Солнечный круг
– Куда мы теперь? – Малыш расправился с едой и собрал тарелки и ложки. – Где это можно вымыть?
– Тут есть озеро метрах в ста за домом. Нам всем не помешает искупаться, заодно и посуду сполоснём.
Зеркальная гладь овального лесного озера отражала высунувшееся над верхушками сосен жаркое солнце. Блики слепили глаза. Малыш бросил тарелки на травянистый пригорок, быстро скинул с себя всю одежду и, разбежавшись по песчаному неширокому берегу, нырнул в воду. Тут же выскочил с радостным воплем: «Холодная!». Но на берег не вылез, продолжил нырять и плескаться.
– Смотри не утони, – крикнул Конрад, – вон пузо как торчит. Перевесит.
– Не-а, я плаваю как рыба. Даже с пузом, – засмеялся Малыш, отфыркиваясь, мотая головой, вытряхивая воду из ушей.
– Да, Малыш, ты поосторожней, – заметил Макс, – здесь вода пресная в ней плавать сложнее.
Малыш тут же попробовал воду на вкус. Максим разделся и помог Конраду, вместе они осторожно вошли в воду. Конрад почти сразу сел в неглубоком месте недалеко от берега, помахал Максиму, мол, дальше сам справлюсь, и Максим нырнул, и вынырнул почти на середине озера. Поплавал взад-вперёд и направился к берегу. Он и Конрад выбрались из воды, вытерлись прихваченным Максом полотенцем и оделись. Малыш, дрожа, обхватив себя руками, вылез из озера, отмахнулся от предложенного полотенца и как был голышом, плюхнулся животом песок.
– Здесь здорово! Ну, рассказывайте, чего здесь плохого? В чём подвох?
– С чего ты взял, Малыш?
– Меня не проведёте, ты с Конрадом всё утро переглядываешься. О чём вы говорили, пока я спал?
– Какой глазастый! – покачал головой Конрад.
– Малыш, я должен буду уйти сегодня вечером.
– А как же… – мальчик не закончил, отвернулся.
– Ты и Конрад, можете остаться здесь. За домом нужен присмотр. Еды и дров тут большой запас, вода есть, и нет никого кроме вас. Могут иногда приходить люди, их нужно приютить, накормить. Вы будете тут хозяевами.
– А ты?
– Я вернусь через некоторое время, возможно через неделю.
– Так это же здорово! Разве нет? Конрад? Максим, есть ещё что-то плохое?
– Ну, я не уверен, что это плохо.
– Говори, чего ты виляешь?
– Ты помнишь, как мы сюда добрались? Ты легко можешь вернуться в город, но, если уйдёшь без меня, нет шансов, что сможешь найти дверь в Чернецком тупике.
– Как это?
– Здесь, как ты называешь, заколдованный лес. Как я не мог выбраться из скрытого района без тебя, так и ты не сможешь попасть сюда один, без меня.
– Но как же, – заволновался Малыш, – мне нужно в город, я должен проверять… Конрад, а куда тебя тащили эти уроды? – Малыш сел на песке и требовательно посмотрел на учителя.
– Я же говорил, – печально сказал Конрад, – он очень сообразительный, я за ним не поспеваю, совсем старый стал.
– Конрад, Вам решать.
– Конрад, говори, что случилось, я же не отстану.
– Штаны надень, умник.
Малыш поднялся, побежал к озеру, смыл с себя налипший песок, натянул шорты. Огляделся, подобрал с берега грязные тарелки тщательно вымыл их в озере и вернулся ко взрослым.
– Больше заданий не будет? Рассказывай.
– Я старался никогда не обманывать тебя, Малыш, почему же сейчас у меня чувство, что это плохо кончится.
– Да что со мной может случиться?
– Вот, точно так же говорил Йозеф каждый раз, уходя в море.
– Конрад, миленький, – Малыш бросился на шею учителю, и зашептал на ухо, – Это связано с Линдой, ведь так? Я должен её защищать, ты же понимаешь, расскажи, что случилось?
– Отстань, подлиза. Вот посмотрите, Максим, всё-таки я стал стар, этот паршивец из меня верёвки вьёт. Это не ваше влияние?
– Нет уж, увольте, – засмеялся Макс, – не приписывайте мне чужих заслуг.
– Ну, Конрад.
– Я боюсь за тебя, Малыш, но ты имеешь право знать. Белоглазый подготовил нападение на дом судьи. Я подслушивал их разговор, а меня поймали. Не гожусь я в шпионы – медленно бегаю, плохо прячусь.
– Когда, Конрад, когда?
– Не волнуйся, Малыш, они сказали в воскресенье через две недели. Ещё очень долго. К тому же ты говорил, судья ещё не вернулся.
– Но они могут вернуться!
– Мы дождёмся, пока возвратится Максим, и сходим в город проверим. Верно, Максим?
– Ты сказал, будешь через неделю?
– Я постараюсь.
– А ты не можешь остаться? Хотя бы пока не проверим, что там, в доме судьи?
– Меня очень ждут, Малыш. Я спешу на помощь одному мальчику, которого нужно вернуть домой из чужого мира. Если всё пойдёт по плану, я вернусь, как обещал, через неделю.
– Ну, хорошо, – недовольно сказал Малыш, – мы подождём тебя.
Малыш отвернулся к озеру, подтянул колени к себе, обхватил их руками. На сердце было тревожно. Песня, затихшая было на время бурных событий вчерашнего вечера, вновь вернулась и зазвучала в голове Малыша. Слова и мелодия крутились раз за разом. В ней было всё: грусть расставания с домом, готовность пойти на всё ради близких и любимых людей, радость дружбы и многое другое. Малыш устал ей сопротивляться и начал напевать вслух:
Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман.
Споём веселей, пусть нам подпоёт
Седой боевой капитан.
– Малыш, что ты поёшь? – Максим был удивлён.
– Так. Одна песня.
– Спой, пожалуйста.
– Я плохо пою.
– Я прошу. Как умеешь.
– Ну, хорошо:
Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман.
Споём веселей, пусть нам подпоёт
Седой боевой капитан.
– Откуда ты знаешь эту песню?
– Не знаю.
– То есть как?
– Она мне приснилась, – смущённо сказал Малыш, – а ты её понимаешь? Знаешь слова?
– Что происходит? – заволновался Конрад. – Я ни слова не разобрал.
– Не знаю, Конрад, – задумчиво сказал Максим. – Мне знакома эта песня, но я понятия не имею, каким странным образом её выучил наш маленький друг.
– Максим, спой, как там дальше.
– Я много раз слышал её, но помню только первый куплет и припев.
– Давай припев.
– Подожди, как же там:
Прощай любимый город!
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой.
– Да, только так, – прошептал Малыш, – море… голубой платок.
– О чём ты, Малыш? – заволновался Конрад. – Какое море?
– Оставьте его, Конрад, – грустно сказал Максим (Малыш вопрос не заметил), – Мне кажется, мы ничего не сможем изменить. Это его судьба. К добру это или на беду, кто бы знал.
Вечером после ужина Максим собрал свои вещи – настала пора отправляться в путь. Прощались недолго. Максим пожал руку Конраду, обнял Малыша и, не оглядываясь, ушёл по тропинке в лесную чащу.
Эта неделя была самой счастливой в жизни Малыша. Он купался на рассвете, ел до отвала, гулял по лесу, осторожно исследуя окрестности дома. По вечерам беседовал с Конрадом, сидя на веранде с чашкой чая и миской с мёдом. Жизнь была почти беззаботна, Конрад назвал это время первыми каникулами Малыша. Мысль о том, что придётся идти в город, мелькала поверхностно. До этого оставалось 9 дней и до возвращения Максима неделя. Шесть дней. Пять дней. Четыре, три, два, один…
Через неделю Максим не вернулся. Не пришёл он и на следующий день. На ожидание оставалась только суббота. Малыш потерял покой. Сидел на веранде, глядя в ту сторону, куда ушёл Максим, забыв про еду и прогулки. Конрад, как мог, успокаивал мальчика, то уверяя, что Максим наверняка успеет, то утверждая, что судья не может вернуться домой так рано, то ругая его, то упрашивая. Носил Малышу еду и заставлял его съесть хоть что-нибудь. Малыш молчал, или напевал свою странную песню, слов которой Конрад не понимал.
В ночь с субботы на воскресенье Малыш сбежал. Конрад не заметил, как это случилось. Он был всё время тут, рядом, не сомкнул глаз, но Малыш исчез. На широких гладко струганных досках стола, угольком из камина было выведено кривым мальчишеским почерком: «Мне нужно идти, дождись Максима, я буду вас ждать». Конрад сел на лавку и обхватил голову руками. Уйти за Малышом? Максим не будет знать, что случилось, и потеряет время, разыскивая их. Теперь уже Конрад сел на крыльце – как только появится Максим, так сразу бежать на помощь.
А Малыш благополучно добрался до коридора. Здесь в густом лесу он начинался за добротной крепкой дверью, ведущей будто в землянку. Дверь, при отсутствии замков, открылась без всякого труда, без скрипа, лишь только Малыш потянул её на себя. Вглубь уходили ровные, удобные ступеньки. Вперёд! Медлить нельзя. Дверь позади негромко хлопнула, и он остался в полной темноте. Один в темноте. Малыш замер. Как страшно! Так и кажется, кто-то схватит или бросится из тьмы пространства. Вдруг здесь есть повороты, он может блуждать в этом странном месте, пока не упадёт от голода и жажды. А если и выберется на ту сторону, может никогда не вернуться. Если Макс не придёт совсем, он останется в проклятом городе совсем один, даже без Конрада. Но там Линда.
«Она не хочет меня видеть! – мелькнула предательская мысль, но Малыш решительно стёр её из сознания. – Ей грозит опасность! Остальное неважно. Правда, вполне возможно, они ещё не вернулись в свой дом. И я зря рискую. Почему же Максим не пришёл?! Отправиться назад, подождать его?! Судья наверняка сумеет защитить дочь. А если нет?! Там Линда! Нет, я должен! Я должен идти вперёд».
Он тихонько запел вслух:
Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман.
Споём веселей, пусть нам подпоёт
Седой боевой капитан.
«Да! – песня будто рассеяла мрак, придала Малышу сил. – Вперёд, он ждёт меня, мой поход и мой предрассветный туман. Прощай, любимый город!»
Малыш уверенным шагом, более не останавливаясь и не оглядываясь, направился в темноту. Сегодня коридор показался короче, чем в прошлый раз. Одна дверь, другая, они открылись без проблем, едва малыш толкнул их. Вот и Чернецкий тупик. Каким удушливым показался воздух родного города, даже луна здесь выглядела тусклой и кривой. Как быстро он привык к вольности чудесного лесного жилища. Однако к делу. Теперь не спешить и не попасться, время у него ещё есть.
Путь по кустам и задворкам до дома судьи занял больше времени, чем ожидал Малыш. Ему приходилось прятаться ото всех. Полицейские были опасны сами по себе, а в каждом припозднившемся прохожем мнился член банды. Ну вот и нужный дом, тёмный, с закрытыми ставнями. Он зря так волновался, так спешил – хозяев нет дома. А вон и полицейский прогуливается на своём месте. Жаль, полицейский был другим, не тем знакомым сержантом. К тому можно было бы подойти поговорить. А этот, того гляди, отправит в каталажку или отдубасит, чтоб неповадно было шляться по ночам.
Вокруг было тихо, и всё же Малыш никак не мог успокоиться. На сердце было тревожно. Он пробрался ближе к дому и сидел в кустах у забора почти напротив калитки сада заветного особняка. Полисмен подходил ближе, разворачивался и уходил обратно вдоль улицы. И снова, и снова. Малыш пристроился прямо на земле у основания забора и тихонько дремал, пока рассвет только посеребрил воздух. Днём придётся искать другое убежище, здесь слишком заметно. Малыш твёрдо намеревался провести здесь всё воскресенье и лишь потом, если всё пройдёт хорошо, нужно будет решить, что делать дальше. Воскресенье. Конрад сказал: «В воскресенье через две недели". Как раз сегодня назначенный срок. Если они не поменяли план. И если…
Его разбудил шум, к калитке медленно подкатила крытая повозка, запряжённая невысокой каурой лошадкой. Малыш подобрался, стараясь не раскачивать ветки кустов и не шуршать листьями. «Неужели бандиты совсем обнаглели, наняли повозку для ограбления. А может быть, отобрали у возницы?» Повозками в городе пользовались редко – слишком узкие и кривые улицы. Полицейский как раз развернулся в дальнем конце улицы и направился прямо к карете.
«Его надо тоже предупредить», – и Малыш начал потихоньку выползать из кустов.
Дверца повозки открылась, и оттуда вылезли слуга и судья. Судья обернулся и подал руку, опираясь на неё, из кареты вышла Линда. Малыш замер, тревожно огляделся: улица по-прежнему была пуста, только полицейский шёл твёрдой походкой всё ближе к повозке. «Полицейский!» – чуть не заорал Малыш (язык словно застрял во рту), сейчас при разгорающемся свете утра, он узнал его. Узнал это широкое лицо с неприметными чертами, и только глаза, эти белые глаза выделялись на нем. Полицейский ускорил шаг и, сунув руку в карман, начал вытаскивать револьвер.
– Линда! Ложись! – Малыш бросился к повозке. – Ложитесь, это бандит!
Все растерялись, только Белоглазый ускорил шаги, поднимая руку с револьвером. Раздался выстрел, и судья схватился за плечо, и сразу, путаясь в пиджаке, полез в карман, стараясь достать оружие. От дома уже бежали двое настоящих полицейских, стреляя в сторону Белоглазого, но тот был невредим и вновь потянул за спусковой крючок. Линда закричала, закрыв глаза руками. Малыш прыгнул, сбил Линду с ног, и тут же раздался второй выстрел Белоглазого. Второй и последний. Судья выхватил револьвер, разорвав карман пиджака. Пуля судьи, попала нападавшему точно в лоб, и бандит рухнул ничком. Остальные полицейские тут же окружили повозку, размахивая револьверами и прикрывая судью. Нападение завершилось: Белоглазый или был один, или его подельники разбежались, увидев незавидную участь главаря.
– Всё закончилось, – судья окровавленными пальцами, не выпуская револьвера, прижимал левую руку.
– Малыш, отпусти меня, – тихо сказала Линда.
Малыш всё так же лежал, прикрывая Линду собой.
– Малыш!
Судья потянул мальчика за плечо, Линда кое-как высвободилась и вместе с отцом хотела помочь Малышу встать. Малыш не шевелился. Позади на рваной майке, с левой стороны, медленно расплывалось тёмно-красное в неверном утреннем свете, неровное кровавое пятно.
– Малыш! Малыш! – Линда трясла мальчика за плечо. Слезы бежали по щекам и капали на лёгкий синий полупрозрачный платок.
Старый слуга проверил пульс и помотал головой. Судья настойчиво повёл в дом безудержно плачущую и вырывающуюся дочь.
Малыша похоронили на городском кладбище далеко от центральных аллей. Там, где кудрявые ветви раскидистой липы дают благословенную тень. Могилу накрыли мраморной белой плитой. Ни имени, ни дат, ни эпитафий, только чистый белый мрамор с тонкими серыми прожилками. В этот уголок кладбища редко кто заглядывает, и почти никого не привлекает безымянная могила. Только изредка появляется седой сгорбленный одноногий старик в сопровождении странно одетого мужчины в плаще и шляпе. Да молодая девушка тихо плачет, поглаживая кончиками пальцев, неизвестно откуда появившуюся на мраморе надпись на чужом языке. И странные, незнакомые буквы сами собой рождают слова:
Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман.
Рыбинск, Июль 2012.
Луч солнца золотого
Ночь пройдёт, настанет утро ясное,
Верю, счастье нас с тобой ждёт.
Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная,
Солнце взойдёт… Солнце взойдёт.
Ю. Энтин
Глава 1
Чук с силой толкнул тяжёлую обитую железом дверь. Дверь заныла ржавыми погнутыми петлями, заскребла провисшим углом по бетонному полу и застряла. Из приоткрывшейся щели выскочило чёрное чудище, бросилось под ноги Чуку и, хлестнув хвостом, скрылось в темноте. У Чука дух захватило, он замер на пороге с вытянутой вперёд рукой: «Уф! Напугал!» И сразу успокоился, узнал кота соседки бабы Мани из сорок третьей квартиры. Соседский кот Яшка, существо вполне мирное, часто делил этот подвал с Чуком, сидя тихонько в углу, намывая лапой усатую морду и посверкивая жёлтыми глазами. Но сегодня и он был против Чука. Сегодня всё было против Чука. Хуже дня в жизни он не мог припомнить, ну разве только тот, когда Чук узнал, что мама больше никогда не придёт.
Чук вздохнул, втянул живот и протиснулся в приоткрывшуюся дверь не хуже кота Яшки, едва лишь чуть медленнее. Он оказался в маленькой комнатушке, освещаемой только через узкое подвальное окошко, скорее, просто дыру размером в полкирпича. В луче света мельтешили многочисленные неугомонные пылинки. Чук сел почти под самым лучом на перевёрнутый старый ящик из-под помидоров, упёр локти в колени, а голову положил на подставленные ладони. Замер, рассматривая беспрерывную круговерть в истончающемся лучике солнца. Вот так и будет сидеть. А что ещё делать? Куда идти? Как показаться на улице после сегодняшнего позора? Чук снова всё вспомнил, и щеки, и уши его налились жаром.
А случилось всё так… Только Чук закончил делать домашнее задание, с радостным ожиданием побросал тетрадки и учебники в потёртую школьную сумку и выбежал на улицу, как увидел отца. Тот шёл покачиваясь, с трудом переставляя ноги, нескладно размахивая руками, глядя затуманенными глазами по сторонам. Он что-то бормотал себе под нос, мотал головой и медленно, со скоростью хромой черепахи, приближался к подъезду. Радостное настроение Чука растаяло, словно снежинка над жарким костром, он даже плюнул с досады: «Опять пьяный!» Надежды погонять мяч с пацанами, пока осенние дожди не размыли окончательно футбольную площадку возле школы, сменились привычной тоской и обидой. Отец остановился посреди двора и стал не спеша поворачиваться, силясь обойти лужу – наследницу вчерашнего ливня. Впрочем, ботинки и брюки на отце явно свидетельствовали о том, что лужи уже встречались на его пути, и сражение с ними закончилось явно не в пользу человека.
Однако проиграть сражение – не значит проиграть войну. Отец не сдавался. Медленно-медленно развернувшись, нетвёрдым шагом он двинулся по краю лужи, высоко, неловко поднимая ноги, перешагивая через грязь. У него почти получилось. Почти. И всё же он проиграл и эту битву, и этот проигрыш стал полным и безоговорочным поражением в войне с лужами и земным притяжением. Да ещё каким! Неловко шагнув, отец Чука наступил на собственную штанину и на глазах любопытствующих соседей плюхнулся в лужу. Да это было бы полбеды, не впервой. Беда в том, что наступил на штанину он довольно крепко, и пуговица на поясе не выдержала, отлетела, брюки сползли, оголив то, что приличные люди при всех не показывают.
Чук с обречённой ясностью вспомнил, как отец слабо шевелился в грязи, сверкая голым задом на виду у всего двора. Чук замер от неожиданности, растерялся. Конечно, пока заохали бабушки, сидевшие на лавочке, к отцу тут же подоспел сосед Марк Семёныч из тринадцатой квартиры, как раз вышедший на прогулку со своей болонкой Нюшей. Сосед быстро помог отцу подняться, дёрнув его за пояс брюк и прикрыв наготу, вопреки вздорной Нюше, которая, облаяв пьяного, вцепилась в грязную штанину и с остервенением дёргала её вниз. Инцидент, казалось, был исчерпан, но Чук знал, он будет ещё долго темой обсуждения среди местных пенсионерок – завсегдатаев лавочек возле дома. Впрочем, мнение любопытных, любящих посплетничать местных бабушек, Чука заботило не слишком сильно, можно сказать, совсем не заботило. Но, к ужасу Чука, они были не единственными свидетелями этого необычного события. На лавочке возле старой железной погнутой и скрипучей качели сидели три одноклассницы Чука: Светка Белова, Анька Ройтман и, главное, Юлька Лебедева. Позорное падение случилось к ним гораздо ближе, чем к самому Чуку, и теперь, девчонки стыдливо отворачиваясь, но поминутно оглядываясь, шептались и хихикали, прикрывая рот ладонью.
Чук с кристальной ясностью осознал: «завтра весь класс, да что там класс, вся школа будет знать об этом конфузе во всех непотребных подробностях». Он вдруг представил, что это он оказался без штанов перед всем классом. Чука даже в жар бросило, и он юркнул в кусты и припустил вдоль дома. Он не беспокоился. Марк Семёныч теперь отца не бросит и до дому доставит, никуда не денется. А Чук отца видеть не хотел. Он не хотел видеть никого. Одна мысль была: спрятаться ото всех подальше, а ещё лучше уехать туда, где его никто не знает. Уехал бы не задумываясь, представься такой случай. Но исчезнуть навсегда не так-то просто. А пока Чук затаился там, где скрывался уже не раз, в дальней тёмной комнатке в подвале соседней пятиэтажки.
Глава 2
Чук сидел на старом ящике в тёмном пыльном подвале с крошечным окошком. Узкий луч заходящего солнца, проскользнув сквозь оконце, пронзал темноту световым копьём прямо над головой Чука. Луч понемногу таял, истончался, и глядя на умирающий свет, Чук с горечью думал о своей нескладной жизни. Если жизнь начиналась так плохо, чего хорошего можно ждать от неё дальше, может, ему суждено только страдать? А судьба и в самом деле за тринадцать лет жизни принесла ему немало горя, испытаний и неприятностей.
Впрочем, начиналось всё хорошо. Слишком хорошо. У них была счастливая дружная семья: отец – отличный автомеханик неплохо зарабатывал, вокруг него всегда крутились соседи–автолюбители. По выходным они всей семьёй часто ездили на собственной машине гулять по лесу или ходили купаться на речку. Мама работала учителем в школе, куда Чук… нет, тогда ещё Виталик Ковальчук пошёл в первый класс. Учиться Виталику нравилось, как много кругом было нового и интересного, жизнь была прекрасна, и тогда казалось – так будет всегда. Теперь-то Чук понимал, каким он был наивным и доверчивым. Той осенью на одной из прогулок мама поделилась с ним большим секретом. Сказала, что скоро у него будет маленький братик, и они заживут ещё лучше. Первоклассник Виталик заволновался, забеспокоился, стал выяснять, выспрашивать, а мама рассмеялась и успокоила его. Она пообещала, что всё будет хорошо, она скоро уедет в больницу, а вернётся уже с малышом, а ведь мама никогда не обманывает. Не обманывала. Из больницы не вернулась ни мама, ни малыш, и Виталик не сразу поверил, не хотел верить, что это уже навсегда. И пусть в этом обмане мама была не виновата, от этого было ничуть не легче, и Виталик перестал верить словам.
Потом были похороны, покрытое снегом городское кладбище, страшное карканье рассевшихся на голых тощих берёзах противных ворон. Были долгие ненужные слова о том, каким замечательным человеком и учителем была Татьяна Васильевна Ковальчук. Зачем они это говорили? Кому? Никто лучше Виталика не знал, какая она была. Он их не слушал. Он плакал, уткнувшись носом в полу отцовской куртки, а тот гладил его макушку дрожащими пальцами. Придавленный своим горем Виталик не замечал, как переживал отец, как он изменился, стал мрачным. Он привык, что мама с папой решают все проблемы. Теперь мамы не стало, а значит, папа такой умелый и сильный, безусловно, решит все проблемы за двоих. Как Чук ошибался.
Недели через две после похорон, отец с шумом ввалился домой и упал прямо в коридоре. Виталик тихо сидел в своей комнате и ничего не делал, уныло разглядывал воздушные танцы снежинок за окном. Дневник, тетради и учебники, принесённые сегодня из школы, оставались в портфеле, и надежды увидеть свет им не было никакой. Виталик уже неделю не брал их в руки. Он ел, пил, спал, ходил в школу, даже пытался читать какую-то книжку, но не прикасался к школьным учебникам. Зачем?! В школе все учителя смотрели на него с жалостью, ничего не спрашивали, только вздыхали, отец тоже словно забыл о школе. К чему делать уроки, если это никому не нужно, если нельзя порадовать маму хорошей отметкой.
Услышав шум в коридоре, Виталик выбежал из комнаты. Отец лежал на полу и не шевелился. Виталик в ужасе закрыл глаза руками и заревел, ему стало страшно: «Если он тоже умер, значит, я остался совсем-совсем один». Тут отец повернулся и что-то непонятно промычал, Виталик, размазывая по щекам слёзы и сопли, шмыгая носом, стал трясти отца, но толку не добился. «Может он заболел?» – Виталик выбежал на площадку, забарабанил в соседнюю дверь – тишина. Начал стучать в другую, открыла соседка.
– Тётя Клава, тётя Клава, там папа упал, он наверно заболел, нужно скорую помощь вызвать.
Соседка, отодвинув мальчика в сторону, быстро прошла в квартиру. «Иван Сергеевич», – потрясла она за плечо лежащего на полу мужчину. Тот опять что-то промычал. Соседка принюхалась и покачала головой.
– Не нужно «скорую», пьяный он, спит. Да и не удивительно, такое горе у вас. А ты, Виталий, (она всегда называла его полным именем – Виталий) пойдём, у меня переночуешь, папа твой до утра не проснётся.
– Нет. Я с папой останусь, – Виталик замотал головой, слезы высохли, и он, смущаясь, смотрел на соседку.
– Да как же, ты один, почитай? Страшно будет.
– Нет, я не боюсь. Я останусь, спасибо.
– Ну, смотри, как передумаешь, приходи. – Соседка, оглядываясь, как бы сомневаясь, ушла к себе.
Виталик принёс из комнаты плед и укрыл отца, бормотавшего что-то во сне, сел рядом прямо на пол и стал терпеливо ждать.