчётам, если его никто надолго нигде не задержит, то к вечеру должен поспеть к месту назначения. Благо долгота дня уже увеличилась сильно и темнеть начинало около 20 часов вечера. Даже, если делать привалы и будет тратиться время на проверку документов и прочие неучтённые случаи и-то должно с лихвой хватить.
Ещё не было семи часов вечера, когда Вася с высот над хутором Едуш созерцал в низ, где в долине Миуса стоял фронт. И расстояние до передовой линии, ничуть не отличалась по расстоянию до неё, от того, что было в том, где он нашёл с сестрой пристанище, в хуторе, где они нашли добрую и заботливую вторую мать, Mutter, хотя, если правильнее сказать, то не они, а она их нашла.
Владимир Леонидович, встретивший Василия у калитки, недоверчиво выслушал историю Васи. И недоверие имело основания быть, так как в такое тяжелое время встречались различные аферисты, представляющиеся кем угодно, лишь бы войти в доверие простых граждан, привыкших верить и входить в положение нуждающихся. Как правило, это были люди из криминального мира и те, кто не побирался, а наоборот, предлагал продукты в обмен за украшения, золотые вещи и всяческий антиквар. За таких говорили так: «Кому война, кому, что мать родна».
Но, когда Вася отдал сопроводительное письмо, хозяин гостеприимно впустил в дом, уставшего с дальней дороги парня.
– Евдокия, с порога крикнул хозяин, нагрей воды, парню с дороги умыться нужно.
– Не стоит беспокоиться, – скромничал Вася, – я и холодной умоюсь.
– Молодой человек, – включилась в разговор хозяйка, – дома, как знаешь, а у нас, изволь, как положено. Раздевайся. Я сейчас быстро организую.
Вася внимательно осматривал и уютный кирпичный домик, из местного кирпича, каких и в Матвеевом Кургане, в качестве личных домовладений можно было по пальцам одной руки пересчитать и обстановку внутри дома. Было видно, что, как минимум, до войны хозяева жили совсем не бедно.
– Ну, вот, а теперь за стол. Ты с дороги и устал, и проголодался небось?! Если давно не ел ничего, то понемногу, чтобы живот не свело. А потом ещё покушаешь.
В другой раз, Вася бы ухмыльнулся, потому что вопрос был некорректный, как минимум, точнее из той жизни, привычки из которой ещё жили в этих людях.
Еда была простая, но такая, которую Вася и дома не видел. Хлеб домашнего приготовления, хоть и с добавлением отрубей, но с таким приятным запахом, несмотря на свою чёрствость, который Вася начал забывать. Пшеничная каша, с грубой обработкой зерна или в ступе или домашней кустарной крупорушке. И главное, тётя Дуся, как она представилась сама, подала кружку с молоком.
Последний раз Вася пил молоко месяца два тому назад, когда странствовали сестрой по сёлам. Выпив молоко, Вася услышал, как его бедный желудок взбунтовался. Он давно не принимал в свои «жернова» такого качества пищи и в таком количестве. Хоть Вася, придерживался рекомендации, хоть и сильно хотелось съесть всё и сразу, сдержался и поэтому, и потому, что было как-то неудобно. Тем более, что ни сам хозяин, ни хозяйка, сидя за столом и наблюдая за тем, как ест незнакомый в принципе им человек, но как написала невестка Владимира, жена покойного брата Гриши, то парень этот ей, что сын. Сидели в стороне смиренно и молодая женщина, лет тридцати и рядом двое девочек, старшей лет восемь, а меньшей 5—6 лет.
Когда Вася поел, Владимир Леонидович рассказал, что сын его старший на фронте, а вот эта женщина – жена сына, т.е. невестка Лиза с детьми. Меньшая их дочь замужем в Таганроге. Муж – инженер какого-то завода, эвакуировался с заводом, а жену с маленьким ребёнком оставил в городе.
– Мы звали дочь к нам – не хочет. Она учителем немецкого языка до войны работала в школе. Немцы узнали, пригласили работать в городскую управу. Паёк хороший получает и зарплату, даже няню смогла нанять ребёнку. Но это же ненадолго. А, что будет, когда наши немцев прогонят? Могут же и привлечь, как немецкую прислужницу. Вот и думай, как оно лучше.
Хозяин помолчал немного, уперев глаза в середину стола, как будто ждал, что там сейчас должно было что-то случиться.
– Мы держали до войны большое хозяйство. Мясо и сало возили в Таганрог на рынок продавать. Сейчас, конечно, что вырезали, что немцы конфисковали в свой армейский котёл. А вот смалец и сала немного приховали. Смалец подсоленный, он может годами храниться. Зерно тоже сумели сохранить, то, что для подсобного хозяйства было запасено. Конечно, люди и у нас не все сытно живут. И мы, как и другие, кто жил получше с хуторянами делимся. Люди у нас до того скромные, что, пока сам не предложишь, умирать будут – не попросят. Поможем, конечно, всем, чем можем. И по знакомым завтра утром пройдём: «с миру по нитке – голому рубашка». С пустыми руками не уйдёшь.
– Спасибо, дядя Володя! Спасибо!
– Да, не за что пока ещё и не стоит. Как же иначе? Тут пройдохи даже тушёнку предлагают и хлебушек. Наверное, уже богаче в разы стали, чем миллионер Корейко из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова. Не читал?
Вася отрицательно покачал головой. Он хотел представить, сколько это купюр должно быть, чтобы миллион в сумме был. Ему не верилось, что завтра он сможет отправиться в обратный путь, загруженный продуктами. Конечно, идти будет тяжелее, но чувство долга и обещание будет его подталкивать и придерживать, когда сил не останется, и даже если упадет, то будет ползти, но доползёт, обязательно доползёт.
Утром, Владимир Леонидович, как Вася не просился с ним, уговорил, остаться и отдохнуть, так как предстояла дальняя дорога. На какие вещи или продукты на продукты менял он, Вася не знает, но среди того, что старший брат покойного мужа Веры Ивановны, выменял была даже засоленная рыба, которую кто-то из смелых жителей, после обстрелов собирал на берегу Миуса. Оглушенная взрывами рыба всплывала, и самая сложная задача была – проскользнут через кордоны, знать лазейки и ещё не попасть под обстрел артиллерии Красной армии.
Две банки немецкой тушёнки, а различные крупы были завёрнуты от узелков и самодельных тряпчятых сумочек до носовых платочков, заботливо и аккуратно завёрнутые и завязанные на узелки.
– Вася, Вера в письме просила, узнать о Нине Едуш, жене моего меньшего брата Егора. Я-то в письме Вере отписал, а тебе так скажу. Они все живы, чем могли также помогли, а от брата нет писем. Жив или нет – не известно. Это на словах, но я сестре письмецо отпишу, ты передашь.
Вася, глядя на всё это богатство продуктов, если судить мерками военного времени и прекрасно понимал, каких усилий стоило этому уже немолодому и, собственно говоря чужому для него человеку, для того, что правдами и вескими сломи убеждений, а может быть уверений во взаимопомощи в нужное для людей время расположить земляков и родственников, оказать посильную помощь, дабы не дать умереть с голоду родных людей его меньшего брата Григория. Люди прекрасно знали этого отзывчивого человека по добрым поступкам, совершенных для блага всех селян до войны и их долго уговаривать не приходилось, делились всем, даже, если у них всего-то крупы на две каши сварить. Люди, сами испытавшие нужду и голод, готовы были безвозмездно поделиться последним, хотя, Владимир Леонидович, как говорится «на экстренный случай», даже сгрёб с молчаливого согласия жены, её же драгоценности, которые берегли, как семейные реликвии и память о родных, оставивших это, сейчас мало что стоившее богатство.
– Как себя чувствуешь, племянник? – спросил брат Mutter и приятно удивил Васю, назвал его племянником.
– Спасибо, дядя Вова, хорошо. Пишите сестре письмо, а я всё уложу в сидор и тронусь. К вечеру, с Божьей помощью, буду дома.
– Уверен?! Может отдохнёшь, а завтра пораньше и отправишься? – переспросил дядя Вова.
– Нет, дядя, Вова! Я пойду. Там волнуются. Да я дойду, не переживайте и не смотрите, что ростом не вышел – я трёхжильный.
У Владимира Леонтьевича появилась, за рыжими от никотина сигарет и седых одновременно усах, улыбка. Ему очень понравился парень и взглядами, и своим упорством, и заботой о родных.
«Храни тебя Бог, Вася! Пусть Матерь Божья сопровождает тебя весь путь, идя впереди и оберегая тебя от бед и опасности, а ты по Её следам следуй…», – думал хозяин кирпичного дома, выйдя на крыльцо, присев на лавку и закурив самокрутку, – «ой, что же я расселся! Нужно же сестре письмо отписать».
Затушив, недокуренную сигарету, резко войдя в дом, обратился к жене:
– Найди, Дуся, бумагу и карандаш. Вере письмо нужно составить.
Дуся, засуетилась, забегала по комнате и принесла то, что просил супруг.
– Спасибо, красавица. Ты, тоже что-то хотела бы передать свояченице?
– Здоровья им всем, пусть их Бог бережёт, а сама детей пусть бережёт! Вот и всё, что ещё я могу пожелать? Быстрее пусть война заканчивается. Пусть будет проклята она, смерть несущая, кровожадная!
– Хорошо! Я сам, а ты парню помоги скарб в сидор собрать.
Было чуть за десять часов, когда Василий прощался со всей семьей Владимира Едуш старшего. Вася поправил лямки, изготовленные из поясов пальто или плащей, но довольно широкие и удобные, в плечи давить не будут.
