Книга Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - читать онлайн бесплатно, автор Никита Василенко. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона
Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Нет! – Аттик надел на лицо маску испуга, точь-в-точь как в греческом театре в Константинополе, куда любил захаживать тесть Германика. Только там маска была из глины, а здесь, очень похожая, но не искусственная.

Увидев, что произвел впечатление, лицедей кивнул и поспешно начал пересказ своего разговора с лучником Калебом. Тот, понимая, что речь идет о нем, застыл неподвижной черной скалой, только белки глаз поблескивали.

– Наш Калеб, оказывается, из мероитов, – произнес Аттик. – Не думаю, трибун, что при всем твоем опыте, жизненных странствиях и боевых победах ты что-нибудь знаешь о державе Мероэ.

Константин Германик задумался, потом покачал головой:

– Служил в Африке, но слышу впервые.

– Я, признаться, слышал о тени этого великого царства, когда был в Египте, – продолжил Аттик. – В столицу нашу труппу не пустили завистники-конкуренты, но мы собрали благодарные аплодисменты в провинции. Трибун, везде в Империи нужна греческая речь, везде ее понимают, и страдания Елены Прекрасной, которую, согласно драматургу Еврипиду, спрятали олимпийские боги от превратностей войны именно в Египте, были близки сердцам местных зрителей.

Константин Германик мигом вспомнил рыжие кудри своей юной красавицы жены, дразнящую родинку и белые зубки, но, придя в себя, спросил недоуменно:

– Я чего-то не понимаю, грек? Кто и куда спрятал Елену Троянскую? И из-за кого дрались тогда отважные воины под стенами Трои?

– Бессмертные боги спрятали ее в Египте. А на стенах Трои была только тень Елены Прекрасной, – кротко объяснил Эллий Аттик, опасаясь тяжелой руки офицера. – Я – не виноват. Историю об этом поведал Еврипид много столетий назад. Я все это рассказываю к тому, что с этой слезной драмой наша трупа добралась до окраин Египта, и там я впервые услышал историю о государстве дезертиров.

– Дезертир?! – отбросив в сторону занавеску, в закуток вступил фракиец. Отдал честь командиру, хлопнул по плечу Калеба:

– Смена караула, иди спать. Командир, позвольте обратиться: где дезертир?

В армии Валента, как и в армии Юлиана Отступника, впрочем, как и в любой другой, если она действительно армия, дезертиров ненавидят, карают быстро и зло. Неудивительно, что серпоносец Тирас мгновенно насторожился, оглядываясь и сжимая древко смертоносного оружия.

– Вольно, солдат, – успокоил ветерана трибун. – Ты не поверишь, но наш грек повествует сейчас о целом государстве дезертиров.

– Государстве дезертиров?! – переспросил ошеломленный солдат Империи. В его голове это просто не укладывалось. – А как такое возможно?

– Сейчас грек расскажет, – кивнул Германик.

– Командир, можно я послушаю? – хрипло выдавил из себя Тирас. – Впервые узнать такое за сорок лет!

Фракиец был настолько потрясен, что забыл, что сам только что заступил в караул и теперь просто обязан стать свидетелем происходящего. Неслыханное дело для серпоносца!

Впрочем, сам Константин Германик был потрясен не меньше. «Государство дезертиров!» Однако при чем здесь Калеб?

– Переведи ему приказ остаться. Поспит потом, – велел Аттику трибун.

Эллий что-то бросил Калебу, тот кивнул со своим вечным «кхе-кхе».

– Я совсем не уверен, командир, что полностью понял сказанное нашим стрелком – так начал свой рассказ Аттик. – Часть нашей беседы шла на греческом языке, который я, естественно, знаю, как полагается классическому актеру: в совершенстве и с блеском. Но, увы, наш друг не вполне понимает язык Софокла и Перикла. В то же время стрелок из теперь ведомой нам страны изъяснялся на странном наречии, смеси староегипетского и какого-то местного говора, которое, я полагаю, и есть языком загадочной и неведомой нам доселе страны Мероэ. Мне, как человеку бывалому и образованному, пришлось приложить немало усилий дабы…

– Море – рядом! – предупредил трибун, и многословный лицедей поспешил перейти к главной теме:

– Судя по всему, боец, по имени Калеб, то ли попал в плен, то ли бы продан родителями в рабство в военную школу, которая готовила в этой самой Мероэ телохранителей для царицы со странным именем Аманитерагиде.

Услышав знакомое слово, Калеб с удовлетворением замотал головой и попытался поправить Аттика, произнеся то же имя, но нараспев: «А-ма-ни-ра-ги-да-а-а-а!»

– Почти угадал, – сказал довольный грек, – но даже для меня, который не только декламировал, но и в хоре пел (хористы часто напивались, и следовало их заменять), загадкой было правильное произношение имени царицы. Теперь понятно, что даже в варварском имени, впрочем, как и в варварской женщине, есть неотразимая прелесть. Недаром великий Еврипид рассказал о том, как аргонавт Ясон влюбился в варварку Медею. Впрочем, для аргонавта это плохо закончилось. Как и история нашего Калеба, который, судя по всему, боготворил свою царицу, с малолетства готовясь служить в ее личной страже.

– Командир, позволь прервать этого болтуна! – негодующе обратился фракиец Тирас к Константину Германику.

Получив немедленное согласие, Тирас решительно спросил Эллия Аттика, стараясь не смотреть в сторону Калеба, но взяв наизготовку серп:

– Ты, беззубый афинский паскудник! Прямо можешь сказать: эфиоп – дезертир?

– Да нет же! – с возмущением вскричал Элллий Аттик. – Изволь дослушать драму до конца, нетерпеливый зритель! Но так и быть, я открою тебе секрет финала. Никакой Калеб не дезертир! Я же ясно сказал: он служил царице в стране, которою прозвали «страной дезертиров». Но разве его вина, что он даже родителей своих не помнит, а уж тем более не знает, из какого он сам племени! Но уж наверняка не из этой страны, иначе зачем его было готовить в личную гвардию?

И Константин Германик, и фракиец Тирас, немного подумав, почти слаженно кивнули. В самой Империи солдат не ромеев было очень много. А в комитатских пограничных районах практически все бойцы разговаривали на разных наречиях Ойкумены. В гвардии императора служили батавы, служили аланы, они же сарматы, а сам начальник гвардии Иосаф хоть и считал себя уроженцем Константинополя, но родители его были из германского племени тайфалов. Однако никому не приходило в голову ставить Иосафу это в вину.

Вполне естественно, что здравая идея вербовки гвардии из чужестранцев пришла в голову и царице далекой страны с певучим именем.

– А страну эту прозвали «страной дезертиров» очень давно, задолго до рождения Спасителя нашего, за много сотен лет, – продолжал Аттик. – Случилось это тогда, когда войско египетского фараона Псамметиха, сына Нехо, в котором, кстати, служили и греки, мои сородичи, отправилось в поход на завоевание новых территорий. Фараон в этом походе умер. Что прикажете делать солдатам? Мои сородичи вернулись домой, а часть египтян по каким-то причинам вдруг решила отколоться от основной армии и отправилась вдоль течения Нила на поиски новой родины. Нашли они ее в междуречье, где сходится Белый и Голубой Нил и река Атбар. Местность благодатная, урожай собирают два раза в год. Рыбы бывает так много, что весло в ней буквально стоит; а бесчисленные стада носорогов обеспечивают ретивого охотника крепчайшей шкурой для щитов и ценными рогами – сырьем для умелых ремесленников. Так было основано государство Мероэ. Частью – египетское, частью – варварское. Посудите сами: Калеб рассказывал, что в столице рядом стояли храмы египетского бога Ра, храм Льва, которому поклонялись как божеству, и храм гигантского Слона. Тоже божества, надо полагать.

– Кого?! – возмущенно спросил фракиец Тирас, который рубил боевым слонам хоботы и имел все причины недолюбливать это дикое животное.

– Слонов, – не обращая внимания на гнев Тираса, – пояснил Эллий Аттик, – у них своих не было. Но, что самое интересное, судя по рассказам нашего лучника, их привозили из какой-то далекой страны, где змеи росли на деревьях. Нетрудно догадаться, что речь шла об Индии, просто Калеб, который там никогда не был, решил, что лианы, обвивавшие громадные деревья, и есть змеи.

– Уважаемый и великолепный трибун, – внезапно обратился Эллий Аттик к Константину Германику. – Если ты сейчас отдашь строгий приказ нашему могучему Тирасу не размахивать своим смертоносным серпом, то я приготовил изрядный сюрприз. Deus ex machĭna.

– Бог из машины, – кивнул Константин Германик, который вынужден был время от времени сопровождать тестя в греческие театры в Византии. Обычно под этим термином понималось неожиданное появление на сцене (в клубах дыма и под гром медных тарелок) чего-то уж совершенно неожиданного: то ли Зевса, то ли готов.

– Тирас, – обратился командир к своему солдату. – Сейчас поубавь свой пыл, произойдет нечто странное.

Тирас, который в театр не ходил, предпочитая хороший кабак, ничего не понял, но кивнул головой в знак того, что приказ услышал.

Эллий Аттик, выдержав паузу, начал что-то втолковывать Калебу, похоже, убеждая в чем-то. Тот явно не соглашался. Грек очень артистично развел руками, демонстрируя, что он бессилен уговорить этого черного исполина.

И вдруг Калеб почти пропел. Или – проревел?!: «А-ма-ни-ра-ги-да-а-а-а!»

Лучник, развернувшись, быстро подошел к банке ближайшего гребца. Бесцеремонно столкнув спящего, нагнулся, извлек из-под сиденья свой солдатский мешок и снова вернулся к компании. Запустив руку в мешок, эфиоп достал из него большой бронзовый кубок с железными ручками, на котором отчетливо проступило искусно вырезанное изображение слона. В глаза животного были вставлены два зеленых изумруда, светившихся холодным светом, высокий лоб инкрустирован серебром, а на поднятом хоботе виднелись… кольца конической формы! Точь-в-точь как на большом пальце Калеба! По всему было видно, что изделие не только очень ценное, но дорогое лучнику как воспоминание.

– Вот это – вещь! – Константин Германик осторожно провел рукой по кубку. – Откуда оно у тебя?

Калеб понял вопрос и что-то взволнованно объяснил Аттику.

– Несколько лет назад, – склонив голову, грек выслушал стрелка и начал переводить: – Местная царица направила к нашему величайшему императору Валенту посольство с предложением заключить союз. Насколько я понял, убоявшись нападения армии царя Эзаны из соседнего, гораздо более мощного Аксума.

– Ну, про Аксум, я, положим, слышал, – кивнул трибун. – Все-таки в Карфагене служить довелось.

– В качестве даров в посольстве оказался и наш Калеб, лучший стрелок Мероэ, а также громадный слон, как воистину большой символ той страны. Но все оказалось проще и трагичнее, как в пьесах Софокла. Не успело посольство достигнуть Константинополя, Эзана взял приступом Мероэ, все погибли.

– А слон?! – в возбуждении вскричал фракиец Тирас.

– Сдох по дороге, – меланхолично ответил Эллий Аттик.

– Наверное, оно и к лучшему, – подвел итог Константин Германик. – Зная «любовь» нашего государя к слонам, я думаю, что ничем хорошим посольство бы не кончилось.

Глава VII

Таможенный досмотр


На пятый день каботажного плавания по Греческому морю картинки за бортом начали постепенно меняться. Море из ласкового, лазурного, по-византийски теплого стало темно-синим, холодным, непонятным. Греческим, одним словом. А вдоль берега и до горизонта тянулись темно-каштановые черноземы, на которых кое-где зоркий глаз трибуна примечал серых волов и согбенные фигурки то ли крестьян, то ли рабов, склонившихся в вечном поклоне над нивой.

С тринадцати лет, взявший в руки учебный старомодный римский меч гладиус, в семнадцать сменивший его на еще более тяжелую и длинную германскую спату, Константин Германик не знал, да и не стремился узнать, чем занимаются хлебопашцы. К чему? Кто на что рожден… И для чего…

– Посмотри, трибун. – По мере приближения к Ольвии навклир Аммоний старался все больше угодить знатному пассажиру, совершенно очевидно рассчитывая на дальнейшее расположение. Заглянув за плечо офицера и убедившись, что злой пес спит, он осмелился подойти к Германику и указал на берег: – Посмотри, видишь, виноградники?

– Что с того? – не понял трибун, насмотревшийся на эти виноградники вдоволь в границах Империи.

– Дело в том, – поспешил объяснить Аммоний, – что мой отец сюда плавал, и отец отца плавал в Ольвию. При них виноградников не было! Они появились десяток лет назад, когда уже я был опытным навклиром. Понимаешь, великолепный офицер?

– Признаться, нет, – сознался Константин Германик, – может, местные только сейчас додумались виноград выращивать?

Аммоний повел длинным носом.

– Нет, трибун. Я заметил, что климат меняется. Зимы были длинны и холодны, сейчас – все короче, лето – жарче. Среди местных жителей много потомков греческих колонистов, они свою выгоду сразу почувствовали, вот и появились в предместьях Ольвии первые виноградники.

– Это имеет отношение к нашей экспедиции? – рассеянно спросил Германик, которого проблемы выращивания винограда в по-прежнему холодном, по его мнению, климате интересовали в последнюю очередь.

– Как знать, как знать. Все один легендарный бог Ра знает, – загадочно проронил египтянин.

– Слушай, капитан! – Как всякий солдат, Константин Германик ценил прежде всего определенность и ясность. Ведь правильно отданный и соответственно, верно истолкованный приказ спасает жизнь. Если взялся за дротик, то не дрочи, а мечи! – Выкладывай, что ты хотел сказать на самом деле!

Навклир вдруг резко обернулся, чтобы убедиться, не подслушивают ли его, и зябко поежился.

– На краю Ойкумены было холодно, очень холодно. Потом стало еще холоднее. Далеко от Меотийского болота, в сторону Ледовитого океана, за сотни, а то и тысячи дней пути отсюда, на землях, на которых большую часть года лежат сплошные снега и где растут только чахлые сосны, а крестьянская кирка, всаженная в землю на ладонь, ломается о лед, невыносимая даже для тех краев стужа заставила подняться и пойти в теплые края дикий народ, который называет себя хунна. Или – гунны на греческом. Еще рассказывают, что этот подвижный и неукротимый народ превосходит своей дикостью всякую меру и, воспламененный дикой жаждой грабежа, продвигаясь вперед, грабя и убивая, уже до земли аланов.

– Ага, – наконец дошло до Германика, и он по-мальчишески сморщил лоб, пытаясь осознать услышанное. – Ты хочешь сказать, что какое-то очередное варварское племя, одержимое жаждой убийств, достигло аланских пределов и вполне может атаковать Готское королевство?

– Это не простое племя, – в ужасе горячо зашептал египтянин. – Говорят, что гунны родились от ведьм, которых готы изгнали из своих родов. Кровь у гуннов черная, глаза раскосые, ноги кривые, их конные отряды несметны, они все время в движении, даже нужду справляют, не сходя с лошади.

– Послушать тебя, так это уже начало того Апокалипсиса, о чем нам втолковывает христианский священник в гарнизонной церкви, которого, надо тебе признаться, я почти не понимаю, до того мудрено он проповедует, – пренебрежительно молвил Константин Германик. – Но вот что я тебе скажу, египтянин. Когда в Персидском походе моя кавалерийская ала пошла в атаку на согдийцев, вооруженных железными булавами, в ней было три сотни всадников. Назад вернулось не более сотни бойцов. Все – аланы на службе римского императора. Ты всерьез считаешь, что аланские племена, или сарматы, как их тут называют, не сумеют загнать обратно в холодные земли ублюдков, рожденных от вшивых безумных потаскух?

Навклир, посмотрев на трибуна испуганно, поклонился и ушел на нос корабля.


Корбита подходила к обширному устью Гипаниса. Даже не очень впечатлительный Константин Германик был поражен масштабами воистину вселенских вод. Цвет воды, даже ее запах изменились. Трибун, который в свое время сильно страдал от жажды в проклятом Персидском походе, с наслаждением вдохнул сладкий запах пресной воды, которую Гипанис щедро изливал в соленое море.

По команде капитана судно подошло ближе к берегу. Уже явственно виднелись аккуратные белые строения, напоминавшие загородные виллы богатых константинопольцев, но, кажется, выглядевшие несколько старомодно.

Корабль вошел в широкое устье реки, и скоро перед глазами путешественников предстала Ольвия, один из центров королевства готов.

Трибун отметил для себя высокие, явно недавно отстроенные крепостные стены, правильные с точки зрения фортификации караульные башни, расположенные даже ближе положенного по уставу полета стрелы.

С одной стороны Ольвию омывала река, а поскольку сам город стоял на гигантской террасе-возвышенности, то лучшей защиты нельзя было и представить. Впрочем, кажется, с другой стороны готы успели выкопать глубокий ров, и Германик подумал, что неплохо бы сходить туда на рекогносцировку. У моря никакого рва не было, но башни здесь были повыше, помощнее. Не такие, конечно, как в Константинополе, но все же.

Трибун, как опытный солдат, во всем привыкший к порядку, с удовлетворением обнаружил издалека маленькие фигурки караульных на стенах. Даже разглядел рисунки на бьющихся на ветру готских знаменах, закрепленных на дозорных башнях: изображение волка на одном знамени и свастики, символизировавшей момент встречи жизни и смерти на другом.

В самом порту, который располагался ниже крепостных стен, римский офицер рассмотрел несколько одноэтажных и двухэтажных зданий и длинные, уходившие в море пирсы. Отдельно находились ряды деревянных навесов, явно предназначавшихся для временного хранения грузов. Из порта к крепостным воротам (уж если быть совершенно откровенным, то ничуть не уступавшим знаменитым Золотым воротам в Константинополе), поднималась широкая дорога, по которой в обе стороны непрерывным потоком двигались громадные, забитые грузом телеги, запряженные здоровенными волами.

Со стороны порта показалась большая шестивесельная морская лодка. Офицер таможенной стражи выглядел озабоченным, неприступным. Длинные белые волосы до плеч по готскому обычаю были аккуратно расчесаны и покрыты войлочной шапочкой, но в любой момент гот был готов надеть кавалерийский шлем, его он держал в левой руке. Короткая добротная стальная кольчуга была опоясана широким кожаным поясом со спатой на перевязи. Правая рука офицера стражи лежала на рукояти меча. Он отдал короткие команды на готском языке двум солдатам из таможенной охраны, поднявшимся с ним на корбиту. Те приступили к досмотру груза. Бросив быстрый взгляд на капитана-египтянина, офицер с интересом воззрился на молосского дога. Затем перевел взгляд на Германика и уже по-гречески спросил:

– Твое чудовище?

– Мое! – с удовольствием признался Константин Германик. – Подарок от родни жены.

– Хотел бы я иметь такую родню, – пробормотал офицер, присев на корточки и с любопытством наблюдая за псом. – Сколько ему? Года два?

– Еще и года нет, – ответил Германик.

Гот только покачал головой: «Если уже сейчас такой вымахал, что с ним станет, когда в полную силу войдет!»

Затем он выпрямился, выбросив правую руку вверх в готском приветствии, и громко произнес:

– Хайль! Приветствую гражданина. Прошу оповестить о цели визита в королевство Германариха.

– Я – трибун Галльского легиона, Константин Германик, сейчас выступаю в роли вербовщика, – осторожно молвил Константин, подчеркнуто избегая воинского приветствия и тщательно придерживаясь легенды, сочиненной для него квестором Священного двора, в которой присутствовала изрядная доля правды, что делало ложь менее узнаваемой. – Евсеем, квестором Священного двора, мне поставлен приказ подняться с караваном наших купцов вверх по Гипанису, далее по Борисфену, миновав земли антов, достичь крепости под названием Самбатас. Там завербовать северных бойцов для гвардии императора и, если хватит средств, набрать конных сарматов в комитатский легион, обещанный мне в командование нашим храбрым императором Валентом.

В этот момент один из готских солдат подошел к своему офицеру и что-то зашептал тому на ухо, указывая на тщательно укрытый просмоленными кожами контрабандный груз в глубине корбиты.

Офицер таможенной стражи с иронией посмотрел на Константина Германика:

– Судя по всему, средств вам хватит еще на осадные башни.

Осмотр так же быстро закончился, как и начался. Готский офицер кивком позвал за собой египтянина Аммония:

– Нам с тобой предстоит оформить еще две корбиты из твоего каравана, – и обратился к Германику: – О тебе я должен доложить Наместнику, побудь пока на корабле. Вернусь до вечера, не сомневайся.

И, уже закинув ногу за борт, чтобы спуститься в шлюпку, внезапно подмигнул трибуну, указывая на пса:

– А что твоему грозному бойцу с берега прихватить? Медвежатины или сразу гуннского пленника?

Римский офицер понял гота правильно, подхватил шутку:

– Я его пока не балую. Думаю, благодарен будет и за свининку.

Глава VIII

Откровения готского офицера


Весенний день медленно, очень медленно, совсем не так, как в Константипополе (а уж тем более в Африке!), подходил к концу. Константину Германику надоело разглядывать башни Ольвии и уж тем более порядком наскучившее черно-синее Греческое море. «Какое-то здесь солнце другое. Неторопливое», – последнее, что подумал он, прежде чем погрузиться в сладкую дрему.

– Вставай, трибун! Идут по центру! – разбудил его оклик фракийца Тираса.

Офицер вскочил с уютного александрийского ковра, сориентировался в обстановке. Кругом темнота, только десяток робких звездочек в небе да огни на крепостных башнях. Он плеснул в лицо остатками пресной воды из заботливо подставленного греком Аттиком кувшина.

– Чего ты орешь, мы же не в поле, а перед нами не персы, – попенял Тирасу. – Кто идет?

– Плывет, я хотел сказать. – Фракиец Тирас указал в сторону порта.

Теперь уже и Константин Германик различил два огонька, которые быстро перемещались в открытом море. Скоро стало видно, что это – факелы на носу и корме большой лодки, подгоняемой слаженными ударами гребцов по направлению к их кораблю.

– Быстро! Парадный панцирь и шлем с красным гребнем! – скомандовал трибун Эллию Аттику. – На Цербера ошейник надень! Да не мешкай, театр начинается!

Первым через борт корбиты перевалился капитан Аммоний.

– Все нормально, – успел он прошелестеть на ухо трибуну, забыв даже о громадном псе. – Таможня «железо» приняла, уже и цену дают отменную.

Какую именно цену, Германик даже не поинтересовался. Не захотел, да и не успел бы. Почти сразу же за навклиром на борт судна, запросто вскарабкавшись по сброшенному канату, поднялся знакомый офицер-гот.

– Извини, трибун, – кивнул Германику. – Служба, сам понимаешь.

Уже при свете подставленного гребцами факела, рассмотрев римского офицера в полном боевом облачении, он одобрительно кивнул:

– Тебя во дворце ждут. Наместник.

– Я – готов, – скромно заявил Германик, польщенный тем, что местный офицер заценил его доспехи, стоившие целое состояние.

– Постой, погоди немного, мы о главном забыли! – Офицер таможенной стражи, перегнувшись через борт корбиты, что-то приказал гребцам в лодке. Почти сразу же потянул канат, и в руках у него оказался увесистый пакет, завернутый в холстину. – Я твоему псу свининки прихватил. Следует покормить бойца перед смотром!

Нет, определенно, чувство юмора у поданных короля Германариха… «имело место быть!», как наверняка бы в подобном случае образно выразился обожаемый трибуном Германиком солдатский император Флавий Юлий Валент.

Путешествие до порта оказалось недолгим, опытные гребцы свое дело знали, и скоро большая лодка, совершив виртуозный поворот, пристала бортом у длинного каменного пирса.

– Наш парадный вход, специально для особых гостей, – веско прокомментировал выход Константина Германика на широкий, выложенный из идеально подогнанных и тщательно отшлифованных валунов причал офицер таможенной стражи. – Говорят, еще ваши строили при Септимии Севере, легионеры из Первого Италийского.

– Откуда знаешь? – быстро спросил Константин Германик, с удовольствием постучав сапожком о твердую поверхность.

– Там надпись есть, в самом начале, в основании одного из камней. Сейчас не видно из-за прилива, но кто-то из ребят постарался: «Гней из Италийского посвятил всаднику Ресу».

– Две сотни лет назад! – восхитился трибун. – Легионы уходят, а память остается.

– Легионы не уходят, – веско возразил готский офицер. – Твое появление на этом причале тому доказательство. Кстати, коль ты уже тут. Объясни мне, готу, почему твой Гней поклонялся фракийскому богу, всаднику Ресу?

– А Митра его знает! – честно признался Германик.

– Митра? – с каким-то очень знакомым выражением переспросил готский офицер. – Что значит Митра? Ты разве в Спасителя нашего не веруешь?

На причал уже поднимались гребцы, свободные от вахты. Ярко разгорелись сразу несколько смоляных факелов. Сдерживая взбудораженного пса (готский офицер сам настоял, чтобы Германик взял Цербера), трибун замешкался, подыскивая правильный ответ. Теперь он вспомнил, что именно упоминание об азиатском солдатском боге Митре то ли позабавило, то ли насторожило его прекрасную супругу, чуть не омрачив минуты прощания.