Опасные странствования. Исторический авантюрный роман
И он взялся за книги и узнал, что сифилитики могут страдать от неизлечимых ран. В них было написано, что застарелый сифилис с трудом поддается лечению, но также и то, что вполне возможно устранить симптомы.
Лекарство было трудно приготовить, да и в доме не было всех необходимых ингредиентов. Поэтому он приказал запрячь лошадь в коляску и через некоторое время уже ехал в Нюлёсе. Ему открыл доктор Ладеманн, с удивлением посмотрев на список, который протянул ему Дагвинд.
– Ты попал в беду, парень? – спросил он.
– Не задавай вопросов. Просто помоги мне!
Через какое-то время он вернулся домой с основанным на ртути лекарством и мазью того же содержания. Он собрался с духом, чтобы не выдать свое отвращение, когда он давал отцу микстуру и смазывал рану мазью. Он сменил повязку на ноге и вышел из комнаты.
Улоф Мартинссон не произнес ни слова. По лицу сына он понял, что не время для разговоров.
Через два месяца рана стала гноиться меньше. Отцу тоже стало лучше, так что он вновь стал баловаться своей глиняной трубкой.
В эти два месяца Дагвинд несколько раз встречал Лувису, дочь поденщика Янте. Она была красива и все больше нравилась ему, но он страдал оттого, что не может поговорить с ней ни о чем ином, как о погоде и ветре. Лувиса не была глупа или неразумна, но она в основном не знала ничего из того, что не имело отношения к сезонным растениям и поведению скота.
За три недели до того, как король Густав II Адольф во второй раз объявил, что собирается в эти края и требует, чтобы его поселили в усадьбе Энггорден, Дагвинд впервые побывал дома у Маттиаса Янте и его дочери. Ему показалось почти невозможным, что за двадцать один год, что он прожил здесь, он никогда не был вблизи домишек работников усадьбы. Когда он был совсем маленьким, он играл с их детьми, но на приличном расстоянии от их жилищ.
По Божьей воле положение людей было разным, но Дагвинд был поражен тем, как велика была эта разница.
Домишки в небольшой деревне недалеко от сторожки у ворот усадьбы скрывались в густой роще. Это были одноэтажные бревенчатые избы четырехугольной формы, рубленные в замок. Крыши были покрыты дерном, и на одной из них стоял козел и щипал траву. В избе было также маленькое квадратное окошко стороной в пол-локтя, затянутое пергаментом. Оно было единственным в избе. В деревне стояла вонь, хотя и иная, чем в Нюлёсе, как отметил Дагвинд. У него перехватило дыхание, когда Маттиас открыл дверь, приглашая его войти. Дверной проем был таким низким, что пришлось согнуться, чтобы пройти внутрь, осторожно перешагивая через высокий порог, чтобы не споткнуться.
– Это от молодняка, – объяснил Маттиас. – Мы не хотим, чтобы он заходил в дом.
Внутри стоял стол длиной чуть ли не во всю избу. Вместо печи был открытый очаг, в котором горел огонь, дававший хоть какой-то свет. Единственная комната не была обита досками, так что были видны бревна. Щели между ними были замазаны коровьим навозом, смешанным с глиной.
Дагвинд отскочил в сторону, почувствовав, что наступил на змею, растянувшуюся в тепле избы. Лувиса, сидевшая за столом вблизи очага, штопая чулки, засмеялась, заметив его испуг.
– Выброси ты этого змея! – выдохнул Дагвинд.
– И не подумаю, – ответила Лувиса. – Он домашний, наш домовой, и если мы будем плохо относиться к нему, то он нашлет на нас несчастье.
Она отложила в сторону чулок и иглу. Дагвинд огляделся в полутемной комнате. У каждой из торцевых стен стоял шкаф для спанья7. Маттиас уловил его взгляд и потупился.
– Я оставлю вас одних, – хрипло выговорил он.
Дагвинд секунду рассматривал девушку. По ней было заметно, что она готовилась к чему-то, чего явно не желала. Она, видимо, испытывала те же чувства к нему, что и он к ней. У нее, как и у него, слова застряли в горле. Она не горела желанием улечься с ним, но была готова это сделать – ведь он был хозяином, владельцем усадьбы.
Дагвинд покачал головой и вновь надел шляпу.
– Я зашел, только чтобы посмотреть, как вы живете, – соврал он. – Теперь я знаю, так что я пошел домой.
Он ее больше не видел до приезда короля. Тогда она трудилась на кухне. После этого она снова исчезла на какое-то время. Две недели спустя, когда его величество уехал из усадьбы Энггорден, он заметил ее в поле и вновь почувствовал жар в паху. Однако он подавил свои чувства и подошел к Маттиасу, который стоял в стороне и правил косу, чтобы скашивать траву на обочине.
– У меня пока не будет времени работать в поле, – сказал Дагвинд. – Я убедился в том, что ты настоящий знаток в сельхозработах. Я хочу, чтобы ты возглавил их в качестве управляющего, или как он там называется. Ты будешь получать за это дополнительную плату, Маттиас.
Крестьянин сгреб с головы шапку и поклонился.
Дагвинд вернулся домой. В последнее время отцу становилось все лучше и лучше. Мазь помогала, может, и настойка тоже.
Дагвинд сменил повязку на ноге, отметив, что рана начала зарастать.
– Спасибо тебе, сынок, – сказал Улоф Мартинссон. – Еще недавно я велел тебе прекратить эти медицинские глупости. Ты сказал, что можешь лечить больной скот. Похоже, что тебе это удается.
– Когда знаешь, в чем дело, легче лечить, – холодно ответил Дагвинд.
– Так ты знаешь?
– Да, знаю! – сказал он. – Ты мой отец, и я не хочу видеть, как ты лежишь в постели до конца жизни. Я вынужден принимать тебя таким, какой ты есть, родителей не выбирают. Я, может, и вылечу твою ногу, но не саму болезнь. Она у тебя давно… и с ней ты натворил много бед, так что я не могу тебя простить!
– О чем ты говоришь? – рявкнул старик. – Это уже наглость! К чему тебе прощать меня?
– Был бы я более верующим, может, я бы и простил тебе то, что ты причинил моей матери и жене Маттиаса Янтеса… и, возможно, мне!
– Ты несправедлив! Я не знал…
– Я тебе не верю, отец! – сказал Дагвинд. – Но я продолжу лечение. Еще немного, и ты встанешь на ноги.
Отец опустился на подушки, и в глазу его что-то заблестело, а потом выкатилась и сползла по скуле слеза.
– Правда в том, что я не знал, но я не хочу пережевывать это с тобой, ведь ты уже все для себя решил, – вымолвил он хриплым басом. – Но здорово, что я смогу встать с постели. Выдвини-ка ящик в буфете!
Он указал на буфет, стоявший в углу комнаты. Дагвинд послушался. В ящике лежали два конверта. Оба были адресованы ему.
– Письма мне? – вопросительно воскликнул Дагвинд.
Когда он их перевернул обратной стороной, то увидел, что печати сломаны, и в нем вновь поднялась неприязнь к старику в постели.
– Да, я их прочел! – сказал отец. – Ты мой сын, вот я и прочел их. Первое – от управляющего королевским двором Нильса Шерншёльда из Эльвсборга. Он получил письмо от господина Брандта из Стура-Горда, который утверждает, что ты знаешь все, что нужно знать морскому офицеру. Он присвоил тебе звание лейтенанта. Поздравляю.
– Спасибо.
– Второе письмо – из королевского дворца в Стокгольме. Должно быть, ты произвел впечатление на короля. Он хочет, чтобы ты приехал к нему, у него для тебя есть поручение.
Глава третья
Дагвинд стоял во дворе с котомкой на спине. Мать обняла его. Отец протянул руку на прощанье, но Дагвинд не пожал ее.
Он старался простить Улофа Мартинссона, но у него ничего не вышло. Теперь старик был вновь на ногах. Рана более-менее залечилась, и Дагвинд заготовил новую большую порцию мази с инструкцией служанке, как ее применять. Имелась также настойка для внутреннего применения, которой должно было хватить на какое-то время.
Мать Кристина заплакала, услышав, что король хочет отнять у нее сына.
– Он пошлет тебя на войну! – сказала она. – У королей на уме только война, на суше и на море. Молодые парни должны умирать невесть за что.
– Ты не ведаешь ни о чем, – взорвался ее муж. – А король знает, что делает. Страну надо защищать.
Кристина подготовила все, что, по ее мнению, могло потребоваться ее сыну на долгом пути в Стокгольм, и с ней чуть ли не истерика случилась, когда Дагвинд заявил, что он не может столько взять с собой.
– Мне некого попросить отвезти меня в столицу, – сказал он. – Дорога, как сказано, дальняя, и поскольку отец не очень-то трудоспособен, все должны оставаться дома и работать. Я буду добираться на своих двоих. В письме от короля не было сказано, что я должен спешить.
Однако случилось так, что первый десяток километров он проехал в двуколке. Ну что ж, целее будут башмаки.
Во двор въехала старая двуколка, и Дагвинд не без удивления увидел, что на облучке сидит Маттиас Янте. Котомка была уложена в багажное отделение двухколесной коляски, а Дагвинд уселся на сиденье. Мать снова заплакала.
– Поехали! – приказал юноша. – Не могу видеть, как взрослые плачут.
Маттиас натянул вожжи, и лошади пошли. Они ехали по длинной аллее по направлению к сторожке. Когда коляску не стало видно со двора, Дагвинд перебрался на козлы и уселся рядом с Маттиасом Янте.
– У тебя что, есть время на извоз? – спросил Дагвинд.
– По правде говоря, нет, но мне хотелось использовать эту возможность, чтобы поблагодарить тебя, – ответил поденщик. – Большое тебе спасибо за то, что ты сделал, или, скорее, не сделал, когда был у нас дома. Ты знаешь, что я никогда бы не протестовал, если бы ты пожелал взять Лувису, но тогда мы бы больше не были друзьями. Но теперь мы по-прежнему друзья… если ты не против.
Дагвинд потупил взгляд.
– Мне она нравится, может, даже больше, чем я могу признать, но мы так далеки друг от друга, – сказал он. – Между нами не может быть ничего серьезного, как бы нам того ни хотелось. Я, наверное, не вернусь из этой поездки. И я хочу, чтобы ты и Лувиса по-доброму вспоминали меня.
Они купались в лучах утреннего солнца. Оба сидели молча, ведь все уже было сказано. Дорога на север была ухабистой, дрянной. Пару раз они останавливались, чтобы перекусить, в местах, которые именовали себя постоялыми дворами, хотя были всего лишь жалкими харчевнями.
Ближе к ужину Дагвинд благоразумно решил сказать Маттиасу, что тому пора возвращаться, чтобы попасть домой до полуночи.
– Тут есть еще один постоялый двор, – с усмешкой сказал поденщик. – Такой же, как и те два, но там ты, по крайней мере, сможешь переночевать. Может, кто-нибудь подвезет тебя дальше.
В лачуге была лавка с грязным рваньем вместо постельного белья, но у Дагвинда теперь не было выбора. Он уплатил те гроши, которые от него потребовали за ужин и ночевку. Потом подошел к забору и увидел удаляющуюся коляску Маттиаса.
На следующий день он был один, не найдя никого, кто мог бы его подбросить, поэтому он закинул котомку за спину и двинулся в путь пешком. До Стокгольма было действительно далеко. Больше двухсот четвертей шведской мили. Старая четверть шведской мили означала, что надо было девятьсот раз поставить одну стопу вплотную за другой стопой. Но нормальные люди так не ходят, во всяком случае на расстояние этих двух тысяч шестисот семидесяти двух метров8.
Однако ноги надо переставлять, чтобы вообще куда-нибудь прийти.
Шли дни и ночи. Иногда он не находил постоялого двора и ночевал под открытым небом. Время от времени его нагоняла какая-нибудь повозка, и он проезжал на ней отрезок пути, давая отдых ногам. Но редко бывало, чтобы этот отрезок был длинным.
Одна ночь из многих других на его пути ему запомнилась. Он набрел поздним вечером на отдельно стоящую крестьянскую лачугу, в окошке которой мерцал свет. Он осмелился постучать.
Его впустила женщина, и за монету он получил ужин и обещание переночевать вместе с коровами на скотном дворе. Однако ему не пришлось ночевать с животными. Женщина, которая была не намного старше него, хотя уже выглядела старой и измученной, рассказала ему, что ее муж ушел на войну. От него уже давно не было вестей. Дагвинд слушал ее жалобы, а она, поняв, что он готов ее слушать, достала фляжку. В ней было старое вино, отдававшее уже уксусом. Женщина разделила с ним содержимое фляжки, а ночью – постель.
Он пришел в столицу Швеции ночью и под дождем добрался до дворца. Его не впустили, хотя он показал письмо короля начальнику стражи.
Позвали адъютанта, и Дагвинду было сказано, что ему надо идти в замок и показать свое письмо там. Там, может случиться, ему позволят переночевать. Если он вернется сюда утром следующего дня, он может встретиться с королем или с кем-то, кто ближе к королю, нежели адъютант.
Дагвинд получил инструкции, как ему идти, но все же заблудился. На часах было уже начало второго ночи, когда он наконец добрался до указанного места, где опять была стража, не желавшая его впустить.
Бумага не помогла, так как стражник не умел читать. Но он позвал фельдфебеля, который худо-бедно по складам прочел письмо, после чего позвал своего начальника.
– Лейтенант уже побывал во дворце?9 – полюбопытствовал офицер, тщательно прочитав все письмо. – Вам надо туда!
Дагвинд Мартинссон вздохнул и рассказал всю историю сначала, после чего был впущен в казарму, в которой лежала масса людей. Запах пота и прочих человеческих отправлений был ошеломительный.
– Сожалею, но я не могу предоставить ничего лучшего в столь короткий срок, – сказал офицер. – В этот поздний час я не хочу никого будить в помещении для офицеров.
– Понимаю, но мне все равно, – ответил Дагвинд. – Мне приходилось ночевать по дороге сюда в местах похуже этого.
Нары были устланы соломой, поверх которой было наброшено старое одеяло, но Дагвинд настолько устал, что заснул мгновенно. Однако ему недолго пришлось отдыхать. После часового сна, который длился, как ему показалось, лишь пару секунд, он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел темный силуэт, едва видневшийся в свете фонаря.
– Лейтенант должен немедленно встать! За вами пришла карета.
Он узнал этот голос: он принадлежал офицеру, показавшему ему дорогу к казарме. В помещении слышался непрерывный храп и кашель, а воздух стал еще гуще от смрада. Дагвинд уселся на нарах, протирая глаза.
– Карета? – переспросил он, не понимая.
– Из дворца.
Он спустил ноги с нар и накинул кафтан. Офицер взял его суму.
Возле казармы на промокшем от дождя гравии экзерсис-плаца в свете луны, пробивавшемся сквозь рваные тучи, стояла карета. Она была высокой, черной и крытой, а на облучке сидел человек в грубом плаще и большой шапке. В одной руке он держал вожжи, а в другой – кнут. Меж оглоблей перебирала копытами пара лошадей. В лунном свете был виден золотой орнамент на карете.
Угрюмый человек в темной униформе принял суму Дагвинда и открыл дверцу кареты.
– Что все это значит? – спросил Дагвинд. – Кому я понадобился в такую рань?
Ответа не последовало, молчун лишь пожал плечами, а затем закрыл дверцу кареты за ним, уселся рядом с кучером на кожаное сиденье, и колеса закрутились.
Через короткое время он увидел дворец с высокой кирпичной стеной. На верху стены была насыпана земля, на которой росла трава. На валу и за стеной стояли деревянные домишки. Большинство из них были крыты берестой или просто утрамбованной землей. В них проживал служивый люд самого низкого ранга, а часть домов использовались как складские помещения.
Карета остановилась перед воротами, над которыми был вырублен год: «1548». Стражи проснулись, и один из них пошел к карете. Молчун соскочил с облучка и что-то сказал стражу, который тут же вытянулся.
Дверца кареты открылась, и молчун, не говоря ни слова, показал, что Дагвинду пора выходить. Он протянул суму своему пассажиру и опять же жестом пригласил Дагвинда следовать за ним по деревянному мосту, на этот раз покрытому сухим гравием.
Пройдя еще через одни ворота с двумя украшенными вензелями башнями, они очутились на большой дворцовой площади. Снова пошел дождь, и лунный свет исчез, как по волшебству. На безлюдном дворе был лишь патруль, совершавший обход.
Молчун направился к широкой беломраморной лестнице на южной стороне квадратного двора. Балдахин над лестницей промок от дождя и напоминал огромный гамак. Можно было различить только то, что он был красным. Часть дворцовой площади освещалась факелами. Подсвечивались также мраморные ступени лестницы, ведущей к небольшой площадке в десяти метрах выше уровня площади. На этой площадке возвышалась башня, называвшаяся «Тре Крунур»10, – главный ориентир крепости. Весь район обрамляли великолепные дома.
Они прошли через несколько залов по коридорам, в которых стояли часовые с остроконечными копьями. Наконец молчун, которого Дагвинд к тому времени счел немым, остановился перед высокой, украшенной орнаментом дубовой дверью. У двери стояли два красиво одетых лакея.
– Пропустите нас, – сказал немой. – Нас ждут.
За этими большими дверями находилась спальня. Посреди этого большого покоя стояло ложе – огромная кровать под балдахином, а в кровати лежал человек, в котором Дагвинд признал Густава II Адольфа.
– Стоит ли тревожить его величество в его личных покоях? – прошептал Дагвинд в ухо своему провожатому. – Думаю, это неприлично!
Тут с лица провожатого впервые слетела его мрачная маска. На губах появилась едва заметная кривая улыбка, а глаза сверкнули.
– Это королевское ложе для приемов, – прошептал он в ответ. – Еще пару шагов, и мы останавливаемся и кланяемся!
Дагвинд последовал его примеру и отвесил довольно глубокий поклон. Густав Адольф приподнялся на своей перине, заняв более удобное положение, и жестом пригласил их придвинуться поближе.
– Где ты был, Дагвинд Мартинссон? – спросил король, не тратя время на приветствие. – Столько времени прошло с тех пор, как я написал письмо с приглашением приехать сюда!
– Я шел пешком из Эргрюте, – ответил юноша. – На это требуется время, ваше величество!
– Ты всю дорогу шел пешком? – сказал король, и теперь в его голосе послышались одобрительные нотки. – Ничего себе!
– Я пришел сюда вчера поздно вечером.
– Я узнал об этом какой-то час назад, – сказал Густав Адольф, показав рукой молчуну на выход. – Сожалею, что прием во дворце оказался несколько прохладнее, чем задумывалось. Если бы я узнал, кто это пришел, тебя бы впустили немедленно.
Дверь за мрачным провожатым закрылась, и они остались вдвоем в спальне.
– Ничего страшного, ваше величество.
– Теперь, когда мы одни, Дагвинд, можно сказать тебе, что все это значит. Сядь на этот стул. Коли ты прошел такое расстояние, твои ноги, должно быть, устали.
– Благодарю.
– Я призвал тебя потому, что полагаю, что ты можешь принести мне и королевству бóльшую пользу. Но об этом позже. А сейчас мы будем есть, пить и говорить о том, что произошло с момента нашей последней встречи.
Он дернул за сигнальный шнур у кровати, и минуту спустя открылась дверь в конце комнаты. Слуга внес столик, непохожий на те, что приходилось видеть Дагвинду ранее. Крышка стола была перекинута через королевское ложе, и с другой стороны была быстро прикручена пара ножек. Со стороны Дагвинда столик изгибался углом, так что пришлось подвинуться. В комнату вошли молоденькие девушки с подносами, полными яств. Они принесли также вино, и все это было выставлено на стол после того, как стол был покрыт скатертью из толстого полотна.
Король оторвал ножку цыпленка и впился в нее зубами. Затем он наполнил свой серебряный кубок рейнским и сделал пару больших глотков. Слуги исчезли, и дверь закрылась.
– Ешь! – сказал Густав Адольф.
Дагвинд набросился на стоящие перед ним лакомства. Внезапно он понял, насколько он был голоден. Последний раз он ел на постоялом дворе за три мили11 от столицы, и это была трапеза, которую он предпочел бы забыть. Почти гнилая репа с холодной кашей комками и пиво домашнего приготовления, в котором все еще плавали дрожжи. Теперь все было по-другому. Он кивком выразил свою благодарность правителю королевства и стал лихорадочно поглощать яства.
Король с интересом разглядывал его, на его губах блуждала легкая улыбка. Его величество то и дело поднимал свой бокал и чокался с юношей из Гётеборга. Дагвинд попробовал пиво из Ростока и пиво из Гамбурга, Людека, Штеттина и Штральзунда. Большими глотками он отведал рейнское и испанское вина. Густав Адольф смотрел с прищуром. Он наслаждался видом своего гостя, отдававшего должное накрытому столу.
– Попробуй вот это! – сказал он, когда Дагвинд, съев кусок щуки, вытирал губы салфеткой.
– Что это? – полюбопытствовал юноша, разглядывая стоявшие на столе маленькие глиняные графинчики, напоминавшие луковицы.
– Ром! – сказал король. – Добрый напиток для настоящих моряков. Этот ром привез специально для меня владелец Южной компании Виллем Усселинкс.
Дагвинд наполнил свой бокал. Он уже потерял счет выпитому им, но это не имело значения, когда его король желал, чтобы он продолжал пить. Хотя у него и начала кружиться голова и появилось чувство неустойчивости, даже сидя на стуле. Ром был крепким, но вкусным. По знаку короля он вновь наполнил свой бокал.
Они вели беседу в процессе жевания; Густав Адольф расспрашивал, что произошло на западном побережье после его отъезда. Дагвинд отвечал, насколько это ему удавалось, промывая горло ромом в промежутках между ответами. Ром в одном из глиняных графинчиков закончился, но ничего страшного: на столе стояло еще четыре таких же.
Вдруг Дагвинду почудилось, что его крепко ударили по голове. Тело поплыло. Он неотрывно смотрел на лежащего перед ним его величество, отмечая в то же время, что не может управлять своим телом. Его качало из стороны в сторону. Король рассмеялся, и чувствовалось, что ему доставляет безграничное удовольствие то, что он видит.
Тут в глазах Дагвинда померкло, и голова его поникла.
…Дагвинд пробудился с ужасной головной болью. Открыв глаза, он не понял, где находится. Он лежал в комнате с красными с позолотой обоями. Каменный пол был покрыт роскошным ковром, а постель, в которой он лежал, была не от мира сего. Он не знал, отчего проснулся. Сквозь окно, огромное, как ворота на скотном дворе в его родной Эргрюте, лился дневной свет. В дверь вновь постучали. Дагвинд хотел сказать «войдите», но раздалось лишь карканье.
Дверь все же отворилась, и в комнату вошла девушка с питьем и закуской на подносе.
– Завтрак, мой господин, – сказала она, сделав книксен.
Дагвинд уселся в постели, и на него напала страшная тошнота. Он понял, что его лицо запылало всеми цветами радуги, но он выдержал, пока девушка не вышла, и только затем выскочил из постели и нашел горшок под кроватью.
Чтобы съесть что-нибудь, не было и речи. Но на подносе стоял графин с водой, и он опустошил его. После этого он заметил конверт, выглядывавший из-под салфетки. Дрожащими руками он вскрыл его, тотчас же узнав почерк. Он был такой же, что и в письме, которое Дагвинд получил дома, в Энггордене, в том, что позвало его в Стокгольм.
Это письмо тоже звало его: он должен немедленно быть в Рикссалене12.
У входа в зал стоял паж. Казалось, что мальчишка ждал его. Паж с удивлением взглянул на фигуру Дагвинда в дверном проеме. Неужели надо было проводить в Рикссален, к правителю страны, этого оборванного нищего?
– Где это я? – простонал Дагвинд.
– Во дворце для знати. Мне велено проводить господина в Рикссален.
Когда Дагвинд пришел сюда накануне, в коридорах и на лестницах никого не было. Теперь все изменилось. Здесь был, казалось, нескончаемый поток людей. Они приходили и уходили. Один мальчишка пронесся мимо них на лестнице с охапкой бутылок с вином. Надо было подняться на несколько пролетов лестницы. Дагвинду пришлось остановиться и прижаться лбом к прохладной стене. Он чувствовал себя ужасно плохо, но сознавал, что здесь нельзя блевать.
Паж остановился, поджидая его.
– Мы… сейчас придем, мой господин.
Рикссален был огромным залом. Дагвинд не имел ни малейшего представления, который час. Он посмотрел в окно, но из-за серой пелены дождя и темных низких туч на небе ничего не понял. Но все же догадался, что было уже не раннее утро. В этом большом зале стояли группы мужчин, видимо поглощенных беседой друг с другом. Подавляющее большинство из них были офицерами, облаченными в различную униформу.
– Подождите здесь, – сказал паж, когда они вошли в зал. – Я доложу, что господин уже здесь.
В зале было сыро, и Дагвинда пробрала дрожь. Тяжелые портьеры и толстые ковры на стенах не очень-то способствовали тому, чтобы здесь стало теплее.
Он сразу узнал короля, хотя теперь величество не был одет в ночную сорочку. Дагвинд подумал, что король несколько поправился с тех пор, как они встретились на западном побережье. Пуговицы камзола вели себя сомнительно на мощном животе. Под камзолом был вязаный свитер, ворот которого покрывал плечи и грудь, а кожаные штаны были заправлены в подвернутые кожаные сапоги на высоком каблуке. На боку висела шпага, рукоять которой была покрыта золотом.
Паж обратился к человеку, стоявшему рядом с Густавом Адольфом. Когда этот мужчина обернулся, Дагвинд узнал его по описаниям, которые слышал. Он был выше короля, облачен в черную бархатную одежду с ослепительно белым воротником вокруг шеи. Лицо было очень светлым, а волосы на голове и в бороде казались только что вымытыми. Это был наиболее могущественный человек в королевстве после самого короля – риксканцлер Аксель Оксеншерна.