– Не узнаёте?
– И узнавать тут нечего, – буркнул он. – Мы не знакомы. И вообще, приключения по дамской части – не моё хобби, так что…
Пока он говорил, я слазала в задний карман джинсов и вытащила корочки:
– Питерская дружина!
Корышев только пожал плечами и развёл руками:
– Я в чём-то провинился?
– Да.
– Здесь не место для разговора, – Корышев посторонился и махнул рукой в квартиру. – Заходите.
Я поспешно убрала корочки обратно. Очень хорошо, что он не попросил раскрыть документ, потому что это были в самом прямом смысле всего лишь корочки – пустой бланк удостоверения. С год назад я стащила его в штабе в канцелярии и пользовалась им, чтобы показывать в транспорте и ездить бесплатно. Настоящее удостоверение мне никто бы не дал, подделывать его я бы никогда не стала, но на мелкое жульничество решилась без особых угрызений совести. Правда, Макс, когда узнал, орал на меня и стращал тем, как стыдно мне будет, если когда-нибудь меня схватят за руку, но я-то знала, что стыдно мне не будет.
Корышев захлопнул дверь и пошёл впереди. Он был довольно высокий, заметно выше меня.
Вслед за Корышевым я вошла в длинный коридорчик – совсем узкий, словно окоп. Пока мы шли, на пути попался всего лишь один поворот, за которым мелькнула распахнутая дверь ванной комнаты, а закончился коридорчик впереди выходом в огромную студию.
Помещение с тремя окнами в одной стене и дверью, выходящей на крышу, было оформлено в стиле лофт и поделено на зоны: спальня, гостиная и кухня. Не сказать, что безмерно шикарно, кое-где даже с нарочитой небрежностью, но деньжищ всё это стоило точно немалых.
– Здесь можете говорить, – сказал Корышев. Он прошёл к дивану, взял валявшийся на спинке голубой халат и, подойдя к шкафу-купе около большой квадратной кровати, зашвырнул халат куда-то на полку. После этого повернулся ко мне. – Я слушаю.
– Вопрос первый: как давно к вам заходил надзорный дружинник?
– Пару недель назад, – протянул Корышев, равнодушно глядя на меня в упор.
– Вы имеете в виду Лабазникова?
– Ну, а кого же ещё? – спокойно удивился Корышев.
– А что, вы не в курсе, что ваш прежний надзиратель погиб, и с прошлой недели у вас новый?
Корышев напряжённо сжал губы.
– Вот как? – обронил он. – Нет, я этого не знал. Жаль…
– Чего именно вам жаль?
– Меня устраивал Лабазников. По крайней мере, он не мешал жить, как это иногда любят делать ваши собратья.
– И вы не знакомы с вашим новым надзирателем? Его зовут Максим Серов.
Корышев помотал головой:
– Даже не слышал.
– Значит, вчера Серов к вам не заходил?
– Нет.
– И не звонил, не назначал встречу на будущее?
– Да нет же! Иначе я бы, как минимум, был в курсе перемен, – раздражённо фыркнул Корышев. – Только вы сказали, что я в чём-то провинился. И в чём же?
– Вы украли мой телефон.
В лице Корышева сначала ничего не дрогнуло, только глаза невнятного серого оттенка слегка округлились.
– Как я мог что-то у вас украсть, если я вас впервые вижу? – удивился он.
– Ну, вы же были в пятницу вечером в кафе «Ориент-экспресс» на Поварском?
– Допустим.
– С братом поругались…
– Не поругался, а побеседовал, весьма мирно, – возразил Корышев и нервно сложил руки на груди.
– А потом пошли дворами к метро, там на вас напала шпана и избила так, что вы едва в глубокой луже не захлебнулись…
– А вы что, мой биограф? – злобно скривился Корышев. – Не знал, что дружина ведёт за мной такую плотную слежку.
– Нет, я не биограф. И я за вами не следила. Но это я дала вам свой телефон, чтобы вызвать такси.
– Ах, вот оно что… – пробормотал Корышев и принялся задумчиво потирать подбородок. – Никогда бы не подумал, что это были вы. Я вас не рассмотрел.
– Ну, так рассмотрите теперь, – заявила я. – А ещё лучше будет, если вы мне вернёте мою вещь, прямо сейчас.
– Я сожалею, – печально вздохнул Корышев. – Я его потерял. Видимо, оставил в такси, положил мимо кармана… Надеюсь, он не был вам слишком дорог? Назовите сумму, я компенсирую материальный убыток.
С одной стороны, деньги бы мне не помешали. А с другой, Корышев не нравился мне ровно настолько, чтобы ничего от него не брать. И если телефон в самом деле потерян, то пошло оно всё…
– Не надо мне ваших компенсаций, – процедила я. – Как вы ещё голову в такси не оставили?
– Мог, – кивнул он и прижал руки к груди. – Вы только не подумайте, что я промышляю телефонами. Ничего такого не планировалось, разумеется. Мне действительно досталось в пятницу, да так, что я едва смог дотащиться до дома. И телефон ваш я забрал, в общем-то, случайно, на автомате – совершенно не соображал, что делаю.
– И что говорили, видимо, тоже не очень соображали.
– А что я говорил? – осторожно уточнил Корышев.
Я только усмехнулась.
– Послушайте, – на лице Корышева появилось выражение повинного страдания. – Позвольте хоть как-то реабилитироваться, если вы не желаете, чтобы я заплатил за телефон. Давайте, я вас кофе напою? У меня есть замечательный кофе, обжаренный на стружках апельсинового дерева. Пробовали?
Я покачала головой. Сомневаюсь, что такое диво было бы мне по карману.
– Спасибо, но мне надо идти.
Корышев улыбнулся ещё более виновато, чем раньше, хотя это, казалось, уже невозможно:
– Да много ли времени займёт чашечка кофе? Вам с сахаром? Со сливками?
– Безо всего, – буркнула я. – Люблю потреблять продукт, как он есть.
– Мудро, – кивнул Корышев. – У вас как с боязнью высоты?
– Что?!
– Предлагаю выпить кофе на крыше. Если у вас, конечно, не появится непреодолимого желания перемахнуть через ограждение.
– Не появится.
– Тогда проходите туда, присаживайтесь, где захотите, – Корышев махнул рукой на дверь, ведущую на крышу. – Я принесу кофе через пять минут.
Я вышла на террасу.
Небольшая площадь, примерно пять на два метра, была надёжно огорожена со стороны края крыши, а вдоль двух других сторон устроено что-то вроде углового дивана из дерматина. Сейчас на него были брошены плоские подушки. Там же, в углу стоял столик.
Я села за столик, опустившись на одну из подушек. Вид отсюда был и в самом деле ничего. Ну, конечно, крыши Петроградки – это вам не вид на Исаакий, но ещё не все интересные дома извели в этой части Питера, а у интересных старых домов иногда бывают не менее интересные крыши. Сейчас, в первой половине дн, на террасу Корышева падала тень, а вот вечером здесь можно и на солнышке понежиться, и отличные закаты наблюдать.
Из комнаты просочился крепкий ядрёный аромат кофе. Никакого апельсина я пока не почувствовала, но это было и не важно. Для того чтобы хватило сил бежать дальше, порция крепкого кофе не помешает, с апельсином или без.
Я достала телефон, открыла список контактов.
Звонить Максу было нельзя. Надо, чтобы его телефон работал как можно дольше, тогда остаётся шанс его засечь. Но если ему будут звонить все, кому не лень, каждый непринятый вызов всё быстрее и быстрее будет снижать заряд батареи на его трубке. И если все начнут названивать, скоро названивать будет некуда.
И всё-таки я нажала на зелёную кнопку.
Вызов проходил, я слышала гудки, но никто не отзывался. Я опустила руку с телефоном и уже собралась нажать на отбой, как мне послышался приглушённый звук.
Я снова поднесла трубку к уху, но в таком положении я слышала только гудок из динамика. Опять опустила руку…
Два удара – хлопок… Два удара – хлопок… Очень глухо, еле слышно.
Я сбросила вызов, и удары резко оборвались.
На крышу выбрался Корышев с маленьким подносиком. На нём стояли две небольшие чашечки с блюдцами, а от приплывшего вместе с чашками аромата у меня даже голова закружилась.
– Пожалуйста, – Корышев вежливо улыбнулся и поставил одну из чашечек передо мной.
– Да, спасибо. Одну секунду… – я снова взялась за телефон.
Пока Корышев усаживался за столик с торца, я прислушалась. Всё было тихо. Не выдержав, я снова позвонила Максу. Он, как и прежде, не ответил. Опустив руку и телефоном и даже зажав его ладонью, чтобы не мешали гудки, я опять прислушалась. Откуда-то снова ритмично ударяло и хлопало.
– Это у вас телефон звонит?
– Какой телефон? – Корышев рассеянно хлопнул себя по нагрудному карману рубахи. – Нет.
– А квартирный?
– У меня носимая трубка, где-то валяется. Но её «дзынь» я ни с чем не спутаю. Где вы вообще слышите звонок?
– А вы не слышите? Музыка…
Корышев добросовестно прислушался:
– Музыка? Не музыка это, только ритм. Должно быть, от соседей прорывается.
Я торопливо нажала на сброс. Ритм стих.
Да, скорее всего. От соседей. Наверное, прямо под нами у кого-то открыто окно, а всё остальное – просто дурацкое совпадение. И всё-таки очень странно, что одновременно с тем, как я пытаюсь пробиться к Максу, где-то начинают включать “We will rock you”. Ещё страннее, что выключают, как только я сбрасываю вызов. Будто бы кто-то знает, что эта песня у Макса поставлена мелодией звонка, и нарочно меня дразнит.
Я осторожно глотнула из чашечки. Настой был совершенно адской крепости, но послевкусие в самом деле приносило что-то цитрусовое.
Я посмотрела направо, на такую же мансарду с другой стороны дома. Там дверной проём, ведущий на крышу, был заложен свежей кирпичной кладкой.
– Сосед решил не рисковать. У него маленькие дети, – пояснил Корышев, проследив за моим взглядом.
Я взглянула на невысокую длинную надстройку вдоль крыши, что соединяла две мансарды. В ней не было окон, только низкая дверь посредине.
– Тут тоже живут?
– Нет, тут с послевоенных времён просто чердак, – отозвался Корышев.
Я, наконец, посмотрела и на него. Он опять глядел на меня в упор.
– Меня зовут Никита, – сказал он. – Впрочем, кажется, вы в курсе.
– Да, я в курсе.
– А давайте перейдём на «ты»? А то наша светская беседа не удаётся. У меня не получается ни поднять тебе настроение, ни извиниться. Ты по-прежнему на меня злишься.
– Я не злюсь. Потерянный телефон – это такая мелочь!.. – пробормотала я. – А настроение ты мне всё равно не поднимешь. Сегодня неподходящий для этого день.
– Как тебя зовут?
– Лада.
Он сжал губы – не то одобрительно, не то удивлённо:
– Прекрасное имя.
– Уж какое есть, – буркнула я, отпивая последний глоток экзотического кофе. – Спасибо, было очень необычно и вкусно.
– Тогда повторим? – Корышев вопросительно наклонил голову. – На этот раз добавлю щепотку корицы.
Я помотала головой:
– Нет, спасибо. Мне пора. Да и ты, как я поняла, кого-то ждёшь.
– Я жду, да. Но ко мне придут намного позже, а когда ты позвонила в дверь, мне почему-то подумалось, что тот, кого я жду, всё бросил и примчался раньше…
– Извини, что разочаровала.
– Ты не разочаровала уже хотя бы тем, что не оказалась девушкой с котом, – грустно улыбнулся Корышев.
– Что за кот?
– Соседка снизу добыла где-то номер моего квартирного телефона и повадилась названивать мне, как только её кот в очередной раз пойдёт по кошкам, – немного раздражённо пояснил он. – Почему-то ей кажется, что я заманиваю его в свою квартиру. Вчера она весь вечер грозилась прийти и проверить. Поэтому, когда я тебя увидел, решил, что это она выполняет свою угрозу.
– Ты не знаешь в лицо соседку по подъезду?
– Это так удивительно? Да, предпочитаю не знать.
– А кот? Ты его не заманиваешь?
– У меня на кошек аллергия, – мрачно отозвался Корышев. – К тому же я не видел его ни разу – даже не представляю, какой он масти.
– Никита, спасибо тебе за кофе. Я пойду.
– Посиди ещё, – попросил он неожиданно тихо.
– Зачем?
Он промолчал. Потом взглянул на меня грустно:
– Лучше бы ты была моим новым надзирателем. Ты, а не какой-то Максим Серов.
– Увы, это невозможно.
– Я знаю, что невозможно, – кивнул он. – Ты ведь не из дружины.
– Вообще-то… Я не дружинник, но я там работаю.
– Я так и подумал. Я знаю питерскую дружину. Не всю, конечно. Но я давно под надзором, и знаю, что таких, как ты, они в оперативниках не держат.
– Каких это «таких»?
– Юных. Красивых. Добрых. И… уж извини… – Корышев стрельнул глазами в мою сторону, – …легкомысленных.
– Это верно. Это ещё мягко сказано. Ещё поискать надо такую дуру, которая не пройдёт мимо гопников и полезет защищать неизвестно кого. А потом ещё, несмотря на то, что её посылают подальше, будет навязываться с помощью, подарит свой телефон, а в довершение картины ещё и придёт к этому ворюге и хаму кофе пить!
Корышев слушал и размеренно хлопал ресницами.
– Прости, я не хотел тебя обидеть, – сказал он смиренно. – Я прекрасно понимаю: ещё немножко, и они меня убили бы. Ты, Лада, мне жизнь спасла. Не хочу быть неблагодарным.
– Ты даже не представляешь, как легко я переживу твою неблагодарность! И не надо меня обхаживать. Я не стану на тебя жаловаться, и твоё досье не пострадает!
Я вскочила из-за стола и пошагала обратно в комнату.
За моей спиной Корышев поспешно поставил чашки на поднос и пошёл следом.
– Можешь меня не провожать, я не заблужусь! – заявила я, сворачивая в узкий коридорчик.
Корышев не стал меня ни догонять, ни окликать. Я уже прошла почти весь путь до двери, как вдруг в глубине квартиры раздался грохот, потом звон бьющейся посуды и глухой удар. Я развернулась и пошла назад.
Корышев лежал на полу у квадратного журнального столика, прямо на осколках разбившихся чашек, и силился подняться на ноги.
– Эй, ты что это?
Он как-то нетвёрдо отмахнулся.
Я побежала к нему:
– Никита, что с тобой?
– Перетянул… – простонал он, бросив попытки подняться, и откинулся на спину. – Время перетянул… Кокон давит…
– Не надо было затевать этот кофе!
– Да он-то тут при чём? – он снова отмахнулся. – Ты иди, не обращай внимания на меня.
– Тебе помочь?
– Не надо, ни к чему. Я сам, я привык… Вот только растолкай подальше осколки, если не трудно, – попросил Корышев и перевалился на бок, поворачиваясь ко мне спиной.
Я присела, аккуратно собрала осколки – к счастью, они все были довольно крупные – и отнесла их в мусорное ведро.
Когда я вернулась к Корышеву, он лежал в той же позе, мерно и бесшумно дыша.
В просторной комнате становилось душно, но, если оставить открытой дверь на террасу, к ночи, а особенно под утро, может стать холодно. Поэтому я огляделась по сторонам, стянула плед с дивана и накинула его на Никиту.
– Да брось ты… Ну, зачем?.. – пробормотал он едва слышно.
– Затем, что замёрзнешь без одеялка.
Диванную подушку я ему под голову пропихнула с трудом – безвольное тело стало настолько тяжёлым, что даже приподнять его за плечи мне было не под силу.
– Спасибо… И будешь уходить – дверь захлопни…
Последние слова он произнёс еле слышным шёпотом и затих.
Я осмотрела напоследок мирно уснувшую кикимору. Какой лёгкий кокон, везёт же некоторым. И не скажешь, что вторая группа.
Больше мне нечем было ему помочь.
Теперь выйти из квартиры, захлопнуть дверь и бегом обратно на Черняховского – к Эрику, к ребятам. Просто отсиживаться дома и ждать новостей я всё равно бы не смогла.
Стоя над Корышевым, я вытащила телефон и, отчаянно ругая себя за нетерпение, ещё раз позвонила Максу.
«We will, we will rock you… We will, we will rock you…»
Громче. Намного громче, чем это было на улице. Словно где-то рядом. Не в студии, нет, но где-то в пределах квартиры или за ближайшей стеной.
Я кинулась искать, моля, чтобы у Макса подольше пожила батарейка в телефоне.
Громче всего песня Queen звучала в ванной комнате. Я перевернула там всё. Залезла во все шкафчики, корзины и ящики, вытащила из стиральной машины ворох одежды, приготовленной в стирку, но телефона не нашла.
Я сбросила вызов. Песня оборвалась.
– Эй, а ну-ка проснись! – бросилась я к Корышеву и попыталась растолкать его.
Ну да, куда уж там.
И тогда я набрала Баринова.
– Дима, ты мне нужен, срочно!..
Глава 8
Воскресенье, пробок мало. Группа Баринова домчалась до Петроградки меньше, чем за полчаса.
Я рассказала Димке всё, что знала. Ребята устроили обыск и перевернули вверх дном всю квартиру. Попутно Баринов позвонил технарям, и те снова заверили, что система не числит телефон Макса работающим и не определяет его местонахождение, а в доме на улице Мира работают стационарные и мобильные телефоны, не имеющие к нашему делу никакого отношения.
И всё же неопределяемый телефон Макса пока ещё играл нам свою песню. Лучше всего слышно было в ванной и на крыше рядом с дверью на чердак. Ванную ребята перерыли ещё раз, а дверь на чердак, не найдя ключа, просто высадили и нашли то место, где звук был громче всего: у стены, граничащей с ванной Корышева. Но на чердаке не было ничего, кроме пыли. На полу чердака и на стене не было никаких дыр и выбоин, куда можно было бы припрятать телефон.
Звук был слышен – телефона нигде не было.
Баринов в четвёртый или пятый раз лично провёл эксперимент и позвонил Максу.
Под аккомпанемент Queen он молча задумчиво покивал и сбросил звонок.
– Это ведь не может быть чёртовым совпадением, правда?! – с надеждой спросила я, потому что иногда мне начинало казаться, что у меня какая-то затяжная галлюцинация.
Баринов задумчиво надул и без того пухлые щёки, выдохнул и ответил неохотно:
– Может быть и совпадением, но по совокупности обстоятельств маловероятно.
– А по-человечески?
– По-человечески – покрепче тряхнуть надо вот этого, – Баринов кивнул на Корышева, что продолжал безмятежно спать посреди жуткого кавардака, который учинили ребята. – Он единственный, кто может что-то нам пояснить. Не может он не знать, что тут творится, это очевидно.
– Бесполезно его трясти, ты же видишь.
Баринов подошёл к кикиморе и несильно, но резко ударил его ногой под рёбра. Корышев только беспомощно мотнулся туда-сюда, не проронив ни звука.
– Дима, ну что ты делаешь?! – возмутилась я.
– Не дёргайся попусту, – примирительно сказал Баринов. – Я даже без замаха.
– Ты на себя посмотри! Тебе замах и не нужен!
Димка Баринов здоровый, высокий, плотный. С плохими физическими данными в дружину не берут – тут сила каждый день требуется. Не все гиганты, конечно, но слабаков нет ни одного.
– Лад, да всё нормально. Он тоже далеко не задохлик. Не покалечил я его, синяком отделается, – фыркнул Димка. – Возьмём его с собой, там разберёмся.
– Дима, какая разница, здесь или там? Если он всё равно в коконе?
– Вот это ты правильно сказала, – вздохнул Баринов. – Какая, к бесу, разница, где? Результат нужен нам сейчас, а где – неважно. Ведь так?
– Так, – ответила я, не раздумывая.
– Хорошо. Тогда вперёд, – решительно сказал Баринов и опустился на колени рядом с кикиморой. – Разговорится, как миленький.
Дальше всё чётко, по инструкции.
Уложить кикимору на спину. Баринов взял Корышева за плечи и развернул одним резким чётким движением.
Расстегнуть и снять одежду, обнажить кикимору выше пояса: а то из штанов попробуй вывернись ещё, а вот из рубахи, да ещё и с пуговицами – как нечего делать, и не удержишь – одна рубаха в руках и останется.
Подложить под лопатки что-то, чтобы голова кикиморы запрокинулась. Баринов использовал диванную подушку, которую я с таким трудом запихала Корышеву под голову.
Надеть тонометр. Баринов снял с ремня футляр, вынул напульсный тонометр, надел его на кикимору, включил.
Потом Димка достал из внутреннего кармана небольшую никелированную коробочку, чуть потолще портсигара, раскрыл. Внутри лежали несколько заправленных инъекторов. Баринов взял один и замер, внимательно вглядываясь в показания тонометра.
– Пульс ровный, но слабый. Придётся на шее вену поискать, – задумчиво проговорил Димка.
– Дим, а толк-то будет от всего этого? – печально спросила я. – Всё равно ведь так долго ждать.
– Не долго, – возразил Баринов, склоняясь над кикиморой и держа инъектор наизготовку. – Пять – семь минут, и очнётся.
– Это у тебя что, ментолин?! – изумилась я.
Баринов выпрямился и повернулся ко мне:
– Да.
– Ты что, с ума сошёл?!
– У тебя есть другое предложение? Я слушаю, – невозмутимо сказал Димка.
Если не делать ничего, спокойный кокон может продлиться до недели. Если использовать разрешённые активизирующие препараты, можно разбудить кикимору в пределах суток, реже двух. А ментолин рвёт кокон практически сразу. Но это жестокая физическая пытка, поэтому ментолин для применения в дружине официально запрещён. Если сейчас вколоть Корышеву этот шприц, крючить и колбасить его будет очень жёстко. Но Макс… Мой Макс попал в беду, и есть ли у меня выбор?
– Хорошо, Дима. Нет других предложений. Коли.
Баринов ободряюще улыбнулся мне, снова склонился над кикиморой и сделал укол.
Убрав использованный шприц обратно в коробочку, Димка взглянул на меня серьёзно:
– Лада, ты не выдавай меня, договорились?
– Я знаю, что некоторые ребята достают где-то эту дрянь и применяют. Марецкий, например. Но чтобы ты?!
Баринов не смутился, только стал ещё серьёзнее:
– Иногда в нашем деле без этой дряни не обойтись. Вот как сейчас, например… Не выдашь?
– Я с Карпенко не секретничаю, – отрезала я.
– Да Карпенко-то знает, – хмуро отозвался Баринов. – Ты Айболиту нашему не рассказывай. Мне будет стыдно ему в глаза смотреть.
Я только кивнула. Вот не мне теперь Димке мораль читать.
Баринов глянул на экран тонометра.
– Ребята! – окликнул он своих напарников. – Давайте сюда.
Парни подошли, опустились на пол по бокам от Корышева.
– Это вторая группа, не забывайте об этом, – строго сказал Баринов. – Не зеваем и не расслабляемся. Особенно тебя, Дэн, касается… Внимание, параметры критические.
Баринов встал над кикиморой на колени, потом уселся ему на ноги. Напарники таким же способом зафиксировали Корышеву руки.
– Давление поползло, – предупредил Баринов и поправил тонометр на кикиморе, повернул так, чтобы экран не разбился, если руку сильно трясти будет. – Всё, ребята, работаем.
Они замерли, прижимая к полу совершенно безжизненное тело.
И тут Корышев дёрнулся. Потом ещё и ещё раз, всё чаще и чаще. Его тело напряглось и выгнулось на несколько секунд, а потом обмякло. Но дружинников не проведёшь – они своё дело знают. Парни ещё сильнее навалились на кикимору.
Корышев размеренно задышал. Вдох у него был бесшумный, а выдох сильный и хриплый, словно у тяжёлого астматика. И выдохи становились всё громче и отчаяннее, словно он хотел сбросить держащих его парней. Но он не хотел. Он пока ничего не хотел. Ему было больно, его мучили парализующие судороги по всему телу.
– Лада, ты выйди, что ли, – проговорил Баринов с досадой. – Не надо тебе на это смотреть…
Видела я это, и не раз. Ничего хорошего, мягко говоря.
Я просто отошла в сторону, присела на пол у дивана и, подтянув колени к себе, согнулась и спрятала лицо.
– А, чёрт! – сдавленно выругался Баринов. – Пульс взлетел… Дэн, я кому сказал, твою ж мать?! На дело смотри!
Всего через несколько секунд возились на полу и пыхтели уже все четверо. Корышев – высокий сильный мужик, а когда кокон сопротивляется разрыву, мышечная сила многократно возрастает и, помноженная на судороги, делает кикимору очень опасной.
Я слушала сопение ребят и мучительные стоны Корышева, и мне хотелось провалиться куда-нибудь.
– Та-а-ак, обоссался, наконец, – с облегчением отметил Баринов. – Отлично. Сейчас на спад пойдёт…
Прошла ещё пара минут, и Баринов деловито скомандовал:
– Отдыхаем немного, но не расслабляемся!
Я подняла голову.
Они посадили Корышева, завели ему руки назад, надели наручники и прислонили его к стене. Он больше не бился в конвульсиях, но дышал всё ещё с усилием. Лицо его было свекольного цвета, пот бежал струйками по щекам, по плечам, по груди. Глаза казались двумя чёрными дырками. И эти дырки смотрели прямо на меня.
Как же всё просто получается в этой жизни. Взять странного человека, который любит кофе, обжаренный на стружках апельсинового дерева, и за пять минут превратить его в едва живой обоссавшийся кусок мяса.
Корышев медленно провёл языком по губам.
– Воды хочешь? – спросил Баринов.
Кикимора медленно покачал головой.
– Как тебя зовут, помнишь?
– Я даже как тебя зовут, помню, – сипло проговорил Корышев. – Давно не виделись, Дмитрий.
– Как себя чувствуешь?
– Только не надо делать вид, что это тебя заботит, – фыркнул Корышев с трудом.
– Штаны чистые дать?
Корышев посмотрел вниз, покривил губы и пожал плечами:
– Да зачем? Я ж не со страху, а по обстоятельствам, так что мне не зазорно. А вы нюхайте, вам не помешает.