Темный Лес

11

Между тем директриса сидела за столом и писала отчет в департамент образования городской управы. Ивея подняла глаза, и ее взгляд остановился на снимке в овальной белой рамке, который стоял на краю стола. Дочь сидит на качелях и радостно улыбается, не подозревая, что ее ждет…

Ивея вспомнила последний разговор с Ашмой. Испуганная дочь умоляла отмазать ее от Леса.

«Я не могу ничего сделать, – с отчаяньем и в слезах сказала тогда Ивея. – Он выбрал тебя. А значит, быть посему. Если помешать Лесу, то будет только хуже. Ты же знаешь».

«Нет, не знаю, – сказала Ашма. – И ты не знаешь. Никто этого не знает. И что может быть хуже, чем сгинуть Там непонятно где?»

«Все что угодно»

– Все что угодно, – сказала Ивея, глядя на улыбающуюся, солнечную Ашму в белой рамке, вздохнула и вернулась к отчету… Она знала, что поступила правильно, как должна была поступить. Но вот сердцу не прикажешь. Ивею преследовало и угнетало чувство вины. В душе остался мутный осадок. Словно Ивея предала дочь…

За дверью раздались голоса. Один голос принадлежал охраннику, другой, дребезжащий и насмешливый, искажал голос Дора. Словно охранник громко сам с собою говорил и передразнивал.

В дверь торопливо постучали, не успела Ивея ответить, как дверь распахнулась, и охранник втолкнул как бы Тампа в кабинет.

– Это что еще такое? – Ивея раздраженно поглядела на как бы Тампа, который изворачивался и подергивался, потом на Дора.

Кривляка насмешливо посмотрел на Ивею.

– Что еще такое? – передразнил он директрису. Его лицо заколыхалось, перекосилось, приобрело форму сердечка, нос укоротился, утончился и вздернулся, глаза округлились, губы сложились бантиком.

Перед директрисой предстала ее ожившая пугающая карикатура. Ивее захотелось отвернуться от как бы Тампа, закрыться от него журналом, папкой, или тем же отчетом. Но Ивея остановила себя.

– Прекрати, – сказала она. – Сейчас же.

Кривляка отозвался дребезжащим смехом. Охранник встряхнул кривляку за плечи.

– Сейчас же прекрати! – сказал ему как бы Тамп искаженным до гнусавого комариного писка голосом директрисы.

– Это то, что я думаю? – спросила Ивея охранника.

Дор кивнул.

– Одержимый, что с него возьмешь.

Взгляд как бы Тампа соскочил с лица директрисы на фотографию в белой рамке. Пластичная пластилиновая физиономия смялась, изменилась, и Ивея увидела перед собой бледное широкое лицо с длинными лучистыми глазами, маленьким носом, бледными тонкими губами, – лицо дочери.

– Перестань! – испугавшись и разозлившись, выкрикнула Ивея. Она поспешно уронила фотографию в белой рамке на стол изображением вниз.

Охранник встряхнул кривляку за плечи, словно пытаясь вытряхнуть из него всю дурь и озорство. Как бы Тамп хохотнул, словно от щекотки.

– Скоро ты встретишься с ней, – сказал он директрисе.

– С кем? – спросила Ивея, холодея. Кожа на голове стала стягиваться и обрастать ледяными иголками.

– С дочерью. С кем же еще.

Ивея обмерла, вытаращившись на как бы Тампа.

Кривляка выкатил глаза на Ивею, отображая и шаржируя ее испуганное лицо.

– Это невозможно, – сказала Ивея.

– Невозможное возможно, – передразнил ее как бы Тамп.

– Не слушайте его, – сказал охранник и встряхнул кривляку.

Тот задребезжал ехидным смешком.

В кабинет стремительно вошла Датива, вслед за ней – растерянный Меламп, сильно сутулясь, нервно стискивая и потирая хрустящие пальцы, словно они озябли.

– Вот полюбуйтесь, – сказала Датива.

Она бросила рюкзак одержимого на стол, вынула шкатулку и придвинула Ивее.

– Полюбуйтесь, полюбуйтесь, – передразнил Дативу как бы Тамп, подергиваясь и извиваясь ужом.

Нахмурившись, директриса осторожно взяла шкатулку, покрутила ее в руках, попыталась прочитать корявую, словно впопыхах нацарапанную гвоздем, надпись на резной, заляпанной грязью крышке.

– И что это? – спросила Ивея.

– Судя по надписи, это демон Пересмешник, – сказал Меламп.

– Судя по всему, ты отправишься на незаслуженный отдых, – передразнил Мелампа как бы Тамп и разразился дребезжащим металлическим смехом.

– Мало того, что вы плюете на школьную программу и несете всякую ересь, так у вас еще и пересмешники уроки срывают! – Сказала Датива.

– Но не я же эту шкатулку на урок притащил, – запинаясь и часто моргая, возразил Меламп.

– Притащил, еще как притащил! – Кривляка весь задергался и задребезжал от очередного приступа одичалого смеха.

– Вам сколько раз говорили, держаться учебника, держаться учебника. А вы опять за свое, – кипятилась Датива.

– Вы что опять за свое? – Ивея строго посмотрела на Мелампа.

Тот смутился, покраснел и потупился.

– Они должны знать правду, – буркнул Меламп.

– Правду?! – всплеснув руками, вскликнула завуч. – Вы же сами утверждаете, что никто ничего толком не знает. Одни только слухи, легенды, домыслы.

Меламп что-то пробормотал, вроде бы возражая.

– Опять, опять он за свое! – Продребезжал смеющийся кривляка.

– Про какой-то горизонт событий понес, – сказала Датива, испепеляя взглядом растерянного подавленного понурого лесолога. – Что еще за горизонт событий такой? Нет никакого горизонта событий. Есть только Лес…

– За него и держись! – подхватил как бы Тамп, корчась от смеха.

– Да он заткнется когда-нибудь или нет? – Прокричала Датива.

– Заткнись! – Охранник встряхнул кривляку – зубоскала.

– Сам заткнись, – огрызнулся кривляка глухим скомканным голосом охранника.

– Так… – Ивея, нахмурившись, побарабанила пальцами по крышке шкатулке.

– Надо позвать лекаршу. У нее должен быть АД.

– Я схожу за ней, – поспешно предложил Меламп. Ему хотелось убраться из кабинета, чтобы собраться с мыслями, прийти в себя.

Директриса кивнула. Меламп исчез за дверью.

– Ему что в лоб, что по лбу, – сказала Датива, сердито глядя на дверь.

Ивея вздохнула и развела руками.

– Вы бы слышали, какую ересь он несет на уроке. Когда вы с ним распрощаетесь?

– А кто лесологию будет вести? – Спросила Ивея.

Дернув плечами, Датива промолчала.

– Я могу! – поднял руку как бы Тамп. – Еще не один агнец не возвращался оттуда. Можно только догадываться, что там происходит, – передразнил он Мелампа.

Ивея и Датива с тревогой переглянулись.

– Уймись, – охранник встряхнул как бы Тампа.

– Поверните его лицом к стене что ли, чтобы он эти рожи не корчил, – Ивея поежилась.

Охранник кивнул и поставил Тампа в угол.

– Где он только нашел это? – сказала Ивея, с отвращением и опаскою глядя на черную шкатулку.

– У черта на куличках, – пропищал как бы Тамп искаженным голосом Ивеи.

– Стой тихо! – охранник тряхнул как бы Тампа за плечи и ткнул его лицом в стену.

– Тише стоишь, дальше убудешь, – проговорил кривляка глухим и гулким голосом Дора, как будто охранник подавал его из подземелья

– Надо звонить Стражникам и Одиноким, – сказала Датива.

Ивея с сомнением, нерешительно посмотрела на гномофон.

– Может, не стоит сор из избы выносить? – Сказала она.

– Всё равно все про всё узнают, – сказала Датива.

Ивея пристально посмотрела на Дативу, хотела сказать, не от тебя ли, но сдержалась, промолчала.

– Шила в мешке не утаишь, – передразнил Дативу не совсем Тамп.

В дверь постучали…

12

В кабинет вошла встревоженная лекарша Пиама с черным саквояжем. Вслед за ней – Меламп и закрыл дверь.

Охраник развернул кривляку лицом к лекарше. Не совсем Тамп обернулся шаржем на Пиаму. Округлившееся лицо покрылось сетью мелких морщинок. Щеки и подбородок обвисли. Испуганные глаза удлинились и потускнели.

– Лес ты мой, – Пиама сокрушенно покачала головой.

– Сделайте что-нибудь, – сказала Ивея.

– Встаньте на руки и расскажите о Лесе, – подергиваясь, пропищал одержимый, искажая и как будто выворачивая наизнанку голос Ивеи.

Пиама вздохнула, поставила саквояж на край стола, открыла укладку, вынула бутылочку с темной жидкостью.

– АД? – спросила Ивея.

Пиама кивнула.

– Антидот.

Лекарша осторожно налила из бутылочки в большую металлическую ложку густое душистое похожее на бальзам снадобье. Лекарша боязливо приблизилась к вертлявому дерганому кривляке. Она старалась не смотреть ему в лицо, чтобы не видеть шарж на себя.

– Пей! – Сказала Пиама.

Она поднесла ложку к своему искаженному образу и подобию.

Одержимый скривился.

– Сама пей, – заявил он, смешно и в тоже время жутковато подделываясь под голос Пиамы. Изловчившись, он ударил ногой по руке Пиамы.

Лекарша испуганно вскрикнула. Ложка упала на пол и зазвенела.

– Держите его за ноги! – Крикнула Датива Мелампу.

– Держи вора! – Отозвался кривляка голосом завуча.

Меламп подскочил к нему и схватил за ноги. Похохатывая, одержимый стал выгибаться, дергаться, трясти и вертеть головой. Но лекарше все-таки удалось влить ему в рот ложку противоядия.

Кривляка зафыркал, стал отплевываться. Его лицо быстро-быстро задвигалось, задергалось, заколыхалось, вспучиваясь и опадая. Оно страшно и нелепо вытянулось, а через секунду сжалось и перекосилось. Все перемешалось как на картине Пикассо. Левое ухо сползло к нижней челюсти, правый глаз оказался на лбу.

– Ну что? – сказала Ивея, с отвращением глядя на кривляку.

Лекарша пожала плечами и опять наполнила ложку.

– Чтоб вам пусто было! – Завопил голосом Ивеи кривляка.

Пирена кое-как влила в него еще две ложки. Но одержимый словно заведенный все так же гримасничал, кривлялся, дразнился.

– Надо вызывать Стражников и Одиноких. Пусть они разбираются с ним, – настаивала Датива.

– Может, попробуем вернуть демона в шкатулку? – предложил Меламп Ивеи.

Ивея вопросительно посмотрела на лекаршу.

Та покачала головой.

– Лес его знает, – сказала Пиама.

– Да вы что разве не видите, что он совсем берега потерял и ушел в сумрак? Пришлый уже завладел им, – сказала Датива.

– Кто не спрятался, я не виноват! – передразнил завуча Пересмешник.

– Угомонись, – охранник встряхнул одержимого.

– Сам заткнись, – огрызнулся как бы Тамп.

– Хуже уже не будет, – сказала Ивея и кивнула Мелампу.

Датива фыркнула и на всякий случай отодвинулась от стола. Ивея встала и отошла к окну.

13

К столу подошел Меламп. Он открыл шкатулку и, собравшись с духом, громко проговорил:

– Пересмешник выходи!

Все с тревогой уставились на одержимого.

Как бы Тамп изобразил лесолога и показал ему черный волосатый язык.

Наморщив лоб и брови, учитель заглянул в раскрытую шкатулку.

– Глаза протри! – Сказал Мелампу Пересмешник его же исковерканным голосом.

Меламп передернулся, схватил шкатулку, подошел к Пересмешнику и, сжав губы, поднес к его лицу раскрытую шкатулку.

– Демон Пересмешник выходи! – сказал лесолог и посмотрел на Пересмешника, как в кривое зеркало.

Подобие щелкунчика в очках рассмеялось Мелампу в лицо.

Охранник досадливо кашлянул, сказал:

– Не судьба.

Меламп нахмурился и вздохнул:

– Я хотя бы попробовал.

Он вернул шкатулку на стол.

– Поставьте ее туда, – раздраженно и нервно сказала Ивея.

– Куда-нибудь… на тумбочку, – Ивея неопределенно махнула рукой.

Меламп кивнул, переставил шкатулку на тумбочку у боковой стены, где теснились комнатные растения: кактус, алоэ, фикус, диффенбахия, шеффлера, герань, денежное и кофейное дерево…

14

– Все-таки надо вызвать Стражников, – сказала Датива.

Ивея хмуро посмотрела на завуча, обреченно вздохнула и подняла трубку гномофона.

– Может, я пойду? – Спросила лекарша. – А то мне как-то не по себе… – Она покосилась на кривляку, повернутого лицом к стене.

– Мне как-то не по себе, – передразнил лекаршу Пересмешник.

Он хотел посмотреть на нее, но охранник тряхнул его.

– Стой смирно, – сказал Дор.

– Останьтесь покамест… – сказала директриса Пиаме.

Лекарша вздохнула, прошла к окну и села на стул, положив саквояж на колени.

Покрутив скрипучий диск номеронабирателя гномофона, Ивея набрала номер экстренного вызова Городской Стражи.

Из трубки донеслись тихие стоны и скрипы.

– Не работает, – проговорила Ивея с досадой и в тоже время облегчением.

– Как не работает? – Сказала Датива. – Дайте-ка я попробую.

– Пожалуйста, – пожав плечами, Ивея передала ей трубку.

Завуч нажала на рычаг, покрутила дисковый номеронабиратель, замерла, приложив к уху трубку гномофона. В трубке беспомощно, по-стариковски застонали и закряхтели.

– Убедились? – спросила Ивея.

Завуч, поджав губы, положила трубку на рычаг.

– Сколько раз просила попечительский совет и городскую управу, поставьте нам магафон или хотя бы гномофон поновее. Все обещаниями кормят, – с нарочитой досадой проговорила Ивея.

– Тогда я позвоню по личному магафону, – заявила завуч.

Директриса пристально посмотрела на завуча и усмехнулась:

– Странно, что вы до сих пор не сделали этого.

– Странно! Очень странно! – Искаженным до издевки голосом Ивеи выкрикнул Пересмешник.

Завуч покраснела и нервно проговорила:

– Ну, так что?

Директриса обреченно вздохнула.

– Если только экстракт попробовать…

Она осторожно сняла черный карболитовый корпус гномофона. Внутри на крохотном ложе распластался морщинистый гном с овальными мутными глазами. Он тихо и жалко стонал, хрипел и кряхтел.

Ивея взяла красный карандаш и острым графитовым кончиком ткнула гнома в плечо, в бок. Гном встрепенулся, весь болезненно передернулся и посмотрел мутными полумертвыми глазами на директрису.

– Что же ты меня так подводишь? – сказала она гному.

Уши гнома зашевелились, зеленоватая похожая на лягушачью лапку рука приподнялась и тут же упала. Он что-то пропищал, словно оправдываясь.

– А кому легко? – сказала Ивея.

Наклонившись, она выдвинула нижний ящик стола, достала оттуда пузырек. На этикетке: «Экстракт Эха». Ивея откупорила резиновый колпачок, набрала в пипетку маслянистую прозрачную жидкость, которая источала тихий звон. Она капнула из пипетки в приоткрытый рот гнома. По телу гнома пробежала судорога. Овальные глаза прояснились и ожили.

– Другое дело, – сказала Ивея.

Гном что-то пискнул в ответ, возможно, поблагодарил. Карболитовый корпус накрыл гнома. Ивея набрала Стражников. Раздались длинные протяжные гудки.

– Ну, как? – спросила Датива.

Ивея кивнула, мол, все в порядке.

Гудки оборвал сухой щелчок.

– Закон и Порядок. Слушаю, – сказал хмурый заспанный голос.

– Это школа центрального округа, – сказала Ивея.

– И что у Вас?

В трубке зашумело, заскрежетало, застонало.

– Ученик превратился в одержимого! – Ивея постаралась перекричать нарастающую волну стонов и кряхтений.

– Что? Вас плохо слышно. – Голос стражника потонул в болезненных шумах.

Одержимый судорожно и громко засмеялся…

Смех оборвался. И оставленная на тумбочке черная шкатулка захлопнулась.

15

Все невольно вздрогнули и посмотрели на шкатулку.

– Я больше так не буду! – раздался в наступившей тишине голос Тампа. Он заплакал: – Ы-ы-ы…

Охранник развернул Тампа и наклонился к нему. Все уставились на бледного перепуганного школьника с торчащими красными ушами.

– Пришел в себя вроде бы, – неуверенно сказал охранник, подозрительно и хмуро вглядываясь в лицо Тампа. Работа такая: доверять, но проверять.

Лекарша подскочила к Тампу, пощупала пульс, потрогала лоб, заглянула в глаза и, обернувшись к Ивеи, сказала:

– Отпустило.

– Слава Лесу, – выдохнула Ивея, положив ладонь на грудь.

Меламп хмыкнул, хмуро и пристально посмотрел поверх очков на Тампа, который, шмыгая носом, размазывал по щекам слезы и сопли.

– Где ты нашел эту гадость? – завуч наклонилась к Тампу и сунула ему под нос черную шкатулку.

Тамп отшатнулся.

– На пустыре за школой. Мы там в войнушку играли. Ы-ы-ы…

– Доигрались, – сказал охранник.

– Вы бы ей не размахивали, а то мало ли что… – предупредил лесолог, с опаскою глядя на шкатулку в руке завуча.

Датива замерла, побледнела, с испугом посмотрела на шкатулку и поспешно положила на тумбочку между шефлерой и фикусом. Нервным движением вытерла руки о серую юбку.

16

Дверь распахнулась, и в кабинет вошли двое стражников. У коренастого Ферета маленькая голова держалась на тонкой длинной шее. На узком бледном лице – колючие проворные глаза. Он был похож на свою мать Дативу. Второй был рыхлый и смуглый, громко сопел свернутым на сторону кривым носом. «Производственная травма» – подшучивал над собой флегматичный Эрмий и усмехался. Оба стражника были вооружены короткоствольными молниестрелами, на широких ремнях висели короткие прямые мечи.

Датива по-матерински ласково улыбнулась Ферету, тот кивнул ей и, поспешно отвернувшись, досадливо поморщился. Его тяготила и раздражала назойливая опека матери, которая несколько раз на дню звонила к нему по магафону, спрашивала, где он, как он и не забыл ли поесть, словно он маленький мальчик, который возится в песочнице и опаздывает на обед. «Для меня ты всегда будешь моим мальчиком», – сказала ему Датива… Из-за матери Ферет не хотел появляться в школе. Но служба есть служба. Деваться было некуда. Ничего не поделаешь.

Ивея подробно рассказала сопящему, вялому Эрмию и сосредоточенному, избегавшему смотреть на мать Ферету, что произошло.

– Это просто уму непостижимо! – Возмутилась Датива, испепеляя взглядом уже через силу, натужно плачущего Тампа. – Притащить такое в школу. Тебе бы такое, сын, даже в голову…

– Мама! – осадил ее Ферет и покраснел.

Датива осеклась и примолкла, виновато и приниженно улыбнувшись Ферету. Тот быстро отвел глаза.

– Одиночным сообщили? – напустив на себя хмурый вид и подергивая головой на длинной шее, спросил Ферет.

– Я говорила, что им надо… – Датива запнулась от взгляда Ферета.

– Нет еще, – сказала Ивея.

– Позвоните к ним, – сказал Ферет.

Ивея кивнула.

– Да-да. Конечно.

Ферет взял с тумбочки черную шкатулку.

– Это она? – Спросил Ферет.

– Она. – Директриса вздохнула.

Ферет повертел черную шкатулку в руках и передал ее Эрмию.

– Узнаешь? – Спросил он напарника.

Задумчиво осматривая, ощупывая шкатулку, Эрмий скривился в усмешке.

– Старый знакомый, – сказал Эрмий. Он медленно и осторожно положил шкатулку на тумбочку.

Ферет наклонился, упершись руками в колени, и посмотрел в красное, залитое слезами, перекошенное лицо Тампа.

– Как ты, малец?

– Ы-ы-ы…

– Да уж влип ты в историю. – Ферет покачал головой.

– Вы его с собой заберете? – Жадно спросила завуч.

– В изолятор его что ли? – Ферет вопросительно посмотрел на сопящего напарника, который дышал через приоткрытый рот.

– У нас, что мало геморроя что ли? Оставь его Одиночным. Пусть они с этим шалопаем возятся и разбираются.

Эрмий и Ферет лениво заспорили между собой.

Стоявшему у двери Мелампу, захотелось поскорее уйти. Он посмотрел на перепуганного, затравленного, мертвенно-бледного, жалкого школьника и ему почему-то стало стыдно за себя и жалко Тампа, словно это он подначил Тампа на эту нелепую выходку.

– Ладно… раз для тебя это так важно, отведем его в изолятор. – Сдался Эрмий.

И Ферет почему-то тут же передумал.

– Так вы его не заберете? – Разочарованно спросила Датива.

– Нет, – сказал Ферет.

– Как же так, сын, ведь это же…

– Мама, может, хватит уже? А? Не хватало еще, чтобы ты на работе меня учила и выносила мозг.

Датива замолчала и, покраснев, поджала губы.

– Когда вернешься хоть? – спросила она сына и машинально смахнула с его плеча пылинку.

Он дернул плечом.

– Когда вернусь, тогда вернусь.

17

Стражники покинули кабинет. Выйдя на школьное крыльцо, остановились. На них, перешептываясь, боязливо уставились школьники.

– Вы его разве не арестуете? – Спросил Бавл.

– Кого? – Нахмурился Ферет.

– Тампа. Кого же еще.

– Мы сейчас тебя арестуем, – сказал Ферет.

Бавл отшатнулся и побледнел:

– А меня-то за что?

– Чтобы не совал свой длинный нос, куда не следует, – сказал Ферет.

Тронув себя за нос, Бавл поспешил уйти. Эрмий усмехнулся.

Проходя через школьный двор, стражники встретили одиночного, с черной бородкой, в серой длинной хламиде. Он шел навстречу. Бледное лицо и руки покрывали татуировки. Казалось, что по коже одиночного змеятся черные ветки. Синет неспеша направлялся в школу. Одиночный и стражники мимоходом обменялись молчаливыми кивками.

– Быстро он узнал, – сказал Эрмий, поглядев вслед одиночному.

– У них везде свои глаза и уши, – сказал Ферет. – Не то, что у нас… Может, мне тоже податься в одиночные?

Эрмий с усмешкой покачал головой:

– Так тебя и взяли.

– А потом догнали и еще раз взяли, – подхватил Ферет.

– У них испытательный срок пять лет длится. А испытания такие, что врагу не пожелаешь. Да спроси того же Раза. Он тоже хотел устроиться в Храм. Уж на что кремень и тертый калач. Но и он срезался. Говорит, запорол какое-то очередное испытание. Теперь вот нелюдей шугает на окраине.

– Каждому свое, – Ферет вздохнул. Он сожалел, что завел этот разговор. Ферет доверял напарнику. Но время от времени язык Эрмия превращался в помело. Еще чего доброго брякнет кому-нибудь. Потом хлопот не оберешься.

– И хорошо там, где нас нет, – сказал Эрмий.

Они дошли до парковки.

Громко сопя, Эрмий взобрался на железного конягу, завел. Не Портящий Борозды с лязганьем нетерпеливо переступил с ноги на ногу, выпустил из широких ноздрей сизый дымок.

Ферет вскочил на железную подругу, повернул ключ в замке зажигания. Железная начинающая покрываться ржавчиной подруга фыркнула, проскрежетала, выпустила из узких ноздрей сизый дымок и, замерев, затихла.

Ферет чертыхнулся.

– Началось, – сквозь зубы проговорил он и спешился.

– Опять? – Сказал Эрмий.

– Опять, – Ферет вздохнул.

– Давно бы коновалу показал.

– Да эту старуху давно в утиль надо. Ее чини-не чини, уже бесполезно, – Ферет с досадой ударил по железному боку.

Лошадь отозвалась жалким мертвенным дребезжанием.

Ферет отодвинул задвижку на боку, снял прямоугольный фрагмент обшивки, достал из углубления кривой стартер. Ферет вогнал под хвост лошади стартер, резко крутанул его по часовой стрелке.

– Ну, давай, Милфа. Давай старушка. Заводись уже, – сказал Ферет.

Милфа встрепенулась, задвигала ногами, затрясла головой.

– Наконец-то, – сказал Ферет. – Так бы сразу.

Он бросил стартер в углубление, закрыл облицовочной пластиной, раз-другой ударив по ней кулаком. Ферет запрыгнул на кобылу. Лязгая и дребезжа, стражники поскакали прочь.

18

Нежданно-негаданно Пасмур оказался в Темном Лесу. Его обступили искривленные мертвые деревья. Вместо листьев на деревьях шелестели мелкие денежные купюры, которые слетали с веток, тихо ложились под ноги. Пасмур шел по шуршащему ковру из денежных купюр. Пасмур не стал размениваться по мелочам. Он почему-то был уверен, что самое интересное и лакомое впереди. Пасмур поднялся на холм, на котором высилось старое раскидистое черное дерево с пышной кроной из крупных денежных купюр. Они заманчиво и дразняще трепетали. Пасмур стал торопливо срывать купюры с дерева и запихивать себе за пазуху.