Жизнь как жизнь
–Шёл бы ты спать, Иван Тимофеевич.
Тут хозяин, будто очнувшись, высоко поднял голову, осоловело посмотрел на жену и угрожающе произнес: – Ну, разоралась! – После этих слов голова его окончательно упокоилась на скрещённых руках, и он мгновенно захрапел. Девчонки расхохотались, а Евдокия Ивановна улыбнулась и махнула рукой:
– Пускай себе.
Незаметно пролетела неделя. Погода стояла отличная. Правда, по ночам воду в бочажке стало прихватывать тонкой корочкой льда, но днём было тепло и солнечно. Молотить лён закончили. Предстояла ещё более противная и пыльная работа – веять льняное семя. На краю деревни недалеко от дома, где жил Тимохин приятель – Колька, под навесом стояла веялка. Девчонки деревянными лопатами отгребали провеянное сухое семя.
Накануне Тимохин отец отмечал именины. Неизвестно, соответствовало ли это мероприятие святцам. Возможно, это был просто повод очередной раз изрядно выпить, но гуляла опять вся деревня. Голова у Ивана Тимофеевича раскалывалась с утра. Не помогал даже рассол. Видать самогон был не лучшего качества. Разобраться с тёткой Марусей он решил позже. Вдобавок ко всему Иван Тимофеевич маялся сомнениями, правильно ли он сделал, что купил у Степаныча – Колькиного отца – два улья. На учёбу в Москву Тимохе нужны будут деньги и Степаныч убедил его заняться «бизнесом» – завести пчёл и качать мёд на продажу. Вот и решил Иван Тимофеевич посмотреть, как там пчёлки, не замёрзли. Может пора ульи переносить в омшаник.
Тимофеич, матерясь и придерживая рукой больную голову, снял с одного улья крышку и заглянул внутрь. Лучше бы он этого не делал! Запах густого перегара оживил бы даже мёртвого, не то, что мирно спавших пчёл. Мгновенно весь рой с грозным гудением поднялся в воздух. Чёрная туча угрожающе зависла над его головой. Иван Тимофеевич тут же протрезвел. Голова стала чистая и ясная. Он понял, что если не предпримет каких-либо мер, то это будет его последний день в жизни. Ноги сами понесли с такой скоростью, что туча слегка отстала. На бегу Тимофеич размахивал руками, как ветряная мельница, орал и матерился самыми последними словами.
Девчонки остановили веялку и стали с интересом наблюдать за развитием событий. На крик из дома выскочил Колькин отец.
– А…а…а…!!! Ой…ет…ёй…!!! – размахивая руками, Тимофеич нёсся к его дому, на ходу выкрикивая ещё какие-то непонятные слова.
Туча гудела и металась в воздухе, легко меняя свои очертания, она, как разъярённый диковинный зверь, бросалась на незадачливого пчеловода. Не совсем трезвый Степаныч, на всякий случай, шмыгнул за дверь и стал смотреть в щель, что будет дальше. Тимофеич пронёсся мимо и опять что-то прокричал. Наконец, Колькин отец понял, что Тимофеич просит достать дымарь и противомоскитную сетку. «Где искать сейчас этот дымарь и сетку?»– недоумевал Степаныч. И тут в его (не совсем ещё трезвую) голову пришла «гениальная» идея:
– В пруд! Прыгай в пруд! – заорал он и замахал руками в направлении пруда.
«Какой пруд, – ужаснулись девчонки. – Вода же ледяная».
В это время Тимофеич уже нёсся зигзагами по склону оврага, стараясь стряхнуть с себя наседающих пчёл. Время от времени от роя отделялась какая-нибудь особенно свирепая особь и с наслаждением запускала в него жало. Из оврага доносилось отдалённое:
– А…а….а….!!! Бу…б.ма…!!!
Теперь Тимофеич нёсся обратно, по-прежнему размахивая руками, матерясь и пытаясь опять что-то сказать. Чёрное облако не отставало и, казалось, стало ещё плотнее. И тут Колькин отец сообразил. Прямо на дворе рядом с домом был глубокий погреб. В таких погребах в деревне обычно устраивают ледники для хранения запасов. Степаныч открыл створку, махнул рукой Тимофеичу и быстро заскочил обратно в дом. Тимофеич с разбега ввалился в погреб и захлопнул за собой дверцу. Чёрная туча недоумённо гудела. Погудев ещё немного, она развернулась, взмыла вверх и исчезла в поисках какого-нибудь пристанища.
Степаныч и зеваки, наблюдавшие эту картину, придвинулись ближе к месту событий. Из погреба доносился хриплый задыхающийся голос:
– Пчёлы, блин…! Я этих пчёлок на хрен… всех утоплю, а из ульев, суке Мушке конуру сделаю.
Вскоре голос затих. Время шло, толпа зевак росла, но, зная крутой нрав Тимофеича, никто не решался заглянуть в погреб. Наконец, Степаныч приоткрыл дверцу и повернул выключатель. В тусклом свете давно немытой лампочки он ничего не увидел. Испуганный Степаныч по крутым ступеням спустился вниз. Тимофеич плашмя лежал на самом дне, зарывшись с головой в ледяную крошку, была видна только рука с зажатым в ней огромным солёным огурцом.
Собравшиеся тихо хихикали в кулачки, боясь ещё больше разозлить и так разъярённого Тимофеича. На всякий случай отойдя подальше от погреба, Сорока с Варварой покатывались со смеху.
На следующий день смурной Тимоха попросил Варьку и Сороку под каким-нибудь предлогом прийти к ним во двор. На все их расспросы он таинственно молчал.
Девчонки пришли вскоре после обеда. Картина, представшая перед их взором, могла бы тронуть даже самую чёрствую душу. На ступеньках крыльца сидел Иван Тимофеевич и вдумчиво курил самокрутку. Его голова представляла собой надутый шар, из которого пучками торчали волосы. Среди всклоченных вихров, как огромные вареники, приклеенные к «шару», торчали уши. Глаз не было вообще. Вывернутая нижняя губа походила на жирную улитку – такая же сизая и блестящая. Самокрутку он с трудом держал распухшими, подобно варёным сарделькам, пальцами. Напротив, в нескольких метрах от него стояла новая собачья будка. На коньке крыши, вместо флюгера, возвышалась красная фанерная звезда. Около будки на толстой цепи важно лежала маленькая черная Мушка с бантом на шее.
– А кто же будку делал? – недоумённо спросила Сорока.
– Я – а -а, – протянул Тимоха. – У папани пальцы не сгибаются.
Сорока с Варькой «заржали» и забыли повод, по которому пришли. Варя достала сигареты и села возле Тимофеича. Сорока пристроилась рядом. Девчата молча закурили и стали вместе с хозяином созерцать его архитектурное творение.
Глава 7
В стане подневольной рабочей силы началось какое-то брожение. Сорока с Варькой старались не вникать в процессы, происходящие у «взрослых». Но вольно или невольно там, где собираются молодые здоровые мужчины и женщины, начинают кипеть шекспировские страсти. Вечером, как обычно, вернувшись на комбайне с поля, девчонки застали жуткую картину. Римма, тридцатилетняя незамужняя женщина, лежала на матрасе и истерично рыдала. Начинающееся удушье и судороги исказили, синеющее на глазах, кукольное личико. Вокруг собрались старшие девчонки и тупо смотрели, не зная, что делать.
– Что стоите? Делайте что-нибудь, – заорала Варька.
Она бросилась к Римме, приподняла её голову и подсунула под неё чью-то подушку, потом расстегнула одежду. Сороку послала за водой. Остальных беспомощно глазеющих зрителей Варя выгнала из комнаты. Сорока тут же вернулась и присела рядом. Варя ложкой раздвинула крепко сжатые зубы и влила в рот немного воды. Римма поперхнулась и открыла глаза. Постепенно её лицо стало приобретать осмысленное выражение.
– Ты ей водочки лучше влей, – раздался за спиной голос, невесть откуда взявшегося, дяди Паши.
– Где ж я её возьму, – огрызнулась Варька.
– И у меня нет. Вчера мужики всё вылакали, – с сожалением отметил он.
– Вот и шли бы вы отсюда… А то, как чем помочь, так никого нету. А как советы давать, так все тут как тут, – съязвила Варя.
Дядя Паша вздохнул, молча повернулся и вышел из комнаты.
– Кажется у неё, что-то с сердцем, – заметила Сорока. – У моей мамы было так.
– И что ей делали? – пытаясь открыть старые рассохшиеся рамы, спросила Варя. Наконец, ей это удалось, и в комнату ворвалась струя холодного осеннего воздуха.
– Нужно что-то сердечное или успокоительное, хотя бы валерьянки.
– Пойди к «тёткам», спроси, может быть, что-то найдётся, – скомандовала Варя. Затем она взяла полотенце, смочила холодной водой и положила Римме на лоб. Та стала понемногу успокаиваться. Рыдания становились тише, дыхание ровнее. Сорока принесла валерьянку и какие-то таблетки. Теперь Римма просто плакала, вытирая лицо мокрым полотенцем. Девчонки не стали её ни о чем спрашивать, а укрыли тёплым одеялом и вышли на улицу.
Поздно вечером они зашли в комнату рядом с мужской «спальней». Там была единственная на весь дом, печь, которую можно было топить. Эта комната, как на корабле, выполняла роль кают-компании. Здесь по вечерам собирались уставшие ребята попить в тепле горячего чая и попеть под гитару незамысловатые «походные» песни. Сейчас там сидел один дядя Паша. Из мужской компании Паша был самым старшим. Он не был ни научным сотрудником, ни конструктором. В «конторе» Сухого он работал обычным слесарем. Паша чифирил. Прямо в топке печи стояла большая алюминиевая кружка, в которой томился чёрный и густой, как мазут, чай. Паша поставил на стол ещё две кружки, намереваясь угостить девчонок. Смысла этого горького, как хина, напитка девчонки не понимали и, отказавшись от угощения, присели рядом. Просто было приятно сидеть у тёплой печки и смотреть на живой трепещущий огонь.
– Что там у вас произошло? – спросил Паша, помешивая прутиком своё варево.
– Да мы сами не знаем. Какой-то кипишь. Мы пришли уже к самому концу, – ответила Сорока.
– Это Валерка. Попользовал Римку и бросил. Он же женатый, а Римке сказал, что холостой, – пояснил Паша.
«Сколько таких историй, – подумала Варя. – Только почему винят все время одних мужиков, ведь участие в этом принимают двое и почти всегда добровольно». Варя не понимала и не хотела понимать этих вечных историй – обещал, обманул, бросил. Она считала, что обманывают тех, кто хочет, чтобы их обманули, и никогда не жалела таких «сироток». Варя вышла на крыльцо. На чёрном бархатном небе яркими кошачьими глазами перемигивались звёзды. Серебряная изморозь покрыла ещё не опавшие листья, и деревья стояли, будто облитые призрачным лунным светом. Природа тревожно затаилась в ожидании перемен.
«Каждый выбирает свой путь сам!» – Это было её кредо.
Осень всё настойчивее вступала в свои права. Холодно становилась даже днём. По ночам мёрзли и спали, почти не раздеваясь. Командировка закончилась. Уезжали в Москву на следующий день. Перед самым отъездом к старому зданию школы пришли Колька с Тимохой. В руках они держали свёрток, не решаясь передать его девчонкам. Мальчишки стояли, переминаясь с ноги на ногу, и с тоской смотрели, как собираются ребята. На крыльцо выносили пузатые рюкзаки, сумки, гитары. Варя окликнула мальчишек, вскоре к ним подошла Сорока, волоком таща свою сумку.
– Ну что, уезжаете? – наконец спросил Колька.
– Как видишь, – улыбнулась Сорока. – Скучать будете?
– Ага, – понуро ответил Колька.
– Ну, хватит кукситься, – встряла Варя. – Что это у тебя? – бодро спросила она, указывая на свёрток. – Наверное, нам?
– Мать собрала. Просила вам передать в дорогу.
Варя развернула пакет. Там лежали ещё тёплые ароматные пирожки.
– С капустой и грибами, – пояснил он. Потом помолчал и добавил:
– К нам каждый год приезжают из города, а таких, как вы, ещё не было.
– Это почему же? Что же в нас особенного?
– Простые вы и весёлые, – уверенно закивали головами ребята.
– Ну что ж, спасибо, – поблагодарила Варя. – Польстили, ничего не скажешь. Ты, Тима, как приедешь поступать в институт, звони.
Вскоре подошёл автобус.
– Ну, пока, – заторопились девчонки, – не скучайте. Передайте большое спасибо Евдокии Ивановне и привет Ивану Тимофеевичу.
Покидая деревеньку Могильцы, с её радушными жителями, автобус натужно пыхтел по просёлочной дороге. Сорока обернулась.
– Смотри, – ткнула она в бок Варю.
Варя повернула голову. На дороге стояли две мальчишеские фигурки. У их ног, загребая лапами сухую дорожную пыль, остервенело лаяла вслед уходящему автобусу верная Мушка.
Глава 8
На занятия Варя пришла с опозданием на две недели. Институтские аудитории были наполовину пустыми. Многие студенты не спешили в «храм науки». Кто-то догуливал отпуск в Сочи, кто-то никак не мог вписаться в новый ритм жизни, а кому-то было просто лень начинать жизнь после школы с «каторжного» труда и учёбы сразу. Варя с интересом присматривалась к сокурсникам. В группе, в основном состоящей из девчонок, было всего три парня, которых видели только в начале первого курса. Ничего интересного они собой не представляли. Худосочные невыразительные мальчики. Кто они, зачем пришли на химфак! Даже имени их никто не знал, да, по правде и не интересовался.
Жизнь катилась своим чередом – днём работа, вечером учёба. Маленькие опытные установки требовали круглосуточного контроля. Работала Варя в три смены. Больше всего ей нравились утренняя и ночная. Сердце пело вместе с восходящим солнцем, когда она в шестом часу утра спешила к остановке. Летний день только разгорался, но тело уже предвкушало дневной жар. Улицы были безлюдны, только птицы суетились, устраивая свои бесконечные птичьи дела. Неприятно было зимой – темно и холодно.
«В ночь» Варя ехала сразу после занятий. Иногда приходилось брать «тачку», чтобы успеть к началу смены. По ночам работы всегда значительно меньше, поэтому читать книжки можно было почти без помех. Порой, если простаивали опытные установки, удавалось даже поспать, завернувшись в рабочую фуфайку. Но спать в лаборатории Варя не любила – потом было тяжело вставать, и весь оставшийся день проходил, как в тумане. Варя любила после смены приехать домой и, плотно задернув шторы, спокойно улечься в свою кровать. Мама, если уже не убегала на работу, приносила Варе стакан горячего свежезаваренного чая, гладила дочь по голове и уходила. Варя некоторое время лежала с открытыми глазами, переживая события прошедшего дня, потом, закутавшись плотнее в мягкий шерстяной плед, спокойно засыпала.
Одна назойливая мысль без конца теребила всё Варькино существо – МГУ. Она видела себя, идущей по нескончаемым гулким, с множеством дверей, университетским коридорам. Вдыхала волшебный, ни с чем не сравнимый, запах химии, которым было пропитано все здание химфака. Желание – любым способом перебраться в Университет – не оставляло её. Перевестись из «керосинки» в МГУ, даже на вечерний, было нереально. Оставалось устроиться на работу. Но как подступиться к решению этой задачи, она пока не знала.
Решение пришло совершенно неожиданно. Как-то весной в конце первого курса, девчонки из группы вместо лекций в очередной раз «завалилась» в «Шоколадницу» у метро Октябрьская. В этом кафе с весьма демократическими ценами со дня его основания собирались нерадивые студенты из ближайших институтов, расположенных на Ленинском проспекте: «керосинки», «стали и сплавов» и «текстильного». В зале стоял самый настоящий музыкальный автомат «меломан». Любой желающий бросал в прорезь пять копеек, выбирал понравившуюся мелодию и нажимал на кнопку напротив названия. «Механическая рука» доставала нужную виниловую пластинку, и она начинала вращаться. Меню кафе было постоянным и состояло приблизительно из десяти блюд. Половина жареного цыпленка подавалась с нарезанными кольцами апельсинами, маринованными яблоками или сливами. Из тончайших блинчиков с разными начинками особенно вкусными были фирменные – «Шоколадница» с начинкой из грецких орехов, изюма и шоколада. Ещё в меню было несколько десертов, которые готовили только в этом кафе, белое вино, советское шампанское и хороший чёрный кофе. Отстояв приличную очередь, посетители усаживались за небольшие круглые столики, застеленные белыми крахмальными скатертями. Белые жёсткие салфетки, свёрнутые «кулёчком», стояли остриями вверх на пустых тарелках. В табачном дыму тихо играл «меломан», позвякивала посуда, слышался негромкий гул голосов.
Так, за обычным девичьим трёпом выяснилось, что присутствующая за столом – волоокая Ксюша – работает на одной из кафедр химфака МГУ. Уже через неделю она сообщила, что в одну из лабораторий факультета требуется лаборантка на мизерную зарплату, зато с перспективой поступления в аспирантуру после окончания института.
Кафедра химии нефти оказалась сугубо по Варькиной специальности. Сотрудников на кафедре было раз – два и обчёлся, а в лаборатории и того меньше. Аспирантка первого года с красивым то ли польским, то ли прибалтийским именем – Хеля, дипломник Серёга – здоровый бородатый мужик (поступил в Университет после армии) и начальник лаборатории – «остепенённая» уважаемая Софья Абрамовна. К ним добавилась ещё и Варя. Софья Абрамовна работала над докторской диссертацией. Серёга бывал редко. В основном он проводил время в огромном студенческом практикуме, попивая чай (что в химических лабораториях категорически запрещалось) с сокурсницами, и заигрывал с молоденькими студентками. Поэтому вся нагрузка по теме, на которую был Госзаказ, легла на Хелю и Варвару.
Работа Варе сразу понравилась. Ничего нового для неё не было: те же колбочки и перегонки. От одной только мысли, что Варя теперь в Университете, работалось легко и радостно. Хеля закончила химфак с красным дипломом, танцевала в Университетском ансамбле «Сувенир» и была на несколько лет старше Вари. Энергия у девчонок била ключом. Правда, порой случались всякие ЧП: то рванёт выкипевшая колба, то до потолка выплеснется её содержимое, потому что Хеля, по рассеянности, не закрепила детали ректификационной колонки; а то вспыхнет кусочек металлического натрия, небрежно брошенный Варей в воду. Слава Богу! Все обходилось без последствий, не считая закопчённого потолка и разбитой посуды.
Однажды Хеля приволокла в лабораторию огромную бутыль с отработанным спиртом.
– На фига ты её притащила? – спросила Варя, задумчиво глядя на зеленоватое содержимое бутыли.
– Потом поймёшь, студент, – буркнула Хеля. – Давай, помогай.
Они стали быстро собирать «перегонку». Для этого в соседней лаборатории выклянчили большую трёхлитровую колбу. Целую неделю продолжалась работа в тайне от Софьи Абрамовны. В результате было получено пять литров чистейшего продукта. Пробовать девчонки не спешили, потому что не знали, отходом какой реакции был этот спирт. Одно было известно точно – ЯДА там НЕТ. Для достоверности всё же решили убедиться на стеклодувах. Университетские стеклодувы – люди бывалые – за ремонт битой посуды брали только спиртом. Хеля набрала целую коробку с отбитыми горлышками и краниками и пошла на переговоры в подвал, где сидели мастера. «Продукт» перегонки прихватила сразу, иначе работа не пошла бы.
На следующий день Варя с волнением ожидала результата. Хеля задерживалась «в библиотеке», хотя Варя точно знала, что накануне она встречалась со своим сердечным другом третьекурсником Тофиком. Варя механически собирала крошечную установку для получения компонента топливной присадки с отвратительным запахом тухлого чеснока, а, возможно, и чего-нибудь похуже. Звонок телефона раздался неожиданно. Так рано в лабораторию обычно никто не звонил. Варя вздрогнула, уронила очередную стекляшку. Та со звоном разбилась. Варя с досадой шлёпнула ещё одну, чтоб до кучи, и пошла к телефону. Звонил Василь Василич, которому вчера Хеля отнесла посуду в ремонт. У Вари отлегло от сердца – значит всё в порядке, жив.
– Что не приходите за своим хламом?
– Хеля задерживается, как только, так сразу, – вместо приветствия отчеканила Варя. Она поблагодарила мастера и схватила веник.
Хеля прискакала через час, радостная и не выспавшаяся. На всякий случай в подвал пошли вместе. У лифта решили перекурить. На площадке, как всегда, собралась весёлая компания студентов и молодых сотрудников. Там же был и Олег. Он давно пялился на Варвару. Даже просил Хелю замолвить за него словечко. Знакомство состоялось, но дальше этого не пошло. Олег был аспирантом последнего года. Высокий сутулый и лысый. Он никак не запомнился Варьке. Да и голова её была забита, кроме учёбы, только думами о Никите. Он продолжал часто ей сниться. Вот они идут навстречу друг-другу. Кит протягивает ей руку. Варя кладёт свою руку на его раскрытую ладонь и опять просыпается с ощущением счастья. Порой Варя смотрела по сторонам и не видела никого, кто мог бы встать хотя бы рядом с ним, не говоря уже, вместо него. Вот и сейчас Олег суетливо протянул зажигалку. Варя, не глядя, прикурила и отошла к противоположной стене. Хеля сделала «страшные» глаза, давая понять Варе, чтобы та проявила внимание. Но Варя задумчиво уставилась в потолок, делая вид, что не замечает намёков старшей подруги.
– Что тебе трудно улыбнуться, или поговорить с ним, – шипела Хеля, спускаясь по лестнице.
– Знаешь, может он и умный, и перспективный, но он никакой. У него даже внешность как будто смазанная.
Хеля безнадёжно махнула рукой. После незапланированного перекура девчонки спустились в подвал к стеклодувам. Василь Василич колдовал над очередным стеклянным прибором весьма сложной конфигурации. В мастерской, как всегда, было жарко от работающих горелок и расплавленного стекла. Как всегда, пахло соляной кислотой. Громко шумела вентиляция. В шкафчике на полке с готовой посудой стояла и знакомая склянка из-под известного «продукта». Василь Василич снял защитные очки с синими стёклами и посмотрел на девчонок:
– Если что, приходите сразу. Хороший продукт. – Затем, удовлетворенно хмыкнув, добавил, – ёлочкой пахнет.
Вот это был «номер»! Такой похвалы качеству сомнительного «продукта» не ожидала даже Хеля.
Вообще работа в Университете скучать не давала. По вечерам тёплой компанией собирались на одной из кафедр отметить чей-нибудь день рождения или устроить незапланированную вечеринку. Иногда, чтобы не возвращаться домой, Варя оставалась ночевать у знакомых девчонок в общежитии Главного здания, где поводов для таких вечеринок было предостаточно. По субботам в каком-нибудь из многочисленных молодёжных клубов проходили собрания иностранных землячеств с танцами и лёгким буфетом. В кинозале крутили фильмы из серии «Классика мирового кино», выступали известные артисты и участники самодеятельности МГУ. Особенной популярностью пользовались университетский молодёжный театр и ансамбль народного танца «Сувенир», в котором блистала Хеля.
Глава 9
И, тем не менее, Варя всё время ждала звонка от Никиты. Но звонил он редко. Чаще звонила она, предлагая куда-нибудь сходить или встретиться с ребятами из класса. Кит реагировал слабо. Обычно они встречались за игрой в преферанс. Компания собиралась малознакомая, какие-то девицы со странными наклонностями. Мужеподобные особы клеились с вполне конкретными намерениями. Варя всё реже и реже забегала на эти сборища. А вскоре совсем потеряла к ним интерес. Последний раз она виделась с Китом полгода назад. После этой встречи остался неприятный горький осадок. Причину она понять не могла. Вроде бы всё было, как всегда, но горечь не уходила.
В один из чудесных зимних предновогодних вечеров Варя в задумчивости стояла на «распутье» у входа в универмаг «Москва», размышляя куда пойти: на занятия в институт или вернуться в Университет и переночевать в общаге у девчонок с химфака. В «Москву» она часто забегала по всякой мелкой надобности, тем более что универмаг находился почти напротив «керосинки». Сейчас она уже не помнила, зачем, собственно, пришла. Поразмыслив ещё, она всё же решила зайти. Настроение было минорное, учиться не хотелось. Крупные снежинки мягко падали на плечи, таяли на волосах и лице, навевая грусть. Варя решила побродить по магазину в надежде купить что-нибудь полезное, например, хороший кофе в зёрнах и, прямо там, на большой кофемолке, его смолоть. Она толкнула стеклянную дверь и поняла, что дверь не поддается. Недоумённо подняв глаза, за стеклом она увидела симпатичного парня, который, улыбаясь, придерживал рукой дверь, не давая Варе войти. Наконец дверь широко распахнулась. Варя хотела молча проскользнуть мимо, но парень, нисколько не смутившись, преградил ей дорогу и предложил где-нибудь посидеть или хотя бы пройтись с ним по Ленинскому проспекту.
Не заметить Варвару было трудно. Длинное ярко-красное пальто, отороченное по низу чёрным каракулем, и шапочка в форме таблетки из такого же меха, отделанная коричневой норкой, привлекали внимание не только московских модниц. Из-под надвинутой почти до бровей шапочки на спину спускались крутые светлые локоны, собранные в замысловатую причёску. Высокие, обтягивающие икры, сапоги подчёркивали стройность её ног. Да хороша она была, чего уж там!
Варя вообще пользовалась повышенным вниманием мужского пола. Не считая обычного приставания на улице, с ней пытались знакомиться и нестандартным способом. Чаще всего это происходило в метро. То на книгу, которую по старой школьной привычке она держала раскрытой на коленях, падала свёрнутая трубочкой бумажка с номером телефона. То в обмен на только что сделанный карандашный набросок её портрета, просили о свидании. Варя со всеми была приветлива и никогда не отказывала. Она просто изменяла одну цифру номера своего телефона. Но особенно своей комической нелепостью ей запомнился случай, когда солидный интересный мужчина умолял познакомиться с его сыном. Варе же больше понравился энергичный красавец папа – физик, чем его унылый недоросль.