Северное сияние. Сборник рассказов и стихов
Сергей, вытащив из кармана алюминиевую ложку, пошёл к скале, которая возвышалась над берегом и тянулась вдоль береговой черты на сотни метров. Она была вся исписана красками, исцарапана металлическими предметами: фамилии, инициалы, имена любимых девчонок, названия городов, сёл и деревень – почти вся Россия на одной скале! Сергей, усердно орудуя ложкой, тоже выводил название своего родного города.
Я сел на пригретый солнцем камень и, прищурив глаза, пытался там, на горизонте, увидеть остров Сахалин. Не увидев на горизонте ничего, кроме волн и белых барашков, откинулся назад и стал спокойно рассматривать море, о котором мечтал с самого детства. Мне показалось, что оно дышит, словно гигантский кит, издавая глухие вздохи. Присмотревшись, я понял: приглушённые звуки возникают оттого, что при отливе из воды постепенно поднимают свои лобастые головы камни-валуны, подставляя их под ритмичные удары набегающих волн.
«Вот так, – подумал я, – на протяжении сотен лет происходит извечная борьба моря и суши. Набегая на отполированные камни-исполины, волны вдребезги разбиваются о них, чтобы по каплям собраться в новую волну и ударить с новой силой. В этой беспощадной борьбе море берёт себе в союзники солнце, ветер и время. Постепенно валуны и прибрежные скалы уступают натиску волн, превращаясь в мелкий галечник. И тогда, наслаждаясь своей победой, волны лишь медленно и ласково перекатывают мелкие камушки там, где когда-то бушевали страсти».
– Толик! – крикнул Сергей. – Я уже нацарапал на скале своё имя.
Я встал с камня и подошёл к скале.
– Прекрасно, Серёга, – похвалил я друга. – Теперь ты точно войдешь в историю.
– Как бы нам эта история не вышла боком, – заметил Сергей. – Поговаривают, что иногда сюда заглядывает наш самый главный…
– Ты имеешь в виду нашего главного корабельного старшину?
– Именно его я и имею в виду. Пора сматываться, от греха подальше…
Но я тоже решил оставить о себе память на берегу Татарского пролива и ложкой большими буквами нацарапал ХАН, а внизу мелкими добавил – тамбовский волк.
– Ну как? – спросил я у Серёги.
Тот покрутил головой и остался доволен моим художеством.
– Здорово! – на мою похвалу ответил он тем же. – Особенно про тамбовского волка. Думаю, что такой оригинальной надписи на скале вряд ли найти. Ты – первый!
В казарму идти не хотелось, до ужина было много времени, и мы решили ещё побыть у моря.
Сергей пошёл смотреть надписи на скале: «Может, земляков из Барнаула найду».
– Семь бед – один ответ! – решительно произнёс я и снова сел на камень, наслаждаясь шелестом волн, набегающих на берег.
Прибой постепенно усиливался, и вдали на гребнях волн появилось много белых барашков. «Приближается шторм!» – вспомнил я примету бывалых моряков.
О море и моряках я читал много и всегда с большой охотой. Особенно нравились мне книги о плавании поморов на Грумант и Новую Землю, где они промышляли морского зверя: тюленей, моржей, белух и белых медведей. С интересом читал исторические романы и повести о великих мореходах и открывателях новых земель в арктических морях и на Тихом океане. Многие из них ради открытия и освоения новых земель отдавали морю свои жизни…
О море! Одним ты приносишь славу и счастье, другим – только горе; одних ты делаешь безумно богатыми, а других – совершенно нищими, отнимая у них всё, даже жизнь, ибо опасность и риск – твои вечные спутники. Но как привлекательна твоя сила! Невзирая на опасности, рискуя своей жизнью, многие поколения людей вот уже на протяжении веков стремятся освоить твои просторы и твоё богатство. И это у них получается: ведь всякие неудачи и поражения, в конечном счёте, приводят к победе. Недаром в народе говорят: «Нет худа без добра!»
Я вздрогнул, когда неожиданно на моё плечо сзади опустилась рука.
– Что, испугался? – засмеялся Сергей. – Душа ушла в пятки от мысли, что к тебе подкрался наш главный?
Я как ни в чём не бывало встал и улыбнулся.
– Ему сегодня не до нас. Юра сказал, что у него важная встреча с невестой: наш главный корабельный старшина решил обзавестись семьёй.
– Пора, – одобрительно кивнул головой Серега. – Сколько там на твоих флотских?
– Ровно семнадцать. Ещё успеем.
– Нет, пора возвращаться, а то на ужин опоздаем.
Кивком головы я дал согласие и ещё раз с любовью посмотрел на море.
Мечты сбываются…
Прошла неделя после нашей с Сергеем самовольной отлучки и прекрасного общения с морем. Но за всё хорошее, как водится, надо платить. Пришло время расплаты и для нас, хотя о наказании мы уже перестали и думать. Вечером, перед отходом ко сну, нас вызвал на ковёр главный корабельный старшина.
– Вам, – кивнул головой старшина в сторону Сергея, – за порчу казённого имущества объявляю три наряда вне очереди на камбуз! Какого имущества, надеюсь, догадались?
– Так точно! – бодро ответил Сергей и повторил меру наказания. – Разрешите идти?
– Идите, а перед сном подумайте о своём проступке. В следующий раз будете сидеть на гауптвахте.
– А Вам…
Он побарабанил пальцами по столу. У меня сразу мелькнула мысль: «Не к добру! Сейчас назначит трое суток гауптвахты».
– А Вам, Хитров, – улыбаясь, произнёс старшина, – два наряда на камбуз от меня и один от тамбовского волка…
– Есть три наряда на камбуз, – обрадовался я. – Разрешите идти?
– Разрешаю! Только в следующий раз наказание будет более строгим. Понятно?
– Так точно!
Я повернулся кругом и чётким шагом направился к выходу.
– Посмотрим, какой из тебя служака выйдет, тамбовский волк, – сказал мне вдогонку старшина.
Образцовый оркестр
Занятия по программе курса молодого матроса подходили к концу. Мы уже сдали зачёты по Уставам ВС, строевой подготовке, политзанятиям. Осталась самая малость – сдать зачёты по стрелковой подготовке, и мы готовы к принятию военной присяги! В штабе флотского экипажа уже имелись списки направления нас на корабли и в береговые части для прохождения дальнейшей службы.
По устройству самозарядного карабина Симонова (СКС) и пистолета-пулемёта Шпагина (ППШ), а также по нормативам их разборки и сборки наша рота не подвела главного корабельного старшину и заняла первое место. А вот что касается стрельбы… Первые пули у многих ушли в «молоко», в том числе и у меня. Мы были очень расстроены этим. Нас, отстающих, старшина построил отдельно от всей роты и, нахмурив брови, своим громовым голосом сказал:
– Подвели, черти полосатые!
И начались изнурительные многочасовые тренировки.
Однажды на очередном построении роты для следования в столовую на середину строя вышел незнакомый нам мичман.
– Есть ли в строю те, кто на гражданке играл в духовом оркестре? – спросил он.
С ним рядом был наш старшина роты, который добавил:
– Бывшие музыканты, два шага вперёд!
Из строя никто не вышел. Юра, стоящий почти рядом со мной, толкнул меня в плечо и в приказном порядке сказал:
– Выходи!
Я не мог ослушаться старшего брата и сделал два шага вперёд. Мичман, увидев меня, приказал:
– Подойдите ко мне!
Так неожиданно до окончания курса молодого матроса определилась моя флотская судьба: вместо службы на кораблях ВМФ, о чём я мечтал, меня направили служить в Образцовый оркестр Тихоокеанского флота. Служба в оркестре оказалась не только интересной, но и весьма полезной для моего интеллектуального развития и дальнейшей судьбы – в сентябре 1951 года я вновь (после Барнаула) поступил в десятый класс вечерней школы. Корабельная служба, как я потом сам убедился, такой возможности не даёт – выходы в море, учебные стрельбы, боевое дежурство и охрана морских границ страны. У кораблей, как известно, судьба одна – их дороги в морях!
Оркестром временно руководил мичман Николаев. Недели через две из штаба флота приехал начальник политотдела (он был в звании капитана 1 ранга) и представил нам руководителя оркестра. Это был молодой симпатичный краснощёкий лейтенант, окончивший Московское училище военных дирижеров. С собой он привёз целый чемодан нот и на второй же день назначил меня библиотекарем оркестра.
С его приездом занятия музыкой стали регулярными, причём в репертуаре оркестра появились классические произведения таких композиторов, как Чайковский, Мусоргский, Верди, Штраус. Новый руководитель оркестра нам сразу понравился, и мы с удовольствием разучивали свои партии. Во флотском оркестре, как и в техникуме, я играл на альте.
Жили мы недалеко от бухты Постовой в небольшом одноэтажном деревянном доме, где были отдельные комнаты для начальника и старшины оркестра, спальное помещение для матросов и старшин, камбуз, столовая и большая репетиционная комната. Буквально в нескольких шагах от здания начинался хвойный лес, в который мы ходили репетировать свои партии. В тёплые летние дни оттуда доносились странные звуки, словно там была оркестровая яма Большого театра. Усилия молодого дирижёра оркестра и его интерес к классической музыке не пропали даром: уже через месяц мы стали выступать с концертами на кораблях и в воинских частях, постепенно завоёвывая авторитет и оправдывая своё название – Образцовый оркестр Тихоокеанского флота.
В оркестре я подружился с Колей Макаровым. Он был классным тромбонистом и помогал мне осваивать музыкальную грамоту. Таких, как я, не имеющих специального музыкального образования, было всего два человека, и эта помощь со стороны Николая для меня оказалась как нельзя кстати.
В июле 1951 года я впервые в своей жизни принимал участие в праздновании Дня ВМФ. Для меня это было незабываемое событие: корабли с флагами расцвечивания, красивая парадная форма одежды морских офицеров с кортиками на поясе, громовая музыка нашего оркестра, ликующая публика (особенно женщины и дети), шлюпочные гонки. Пришедших первыми под гром аплодисментов встречали, играя туш, а последних – оглушительным свистом и мелодией «Чижик-пыжик». Потом был праздничный обед с красной икрой на столе и продолжительный «адмиральский час». За красной икрой мы с мичманом Николаевым ходили в рыболовецкий колхоз накануне праздника. Там он обменял икру на «шило» (спирт). Эту крайне важную в армии и на флоте и строгую по отчетности жидкость музыкантам выдавали в зимнее время для протирания клапанов инструментов от замерзания. Но хороший старшина роты всегда имел в запасе (на всякий пожарный случай) энное количество спирта.
На параде я впервые увидел знаменитого в ВМФ подводника, командующего 7-м флотом вице-адмирала Г. Н. Холостякова. Он принимал морской парад и находился практически рядом с оркестром.
В общем, море и музыка оказались для меня словно два крыла жар-птицы, за которой я гонялся в юности.
С братом Юрой, к сожалению, мы встретились только недели через две после окончания им учебного курса во флотском экипаже и назначения его для прохождения дальнейшей службы на крупнейший в Советской Гавани артиллерийский склад. Там хранились в основном оптические приборы военного назначения: морские дальномеры, перископы для подводных лодок, артиллерийские буссоли, бинокли… Юра, как имевший среднетехническое образование, стал помощником начальника склада по учёту этой техники и практически его правой рукой. Кроме того, в этой воинской части он вёл ещё и секретное делопроизводство. В то время офицеров не хватало, и Юра вскоре был назначен на офицерскую должность с приличным окладом. Ему сразу присвоили воинское звание старшины 1-й статьи.
1 сентября 1951 года я поступил в вечернюю школу. Желание получить аттестат зрелости для поступления в мореходку у меня не пропало. С началом учёбы в школе забот прибавилось: кроме разучивания новых партий в оркестре надо было ещё и уроки готовить.
Преподавательский коллектив школы состоял в основном из жён офицеров. Некоторые из них в школе работали не первый год. Правда, недели две у нас не было уроков по физике – не могли найти преподавателя. На просьбу директора школы оперативно отреагировал начальник политотдела флота, и временно учителем физики стал старшина 2-й статьи, который служил на радиолокационном посту связи. Надо отдать ему должное – он был отличным специалистом, свой предмет знал превосходно, быстро освоился и показал неплохие педагогические способности. Поэтому, как это часто бывает в жизни, его временный статус учителя перешёл в постоянный.
Кроме военных моряков в вечерней школе учились ребята срочной службы из лётных частей. Они в большинстве своём обслуживали реактивные истребители МиГ-15, только что принятые тогда на вооружение, и были в восторге от этих самолётов. «Лётчики в Корее сбивают на них американские самолёты, как хотят, – с восторгом рассказывали они. – Полное превосходство в воздухе по скорости, манёвренности и вооружению. Во время боя общий счет сбитых самолётов обычно 8:2 в нашу пользу».
Примерно через полгода моя служба в оркестре, к сожалению, закончилась: из московского музыкального училища прислали ребят-юнг, а нас, не имеющих специального музыкального образования, списали на корабли. Я попал горнистом на эсминец «Вёрткий» и своим назначением остался доволен. «Попасть на боевой корабль, побывать в море, почувствовать силу морской стихии во время шторма, – думал я, – вот здорово!». Коля Макаров помог мне быстро выучить все сигналы, подаваемые на сигнальной трубе. Но мой восторг быстро остудил старпом.
– Ученье – свет, а неученье – тьма, – многозначительно сказал он. – Мы скоро уходим на полигон для проведения учебных стрельб, а потом – на боевое дежурство. Так что о школе можете забыть.
А я так хотел учиться! Расстроенный, я вечером прибежал к Юре.
– Снова мне не удастся закончить десятый класс, – с горечью пожаловался я брату. – Не везёт мне с учёбой.
Но Юра успокоил меня.
– Не расстраивайся, – уверенно сказал он. – У нас на складе есть свободные штатные должности. Думаю, что начальник склада пойдёт мне навстречу. Завтра с секретной почтой буду в штабе флота, есть у меня там друзья.
К моему удивлению, меньше чем через неделю пришёл приказ о моём переводе на артиллерийский склад, и учёба в школе была продолжена. «Вот что значит флотская дружба и солидарность! – подумал я. – Теперь уж точно получу аттестат зрелости».
Мечты сбываются
1С переводом на новое место службы мне удалось решить две задачи: во-первых, я смог продолжать учёбу в вечерней школе; во-вторых, мы оказались с братом снова вместе.
Родители, узнав из моего письма, что мы с Юрой служим в одной части, были очень рады. Однако возникли новые трудности: в школу приходилось ходить за четыре километра, в мороз и пургу, причём без ужина (по распорядку дня ужин был позже моего ухода в школу). Правда, наш кок на свой страх и риск в первое время оставлял мне на камбузе еду, но старшина роты, узнав об этом, строго наказал его. Пришлось брать с собой в карманы сухари. Были случаи, когда мне удавалось доехать до школы на грузовой машине – помогали ребята, стоящие на КПП дороги, ведущей в посёлок Жилдорбат. На мою беду, вредный старшина роты стал меня ставить для несения службы только в караул, в результате чего половину занятий в школе я пропускал, что отрицательно сказывалось на моих оценках.
Из-за этих трудностей Юра решил перевести меня в посёлок Десна, где при Доме офицеров была вечерняя школа. Так за три месяца до выпускных экзаменов я оказался в Артиллерийском управлении Тихоокеанского флота и стал фельдъегерем секретной части, начальником которой был друг моего брата старшина 1-й статьи Володя Злобин. Он, как и Юра, занимал офицерскую должность. Моим непосредственным начальником стал Алексей (его украинскую фамилию с окончанием на букву «о» я, к сожалению, забыл). Три раза в неделю ходили мы с ним по льду бухты Десна в различные части и учреждения флота. Я нёс секретную почту, а он сопровождал меня с карабином за плечом. Возвращались мы всегда уставшие и промокшие, с толстым слоем морской соли на ботинках (бухта хоть и замерзала, но весной на поверхности льда всегда лежал мокрый снег, перемешанный с морской солью).
Однажды, когда мы проходили вдоль берега бухты Постовой, Алексей показал мне место, где во время русско-японской войны наши моряки затопили фрегат «Паллада», перекрыв тем самым вход в бухту для японских кораблей. Фрегат был знаменит тем, что на нём в 1852–1855 гг. вице-адмирал Е. В. Путятин с дипломатической миссией совершил плавание из Кронштадта через Атлантический, Индийский и Тихий океаны к берегам Японии. В этом плавании принимал участие известный русский писатель И. А. Гончаров.
Алексей рассказывал, что летом в хорошую погоду корпус фрегата и его мачты можно увидеть, идя на шлюпке, с поверхности воды.
Кроме нас троих, матросов срочной службы, в секретной части работали две женщины: Галина Павловна Боровикова (заведующая машинописным бюро) и Оля – молодая незамужняя женщина, у которой был маленький сын. Она работала машинисткой.
Галина Павловна, красивая украинка, весёлая и добрая женщина, была женой нашего начальника управления полковника Гурия Павловича Боровикова и частенько выручала Володю Злобина от наказания, замолвив слово «за бедного гусара». Дело в том, что у Володи в посёлке Десна была подруга, и он иногда задерживался у неё до поздней ночи, опаздывая из увольнения.
У Боровиковых было двое детей: сын Наиль (жил в Ленинграде с бабушкой и заканчивал там десятый класс) и дочь Ирина (жила с родителями и училась в шестом классе).
Полковник Г. П. Боровиков, возглавлявший на Тихоокеанском флоте Артиллерийское управление, пользовался заслуженным авторитетом и у командования флота, и у личного состава управления. Это был грамотный специалист, знающий своё дело, строгий, но справедливый начальник, отличный спортсмен, возглавлявший волейбольную команду своего управления, мудрый воспитатель и вообще хороший человек.
Я быстро освоил свои служебные обязанности по секретному делопроизводству, вечернюю школу стал посещать регулярно (благо, она была рядом), и занятия проходили успешнее, чем раньше. В общем, вздохнул с облегчением… «Не служба, а службишка», – похвастался я брату при первой же встрече и поблагодарил его за заботу обо мне.
Действительно, мои успехи в учёбе радовали нас обоих.
– Преподаватели стали ставить меня в пример другим, – доложил я брату. – Особенно учительница немецкого языка.
В начале июня 1952 года после успешной сдачи выпускных экзаменов я получил аттестат зрелости – второй (после диплома об окончании техникума) документ об образовании – и был очень рад этому. Аттестаты нам вручали в Доме офицеров в торжественной обстановке.
С окончанием школы меня поздравили наш замполит и начальник управления полковник Боровиков. В строю я стоял радостный, словно именинник.
– Берите пример с матроса Хитрова, – сказал полковник. – Он единственный из личного состава управления, кто в этом году окончил вечернюю школу и получил аттестат зрелости.
За успехи в учёбе и службе мне присвоили воинское звание старшего матроса.
Вечером после ужина меня вызвал к себе в кабинет замполит и сказал:
– Из Вас, Хитров, может получиться хороший офицер.
Он посмотрел на меня сквозь толстые стёкла своих очков и добавил:
– Рекомендую подать документы в военное училище. Хотите в Киев? – уточнил он.
Я промолчал.
– Подумайте, но с решением надо поторопиться – подача документов ограничена по времени.
На этом разговор был окончен. Но уже на второй день вопрос о моём поступлении в училище был решён окончательно, причём всё произошло спонтанно.
Во второй половине дня в комнату, где мы работали, вошёл улыбающийся полковник Боровиков и протянул жене письмо.
– Из Ленинграда, от Наиля – сказал он.
В конверте кроме письма была фотография сына. Галина Павловна с гордостью показала нам снимок: на нём был запечатлён вихрастый улыбающийся парень в тельняшке.
Увидев меня, полковник Боровиков сказал:
– В Ленинграде открывается новое военно-морское училище, в которое по комсомольскому набору собирается поступать наш сын. Хотите стать военным инженером?
– Хочу! – с радостью ответил я.
Так решилась моя дальнейшая судьба. В Ленинград мои документы были отправлены секретной почтой вместе с личным делом майора Капкова Михаила Александровича (офицера нашего управления), который был назначен в новое училище на должность начальника лаборатории порохов артиллерийского факультета.
Через неделю после его отъезда в Ленинград меня вызвал к себе Гурий Павлович Боровиков и передал два документа – предписание в училище и билет до Ленинграда.
– Поедете в одном поезде с Галиной Павловной, – сказал он. – Она познакомит Вас с нашим сыном. В училище найдёте майора Капкова, он Вам поможет.
Полковник крепко пожал мне руку и улыбнулся.
– Желаю успехов!
2Вечером я сходил к брату. Юра поздравил меня с окончанием школы и пожелал успехов при поступлении в училище. Мы с ним тепло, по-братски, попрощались, распив при этом бутылку красного вина.
– Прятал в сейфе для секретных документов, – признался Юра. – Пригодилась. Заранее купил, чтобы обмыть твой аттестат зрелости.
От Советской Гавани до Москвы пассажирский поезд шёл около семи суток. Галина Павловна и её подруга (обе с дочками) ехали в купе, а я – в соседнем плацкартном вагоне на верхней полке. Они часто приглашали меня в гости на чай. В свою очередь я помогал им покупать продукты в станционных буфетах, так как женщины боялись отстать от поезда.
Преодолев Сихотэ-Алинский хребет и Амур, мы медленно, но верно приближались к Байкалу. Подъезжая к озеру, я вспомнил свои прошлогодние приключения, связанные с желанием посмотреть на «священное море». Конечно, настоящее море с Байкалом не сравнить, хотя тогда это озеро произвело на меня неизгладимое впечатление. На одной из станций я купил знаменитого байкальского омуля «с душком» и угостил своих знакомых из купейного вагона. Признаться, ни им, ни мне такая рыба не понравилась.
В Москву мы приехали утром, и, несмотря на ранний час, она показалась мне слишком шумной. На площади трёх вокзалов было много приезжих, все куда-то спешили, словно муравьи, сновали машины, оглашая утренний рассвет своими гудками.
Галина Павловна приняла предложение своей московской подруги погостить у неё несколько дней, побродить по Первопрестольной, побывать в театрах и музеях столицы. Она дала мне адрес их квартиры в Ленинграде и сказала, что о моём приезде предупредит сына по телефону. Я поблагодарил её за заботу обо мне, попрощался и, помахав девчонкам рукой, направился в сторону Ленинградского вокзала.
В тот же день вечером я уже ехал в поезде, смотрел в окно на мелькавшие дачные дома Подмосковья и думал, чем закончится мой длинный путь через всю страну от Тихого океана до Балтики.
В школьные годы я много читал о Петре Первом и восхищался им. Великий царь ради своей любви к морю и кораблям не гнушался работать на корабельных верфях Голландии и Англии простым плотником, рискуя жизнью; вести прицельный огонь из корабельных пушек по врагу во время морских сражений; в течение многих лет воевать со шведами за выход к Балтийскому морю.
Подъезжая к Ленинграду, я, конечно, волновался: в этом городе, как в зеркале, отражается наша история на протяжении трёх веков… Увидеть памятник Петру Первому «Медный всадник», взглянуть с набережной Невы на Зимний дворец, побывать в Эрмитаже, погулять по Летнему саду, полюбоваться Михайловским замком, посмотреть на шпиль Петропавловской крепости, не спеша пройтись по Невскому проспекту до самой арки Главного штаба, выйти на Дворцовую площадь и там, подняв голову вверх, увидеть на вершине Александровской колонны ангела-хранителя. А в летнюю белую ночь с восторгом смотреть, как разводят невские мосты. Да мало ли чего ещё сказочно-красивого можно увидеть в этом славном городе, построенном Петром Великим!
Проезжая станцию Бологое, я подумал: «Теперь уж я точно всё это увижу».
Московский вокзал в Ленинграде показался мне более опрятным, чем Ленинградский в Москве, и менее шумным. До дома на Мойке, где жили Боровиковы, я добрался без особых хлопот. Наиль и его бабушка встретили меня радушно, накормили обедом и напоили чаем с пирожками. С Наликом мы сразу подружились. Он подробно рассказал мне об училище и порядке сдачи экзаменов. Конкурс ожидался большой – до трёх человек на одно место!
– Хочешь посмотреть город? – спросил меня мой новый друг.
– Конечно, – обрадовался я. – Мечтал об этом ещё с седьмого класса…
Поблагодарив бабушку за вкусные пирожки с яблочным вареньем, мы отправились в город. Обход начали с Казанского собора. Налик оказался хорошим гидом, и в тот день и вечер я многое увидел и услышал о городе на Неве. Ужинать пришлось в кафе. Проходя мимо кинотеатра на Невском проспекте, я показал на большую красочную афишу.
– Наверное, хороший фильм, приглашаю… Посмотрим, а заодно и отдохнём от ходьбы!
– Ты лучше посмотри на часы – нам уже спать пора!