Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира
Никогда не знаешь, что свалится тебе на голову, пока оно не свалится. Еще минуту назад я была совершенно уверена, что ничего на свете так не хочу, как уйти с Байроном и жить с ним долго и счастливо до самого сказочного конца, который я сама только что нам завоевала. Но тут вылез этот самый геройский вопрос, и Байрон выбрал Нью-Йорк-Снаружи, а я… вдруг как-то растеряла уверенность. А на поверхность внезапно выкипела одна очевидная вещь – что я… люблю наш Между-Йорк. И не знаю, люблю ли Байрона.
– Отвечай, дитя, – строго поторопил меня Гений. – Мне начинает становиться скучно.
Клянусь, я понятия не имела, что собираюсь сказать. Я честно открыла рот, а оттуда возьми да и вырвись:
– Я хочу назад свою библиотечную карточку.
– Давай уже двига… Что ты сейчас сказала? – Байронова физиономия вполне тянула на уморительную, если бы только у меня было настроение смеяться.
– Я с тобой не пойду, Байрон. Я остаюсь здесь.
Не уверена, что Гений дал бы мне передумать, но я могла бы – если бы Байрон стал со мной спорить. Но он вместо этого лишь печально кивнул.
– Ну, тогда удачи, Ниф. Я буду по тебе скучать.
После этого он быстро меня обнял, отвернулся, расправил плечи и стремительно вышел за дверь.
– Ну, и скатертью дорога! – прокомментировал КАТНИП. – Мне он никогда не нравился.
– А мне нравился, – заявила я и ударилась в слезы.
Терпеть не могу плакать. От этого у меня из носу течет, глаза жжет, и вообще это так унизительно по-человечески. Народ-то никогда не плачет.
Мне что-то тяжело легло на ногу. Я отняла руки от лица. КАТНИП умостил голову у меня на коленке, как большая собака, и мурлыкал вовсю. На другой коленке лежала библиотечная карточка.
– Желание исполнено, – сказал Гений. – Теперь один последний пункт, и мы все сможем, наконец, вернуться к работе. Полагаю, ты пообещала службу КАТНИПу в обмен на помощь в спасении этого исключительно недалекого юноши от последствий его тупоголовости.
Я вздохнула. Вот так сделка вышла.
– Да, пообещала.
– КАТНИП?
Лев поднял подбородок с моих коленей.
– Думаю, я превращу тебя в Библиотекаря. Отдохни сперва, а потом приходи ко мне, и мы об этом поговорим. А сейчас я съем этот твой сэндвич с солониной. Человеческая еда всегда пробуждала во мне интерес.
Я бы с радостью его расцеловала и разревелась бы ему в гриву, и вообще продолжила вести себя, как контуженная, да только постеснялась Гения. Так что я просто вытащила сэндвич из кармана и развернула. М-да, в последний раз я его видела менее плоским. КАТНИП цапнул его с ладони, раскусил, уронил обратно и слизал куски длинным розовым языком.
– Гм, интересно, – сказал он. – Принесешь мне еще, в следующий раз как придешь.
Я повернулась к Гению:
– Можно задать вопрос?
– Одно желание, – покачал головой он. – Знаешь, что случается со смертными, которые слишком жадны до желаний?
– Это не желание, Гений. Это информация.
– А, очень хорошо. Байрон живет в сказке, где герой добивается успеха, заручившись правильными спутниками. Если бы ты была его героиней, ты бы пошла с ним и применила свой выдающийся здравый смысл, чтобы помочь ему выжить в Наружном Йорке. Если, конечно, там применимы те же правила.
– То есть за спасение Байрона я получаю шанс жить долго и счастливо в качестве библиотекаря?
Гений подмигнул, на мгновение став очень похожим на КАТНИПа.
– За спасение Байрона ты получаешь шанс стать героем своей собственной сказки. А что это за сказка, покажет время.
И это чистая правда. В лучших традициях самых старых сказок о фэйри Байрон добился своего с чужой помощью. Надеюсь, его «долго и счастливо» в итоге вышло достаточно счастливым. Иногда, когда меня одолевает жалость к себе, я надеюсь, что он теперь городской чудик, который видит фэйри, куда ни посмотрит, да только поговорить с ними не может. Но по большей части я достаточно довольна жизнью, торчу себе в библиотеке, изучаю все ходы и выходы системы, учусь говорить со странницами, скармливаю КАТНИПу сэндвичи с солониной – и читаю. Очень много читаю: поэзию, романы, пьесы, философию, историю. И фольклор, конечно. Я была права: смертным Народ куда интереснее, чем смертные – Народу. На Балу Солнцестояния я это докажу – стихами и прозой, да так, что даже Снежному Колокольчику придется признать, что она продула. А я пока что прикидываю, какое желание ей загадать и заодно в какой сказке я хочу жить. Сейчас я этого не понимаю, но я определенно на пути. На пути.
Делия Шерман родилась в Токио, в Японии, но выросла на Манхэттене, минутах в двадцати на автобусе от Нью-Йоркской публичной библиотеки. Ее рассказы о магической стороне Нью-Йорка опубликованы в антологиях A Wolf at the Door, «Зеленый рыцарь» и Firebirds. «КАТНИП» – это еще не конец приключений Ниф в Между-Йорке: у Делии есть и другие рассказы о ней, и, возможно, грядет даже пара романов.
Кроме того, Делия написала три романа в жанре взрослой фэнтези, номинировалась на Всемирную премию фэнтези и выиграла Мифопоэтическую премию. Делия исполняет обязанности редактора-консультанта для «Тор Букс» и является президентом Фонда «Искусство без границ» (www.artistswithoutborders.org).
От автораВзрослея, я очень много времени проводила в системе Нью-Йоркской публичной библиотеки – по большей части в детской секции филиала на 79-й улице. С Исследовательской библиотекой я познакомилась, только когда пошла в колледж и столкнулась с необходимостью выискивать биографии ирландских поэтов и работы по театру эпохи Возрождения. Библиотекари были со мной очень милы, карточный каталог – удобен и прост, читальный зал – восхитительно просторен, а стулья – достаточно комфортабельны, чтобы сидеть и читать часами. Я просто влюбилась в это место и с тех пор так и осталась влюбленной. Теперь я живу в Бостоне, и у нас вынужденно любовь на расстоянии. Я поддерживаю отношения, регулярно наведываясь к КАТНИПу он-лайн (http://catnyp.nypl.org). На рабочем столе у меня до сих пор восседают книгодержатели в виде библиотечного льва, которые папа подарил мне, когда я уезжала в колледж.
Ниф и ее товарищи родились в результате спора с подругой по поводу того, удобно ли фэйри жить в современном городе. Я сама выросла в Нью-Йорке, считаю его совершенно волшебным местом и знаю, что да, они чувствуют себя там отлично.
Учитывая, сколько разного народу в разное время приехало сюда жить, будет только логично, если и по части фэйри Нью-Йорк тоже будет представлен самым широким спектром культур. Есть среди них, конечно, и коренные фэйри, происходящие от собственной нью-йоркской ветки магии. С ними так здорово играть, что я принялась за роман про ранние годы Ниф среди Народа, и называться он будет «Подменыш».
Делия Шерман
Эльфийское племя
[29]
Когда они переехали в Брайдстоун, Сьюзи старалась быть очень позитивной. Да, вот это самое слово. Позитивной. Ничего другого тебе и не остается. Джек пытался во всем ее поддерживать. Ей и так уже много пришлось пережить – да им всем на самом деле. Вертишься, как умеешь.
Ему было семнадцать с половиной, и потому она сказала, чтобы он звал ее Сьюзи, хотя вне дома, в колледже, Джек величал ее полным титулом – «мам». Люс все еще имела неотъемлемое право звать Сьюзи мамой, но тоже им не пользовалась. Четырнадцать лет, снежно-белые волосы и общая странность, какую девочки обретают внезапно, никого не спросясь.
– Сьюзи – личность, – серьезно и даже властно сообщила Люс. – И имеет право на собственное имя – она же не только наша мама.
– Но она и правда наша мама, – вставил Джек.
Тут вошла Сьюзи, вся сама позитивность, и они очень позитивно принялись прибираться в новом доме и распаковывать вещи.
Дом был действительно новый, во всех отношениях: часть целого блока домов, соединенных вместе, с большущими гладкими стеклянными окнами и дверьми, – одного из нескольких кварталов, которыми недавно обзавелась растущая деревня. Внутри все дома тоже, надо полагать, были одинаковые. Одна громадная комната внизу, кухня, гардеробная, три маленькие спальни наверху и уборная. Зато выходил их дом на поля, живые изгороди и лес. Это было круто, куда лучше, чем та квартирка в лондонском пригороде, где они все едва помещались, когда папу… Когда Майкла вдруг уволили.
А уволили папу потому, что он слишком много пил. Нет, не папу… Майкла уволили потому, что он слишком много пил. Алкоголя. Джек еще помнил, как оно было всего каких-то несколько лет назад: Люс девять, такая милая; Сьюзи никакая не позитивная, а просто счастливая, а папа – он тогда был просто папа. Майкл слишком много работал, объясняла Сьюзи, когда все покатилось под откос. Он просто старался заработать им на пропитание, и теперь они должны все его поддерживать. Потом его уволили, семья потеряла дом на Честер-роуд, где выросли Джек и Люс, и переехала в квартиру. Там папа – точнее, теперь уже Майкл на полную ставку – продолжил крепко пить и начал рассказывать Сьюзи, Люс и Джеку, что до смерти от них устал и какая они обуза, – а заодно и поколачивать Сьюзи. Как-то ночью Джеку пришлось разбить ему об голову бутылку, чтобы хоть как-то остановить. Потом Джек плакал, Люс и Сьюзи тоже, а Майкл сидел на полу с ошеломленным видом. Дальше он встал – струйка крови еще бежала у него со лба до самого кончика носа – и просто вышел. Больше он не вернулся.
Это случилось полтора года назад. И вот теперь они здесь.
Реально глупый ход, думал Джек. Мама, видите ли, выиграла в национальную лотерею. Нет, не миллионы, конечно, но вполне достаточно на первый взнос за маленький домик, и еще оставалось кое-что до тех пор, пока она не найдет работу (это Сьюзи крайне позитивно наврала ипотечному отделу). Еще они не менее позитивно нашли для Люс местную школу, а для Джека – колледж, всего в получасе езды на поезде.
До чего же досадно, все никак не мог перестать думать Джек, что они не выиграли в лотерею раньше, чем разразился весь этот ад. Сьюзи сказала, что смысла нет смотреть на все под таким углом. Им просто чудесным образом повезло. Естественно, повезло.
Но Брайдстоун…
Джек разглядывал это место с подозрением, пока поезд еще только подходил к станции. Ну, да, Сьюзи сама выбрала… Одна из тех кентско-сассекских деревенек, что когда-то были живописны, да и сейчас еще местами оставались: настоящая старая кузня, да и паб не моложе, а церковь наверняка построили на следующий день после норманнского завоевания в 1066 году. Даже развалины римского форта и норманнского же замка неподалеку имелись. Но и сама деревенька за это время тоже успела раздаться. Она порядком набрала вес с пятидесятых, разжирела новыми домами, землевладениями и идиотскими магазинчиками, явно торговавшими всяким хламом, который никто в здравом уме не позволит себе купить – да даже и не захочет.
Ясное дело, великий водораздел тоже присутствовал. Тут были свои богатеи, жившие в старых домах с деревянными балками на крутых узеньких улочках или в кичливых особняках за деревней, с садами размером в добрый парк. Они владели большущими собаками, катались верхом, говорили так, будто все слова у них тявкают одно на другое, и посматривали очень, очень свысока на «эту обычную публику», что покупала новые дома.
Сьюзи, между прочим, когда-то была актрисой. Ее и по телевизору показывали, и всякое такое, только этого уже никто не помнил. И что-что, а обычной она не была – как раз наоборот, необычной.
– Вы только поглядите, какой вид! – пропела она, когда они впервые увидали его как полагается, из окна лестничной площадки на втором этаже.
Да, вид оказался и вправду недурен, Джеку пришлось это признать. На следующий год он собирался изучать фотографию – сейчас-то у него только подготовительный курс. Можно будет делать превосходные снимки: зелено-золотые холмы, темные купы леса, раскинувшиеся за ними просторы открытой земли…
Почему же этот вид так ему не по вкусу?
Смешно, но он старался совсем на него не глядеть, не видеть. Вообще не смотреть в окна.
Ненормальный какой-то.
А вот Люс вид нравился. И крошечный садик тоже, с голубыми, как бы из кованого железа, но на самом деле нет, стульями и столом (их купила Сьюзи), с растрепанными розовыми кустами и одним – сиреневым, почти с дерево. Она часами торчала там одна по вечерам, пока Джек со Сьюзи пялились в телевизор: напевала что-то себе под нос, совсем как тогда, когда была малышкой. Может, ей так и лучше. За забором жужжали и курились летней дымкой поля.
По ночам над землей плавала белая луна, зловеще вопили совы, а Джек то и дело спускался на первый этаж около часу пополуночи – и совсем не затем, чтобы глотнуть сока или схомячить кусочек холодной курицы. Нет, он проверял замки – и на парадной двери, и на задней.
– Сьюзи, как думаешь, эти замки достаточно надежные?
– У нас других нет, Джек.
– Это да… но, может, я найду кого-нибудь поставить нам получше?
– И кто к нам, по-твоему, может ворваться? – фыркнула она. – Лев?
– Да тут местные собаки размером со льва будут. Такая в две секунды через стекло проломится.
– Я собак люблю. Мы с Люс, может, и свою заведем. Слушай, Джек, спасибо, конечно, но мы не в Лондоне. Тут гораздо безопаснее.
– В Лондоне Джек никогда о замках не беспокоился, – чопорно вставила Люс. – Он однажды на всю ночь дверь незапертой оставил, когда пришел.
Это было еще на Честер-роуд, так что Сьюзи быстренько сменила тему.
Что же так доставало Джека в этом месте? Пару воскресений они пробовали гулять по окрестным улочкам. Сьюзи и Люс трещали что-то о птичках и полевых цветочках. Джек все время оглядывался через плечо. Один раз он даже услышал, как что-то крадется за ними по ту сторону живой изгороди, и совсем уже собрался пнуть ее как следует, но тут над кустами взметнулись две вороны.
И дело было не только в зверье, или в виде из окон, или в местных жителях… а в чем-то еще…
В чем-то другом.
Может, в том, что он просто городской ребенок… или невротик, как Сьюзи и Люс, – так, совсем немножко. Да, наверное, все очень просто.
* * *На четвертой неделе по приезде Люс как-то примчалась домой из школы, вся запыхавшись, и выпалила:
– Я встретила этого жуткого дядьку на главной улице!
Джек и Сьюзи в ужасе воззрились на нее.
– Люси, ты о чем? – аккуратно осведомилась Сьюзи, держась на всякий случай за край кухонного стола.
Джек, рано явившийся домой – делать, как выразился неуклюжий курсовой тьютор, домашний проект, – просто молча ждал.
– Да не об этом. Он просто не в себе, у него котелок не…
– Хочешь сказать, он под кайфом? – уточнил Джек.
Люс расхохоталась. Хотя бы этот ее смех – как серебряные колокольчики – пока никуда не делся… Это Майкл так говорил. Нет, не Майкл – папа.
– Я хочу сказать, он просто чокнутый. Совсем не опасный. Просто появился откуда ни возьмись и говорит, будь, мол, осторожна, девочка – будто я малышка какая! – гляди в оба.
– Ты с ним говорила? Люси, я же предупреждала тебя…
– Да не говорила я с ним! С какой стати? Я просто пошла себе дальше. А он и говорит мне в спину: ты, мол, при таких волосах осторожно ходи. И дальше еще что-то про римлян, оставивших камень, и про рыцарей, оставивших замок… но я к тому времени как раз была возле булочной и сразу зашла внутрь, как ты и говорила, и купила вот эту буханку…
– Оставь буханку в покое. Как он выглядел?
– Старый, тощий. С длинными волосами. Похож на такую мохнатую овчарку. Одет в старье – вроде как викторианское, для маскарада, только все ношеное и грязное. Но такие люди обычно воняют… пахнут, как мусорный бак, а он – нет. Он пах, – тут Люси задумалась, – как трава.
– Трава?
– Ну, трава на лугу. И глаза у него были зеленые, как у меня.
Сьюзи и Джек обменялись подозрительным взглядом. Одинаковых карих глаз.
– Завтра, Люси, – твердо сказала Сьюзи, – в школу ты пойдешь со мной. И после уроков я тебя тоже заберу.
– Ну, ма-а-ам… – взвыла Люс.
* * *После чая – это у них был такой ранний ужин, в шесть, – Джек вышел пройтись. Он двинулся вниз по холму, прочь от стеклянных домов, мимо затейливых, выходивших в поле ворот, где временами паслись коровы. Попетляв немного по узким улочкам, он вырулил на главную.
На лужайке посреди деревни возвышался военный мемориал. Дальше, за нею, виднелась церковь с квадратной норманнской башней, а напротив среди громадных дубов и буков притулился паб. Странное у него было название, у этого паба. Там мельтешили листья, и шикарные бражники восседали на выставленных снаружи грубо сколоченных скамьях с бокалами вина и настоящего эля; Джек прищурился. На вывеске красовался зеленый холм, а на нем танцевали какие-то люди под изогнутым лунным серпом. «Дамы и господа», гласила вывеска.
Один из гостей заметил Джека и скривился. Ну, вот, было написано у него на физиономии – Джек это ясно видел – опять какая-то несовершеннолетняя плебейская шпана мечтает надраться.
Джек развернулся к ним спиной и зашагал через лужайку к церкви.
Он искал того, кто разговаривал с Люс. На самом деле человек такого сорта уже давно сбежал бы из чванливого местечка вроде Брайдстоуна… если только у них тут нет штатного деревенского дурачка. Ну, ради поддержания аутентичного колорита.
Что он хотел сказать этим своим «при таких волосах осторожно ходи»? Предупреждение? Или угроза? Джеку не терпелось отыскать этого странного дядьку, расспросить, что к чему. А если это все-таки была угроза, донести, что он, Джек, не потерпит, чтобы всякие старые бродяги пугали его сестру, ясно?
После церкви Джек еще немного поколесил по улицам и даже по тесным проулкам между домами. Кто-то где-то играл Моцарта… Собаки глухо и сочно брехали в садах, где каждая ветка знала свое место.
Когда он вышел обратно на лужайку, солнце уже клонилось к закату. Стрелка на башне ползла к половине девятого. Еще максимум час, и уже совсем стемнеет, и Сьюзи начнет волноваться, потому как он сказал, что всего лишь пойдет погулять.
Церковь тоже портила Джеку настроение. Кладбище было битком набито покосившимися древними надгробиями с датами вроде 1701 и 1590. Старина такая глубокая, что хоть ведром вычерпывай.
И, кстати, что тот ненормальный имел в виду, сказав, что римляне оставили камень, а норманнские рыцари – чего-то там еще? Кстати, про римлян он слышал впервые… может, это тоже были норманны? Холодало, ветерок нес запах цветов. Тьма сгущалась куда быстрее, чем он ожидал.
Не успел Джек подойти к двери, как Сьюзи распахнула ее изнутри настежь.
– Джек! Джек… слава богу!
– Что случилось? Мама?
– Люси пропала!
Джек встал как вкопанный, вся кровь так и застыла у него в жилах. Будто он снова оказался там, в той их квартире, и Майкл… визгливый пьяный голос вопит в соседней комнате, обвиняя Сьюзи, что семья ей до лампочки, что она думает только о карьере – которую вообще-то бросила… а потом звук удара.
– Сьюзи, ты уверена?
– Конечно, я, к чертовой матери уверена, идиот!
В отличие от Майкла ругалась она редко – видать, правда уже дошла до ручки. Джек понял, что дело нешуточное.
– Так, хорошо, вижу, ты все проверила. Когда ты поняла, что ее нет?
– Она была у себя в комнате, наверху, крутила диски – довольно громко. Что-то из этих ваших дымц-дымц, которые вы так любите.
– Понятно, «U-2».
– Проигрыватель играл все один и тот же трек, и я поднялась наверх, спросить, не может ли она сделать потише… и, Джек! Ее там не было! Окно широко открыто – и всё. Она же не могла вылезти из него наружу, правда? То есть я хочу сказать, зачем бы ей это делать? Ее не было в ванной, и по лестнице она не спускалась – я в это время гладила, и радио было включено, но я все равно бы увидела, если бы она прошла мимо двери в гостиную.
– А в других комнатах ты смотрела? Хорошо. А в саду?
– Да я везде смотрела! Я даже в стиральную машину заглянула, будь она неладна, – Сьюзи слабо хихикнула. – Я, наверное, дура, да? Все же наверняка в порядке? Она все время была где-то здесь…
Она резко развернулась и кинулась через коридор к лестнице и дальше, на второй этаж, словно тощий слоник в приступе паники. Джек двинулся следом. Нет, и наверху Люси не было и в помине.
Они вывесились из окна спальни, пожирая глазами дворик внизу. Да и падать отсюда не то чтобы высоко…
Воздух уже просто благоухал: цветы, сено, все такое чистое, живое, растущее… и ночь. Сама ночь.
– Мам, слушай. Я думаю…
– Вон! Вон она! Господи боже, да что она там делает? Люси! Люс!
Через несколько полей спеющей пшеницы… или ржи, или еще чего-нибудь, среди высоких колосьев неподвижно стояла маленькая тонкая фигурка, сияя почти снежной белизной – наверное, свет доставал туда с задних дворов. Люси с ее светлыми-светлыми волосами…
Осторожно ходи при таких волосах.
Сьюзи уже мчалась по лестнице вниз. С грохотом распахнулась задняя дверь. Джек догнал ее только в саду.
Мама стояла, вцепившись в выходивший на поля забор, и чуть не плакала, будто перепуганный ребенок.
– Она исчезла!
– Ее просто за колосьями не видно.
– Нет! Когда я сюда выбежала, ее было видно там, в поле. А потом – раз! и нету.
Внезапно Джек ощутил, что ночь очень холодная. И, к тому же, безлунная.
– Пойду поищу ее.
Он вскочил на забор и спрыгнул вниз, в поле.
– Только будь осторожен!
Джек только проворчал что-то в ответ и нырнул вперед, в кусачую жесткую полосу пшеницы, или ржи, или что это там было. С ненавистью круша колосья направо и налево, он думал, что ни в жизнь больше не станет есть ни хлеба, ни хлопьев.
Где-то через четверть мили он услыхал, как Сьюзи зовет его. Сквозь колосья уже маячила темная тень леса, довольно зловещая с виду.
Джек так и встал.
Сзади несся голос матери, снова живой от радости и облегчения.
– Джек, все в порядке! Она здесь!
И сразу следом – голос Люси:
– Джеки-и-и!
А прямо перед ним на фоне лесного занавеса, недвижная, как нетронутый ветром колос, стояла фигура, белокожая, бледноволосая – стояла и улыбалась, спокойно и чуть удивленно глядя раскосыми, кошачье-зелеными глазами. Всего секунду, наверное. А потом растаяла – в тенях, в ночи. В земле?
Джек потряс головой. Ничего. Ничего там не было. Просто адреналин и обман зрения.
Он повернулся и побежал обратно, к дому.
– Она говорит, что была везде, где я только что посмотрела. Занималась чем-то, не понимала, что я ее ищу. Мы просто как-то разминулись.
Джек нахмурился.
– Чушь какая. Мы повсюду смотрели. Невозможно пропустить человека в таком маленьком доме.
– Ее собственные слова. Я сказала, что так просто не может быть, а она рассердилась, потом расплакалась – говорит, что не врет. Но она врет. Я посмотрела с фонариком: на столе во дворе есть царапины. Она наверняка вылезла на подоконник, перепрыгнула на крышу сарая… – я даже думать об этом не могу. А если бы она оступилась?
– Да уж. Хочешь, я с ней поговорю?
– Утром. На сегодня с нас хватит.
Ладно, а как Люс обратно-то влезла, подумал он? Наверное, прокралась внутрь, пока он рыскал по полям, а Сьюзи висела на заборе в слезах, чуть с ума не сошла.
Сошла с ума… как тот зеленоглазый дядька.
Всю ночь Джеку снилось, что он куда-то бежит. Что-то гналось за ним – собака, кажется… белая собака. Проснулся он весь в поту, потому что запер окно на ночь. И с мыслью: а что, если та, другая тварь – белая фигура, которую они вроде как видели – была такой специальной приманкой, чтобы Люси могла проскользнуть в дом незамеченной?
Женщина за кафедрой в библиотеке оказалась с виду довольно мила, но нравом – та еще злюка.
– Мне жаль, но у нас компьютер завис.
Невооруженным глазом было видно, что на самом деле нисколечко ей не жаль.
Джек сказал, что он изучает Брайдстоун. Она непонимающе выгнула бровь.
– Вы наверняка о нем слышали – в одной остановке отсюда.
– Я из Лондона, – надменно отрезала она.
Впрочем, ничего полезного он в библиотеке не нашел. Даты по замку, план римских руин и какой-то алтарь языческой богини.
Когда Джек уже выходил за порог, сзади раздался мужской голос.
– Вы про Брайдстоун спрашивали?
Джек оглянулся. Джентльмен в самом начале средних лет стоял и, нахмурившись, глядел на него, словно таким, как Джек, вообще не положено задавать вопросы. Впрочем, люди такого возраста Джеку все равно не нравились. Майклу как раз примерно столько и было.
– Да, – коротко ответил он.
– По какой-то особой причине?
– Я там живу. Если вы не против.
Тут до него дошло, что незнакомец хмурится потому, что ему приходится глядеть против солнца.
– Найдите старика по фамилии Солдат. Пишется, если что, «С-о-л-д-а-т». Он, правда, ку-ку, но довольно безвредный. Я с ним уже много лет знаком. Он знает эту вашу деревню Брайдстоун – и историю, и все остальное.