Гость из космоса

Глава 5

Несколько секунд спустя Игги выныривает, издавая звуки, дающие понять, что он в ужасе.

– Оно… оно… зацепило… зацепилось… – Он как будто борется с чем-то скрытым под водой, словно у него запутались ноги.

Удивительно, но очки остались на нём. Он ухитряется схватить Сьюзи и, загребая одной рукой, преодолевает последние два метра до причала, на который я втаскиваю его за руку.

– Моя… м-моя но-нога, – стонет Игги. – Оно за… зацепилось.

Он оставил на причале свой велосипедный фонарь. Я хватаю фонарь, свечу Игги на ногу и в ужасе отшатываюсь.

– Что… что, совсем пло-плохо? – спрашивает он.

Я киваю. Огромный тройной крючок впился ему в икру и вырвал приличный кусок плоти, пока Игги пытался освободиться. Его нога каким-то образом запуталась в нашей леске, и он крепко насадился на крючок, пока плыл, прямо как рыба. Кровь вперемешку с льющейся с нас водой образует красный ручеёк, стекающий назад в озеро. Игги тянется рукой вниз и снова стонет, ощущая тёплую кровь.

– По-позвони моей маме, – хрипит он.

– Конечно, Игги. Подожди. С тобой всё будет хорошо.

Я неуклюже роюсь в кармане промокших джинсов в поисках телефона.

«Всё не НАСТОЛЬКО плохо, – твержу я себе. – Не истечёт же он кровью насмерть прямо здесь, на этом самом причале».

Я тычу в кнопку включения на своём телефоне.

Смартфоны и вода не очень-то сочетаются. Я пробую снова. И снова.

– Где твой? – спрашиваю я Игги, чьё дыхание превратилось в неглубокое и частое пыхтение.

– Моя ма… мама его конфисковала.

В это я могу поверить.

В отчаянии я вскакиваю на ноги и кричу:

– Помогите! Помогите! – а Игги пыхтит и стонет, улёгшись на причал на спину.

– Ни… никто тебя не услышит, – выдавливает Игги у меня под ногами, а потом снова хрипит от боли.

– Я побегу к дороге, – говорю я. – Может, какая-нибудь машина остановится. Жди здесь.

О чём я думаю вообще? На этой дороге и машин-то почти не бывает, разве что лесовозы проезжают время от времени. Я что, паникую? Я уже на полпути к дороге, когда осознаю, что оставлять раненого человека, насквозь промокшего и жутко замёрзшего, в темноте на причале – просто тупость.

Несколько секунд я перескакиваю с ноги на ногу, пытаясь придумать, как же быть, пока наконец не поворачиваюсь и кидаюсь по тропе назад к пляжу. Я вижу, что Игги лежит там, где я его и оставил, а потом останавливаюсь и негромко вскрикиваю.

На причале прямо на моих глазах кто-то появился.

Я знаю, что это звучит безумно, но выглядит всё как волшебный фокус или спецэффект какой-то. Только что на причале был только лежащий Игги. А через секунду там появляется это… эта фигура. Она не могла ниоткуда прийти. В смысле, другого пути к причалу, кроме той тропы, которой пришёл я, нет, а я ни с кем не пересекался.

Хотя уже довольно темно…

Я стаю на краю причала, упирающемся в берег, когда слышу, что этот человек что-то говорит. Он – или она – не услышал, что я иду, лицом стоит к Игги, и я думаю, что и сам Игги моего возвращения тоже не заметил: голова у него другим занята, а именно замерзанием и истеканием кровью до полусмерти. Человек издаёт странные гнусавые, попискивающие звуки, а затем произносит:

– Я вас слышу. Я помогу.

Игги, который смотрел в другую сторону, приподнимается на локте, оборачивается, а затем шокированно отползает назад, пачкаясь в своей же крови.

Я тороплюсь к нему, проходя совсем рядом с человеком, который будто бы одет в лохматую меховую шубу, но поначалу это всё, что я замечаю: меня больше занимает Игги.

– Ты в порядке? – говорю я. – Прости, что бросил тебя тут. Этот человек может помочь. Это же хорошо, а?

Язык у меня слегка заплетается, и я не очень-то понимаю выражение ужаса на лице Игги – он косится мимо меня, глядя через свои заляпанные мокрые очки на незнакомца, который по-прежнему стоит у меня за спиной.

Игги едва может выдавить:

– Тай… Тайт. Что… что..?

Он не сводит глаз с человека за моей спиной, так что я поворачиваюсь, чтобы тоже поглядеть. То, что я вижу, настолько меня шокирует, что я пошатываюсь и поскальзываюсь, со всего размаха падая на пятую точку. Я продолжаю пятиться спиной вперёд к краю причала, не в силах отвести взгляда от того, что вижу, и – в то же самое время – отчаянно пытаясь оказаться от этого как можно дальше.

Игги изгибает шею, но он не может передвигаться так быстро, как я, так что просто лежит, пыхтя от ужаса.

У этого существа есть голова с блестящей гривой длинных серебристых волос, а ниже волос у него лицо. Человеческое лицо. Ну, почти человеческое: формой оно такое, каким и должно быть лицо, вот только оно всё покрыто волосами, глаза у него широко расставленные и бледные, а нос огромный и дёргается, как у хомяка.

Я так перепуган, что будь я помладше – наверняка обмочился бы, но этого, к счастью, не происходит.

Оно определённо похож на человека. Начать с того, что у него две ноги и две руки. Не считая длинных волос на голове, всё остальное его тело покрыто светлым сероватым пушистым мехом, который будто бы стоит дыбом. Из-за спины выглядывает изгиб хвоста, движущегося наподобие кошачьего. Так что оно одновременно похож и совершенно не похож на человека.

Существо некоторое время таращится на меня своими огромными глазами, а потом бросает взгляд на небо над лесом, поднимая нос, чтобы принюхаться к воздуху. Затем оно снова поворачивается к нам и делает шаг вперёд. Мы с Игги оба съёживаемся, но оно останавливается и продолжает таращиться и принюхиваться. Затем оно встряхивается: по его телу пробегает волна дрожи, от которой мех колышется. Его верхняя губа оттягивается назад, обнажая длинные, острые, жёлтые зубы.

Я слышу, как кто-то скулит. Поначалу я не осознаю, что это я.

Глава 6

Игги заговаривает первым.

– Кто… кто вы? Чего вы хотите? П-пожалуйста, не надо меня ранить.

Человекоподобное существо шагает вперёд, а мы отползаем назад до тех пор, пока не оказываемся прямо на краю причала, так что больше нам некуда деваться, разве что обратно в воду. Даже Сьюзи, стряхнув с перьев столько воды, сколько смогла, попятилась.

Существо наклоняется вперёд, пока его голова не оказывается на расстоянии примерно метра от нас. Оно глубоко вдыхает, а потом издаёт ртом и носом те же кряхтяще-визгливые звуки, что и раньше. За ними немедленно следует:

– Ты уше ранен.

Голос у существа странный, одновременно гортанный и пронзительный. Оно произносит звук «р» раскатисто, как Шейла-Шотландка из нашей деревни, и выговаривает каждое слово по отдельности, словно только недавно выучило язык. Существо поднимает длинный волосатый палец и указывает им на кровоточащую ногу Игги.

Игги от страха ничего не может сказать.

– Тепе нужна моя помощь? – вновь раздаётся голос после очередного краткого сопения и попискивания.

Я чувствую его дыхание: оно как у собаки – кисловатое и отдаёт рыбой. Время от времени существо облизывает губы длинным серым языком.

Помощь? Ну не знаю. Я думаю о том, что мог бы вскочить и столкнуть его в воду, а потом побежать вверх по тропе за великами… Вот только Игги не в состоянии бегать. Мне придётся оставить его здесь на произвол этой… штуки. Он бы так со мной не поступил, мне кажется.

Игги кивает.

Мы оба вздрагиваем, когда существо поднимает руки и снимает из-за спины небольшой рюкзак.

В голове у меня мечется мысль: «Вот что случилось с Тамми. Сейчас и с нами разделаются. Это не монстр: это человек. Это какой-то чокнутый в костюме, и сейчас он достанет нож, или пистолет, или…»

Я внимательно присматриваюсь. Если это костюм, то где швы? Где спрятана молния? И нос, конечно, накладной? Я видел передачи по телику, где гримёры делали вещи наподобие такого. Пластическое чего-то-там. Но зачем кому-то шляться в таком виде вокруг Килдерского водохранилища в темноте, если только он не затевает что-то нехорошее? На Хэллоуин – ещё куда ни шло, но он был почти два месяца назад.

Затем существо достаёт из рюкзака палку: довольно толстую, как рукоять метлы, гладкую, тёмную, длиной сантиметров 30. Оно зажимает её в кулаке и рассматривает некоторое время, пока мы трясёмся от холода и полнейшего ужаса. Я чувствую, как рука Игги жмёт мою, и пожимаю её в ответ. Если мне вот-вот придёт конец, я не хочу умирать в одиночестве.

– Воссможно, сработает, а может, нет, – говорит человек-в-костюме (теперь я в этом уверен). – Ваша клеточная структура практически итентичная. Вытяни ноку.

Игги отшатывается и подтягивает ногу к себе поближе.

– Больно не будет. – Существо делает паузу. – Давай!

Медленно, как черепаха, которая высовывается из панциря, Игги выпрямляет свою окровавленную ногу. Он поскуливает от страха.

Снова раздаётся гортанное сопение, а затем слово:

– Свет!

Существо смотрит на меня.

Я тянусь за фонариком. Вдобавок к тому, что на ноге Игги зияет длинная глубокая рана, в его плоть по-прежнему крепко впивается крючок. Из раны на причал течёт кровь.

Существо придвигается, держа свой жезл в руке, и проводит им над порезами. И тут прямо на наших глазах кровь останавливается, и рана покрывается коркой. Огромный рыболовный крючок с прикреплённой к нему приманкой отцепляется от заживающей плоти и падает на доски причала. Корка на ране становится коричневой, потом чёрной, и всё это секунд за тридцать. Существо возвращает палку в рюкзак, а затем аккуратно постукивает длинным пальцем по корке, и она отваливается, обнажая новую, розовую кожу.

Существо выпрямляется, и я перевожу взгляд на его ноги. Они босые, волосатые и явно не искусственные, какие надевают поверх ботинок. Он – она? – довольно небольшой, но не крошечный: не такой высокий, как я. Существо не горбится и не кажется жутким, как Голлум из «Властелина колец» – вовсе нет. И несмотря на то, что оно абсолютно голое, складывается впечатление, что его это абсолютно не смущает.

Не сводя глаз с существа, Игги говорит мне:

– Это девочка.

– Откуда ты знаешь?

Игги цокает языком.

– Смотри, Тайт. Нет, эм… мальчишеских признаков.

Я не заметил этого раньше, но он прав. Мне становится странно неловко, когда я смотрю на это существо – на неё – вот так. Я чувствую, что краснею.

Когда она встаёт, неподвижный холодный воздух доносит до меня частичку её запаха. Засорившиеся трубы? Скисшее молоко? Ушная сера? Пахнет так, будто всё это смешалось, превращаясь в густой, отвратительный смрад – так пахнет не просто её дыхание, так пахнет она сама.

– Боже, Игги. Как же она воняет! – шепчу я.

Игги снял свою кепку и теперь прижимает её к носу.

– А я-то думал, это от тебя, – говорит он приглушённым голосом.

Мы с Игги медленно поднимаемся на ноги, и теперь мы втроём стоим, образуя треугольничек, не говоря ни слова – просто, знаете, совершенно поражённые. Игги сгибает и разгибает свою свежеисцелённую ногу.

В конце концов он нахлобучивает кепку обратно на голову и дважды стучит себя по груди.

– Я есть Игги, – говорит он, и существо с усилием моргает.

Я мог бы поклясться, что она думает: «Зачем это он разговаривает как полоумный?»

И всё же, беря пример с Игги, я указываю на себя и говорю:

– Я есть Итан.

Я не могу точно сказать, откуда знаю это, потому что она не ахает, не моргает и ничего такого не делает, но я чувствую, что она удивлена.

– И-тан? – переспрашивает она.

– Да.

Она поднимает подбородок, затем опускает. Выглядит так, будто она кивает, но в обратном порядке. Затем она произносит нечто похожее на «Элли-энн» и похлопывает себя по груди.

Игги глядит на меня с ликующей ухмылкой на лице.

– Видишь? Это её имя. Эллиэнн!

Но тут мы слышим крики и собачий лай и видим лучи фонарей среди деревьев в отдалении, спускающиеся по тропе от основной дороги.

Выражение чистейшего ужаса, мелькающее на странном волосатом лице существа, меняет, я полагаю, всё.

– Молчите, – говорит она своим пискляво-гортанным голосом.

– Что? – спрашивает Игги.

– Я говорю: молчите. Гофорите, что не видели меня. Солгите. Вам, людям, это хорошо удаётся.

– Подожди, – говорю я. – Кто ты такая? И зачем нам лгать?

Лай раздаётся ближе, и из кустов возникает огромная немецкая овчарка, скачками приближающаяся к нам по прибрежной гальке.

Я слышу:

– Что такое, Шеба? Что ты нашла?

А существо, утверждающее, что её зовут Эллиэнн, глядит на меня пристальным взглядом бледных глаз.

– Потому что иначе ты больше никогда не уфидишь свою сестру.

Мою сестру. Тамми.

Игги был прав. Его затея с рыбалкой сработала: уже где-то час я почти и не вспоминал о ней.

Но теперь я стою, насквозь промокший, на деревянном причале промозглым вечером, и воспоминание о том, почему я здесь, захлёстывает меня волной скорби.

Глава 7

– Ненавижу тебя!

Это последние слова, которые я сказал Тамми. Они вертятся у меня в голове – и это абсолютная неправда.

Моя сестра-близнец. «Другая половина» меня, как часто говорила Ма, и была права.

Тамара, кратко Тамми, Тайт. Классное имя, я думаю, в основном из-за аллитерации. Тамми Тайт. С тех пор, как она пропала, не проходит и часа, чтобы я не подумал об этих трёх слогах.

Часа? Скорее уж пяти минут. Скорее уж пяти секунд. Это ужасно утомляет.

Потом я временами осознаю, что не думал о Тамми уже несколько минут, и это едва ли не хуже, так что я заставляю себя представить её, снова мысленно услышать её голос. То, как она говорит «Ой, И-та-а-а-ан!», когда я её чем-то раздражаю (что происходит довольно часто); или то, как она однажды пукнула в ванне, когда мы были маленькими, и смеялась так сильно, что ударилась головой о кран, и это рассмешило её ещё сильнее, хоть голова у неё и кровила.

Затем я неизменно начинаю думать о последних нескольких месяцах, когда мы переехали в Килдер и пошли в среднюю школу. Теперь мы в разных классах. Она завела друзей, с которыми я даже не знаком (и по меньшей мере одну подругу, которой я даже не нравлюсь. Ничего страшного, Надя Ковальски, это чувство взаимно).

Потом от всех этих мыслей я опять начинаю грустить, отчего – странным образом – мне становится лучше, потому что это как будто возмещает то, что иногда я забываю о ней думать.

А когда мне грустно, я вспоминаю последние слова, которые сказал ей: «Ненавижу тебя».

Ма я этого не рассказывал. Это огорчило бы её, а Ма с Па и так уже достаточно огорчены. На самом деле мы с Тамми говорили, что ненавидим друг друга, гораздо чаще, чем что любим.

И немудрено: мы никогда не говорили, что любим друг друга. Да и зачем? Это было бы словно с самим собой разговаривать.

И всё же мне хотелось бы, чтобы последними словами, которые я ей сказал, были не «Ненавижу тебя».

Глава 8

Был рождественский сочельник, и пустоши укрыло снегом. Думаю, все надеялись, что пройдёт сильный снегопад и нашу деревню завалит так, что она станет похожа на рождественскую открытку, но этого не произошло, да и, если честно, наша деревня всё равно не из тех, что изображают на открытках.

Килдер довольно пёстрая деревенька, старые дома здесь соседствуют с новыми, и у нас нет типичной «деревенской улочки» – знаете, булочная, мясная лавка и кондитерская, как обычно бывает в рассказах. Благодаря лесу, озеру и обсерватории летом тут толпы туристов, но зимой всё в основном закрыто – кафе там, лабиринт из живой изгороди и Пункт Проката Психа Мика, который сдаёт в аренду велосипеды. Тамми взяла моду называть деревню Скучновиллем. Как-то она сказала: «Мне здесь не место. Я человек городской», будто сонный Тайнмут – где мы жили раньше – это прямо Нью-Йорк какой-то.

Хотя ещё есть паб, им заправляют мои мама с папой. «Звездочёт» стоит в стороне от главной дороги, к нему ведёт короткий проезд с вывеской в конце, тут есть огромная рождественская ёлка у входа, и цветные гирлянды на окнах, и куча свечей внутри, потому что Ма наполовину датчанка, а они без ума от свечей.

Я могу вспомнить практически каждую деталь того вечера, хотя предпочёл бы забыть. Я пересказывал всё это полицейским, Ма, Па, Ба, репортёрам, а чаще всего – самому себе: мысленно, снова, и снова, и снова.

Ну так вот, «ещё разок, с самого начала», как говорит мисс Суонн, наша учительница музыки.

Был вечер, пять минут седьмого. Ма ушла в паб, там собирались петь рождественские песни. Па хотел нарядиться, и мы с Тамми должны были присоединиться к нему, а перед этим обойти местных стариков – Шейлу-Шотландку, Томми Натрасса и сестёр Белл – и разнести им рождественские подарки от Ма и Па – по бутылке водки с ярлыками «Счастливого Рождества! От Адама и Мел из „Звездочёта“».

Моей задачей было завернуть эти подарки.

Тамми спустилась с верхнего этажа с продолговатыми коробками, обёрнутыми в красную бумагу и перевязанными ленточками, в хозяйственной сумке. Тогда-то мы и поругались. Всё началось с того, что Тамми вытащила один из подарков и с сарказмом сказала:

– Отличная работа!

– Я сделал всё, что мог, – ответил я.

Бумага измялась, отовсюду торчал скотч, а ленты были завязаны кое-как. Когда Тамми подняла свёрток, один из ярлыков отвалился. Заворачивать подарки нелегко.

– «Я сделал всё что мог, Тамми», – передразнила она детским голоском. – Ты вечно так говоришь! Но это всегда враньё, не так ли? Ты делаешь так, чтобы казалось, будто ты сделал всё, что мог. Ты делаешь так, чтобы люди думали, будто это всё, что ты можешь. Ты делаешь ровно столько, чтобы когда ты скажешь «Но я сделал всё, что мог», люди поверили бы тебе и сказали: «Ой, бедненький Итан – он сделал всё, что мог». Но знаешь что, Итан? Я знаю, что ты действительно можешь. Мы с тобой близнецы, помнишь? Я другая половина тебя. Кому, как не мне, знать? И ты сделал не всё, что мог – далеко не всё, так что не ври. – В доказательство она помахала одним из как попало упакованных подарков, и от него отлетел ещё один ярлычок.

– Где твой костюм? – спросил я, чтобы сменить тему. Мы договорились тем вечером переодеться в рождественских эльфов. Должно было быть весело.

Тамми закатила глаза и цокнула языком.

– Ты как дитя малое, Итан. – Когда она это сказала, я посмотрел на свой костюм с прошлогоднего школьного карнавала: полосатое трико, зелёная куртка с ремнём и остроконечная шляпа, которую я держал в руках. Ненавижу, когда Тамми говорит что-то в этом духе: будто то, что она на десять минут меня старше, даёт ей какое-то возрастное преимущество.

– Но ты же согласилась! – сказал я, пытаясь (безуспешно), чтобы голос не звучал плаксиво.

Тамми была в своей обычной одежде: джинсы, кроссовки, плотная флисовая кофта. Она не очень следит за модой, наша Там. Она натягивала свою новую красную дутую куртку, которую ей загодя подарила на Рождество живущая с нами Ба.

– Ну так я могу и отказаться. Вот. Я отказываюсь наряжаться и скакать по Скучновиллю как какая-нибудь шестилетка. А ты – давай. Выглядишь шикарно.

– Нет уж, один я так не пойду. Тогда я переоденусь, – прорычал я и затопал вверх по ступенькам.

– Увидимся у Шейлы-Шотландки. Я ухожу.

– Что, и меня не подождёшь?

– Нет. Мы уже и так опаздываем. Пока. – Она открыла входную дверь и вышла на улицу, и вот тогда-то я и крикнул:

– Ненавижу тебя!

(Порой я надеюсь, что она не услышала меня, но скорее всего услышала. Я это громко крикнул, а она ещё даже дверь не успела закрыть.)

Пять минут спустя я снял дурацкий костюм эльфа и успокоился. «Может, она была права», – подумал я. Я пошёл на компромисс и переоделся в свитер с оленем, у которого нос светился красным. (Я не собирался полностью сдаваться, понимаете?) Я захлопнул за собой дверь и поехал на велике догонять сестру.

Вскоре я наткнулся на велик Тамми, лежащий в канаве возле дороги. Его передние и задние фары ярко горели белым и красным, освещая подмёрзшую обочину. Самой Тамми нигде не было.

С тех пор я её не видел.

Глава 9

Когда люди узнают, что мы с Тамми близнецы, они иногда говорят: «О-о, а вы читаете мысли друг друга?», и это настолько тупо, что мы заготовили стандартный ответ. Я говорю: «Да, конечно читаем. Тамми, какое число я загадал?» И какое бы Тамми ни назвала число, я отвечаю: «Абсолютно верно! Ого!»

Ну, в любом случае, нам это казалось смешным. Новая подруга Тамми, Надя, даже повелась на это, но она чему угодно поверит.

Так что нет: мы не читаем мысли друг друга. Но в тот вечер, когда я увидел велик Тамми, валяющийся возле дороги с включёнными фарами, я догадался, что что-то неладно. В животе у меня что-то оборвалось, и я остановил свой велик рядом с её. От шеи вниз по спине расползся холод, будто кто-то насыпал мне за шиворот льда.

– Тамми! – крикнул я, сначала негромко, поскольку, хоть я уже и догадался, я не мог быть уверен, что что-то неладно, если вы меня понимаете. – Ты тут?

Луна ещё висела низко, скрытая за плотными облаками, а когда небо здесь такое, в Килдере становится темнее, чем можно было бы ожидать, так что единственным источником света служили велосипедные фары.

– ТАММИ! – заорал я и наклонил голову, прислушиваясь, но услышал лишь тишину. Ветер, обдувавший голые деревья, был такой слабый, что почти не издавал шума.

Велик Тамми остановился рядом с заросшей тропой, которая вела вниз, к водохранилищу и маленькому причалу, где мы с сестрой играем в нашу игру «брось-камень-как-можно-дальше». Я схватил фонарик со своего велика и пошёл вниз по тропе.

«Ерунда какая-то, – сказал я себе. – Зачем бы ей сюда идти?»

– Тамми! Тамм! – продолжал звать я.

Тропа, ведущая к берегу озера, довольно крутая, и я то и дело спотыкался в темноте, пока не добрался наконец до усыпанного галькой и камнями пляжа. Я уставился на чернильную тьму Килдерского водохранилища и вот тогда-то и услышал тот шум: низкое жужжание, становящееся всё пронзительнее.

О-О-О-О-О-О-М-М-М-М-М-М-М-М-М, о-о-о-о-о-о-о-о-о-м-м-м-м-м-м-м-м.

Этот звук вроде как смахивал на гул самолёта, но это точно был не самолёт. Он вроде как походил на шум моторной лодки, но это точно была не моторная лодка; и ничего не было видно. Здесь, прямо у воды, небо казалось немного яснее и скрытая облаками луна освещала пространство тусклым серым светом. Я прищурился и уставился на озеро. Там появился столб тумана, он вытянулся в небо, замер так на несколько секунд, а потом ветер рассеял его.

Ещё я учуял запах. Неприятный запах: едва уловимый, будто вонь немытого тела и засорившихся труб, но вскоре и его унесло ветром.

Может, она спустилась к озеру, чтобы попрактиковаться в бросании камней? Потому она постоянно меня побеждала, что тайком тренировалась? Я знал, что это дурацкое предположение, но, думаю, тогда я уже начал паниковать.