Возвращение
Через полмили впереди показываются сияющие вывески мотелей и кафе, среди которых и «Дэйри куин». Барри замечает, что в левом переднем кармане джинсов что-то есть. Снизив темп до быстрого шага, он засовывает туда руку и выуживает айфон первого поколения. На заставке фото Меган, пересекающей финишную черту во время забега.
Разблокировать телефон удается только с четвертой попытки. Пролистав список контактов, Барри набирает номер дочери и вновь переходит на бег. После первого же гудка включается голосовая почта. Еще попытка – то же самое.
Труся по разбитому тротуару, Барри минует несколько старых заброшенных зданий, которые в ближайшее десятилетие реконструируют. Здесь появятся новое жилье, кафе и винокурня, пока же лишь мрачно темнеют развалины.
В нескольких сотнях шагов впереди появляется чья-то фигура, вынырнувшая из мрака запущенного квартала на залитое ярким светом пространство, где начинается оживленный центр. Бирюзовый свитер, конский хвост… Барри окликает дочь, но она не оглядывается. Рванув с места, он бежит так, как не бегал никогда в жизни, хватая воздух ртом и продолжая выкрикивать ее имя.
В голове, однако, так и бьется неотвязная мысль – это все вправду или нет? Сколько раз Барри представлял себе, как спасает дочь. Лишь бы дали шанс…
– Меган!
Осталось всего шагов пятьдесят – оказывается, она болтает по телефону, ничего не замечая вокруг. Сзади слышится визг покрышек. Обернувшись, Барри видит быстро приближающиеся огни фар. Двигатель ревет на высоких оборотах. Кафе, до которого Меган так и не добралась, впереди, на другой стороне улицы. Девушка ступает на дорогу…
– Меган! Меган! Мега-а-ан!
Та останавливается в шаге от тротуара и оглядывается, все еще с телефоном возле уха. Барри видит замешательство на ее лице. Шум приближающейся машины нарастает, и мимо на шестидесяти милях в час проносится черный «Мустанг».
Петляя посередине улицы, он скрывается за поворотом. Меган стоит возле бордюра. Барри подбегает, задыхаясь и не чувствуя ног после спринтерского рывка на полмили.
– Папа? – Дочь опускает телефон. – Что ты здесь делаешь?
Барри озирается по сторонам. На дороге пусто, никаких машин, лишь они двое замерли в желтом свете нависающего сверху фонаря. Тихо так, что слышно шуршание опавших листьев.
Тот ли это «Мустанг» сбил Меган тогда, одиннадцать лет назад? Он ли это здесь и сейчас, как ни дико это звучит? Барри удалось, он предотвратил несчастье?
– Ты босиком… – замечает дочь.
Он порывисто обнимает ее, с силой прижимая к себе, задыхаясь теперь уже не только от бега, но и от рыданий, которых не может сдержать. Это слишком – чувствовать ее запах, слышать голос, просто осознавать, что она здесь, рядом, живая.
– Что случилось? Как ты здесь оказался? Почему ты плачешь?
– Машина… она должна была…
– Господи, пап, да все со мной нормально!
Если происходящее с ним неправда, ничего хуже с человеком и сделать нельзя. Здесь все слишком по-настоящему, жизнь как она есть, а не погружение в виртуальную реальность или что-то подобное. Пути назад отсюда уже не будет.
Барри не сводит глаз с дочери. Он касается ее лица, такого прекрасного и живого в свете уличного фонаря.
– Ты настоящая? – спрашивает он.
– Пап, ты что, пьяный?
– Нет, я…
– Что?
– Я беспокоился за тебя.
– Почему?
– Потому… потому что отцы всегда беспокоятся за своих дочек.
– Ну, я же в порядке. – Она неловко улыбается, очевидно, и не без оснований полагая, что он не в себе. – Все нормально.
Барри вспоминает ту ночь, когда нашел ее, недалеко отсюда. Он названивал целый час – ничего, только длинные гудки и переключение потом на голосовую почту. Уже здесь, на улице, он заметил свечение треснутого экрана телефона, лежащего посреди дороги. А следом отыскал в темноте, за тротуаром, и тело дочери, изломанное и распростертое. Автомобиль мчался с такой скоростью, что ее отбросило далеко от проезжей части.
Это воспоминание навсегда останется с Барри, однако теперь оно стало серым и выцветшим, как то, что посетило его в монтокской забегаловке. Неужели он каким-то образом изменил ход событий? Как такое возможно?
Меган смотрит на отца долгим взглядом – уже не раздраженным, а добрым и озабоченным. Барри все утирает слезы, стараясь перестать плакать. Ее это, похоже, и пугает, и трогает одновременно.
– Ничего, – говорит она. – Отец Сары постоянно так эмоционально реагирует.
– Я так горжусь тобой.
– Я знаю. Пап, меня ждут друзья.
– Да, хорошо.
– Ну, еще увидимся?
– Обязательно.
– Мы ведь идем в кино на выходных, как договаривались? Только ты и я?
– Да, конечно.
Барри не хочет ее отпускать. Он мог бы держать ее в объятиях целую неделю, и этого было бы мало. И все же он только произносит:
– Пожалуйста, будь осторожна.
Дочь поворачивается и идет через улицу. Барри окликает ее, и она оглядывается.
– Я люблю тебя, Меган.
– Я тоже тебя люблю, папа.
Он остается стоять один, весь дрожа и пытаясь осознать, что же произошло. Меган пересекает дорогу и заходит в «Дэйри куин», где подсаживается к друзьям за столик у окна.
Сзади слышатся шаги. Барри оборачивается и видит мужчину в черном. Даже издалека силуэт кажется смутно знакомым. Когда человек подходит ближе, Барри узнает его – тот тип из закусочной в Монтоке, Винс, который потом оттащил его, одурманенного какой-то дрянью, из бара в номер. Парень с татуировкой вокруг горла – правда, теперь ее уже нет. Или еще нет. Плюс шевелюра на месте, а сам он выглядит куда стройнее. И моложе – лет на десять.
Барри инстинктивно пятится назад, но Винс вскидывает руки в знак мирных намерений. Мужчины встречаются лицом к лицу на пустом тротуаре под фонарем.
– Что со мной происходит? – спрашивает Барри.
– Понимаю, сейчас ты сбит с толку, но это ненадолго. Я здесь, чтобы выполнить последний пункт моего контракта. Ты ведь уже сообразил?
– Что сообразил?
– Что мой босс для тебя сделал.
– Это все по-настоящему?
– Да.
– Но как?
– Твоя дочь жива, и вы снова вместе. Не все ли равно, как? Больше мы не встретимся, но сейчас я должен кое-что тебе объяснить. Есть несколько главных правил, очень простых. Не пытайся извлечь что-то большее из своего знания о том, что случится в будущем. Просто живи своей жизнью. Проживи ее чуть лучше, чем раньше. И никому ничего не рассказывай – ни жене, ни дочери, ни единому человеку.
– А если я захочу вернуться?
– Технология, которая перенесла тебя сюда, пока еще не изобретена.
Винс разворачивается, чтобы уйти.
– Как мне отблагодарить его за это? – спрашивает Барри.
Его глаза вновь наполняются слезами.
– Прямо сейчас, в две тысячи восемнадцатом, он наблюдает за вашей семьей. Надеюсь, он видит, что ты воспользовался вторым шансом по максимуму. Что вы счастливы, с дочкой все в порядке, а важнее всего – что ты держал язык за зубами и следовал правилам, которые я только что объяснил. Вот так ты его и отблагодаришь.
– Как это – «сейчас, в две тысячи восемнадцатом»?
Винс пожимает плечами.
– Время – всего лишь иллюзия, созданная нашей памятью. Нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Все происходит сейчас.
Барри пытается осмыслить сказанное, для него это слишком сложно.
– Так ты, значит, тоже вернулся назад?
– Да, немного подальше, чем ты. Я уже три года живу свою жизнь заново.
– Почему?
– Облажался, когда был копом, завел дела не с теми ребятами. Теперь держу магазинчик для рыбаков, и все у меня прекрасно. Удачи и тебе со вторым шансом.
Винс поворачивается и исчезает в темноте.
Книга 2
Больше всего мы скучаем по местам, где никогда не были.
Карсон МаккалерсХелена20 июня 2009 г.
День 598
Хелена, сидя у себя на диване, пытается осознать значимость произошедшего за последние полчаса. Первая реакция – это не может быть правдой, просто какой-то фокус или обман. Однако перед глазами отчетливо стоят и законченная татуировка с именем Миранда на плече наркомана, и она же – незавершенная – с видео, которое только что продемонстрировал Слейд. И хотя у Хелены остались детальные, до мелочей воспоминания об утреннем эксперименте – вплоть до стула, летящего в стекло, – каким-то непостижимым образом ничего этого не было. Тупиковая, никуда не ведущая ветка в нейронной структуре ее мозга. Что-то вроде впечатлений, сохранившихся от очень подробного сна.
– Скажи мне, о чем ты сейчас думаешь, – говорит Слейд.
Хелена переводит взгляд на него:
– Это правда изменяет прошлое? Смерть в депривационной капсуле в ходе реактивации памяти?
– Прошлого не существует.
– Что за бред!
– То есть тебе можно иметь свои теории, а мне нет?
– В смысле?
– Ты ведь сама так говорила про настоящее. Что это лишь иллюзия, то, как наш мозг обрабатывает и преподносит нам реальность.
– Ну, тут просто… доморощенная философия, ничего больше.
– Наши далекие предки жили в океанах. Из-за особенностей распространения солнечного света в воде их сенсорное пространство, где они могли засечь добычу, совпадало с двигательным – то есть тем, с которым они напрямую взаимодействовали, куда могли дотянуться. Как по-твоему, что из этого следовало?
– Они реагировали только на непосредственные стимулы, – подумав немного, отвечает Хелена.
– Верно. А что произошло, когда эти рыбы наконец выбрались из океана четыреста миллионов лет назад?
– Их сенсорное пространство увеличилось, поскольку в воздухе свет распространяется дальше.
– Некоторые биологи-эволюционисты считают, что именно наземный дисбаланс между сенсорным и двигательным пространствами подготовил почву для появления сознания. Если мы можем далеко видеть, то способны и думать наперед, планировать. Следственно, и предугадывать будущее, даже если его не существует.
– Так к чему ты ведешь?
– К тому, что сознание обусловлено окружающим миром. Наши когнитивные способности – и с ними представление о реальности – сформированы тем, что мы в состоянии воспринять, и ограничены возможностями наших органов чувств. Нам кажется, что мы видим мир таким, каков он есть, но кому как не тебе знать, что это – всего лишь тени на стене пещеры. Мы так же зашорены, как наши далекие предки – водные жители, пределы нашего разума по-прежнему обусловлены случайным ходом эволюции. И мы все еще не можем заглянуть дальше своего поля зрения. Точнее, не могли – до нынешнего момента.
Хелена вспоминает таинственную улыбку Слейда тогда, за ужином, много месяцев назад.
– Проникнуть сквозь завесу восприятия.
– Именно. Для двумерного существа двигаться через третье измерение не просто невозможно – непостижимо. Точно так же наш мозг подводит нас здесь. Представь, что ты смотришь на мир глазами кого-то более совершенного, живущего в четырехмерном пространстве, – тогда ты смогла бы воспринимать события своей жизни в любом порядке, проживать снова любое воспоминание, какое захочешь.
– Но это… это же просто смешно. И вдобавок нарушает причинно-следственную связь.
Снова улыбка превосходства. У Слейда на все готов ответ:
– Боюсь, здесь на моей стороне оказывается квантовая физика. Сейчас мы знаем наверняка, что на субатомном уровне течение времени вовсе не так элементарно, как люди привыкли думать.
– Ты правда считаешь, что время – всего лишь иллюзия?
– Скорее его восприятие нами настолько несовершенно, что для нас это все равно что так. Каждый миг одинаково реален и происходит сейчас, но наше сознание дает нам доступ лишь к одному срезу времени за раз. Представь жизнь человека в виде книги, страницы которой – те или иные моменты. И так же, как мы читаем книгу, видя непосредственно только одну страницу, несовершенное восприятие не дает нам доступа ко всем остальным моментам нашей жизни. Но теперь все изменилось.
– Как?
– Ты однажды сказала, что память – наша единственная истинная связь с реальностью. Думаю, ты права. Любой другой момент времени, любое воспоминание так же существует сейчас, как предложение, которое я произношу. И попасть в него – все равно что перейти в соседнюю комнату. Нужно лишь найти способ убедить в этом наш разум. Обойти эволюционные ограничения и позволить сознанию заглянуть за пределы сенсорного пространства.
От того, что он говорит, у Хелены голова идет кругом.
– Ты знал? С самого начала?
– О чем?
– О том, к чему на самом деле должно прийти исследование. Что это куда больше, чем просто воспоминания с эффектом погружения.
Слейд смотрит в пол, потом поднимает глаза на нее:
– Я слишком тебя уважаю, чтобы врать тебе.
– Значит… да?
– Прежде чем мы перейдем к тому, что я сделал, может быть, сперва насладимся достигнутым тобой успехом? Ты теперь величайшая из ученых и изобретателей, когда-либо живших на земле. Автор самого важного научного прорыва нашего времени. Да и любого другого.
– И самого опасного.
– Не в тех руках – конечно.
– Господи, как ты самонадеян! Да в любых руках! Откуда ты знал, на что способно мое кресло?
Слейд ставит свой бокал на кофейный столик, поднимается и отходит к окну, в котором видны надвигающиеся на платформу черные тучи.
– Когда мы встретились в первый раз, ты возглавляла научно-исследовательскую группу в одной компании в Сан-Франциско, которая называлась «Ион».
– В каком смысле «в первый раз»? Я никогда не работала…
– Позволь мне закончить. Ты взяла меня на должность ассистента. Я печатал отчеты под диктовку, отслеживал статьи, которые тебя интересовали. Занимался организацией расписания и поездок. Варил кофе, следил за порядком в кабинете. Ну, по крайней мере чтобы там можно было пройти. – В его улыбке читается что-то вроде ностальгии. – В общем, прислуга. Но ты хорошо ко мне относилась. Я чувствовал себя практически частью команды, как будто и сам вовлечен в исследование. До нашей встречи у меня были проблемы с наркотиками. Ты, можно сказать, спасла мне жизнь.
Тебе тогда удалось создать отличный МЭГ-микроскоп и неплохой прибор для электромагнитной стимуляции. Квантовые процессоры были куда лучше тех, что мы используем сейчас, – технология к тому времени сильно продвинулась. Ты придумала задействовать депривационную капсулу и нашла способ, чтобы устройство реактивации могло работать внутри нее. Однако все это тебя не удовлетворяло. Твоя теория заключалась в том, что из-за полной сенсорной депривации в капсуле при стимуляции нейронов наведенное воспоминание вызовет невероятный, никем ранее не испытанный эффект полного погружения в него.
– Подожди, когда все это было?
– В первоначальном варианте развития событий.
Когда до Хелены доходит, что́ кроется за его словами, это оглушает ее, как удар по голове.
– Тогда я тоже искала способ сохранить память больных синдромом Альцгеймера?
– Не думаю. Компанию «Ион» интересовало применение твоего кресла в развлекательных целях, над этим мы и работали. Однако, как и в этом исследовании, максимум, чего тебе удавалось добиться – несколько более яркое переживание воспоминаний без сознательного извлечения их из памяти самим испытуемым. – Отвернувшись от окна, Слейд переводит взгляд на Хелену. – Так было до второго ноября две тысячи восемнадцатого.
– Две тысячи восемнадцатого года?
– Да.
– То есть через девять лет?
– Совершенно верно. Тем утром произошла трагическая случайность, имевшая поразительный результат. Мы проводили реактивацию памяти новому подопытному по имени Джон Джордан. Воспоминание касалось автокатастрофы, в которой погибла его жена. Все шло как по маслу, пока он не отрубился прямо в капсуле. Обширный инфаркт. Медики бросились его вытаскивать, и тут произошло нечто необыкновенное. Прежде чем они успели открыть крышку, все в лаборатории вдруг оказались в других местах, из носов течет кровь, у некоторых раскалывается голова, а вместо Джона Джордана в капсуле лежит совсем другой человек, какой-то Майкл Диллман. Все произошло буквально в долю секунды, как будто кто-то щелкнул переключателем.
Никто не мог понять, что случилось. Ни единой записи о том, что Джордан когда-либо переступал порог лаборатории. Все были сбиты с толку, пытались хоть как-то разобраться. Может, мне стоило заняться чем-то другим, но эта загадка не давала мне покоя. Я постарался отыскать Джордана, узнать, что с ним сталось, куда он делся, и выяснил поразительную вещь. Та автокатастрофа – оказалось, что он на самом деле погиб в ней вместе со своей женой, пятнадцать лет назад.
По стеклу с едва слышным стуком забарабанил дождь. Слейд вернулся и снова сел на пуфик для ног.
– Думаю, я первым догадался, что произошло. Я понял, что сознание Джона Джордана каким-то образом перенеслось назад, в то воспоминание. Конечно, наверняка мы никогда не узнаем, однако полагаю, дезориентированный возвращением, он только усугубил тяжесть аварии, и на этот раз она унесла жизни их обоих.
Хелена поднимает взгляд от коврового покрытия, с которого не сводила глаз, пытаясь осознать весь ужас откровений Слейда.
– И что же ты сделал, Маркус?
– Я был сорокашестилетним неудачником с наркозавимостью, зря растратившим свою жизнь. Я испугался, что ты уничтожишь свое изобретение, если поймешь, на что оно способно.
– Что ты сделал?
– Через три дня, вечером пятого ноября, я пришел в лабораторию и загрузил в устройство реактивации одно из своих собственных воспоминаний. Потом забрался в капсулу и вколол себе смертельную дозу хлористого калия. Боже, по моим венам будто огонь потек! Худшей боли я в жизни не испытывал. Сердце остановилось, и после выброса ДМТ мое сознание вернулось в момент, когда мне было двадцать. Так началась новая линия времени, отделившаяся от изначальной в тысяча девятьсот девяносто втором.
– Для всего мира?
– Очевидно.
– И в ней мы сейчас и живем?
– Да.
– Что случилось с той, первоначальной?
– Я не знаю. Мои воспоминания о ней стали серыми и призрачными.
– Значит, они у тебя сохранились? Память о той жизни, в которой ты был моим сорокашестилетним ассистентом?
– Да. Они перенеслись сюда вместе со мной.
– Почему же у меня их нет?
– Ни у меня, ни у тебя не было воспоминаний о текущем эксперименте, пока не наступил тот самый момент, когда Рид умер в капсуле и перенесся назад, туда, где ему делают татуировку. Только тогда память и сознание из предыдущего варианта развития событий, где ты пыталась разбить стекло стулом, проскользнули в этот, нынешний.
– То есть через девять лет, пятого ноября две тысячи восемнадцатого, я вдруг вспомню ту, другую свою жизнь?
– Думаю, да. Изначальная линия времени вольется в эту, и у тебя возникнут два набора воспоминаний – живой, настоящий и мертвый, призрачный.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Из интервью Джеймсу Моссмену, сентябрь 1969. Пер. А. Г. Николаевской.
2
Ар-деко – стиль на стыке модерна, авангарда и неоклассики, популярный в 1920–1940-е гг.
3
Горгулья – здесь: декоративная гротескная скульптура.
4
Джин рамми – карточная игра.
5
Район в западной части Манхэттена.
6
Ок. 193 см.
7
Первая строка английской народной баллады, посвященной неудавшемуся Пороховому заговору против короля Якова I (5 ноября 1605 года), годовщина которого ежегодно отмечается в Англии как Ночь Гая Фокса, заговорщика, который был пойман, готовясь подорвать бочки с порохом в здании парламента.
8
Мишленовская звезда – упоминание в наиболее влиятельном ресторанном рейтинге компании «Мишлен»
9
Джон Локк (1632–1704, английский философ). Опыт о человеческом разумении. Кн. 4, гл. 4. (Пер. А.Н. Савина).
10
Кресло Имзов – откидывающееся кресло с подголовником и отдельно стоящей подставкой для ног, созданное супругами-дизайнерами Ч. и Р. Имзами в 1950-е годы.
11
Депривация – лишение органов чувств возможности воспринимать внешние раздражители.
12
Майлз Дэвис (1926–1991) – один из самых известных джазовых музыкантов и композиторов, родоначальник нескольких направлений этого жанра.
13
«Ред сокс», «Рокиз» – бейсбольные команды из Бостона и Денвера соответственно.
14
«Дэйри куин» – сеть фастфуда, известная своими десертами, в том числе мороженым и коктейлями.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Всего 10 форматов