Откровенно о Спасителе, или Тайная миссия Мессии
Об Иисусе Христе имеются скудные свидетельства ряда историков: Иосифа Флавия, Тацита, Светония, Плиния Младшего.
Так, иудейский историк и военачальник Иосиф Флавий (37–100 гг.), лично знавший многих своих великих современников, написал 2 эпохальные для истории книги: «Иудейская война» и «Иудейские древности». В них имеются ссылки на Иоанна Крестителя, на брата Иисуса Иакова и на самого Иисуса Христа:
«В это время жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком; ибо он творил поразительные чудеса и был учителем людей, которые радостно воспринимали истину. Он привлёк к себе многих иудеев и многих эллинов. Он был Мессией (Христом). И когда Пилат по обвинению наших старейшин приговорил его к распятию, те, кто с самого начала возлюбили его, остались ему верны. На третий день он явился им снова живой. Ибо божественные пророки предвозвестили это и огромное множество других чудес относительно него. И племя христиан, название которых пошло от него, не исчезло по сей день».
Этот отрывок, который, казалось бы, прямо свидетельствует о Христе, до сих пор у учёных вызывает большие разногласия. Иосиф Флавий прославился тем, что, будучи убеждённым иудеем, сначала сражался с римлянами, а затем перешёл на их сторону. Он получил римское гражданство (это, как если бы сейчас гастарбайтер из СНГ получил гражданство Евросоюза), присоединил к своему имени родовое имя императора – Флавий – и верой и правдой служил римлянам остаток своих дней.
В глазах ортодоксальных евреев Иисус был самозванцем и преступником. В глазах римлян – просто преступником, посягавший на власть Кесаря. Мог ли верноподданный римский гражданин, к тому же ортодоксальный иудей, написать об Иисусе как о Помазаннике Божием? То есть Мессии. Хм… Маловероятно, если говорить языком квантовой психологии.
Это и заставило некоторых историков считать данный отрывок лишь позднейшей вставкой переписчика, относящейся к III-IV векам и не относящейся к первичной, «чистой» информации. В подтверждении сей точки зрения приводится ссылка на родившегося во конце II века, спустя аж 85 (!) лет после смерти Иосифа Флавия, христианского богослова и философа Оригена, упрекавшего Иосифа Флавия в том, что тот не считает Иисуса Мессией. (Как всё у историков не просто в отличие от светских сплетен и бабских пересудов!)
У живших позднее, во второй половине I века и начале II века, Тацита и Светония есть косвенные ссылки на христиан и упоминания о самом Христе, но они датируются уже началом второго века нашей эры.
Видный римский историк Публий Корнелий Тацит (55–120 гг.) пишет в 115 году н.э. в своих «Анналах» в книге, посвящённой правлению императора Нерона, следующее:
«Но вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощрённейшим казням тех… кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме… Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обречённых на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады».
Нерон родился уже после смерти Христа, в 37 году, а умер в 68-м. Указанные в отрывке из «Анналов» события относятся к 64 году, то есть спустя 3 десятилетия после смерти евангельского Мессии.
Римский историк Светоний родился около 70 года нашей эры, а умер, предположительно, в 120-х. В книге «Жизнь двенадцати цезарей» (около 120 года н. э.) он оставил коротенькое упоминание об некоем Хресте (лат. – Chresto), которое на латыни пишется так:
“Iudaeos impulsore Chresto assidue tumultuantis Roma expulit”.
На русский это можно перевести примерно следующим образом:
«Иудеев, которых постоянно баламутил Хрестос, он [император Клавдий] изгнал из Рима».
Описанное Светонием событие чаще всего датируют 49 годом. Однако в силу краткости эта информация носит крайне неопределённый характер. Вызывает у историков сомнение и имя Chresto, которое на латыни имело значения «хороший, добрый, счастливый, порядочный, кроткий, полезный», вместо евангельского Christos (лат. – «Помазанник»).
У знаменитых римских историков первой половины первого века новой эры, – Сенеки (воспитателя Нерона), Плиния Старшего, Тита Ливия – о Христе нет ни слова. Это настораживает, но имеет своё логическое объяснение. Иудея была отдалённой провинцией Рима, по большому счёту, глухоманью, из которой вести приходили в стольный град с большим опозданием, если вообще приходили.
Плюс нельзя не принимать во внимание тот неоспоримый факт, что далеко не все сочинения древних авторов, в том числе историков, дожили до наших дней. У кого-то сохранилось около половины научных трудов, у кого-то четверть, у кого-то вообще ничего не сохранилось, как, например, у Сократа, об учении которого мы судим по трудам его учеников.
Наконец, необходимо помнить, что количество странствующих проповедников, претендующих на божественные, пророческие или мессианские лавры, в то смутное время было достаточно велико. Всерьёз принимать их всех во внимание не было ни малейшего смысла. Это всё равно, что считать Мессией уже подзабытого Григория Грабового, обещавшего в своё время за деньги воскресить погибших детей Беслана. Всего-то за 39 тысяч рублей за каждого…
Ссылки на историчность Христа есть и в еврейском Талмуде, но этот неподъёмный еврейский труд создавался ещё позднее, начиная с III века нашей эры. В нём, в пику христианам, сделавшим из Иисуса Мессию и Бога-Сына, он описывается как сын «нищей пряхи» Марии и беглого римского солдата по имени Пантера. Согласно Талмуду, Иисус долгое время учился магии в Египте, затем, вернувшись в Иудею, объявил себя Богом, за что был побит камнями и повешен. Оставим на совести авторов Талмуда эти утверждения, явно состряпанные для того, чтобы опорочить всеми правдами и неправдами христианского Мессию. Но сам факт его существования как исторической личности они подтверждают.
Вопросам историчности Христа как личности было посвящено немало серьёзных исследований и в последующее время. Эпоха Просвещения внесла немалую смуту в стройный хор апологетов и ортодоксов.
Начало было положено немецким филологом и историком Германом Реймарусом в XVIII веке. В своём критическом, рациональном прочтении Нового Завета он считал Христа обычным религиозным вождём, добивающимся политических целей. Христос якобы надеялся на восстание, но его цель политического освобождения Израиля не была достигнута. Ученики же его превратили реальную политическую борьбу в идею религиозного, духовного спасения.
Реймарус умер в 1768 году, и в этом же году родился Фридрих Шлейермахер. Если Реймарус побоялся из-за возможности гонений опубликовать свои критические исследования при жизни, то Шлейермахер стал первым университетским профессором, который открыто читал неортодоксальные лекции об Иисусе, лекции, далёкие от канона. Христос в его понимании – вовсе не Богочеловек, как его впервые окрестил христианский богослов и философ Ориген. Христос – это человек, но человек особенный, который способен к единству с бесконечным, Божественным началом, который может постигать «чувство вселенского единства» или «чувство зависимости от бесконечного». С точки зрения Шлейермахера, «Религия есть чувство и вкус к бесконечному»1, а целью и характером религиозной жизни является «бессмертие, которое мы имеем уже в этой временной жизни, т. е. среди конечного сливаться с бесконечным и быть вечным в каждое мгновенье – в этом бессмертие религии»2 .
Запомним это: БЕСКОНЕЧНОЕ ставится во главу угла религии и бессмертия!
В XIX веке немецкий (опять немецкий!) философ, историк и богослов Дэвид Штраус, большой поклонник философии Гегеля и пантеист по убеждениям, написал книгу «Жизнь Иисуса» (1835 год). Опубликование книги стоило этому молодому (27 лет) человеку место преподавателя в университете, которое ему пришлось поменять на должность учителя младших классов в лицее. В своей книге автор рассматривал Христа как обычную историческую личность, которую его последователи превратили в мифологическое божество. Штраус был основоположником мифологической школы христианства, сторонником отделения мифа, легенды, выдумки от фактов истории. Он искал (и небезуспешно) параллели христианской мифологии в мифологии иных народов. В начале следующего, ХХ века Карл Юнг утверждал схожую мысль через идею коллективного бессознательного. Миф в своей основе един и коренится глубоко в психике человека.
В 1863 году была опубликована книга французского историка и востоковеда Эрнеста Ренана под одноимённым с книгой Штрауса названием «Жизнь Иисуса». (Любопытно отметить, что первое философское произведение Гегеля также называлось «Жизнь Иисуса».) В ней Иешуа (он же – Йешуа, Йегошуа – обычное, весьма распространённое еврейское имя) – просто обычный странствующий проповедник, рождённый не от Святого Духа, а от Иосифа, мужа Марии. Его ученики напридумывали чудес, которые на самом деле существовали только в их воображении. Включая самое главное чудо христианства – чудо воскресения. А реальная жизнь Иешуа (по-русски – Иисус) напоминала жизнь любого смертного человека, посвятившего себя служению сверхидее. Такой сверхидеей для Иешуа стала после его встречи с Иоанном Крестителем идея Царства Божьего, которое он призван воплотить на земле. Жизнь Иешуа разделилась на два периода. Проповедник нравственности стал социальным революционером, а сам себя стал рассматривать как Мессию, призванного отменить закон Моисея. Таким оригинальным образом революционные идеи своего бушующего века Ренан «наложил» на христианскую историю.
В одно время со Штраусом и Ренаном жил и творил немец Бруно Бауэр. Вслед за Штраусом он полностью опроверг какую-либо историческую ценность Евангелия от Иоанна, считая его христианской интерпретацией иудейского философа Филона Александрийского. Этот философ родом из еврейской диаспоры в Египте объединил иудаизм с эллинской философией, что нашло выражение в учении о Логосе как посреднике между Богом и людьми. А Евангелие от Иоанна, известное также как «духовное евангелие», начинается с широко известной фразы:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Кардинально отличная от общепринятой точка зрения Бауэра состояла в том, что христианство – продукт развития не иудаизма, а греко-римской философии и гностицизма, прежде всего, философии Филона Александрийского и знаменитого учителя Нерона Сенеки. И действительно – в посланиях апостолов очень много общего с философскими сочинениями стоика Сенеки. Это факт. Не зря Фридрих Энгельс, который довольно успешно подвизался на ниве изучения истории раннего христианства, называл Филона Александрийского «отцом» христианства, а Сенеку – «дядей».
И Штраус, и Бауэр принадлежали к так называемым «младогегельянцам» – левому крылу «птенцов гнезда Гегеля». Они были воинствующими атеистами и сторонниками республики. (Правое крыло, «старые» гегельянцы, наоборот, трактовали диалектику Гегеля в духе протестантской догматики, отождествляли Абсолютную идею с Господом Богом, а знаменитую гегелевскую триаду – со Святой Троицей.)
Однако, в отличие от Штрауса, Бауэр считал евангелия не результатом стихийного мифотворчества, а сознательной фикцией церковников. Он отрицал какую бы то ни было историчность Христа, полагая, что все его жизнеописания – просто выдумка, миф, легенда, придуманная анонимными евангелистами. Евангельские мифы придумывали сами авторы евангелий, считал Бауэр. Христос – это очередной миф об умирающем и воскресающем боге, родившемся по древнему обычаю 25 декабря, в день зимнего солнцестояния.
Бауэр и его единомышленники относятся к «мифологической» школе христианства. Эта мифологическая школа находится в явном меньшинстве. Даже такой всемирно известный материалист и атеист, как Фридрих Энгельс, яростно критиковал Бауэра за его попытку свести всё христианское учение к легендам, мифам и вымышленным персонажам.
Пиком мифологической школы послужили труды немецкого историка Артура Древса, в частности, его книга «Миф о Христе» (1909 год). Согласно его исследованиям, первичными в христианской религиозной мифологии являются широко распространённые мифы об умирающем и воскресающим боге плодородия, которые впоследствии были очеловечены в виде евангельских рассказов об Иисусе Христе. С немецкой скрупулёзностью он проанализировал послания Павла и пришёл к выводу, что фигурирующий в них Христос в корне отличен от евангельского Христа. Это не историческая личность, а некий абстрактный фетиш без рода и племени. В апологетике евангелий он же увидел явный социальный заказ церкви.
Вспомним вопрос о первом Евангелии: от Матфея или от Марка? Историки и православные богословы сходятся на том, что именно от Марка. Однако католическая церковь утверждает, что от Матфея. С этого же евангелия и начинается Новый Завет. Почему такое большое расхождение не только между наукой и церковью, но и между католиками и православными?
Очень просто. По преданию, сам Спаситель окрестил Петром рыбака Симона, брата Андрея Первозванного:
«Ты – Симон, сын Ионин; ты наречёшься Кифа, или Пётр (камень)» (Ин. 1:36–42).
Пётр в переводе с греческого означает «камень». И это имя стало не просто именем, а фундаментом новой церкви. Потому что именно в Евангелии от Матфея есть ссылка, что апостол Пётр будет первым камнем будущей церкви:
«Ты – Пётр (камень) и на сём камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф. 16:18–19).
Вывод, который делают из этого напутствия католические теологи, напрашивается сам собой – Христос якобы в самом первом евангелии благословил именно католическую церковь, и она призвана господствовать над другими церквями. Ведь сердцем Ватикана – резиденции римско-католической церкви – является, как известно, величественный собор святого Петра, воздвигнутый, согласно преданию, над могилой принявшего мученическую смерть в цирке Нерона апостола.
Есть напутствие Христа, есть церковь-здание, есть церковь-институт, и то и другое находится в Риме. Слова Богочеловека облекаются плотью и сакрализуют церковную власть Рима. А власть в свою очередь провозглашает Евангелие от Матфея первым по происхождению и значению. Так миф и социальный заказ становятся могучей политической и религиозной силой.
А было бы интересно понять истинные смыслы учения Мессии, очищенные от всех и всяческих искажений, включая миф и социальный заказ. Ведь благая весть о чудесном Воскресении Сына Человеческого и его обещании воскресить своих последователей полностью изменила мир античности, приведя к зарождению и распространению христианской церкви и Западной, христианской цивилизации.
Именно поиском этих чистых, истинных смыслов мы и займёмся, начиная с надежд и чаяний раннего христианства, которые были совсем не похожи на сформировавшийся впоследствии канон веры.
Глава 3. Раннее христианство в ожидании Царствия Божьего
Кем бы ни был евангельский Иешуа из Назарета, он оставил миру своё Учение, хотя никаких книг, написанных собственной рукой Иешуа или под его диктовку, не было. Это означает, что первичной информации, реального слова проповеди евангельского Иисуса, если таковой был, не сохранилось.
Информация, которая содержится в евангелиях и других новозаветных книгах и считается священной, на самом деле явно вторична и содержит все присущие вторичной информации искажения смысла по принципу «испорченного телефона». Это значит, что к ней надо относиться очень и очень критически. Это значит, что с неё надо снимать многослойную шелуху искажений первоначального смысла, учитывать историческую, культурную, религиозную и философскую традицию, из которой она выросла, принимать в расчёт стереотипы мышления, надежды и чаяния той эпохи, отбрасывать в сторону «идолы рода, пещеры, базарной площади и театра», о которых говорил Френсис Бэкон.
То есть любое полученное знание в виде слов необходимо рассматривать не как абсолютную истину, на чём упорно настаивает церковь, а как продукт определённого места, времени, культуры, психологии, родового и индивидуального восприятия и осознания первичной информации, преломлённой апостолами и «отцами церкви» через призму собственного мозга и сознания, через личный интерес и социальный запрос.
Именно такой исторический, культурный, психологический подход утверждает наука в лице доктора исторических наук Ирины Сергеевны Свенцицкой, написавшая в далёкие, как каменный век, 80-е блестящую книгу «Раннее христианство: страницы истории»:
«В зависимости от этнической и социальной среды, от круга источников, которыми располагали составители христианской литературы, от степени влияния нехристианского мировоззрения и, наконец, от духовных потребностей самих верующих создавались различные произведения с различной трактовкой вероучительных и этических вопросов» 3 .
После гибели Иешуа его ученики, ставшие впоследствии апостолами, пошли со словом проповеди в народ. Предание о Воскресении «первенца из мёртвых», слово Учителя о Любви, милосердии и всепрощении, о втором пришествии и обетованном Царствии Божьем, о воскресении верующих и воздаянии за добро и зло сначала породили экклесии (собрания) первых иудео-христиан, затем проникло за границы Палестины, потом распространилось по обширной Римской империи, а в конечном итоге стало достоянием всего человечества. Так силён был эффект Воскресения к вечной жизни Спасителя. Крохотная секта, одна из многих в то время, не только выжила, но и превратилась в одну из трёх важнейших мировых религий. Около 2,5 миллиардов человек во всём мире, или треть населения всего земного шара, в 2015 году считали себя верующими христианами.
Однако первые 3 столетия для раннего христианства были тяжёлыми и мучительными годами ожидания скорого прихода Спасителя, гонений и мученичества. Мученик на греческом языке, на котором впервые был написан Новый Завет, звучит как «мартюс». Однако основной смысл греческого слова «мартюс» – «свидетель». И только вторичный аспект этого слова означает «мученик». Первые христианские мученики были не жертвами, а свидетелями победы Вечной Жизни над смертью. Их свидетельство утверждало, что царству смерти пришёл конец. Пришёл, благодаря крестной смерти Спасителя и Искупителя.
Раннее христианство было исполнено чаяний о скором втором пришествии Спасителя и установлении Царствия Божия на земле. Не потустороннего Царствия Небесного, куда нетленная душа устремляется после смерти тела, а именно Царствия Божьего на земле. Именно об этом тысячелетнем Царствии Божьем, «скинии Бога с человеками», сущем в скором будущем, страстно повествует книга Откровения Иоанна Богослова:
«И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.
И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21:3–4).
Именно эта вера в скорое Царствие Божие заставляла в первые века многих вновь обращённых христиан раздавать свои богатства беднякам и отрекаться от мира зла, насилия, несправедливости:
«И всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную. Многие же первые будут последними и последние – первыми» (Мф. 19:29–30).
Христианство возникло именно как эсхатологическое учение, учение о близком конце света, учение о суде праведном над миром, погрязшем во лжи, насилии и разврате, учение, которое готовит верующего к переходу на новый уровень космического бытия. Веровать во Христа – значит верить в близкое Царствие Божие на земле. Так думали первые христиане.
Вера в Царствие Небесное, канонизированная христианской церковью, возникла позже, когда церковь из движения отверженных париев общества начала превращаться в государственную религию, служащую Кесарю – «Помазаннику Божьему». Первые христиане не то что не поклонялись Кесарю, то есть римскому императору, но мужественно шли на смерть, отвергая это обязательное лицемерное и требование раболепного поклонения императору как богу. Их Богом был не могущественный император могущественной империи, а простой сын плотника, распятый на кресте и на третий день воскресший.
В первые столетия нашей эры новой вере пришлось бороться с ортодоксальными иудеями, которые ждали совсем другого Машиаха (Мессию) и предпочитали соблюдать закон Моисеев.
Бороться пришлось с иудео-христианами, которые соблюдали иудейский закон, поклонялись Храму, а Христа чтили как простого смертного человека, сына Иосифа и Марии, на которого при крещении снизошёл Святой Дух. Согласно евангелиям иудео-христиан, о своей миссии Христос узнаёт от Святого Духа лишь при крещении, а не знает о ней с самого рождения, как считается в канонической версии. Их Христос – мудрец и пророк, но не Богочеловек.
Они не верили в непорочное зачатие от Святого Духа, так как сам Святой Дух («Руах») на арамейском – женского рода. А арамейский язык – это не только разговорный язык Палестины того времени, но и язык самого Христа и язык первых христиан, которые со временем перешли на греческий.
Руах – Святой Дух – не мужское, а женское начало, от которого женщина не может зачать по определению. А вот в греческом, на котором написаны евангелия, Святой Дух – уже не женского, а среднего рода. (А в русском – и вовсе мужского.) То, что для обитателей Палестины, говоривших на арамейском, являлось явной несуразицей, для язычников, говоривших на греческом, который являлся в то время языком межнационального общения, казалось вполне логичным.
Среди иудео-христиан выделялись секты назареев и эбионитов. Первоначально назареями назывались самые первые члены секты, которых крестил в реке Иордан сам Иоанн Креститель. Название «назарей» (или «назорей») произошло от города Назарет, где, по преданию, родился сам евангельский Иисус или булгаковский Иешуа Га-Ноцри – «ха-ноцри», то есть «житель города Нацрат»). Назареи сочетали веру в непорочное зачатие Иисуса, его распятие, воскресение и вознесение с необходимостью соблюдения Закона Моисеева. Впоследствии ортодоксальные иудеи стали называть христианство «назарейской ересью».
Верования членов секты по названию «эбиониты» («нищенствующие») очень напоминает веру ессеев, которые также порой именовали себя «нищие». Они соблюдали закон Моисеев, совершали обрезание, праздновали шаббат (субботу), но в отличие от ессеев верили, что Мессия уже пришёл в мир. Резко делившие мир на добро и зло подобно почитателям Заратуштры и членам кумранской общины, они считали Иисуса пророком добра, а апостола Павла, выступавшего против иудейской религиозной традиции, они считали пророком дьявола. Они категорически настаивали на отречении от мира и на отказе от богатства. Они, вслед за Иоанном Богословом, получившим Откровение, готовились встретить второе пришествие Христа и установление Царства Божия на земле.
«Но, – как пишет Ирина Сергеевна Свенцицкая в книге «Раннее христианство», – подобные настроения и верования не могли быть господствующими среди широких масс населения римской державы сколь-нибудь длительное время. Фанатическое ожидание скорого конца света, по мере того как этот конец отодвигался в неопределённое будущее, ослабевало; да и само представление о чудесном изобилии в царстве божием было слишком сказочным и наивным. Не принимая окружающего их общества, они в то же время не могли ни изменить его, ни представить себе конкретно какое-либо другое. В этих условиях в христианском учении всё большее место занимают поиски духовного очищения, вера в награду на небесах».
Так постепенно, шаг за шагом изначальная вера в Царствие Божие на земле стала трансформироваться в веру в Царствие Небесное, которое человек обретает не при жизни, а после смерти, не на земле, а на небесах, не в связи с грядущим вторым приходом Спасителя, а в связи с уже состоявшимся приходом в мир Богочеловека, взявшего на себя все грехи мира и распятого на кресте.
То есть изначально сама вера является понятием подвижным, пластичным. Она следует за общественным сознанием до тех пор, пока не костенеет в догме и ритуале. А вместе с ней костенеют и все искажения смысла первоначальной проповеди. Зато общественное сознание не стоит на месте, и со временем между догматическим каноном и подвижным общественным сознанием неизбежно назревает конфликт. Конфликт между наукой и религией, разумом и верой, свободомыслием и косностью мышления.