Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей
Через три дня после праздника Свободы, 19 марта (1 апреля), состоялась грандиозная украинская манифестация (решение о ее проведении приняла Центральная Рада шестью днями ранее144). Она началась в 11 часов утра служением во Владимирском соборе панихиды по Тарасу Шевченко. День снова был теплый, солнечный; наступала весна. Вскоре вся площадь перед собором, Бибиковский бульвар, Галицкий базар, Гимназическая, Фундуклеевская и Владимирская улицы покрылись морем народа с желто-голубыми украинскими флагами. Оркестры играли «Ще не вмерла Україна». Манифестация двинулась от собора по Бибиковскому бульвару, Владимирской, Фундуклеевской, Крещатику к думе. Впереди колонны ехали на конях артисты украинского театра во главе с Николаем Садовским. На флагах у демонстрантов были надписи: «Хай живе на Україні федеративна республіка», «Вільна Україна», «Воля, рівність, братерство», слова украинского национального гимна.
В этой манифестации принял участие Михаил Грушевский. Его звали, естественно, еще на предыдущее шествие, 16 (29) марта, но он туда не пошел по прозаической причине: из-за отсутствия калош, которые сгорели в поезде… Чтобы не промочить ног и не простудиться, он не выходил никуда, кроме Центральной Рады, а на «Праздник свободы» отправил жену и дочку, которые наблюдали шествие с… кучи снега на Владимирской улице. Теперь же, тремя днями позже, «у мене з’явились і калоші, – вспоминал профессор. – В[олодимир] М[иколайович] Леонтович[14] привіз від Софії Ів[анівни] Симиренкової калоші покійного Василя Федоровича[15], що були мені по мірі, так що я міг марширувати куди хоч»145.
На балконе думы снова были члены Исполнительного комитета и представители Советов. Звучали приветствия. Хор в несколько тысяч учащихся высших учебных заведений исполнил «Заповіт» Шевченко, произведя этим большое впечатление на зрителей. Наконец, у здания думы появился Грушевский.
«Процессия двигается далее, но народ криками останавливает ее и требует показать ему М. С. Грушевского, – сообщалось в репортаже. – Два офицера подымают профессора и на руках выносят его на думский балкон. Здесь М. С. Грушевскому устраивают грандиозную овацию. <… > М. С. взволнованным голосом благодарит народ, – снова говорит о счастье всех народов, о федеративной республике в России и просит разрешить ему оставить балкон и отправиться к памятнику Богдана Хмельницкого, где его ожидают на украинском митинге. Народ провожает М. С. Грушевского восторженным “Слава”».
Шествие у думы закончилось около 4 часов дня, митинг у памятника Богдану Хмельницкому продолжался до 6 часов вечера146.
В украинской манифестации принимала участие Евгения Кричевская, урожденная Щербаковская. В то время она жила со своим мужем, художником Василием Кричевским, в доходном доме Грушевского, на углу Паньковской и Никольско-Ботанической. Евгения поделилась впечатлениями с братом, известным украинским этнографом Даниилом Щербаковским, который был тогда на фронте:
Ти по газетам не зможеш собі й десятої долі того, що у нас виникає – уявити. Зараз у нас іде велика організаційна робота. Ще ми не знаємо[,] скілько нас єсть свідомих українців, але все по троху вияснюється. На вчорашній українській маніфестації було (слухай!) коло 40,000 – українського війська. Ти рахував коли-небудь на це? Свідомість зараз пробуджується як ніколи. Коли на площу до Богдана зійшлися Українські війська «всѣх родов оружжя» з чудесними жовто-синіми прапорами (ми шили для артилерії одного, і другого козацького старого для «старших козаків»). Робітники з прапорами й плакатами, студентство, гімназисти, українські курсистки, інтелігенція. Коли вийшли під колокольний звон з Софії 4 попи з старими Лисаветскими корогвами – в облаченії з хором Колішевського правити коло Богдана Хмельницького литію – от-би ти побачив!.. В українців заворушилася національна свідомість. Вся площа од Софії до Михайла була заллята сполошним морем натовпу і війська. Прапорів наших було до 1½ сотні і чулося, що цей натовп, не випадковий, що у всіх в грудях б’ється одне спільне, живе почуття147.
Радости и трудности
Итак, свобода шагала по Киеву. Устои старого режима рушились одни за другими, к неудовольствию консерваторов, но к радости большинства.
В первые же дни в правительственных учреждениях, в помещении городской думы, в полицейских участках были сняты портреты Николая II и наследника престола Алексея148. Правда, как оказалось впоследствии, не все подошли к этому вопросу ответственно. Еще в середине мая новый комиссар почт и телеграфа Александр Зарубин разослал телеграмму по всем учреждениям округа, указав, что некоторые начальники учреждений до сих пор не сняли царские портреты «и тем вызвали эксцессы населения против них». Комиссар категорически предписывал немедленно убрать не только официальные портреты, но и вообще всякие изображения бывшего царя и семьи, добавив: «Всякое отклонение от моего распоряжения будет рассматриваться как умышленное, с целью вызвать эксцессы»149. С другой стороны, нашлись (как всегда) энтузиасты, которым процесс ликвидации символов доставлял удовольствие. Некто И. М. Михно вспоминал о мартовских днях в Киеве:
<…> мы группой[,] человек двенадцать[,] <…> слезли [sic] на крышу Государственной [имеется в виду «городской». – С. М.] думы, стали снимать орлы – герб царя – кричали разойдись, бросали на тротуар, тогда к нам присоединились еще смельчаки, стали слезать на другие здания, аптеки и разные учреждения[,] срывать трон [sic] царя, бросали на дорогу[,] дети и женщины подбирали куски на топливо, а бронзовые таскали на сдачу лома на оборону. Деревянные орлы были покрыты серебром, большинство у частных торговцев. <…> Когда мы шли с товарищем домой в Печерский район[,] по пути нам попалась аптека и на ней еще не збитый [sic] двухглавый орел. Я полез, сорвать, хозяин выскочил[,] поднял шум – это мой собственный, я заявил, что собственности на царский трон нет и бросил на тротуар, собравшаяся публика в этот момент растерян[н]о смотрела на происшествие, но хозяин нас уверял, что вы еще не знаете[,] что будет, вам прийдется [sic] купить и восстанавливать. Все смеялись с собственника орла150.
На первом же заседании Исполнительного комитета Совета объединенных общественных организаций, 4 (17) марта, было принято решение реорганизовать военную цензуру и ввести в ее состав комиссара Исполнительного комитета151. Но всё решилось еще проще: через три дня цензура в Киеве была фактически отменена152. 21марта (3 апреля) комиссар по делам печати Сергей Ефремов разослал владельцам типографий и литографий Киева циркуляр с убедительной просьбой продолжать присылать по десять экземпляров всей их продукции во Временный комитет по делам печати (который до этого ведал цензурой), по адресу Левашовская, 20, «исключительно для регистрации произведений печати и рассылки их в государственные хранилища» – справедливо отмечая, что произведения печати представляют значительный исторический интерес153. (Подобная практика «обязательной рассылки» существует и в наши дни.) Параллельно начались работы по разбору архива Киевского комитета по делам печати. Весь найденный архив был передан в ведение киевского общества журналистов (дела более чем двадцатипятилетней давности к тому времени уже были переданы в архив губернского правления)154.
4-го (17) марта решением Временного правительства были распущены Отделения по охранению общественной безопасности и порядка (знаменитая «охранка», созданная в 1866 году), а также жандармские управления, подчинявшиеся Департаменту полиции Министерства внутренних дел. В свое время эти органы, разумеется, немало пользовались услугами агентов (осведомителей). Списки агентов охранки в Петрограде были опубликованы уже в первой половине марта155. Киев вскоре последовал примеру столицы: 29 марта (11 апреля) был опубликован первый список из шести человек, сотрудничество которых с жандармским управлением было безусловно установлено. Помимо их имен, агентурных кличек и краткой характеристики деятельности (где и с какого времени работал, о чём осведомлял), были названы и суммы вознаграждения. Самый низкооплачиваемый из шести агентов получал от 10 до 15 рублей в месяц, а самый солидный, Василий Смесов, по кличке «Петроградский» – 200 рублей в месяц, начиная с 1909 года. Смесов жил в хорошем районе Киева, на Михайловской, 24156, работал помощником присяжного поверенного и юрисконсультом киевского областного военно-промышленного комитета; осведомлял «о партийных и общественных течениях, а также специально о работе военно-промышленного комитета»157. Вопрос «о провокаторе Смесове» был вынесен на заседание Исполнительного комитета Совета объединенных общественных организаций 6 (19) апреля. Был поставлен вопрос о его аресте, «так как он знает многое по вопросу о снабжении армии (печати не подлежит)». Однако сам Смесов в это время находился в Курске у матери158. Комиссия по разборке дел сотрудников киевского жандармского управления продолжала работу в последующие месяцы – и регулярно публиковала новые обнаруженные фамилии сотрудников этого управления159.
Как уже говорилось, полицию заменила милиция. Начальником киевской милиции был капитан Калачевский, а 12 (25) марта на эту должность был избран поручик Лепарский160 (отмена чинопочитания не на словах, а на деле!). В начале мая Совет солдатских депутатов принял решение немедленно отослать на фронт тысячу бывших киевских полицаев, «которые почему-то до сих пор находятся в Киеве»161.
Вообще же с отправкой солдат на фронт возникали проблемы. Как обычно происходит в подобных случаях, многие поняли наступившую свободу в весьма широком смысле – в частности, как свободу от воинской дисциплины. Дезертирство приобрело массовый характер (разумеется, не только в Киеве). По воспоминаниям Андрея Занкевича (литературный псевдоним – Андрей Дикий), 17 (30) апреля на Сырце состоялся большой митинг, причем автор утверждал, что на призывавших на митинг плакатах так и было написано: «Товарищи дезертиры! Все на митинг на Сырце!». На этом митинге, сообщает Дикий, была принята резолюция, предложенная штабс-капитаном Демьяном Путником-Гребенюком, «о немедленном сформировании украинской части в Киеве и немедленном “зачислении на все виды довольствия". <…> Довольные своим «достижением», дезертиры принялись штурмовать Святошинские трамваи, на которых они, конечно, ездили бесплатно“162. В том, что все эти солдаты были дезертирами, есть основания усомниться. На объединенном заседании исполнительных комитетов днем ранее действительно шла речь о требовании собравшихся на этапном пункте 3000 солдат-украинцев сформировать из них украинский полк и под украинским флагом отправить их на фронт163. В отчете об этом заседании в газете «Киевлянин», не отличавшейся симпатией к украинцам, слова «дезертиры» нет. Константин Оберучев, со своей стороны, утверждал, что 18 апреля (1 мая) группа дезертиров (он называет число 4000) во главе с Путником-Гребенюком явилась ко дворцу, где и заявила о требовании признать их «Первым Украинским имени гетмана Богдана Хмельницкого полком»164. Однако украинско-канадский исследователь Василий Верига говорит о «3,574 вояків-українців, що були поранені й, повиходивши зі шпиталів, перебували на розподільному пункті в Києві, чекаючи висилки на фронт до різних частин». По версии Вериги, Оберучев несправедливо назвал этих воинов дезертирами, и это так возмутило Путника-Гребенюка, что тот выхватил свою золотую георгиевскую саблю и бросился на Оберучева. После этого Путника-Гребенюка, разумеется, арестовали – и выслали на фронт, где его следы затерялись165. Доподлинно известно, что решение об организации полка имени Богдана Хмельницкого было принято на украинском военном съезде (о чем речь ниже).
В любом случае не вызывает сомнения, что проблема дезертиров в Киеве стояла остро. 15 (28) мая в городе провели большую облаву на дезертиров, в которой было задействовано около 5000 вооруженных человек. Основным организатором ее был поручик Лепарский. За одно только утро задержали более двух тысяч, которых отправили в Контрактовый дом и в юнкерское училище на Подоле, а также на распределительный пункт на Жилянской, 56. Весть об облавах разнеслась по городу, и к двум часам дня у этого пункта собралась толпа в 4000 человек. Они потребовали от начальника пункта выдать более тысячи увольнительных записок, которыми и воспользовалось соответствующее количество дезертиров – после чего толпа двинулась по Караваевской и Крещатику на Подол166. Там произошло вооруженное столкновение с юнкерами, и лишь вовремя данный последними залп в воздух охладил толпу. («[Щ]е крок, і Київ став би ареною уличної оружної бійки», – вспоминал Грушевский167.) К вечеру порядок в городе был восстановлен, а часть «активистов» задержана, отправлена на вокзал и выслана на фронт. Выяснилось, что важную роль в событиях сыграл депутат одного из советов большевик Кожура, который сагитировал толпу дезертиров на сборном пункте168. 18 (31) мая вопрос о дезертирах обсуждался на заседании исполнительных комитетов. Была оглашена резолюция, осуждавшая дезертирство как угрозу революции. Большевики тут же заявили, что не согласны с такой резолюцией и желают огласить свою. Они предлагали «употреблять в отношении дезертиров лишь моральные меры воздействия, так как они являются лишь людьми, которым война окончательно опротивела и которые желают скорейшего заключения мира». Поручик Лепарский предложил оратору в следующий раз поехать вместе с ним и попробовать успокоить дезертиров путем морального воздействия. Таск «в сильном волнении» заявил, что такую резолюцию могли написать только дезертиры – в ответ на что большевики со словами «Если мы дезертиры, то вы все здесь контрреволюционеры» покинули заседание169
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Сегодняшнее название – площадь Восстания.
2
Современное название – улица Лысенко.
3
по должности [лат.]
4
От украинского «роди́на» – семья. По-видимому, благодаря такому названию клуб избежал закрытия: представители администрации считали, что это русское слово «рóдина».
5
В «Киевской мысли» после слова «представителей» присутствует слово «украинских».
6
В «Киевской мысли» фраза «приостановленной 20 июля 1914 г.» отсутствует.
7
В «Киевской мысли» после слова «сельского» присутствует слово «населения» (очевидно, пропущенное здесь по недосмотру).
8
«Огонь! Огонь!» [рум.]
9
Немецкое слово «Hammer» переводится как «молот».
10
Современное название – улица Льва Толстого.
11
Современное название – Майдан (Независимости).
12
Александр Протопопов – последний министр внутренних дел Российской империи. Арестован 28 февраля (13 марта) 1917 года, расстрелян в октябре 1918 года.
13
Иван Щегловитов – последний председатель Государственного Совета Российской империи. Арестован во время Февральской революции, расстрелян в сентябре 1918 года.
14
Владимир Николаевич Леонтович (1866–1933) – юрист, писатель, один из основателей Центральной Рады.
15
Василий Федорович Симиренко (1835–1915) – промышленник, инженер-конструктор и технолог в сахарном производстве.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги