Охрана власти в уголовном праве России (de lege lata и de lege ferenda)

Не задерживаясь на аргументации положения о необоснованности выделения двух значений термина «правосудие», можно утверждать, что видовой объект преступлений, включенных в гл. 31 УК РФ, охватывает деятельность не только судов по реализации судебной власти в предусмотренной законодательством форме судопроизводства, но и общественные отношения, непосредственно связанные с отношениями по отправлению правосудия. Представляет интерес определение объекта анализируемых преступлений, сформулированное Л. В. Лобановой: «Правосудие в качестве объекта уголовно-правовой охраны следует рассматривать как систему общественных отношений, призванных обеспечить предпосылки, нормальное осуществление, а также претворение в жизнь результатов… деятельности суда и содействующих ему органов и лиц»[159]. Автор рассматривает данный объект как сложную систему общественных отношений: во-первых, в сфере деятельности суда по реализации судебной власти; во-вторых, в сфере деятельности органов, содействующих суду в отправлении правосудия. Для объединения этих двух групп общественных отношений в единый объект преступлений связующим звеном может служить категория «интересы правосудия»[160].

В юридической литературе правильно отмечается, что деятельность суда по осуществлению правосудия во многих случаях невозможна без вспомогательной деятельности других государственных органов: дознания, следствия, прокуратуры, органов и должностных лиц, исполняющих судебные решения, т. е. деятельности, в конечном счете обеспечивающей интересы правосудия. Еще в начале второй половины прошлого века И. М. Черных заметила, что деяния, препятствующие объективному и всестороннему предварительному расследованию, препятствуют тем самым и правильному осуществлению правосудия[161]. Другими словами, они не прямо посягают на правосудие как на деятельность суда, а косвенно, именно препятствуя созданию необходимых условий для осуществления правосудия судом.

Надлежащее обеспечение интересов правосудия во многом зависит от качественной работы органов прокуратуры, дознания, предварительного следствия и органов, исполняющих судебные решения. Как отметил Конституционный Суд РФ в постановлении от 4 марта 2003 г. по делу о проверке конституционности положений п. 2 ч. 1 и ч. 3 ст. 232 УПК РСФСР в связи с жалобами граждан Л. И. Батищева, Ю. А. Евграфова, О. В. Фролова и А. В. Шмелева, «существенное процессуальное нарушение является препятствием для рассмотрения дела, которое суд не может устранить самостоятельно и которое, как повлекшее лишение или стеснение гарантируемых законом прав участников уголовного судопроизводства, исключает возможность постановления законного и обоснованного приговора и фактически не позволяет суду реализовать возложенную на него Конституцией Российской Федерации функцию осуществления правосудия»[162]. Таким образом, Конституционный Суд РФ исходит из того, что осуществление судом функции правосудия в немалой степени зависит от качества работы органов дознания и предварительного следствия, деятельность которых создает необходимые предпосылки для вынесения судом законного и обоснованного решения. Это же обстоятельство подчеркивал В. Н. Кудрявцев: «Деятельность этих органов в конечном счете направлена на обеспечение вынесения законного, обоснованного и справедливого решения (приговора)»[163].

И. С. Власов также считает обоснованным включение норм об ответственности за воспрепятствование нормальной работе органов прокуратуры, следствия и дознания в главу о преступлениях против правосудия, обосновывая это тем, что при выделении группы рассматриваемых преступлений органы, непосредственно осуществляющие правосудие (суды), и органы, способствующие осуществлению правосудия, интересуют законодателя не как самостоятельные звенья государственного аппарата, а как единый механизм, обеспечивающий реализацию задач правосудия[164]. С указанным утверждением трудно не согласиться, поскольку оно, не умаляя значения правоохранительных органов (дознания, следствия, прокуратуры и др.), исходит из их вспомогательной по отношению к суду роли при осуществлении правосудия. «Без деятельности правоохранительных органов (прокуратуры, предварительного расследования, системы исполнения наказаний, судебных приставов-исполнителей) невозможно обеспечить осуществление правосудия в стране», – пишет А. И. Друзин, указывая на наличие тесной связи деятельности правоохранительных органов с правосудием как исключительно судебной деятельностью[165].

Правоохранительные органы осуществляют разнообразную деятельность, многие ее виды не имеют к правосудию прямого отношения. Вместе с тем на названные органы возложены специфические функции, реализации которых создают необходимые предпосылки для отправления правосудия судом, а значит, направлены на реализацию целей и задач правосудия, неразрывно связаны с ним. Без своевременного выявления, раскрытия преступлений, собирания и процессуального закрепления доказательств, например по уголовному делу, невозможно вынесение законного, обоснованного и справедливого приговора. Следовательно, общественные отношения в сфере осуществления правоохранительными органами (дознания, следствия, прокуратуры и т. п.) деятельности по оказанию суду помощи в отправлении правосудия составляют вторую группу отношений, которые в своей совокупности обеспечивают правосудие в Российской Федерации. Иначе говоря, они входят в объект в качестве его составной части.

Это обстоятельство подчеркивает в характеристике видового объекта А. В. Федоров: «Видовым объектом рассматриваемых преступлений необходимо признавать общественные отношения по осуществлению деятельности суда, регламентированной Конституцией РФ и федеральными законами, а в предусмотренных законом случаях – и нормативными правовыми актами субъектов Федерации, по реализации судебной власти, состоящей в рассмотрении и разрешении по существу подведомственных суду дел посредством конституционного, гражданского, арбитражного, административного и уголовного судопроизводства, а также общественные отношения по осуществлению деятельности правоохранительных органов, направленной на реализацию целей и задач правосудия путем создания необходимых условий для реализации судом его полномочий по отправлению правосудия и обеспечения исполнения судебных решений»[166]. Однако в этом определении не указывается, что объединяет эти две группы отношений.

По нашему мнению, видовой объект преступлений против правосудия можно определить как интересы правосудия, которые охватывают две группы отношений – отношения по отправлению правосудия судом и отношения по осуществлению правоохранительными органами деятельности, направленной на реализацию целей и задач правосудия путем создания необходимых условий для осуществления судом его полномочий по отправлению правосудия. В связи со сказанным трудно согласиться с К. Л. Чайкой, утверждающим, что коль скоро правосудие осуществляется в процессуальной, правовой форме, то и правосудие как объект преступления представляет собой исключительно правовые отношения, складывающиеся из содержания правоотношения, субъектов прав (участников правоотношения) и объектов правоотношений. Критикуя позицию авторов, признающих в качестве объекта общественные отношения, составляющие содержание нормальной деятельности суда и правоохранительных органов, он пишет: «Деятельность (поведение) субъектов включена наряду с самими субъектами в содержание отношения (пусть и урегулированного нормами права), а не наоборот – отношение (пусть и урегулированное нормами права) включено в содержание деятельности»[167].

На наш взгляд, искажает сущность общественных отношений, охраняемых нормами гл. 31 УК РФ, утверждение о том, что ими признаются конституционные задачи по борьбе с правонарушениями и порождающими их причинами[168]. Нет оснований включать в видовой объект рассматриваемых преступлений в качестве самостоятельной составляющей общественные отношения по физической и нравственной защищенности участников конституционного, гражданского, арбитражного, административного или уголовного судопроизводства, а также их близких[169], либо «отношения, охраняющие неотъемлемые личностные блага субъектов данной деятельности и их близких: жизнь, здоровье, честь, достоинство, личную безопасность»[170].

Последняя точка зрения близко примыкает к существующему в теории уголовного права мнению о том, что многие преступления против правосудия посягают одновременно на два непосредственных объекта – будучи в первую очередь направленными на деятельность суда по осуществлению правосудия либо на нормальную деятельность правоохранительных органов, оказывающих помощь в отправлении правосудия, они попутно затрагивают те или иные интересы личности. Однако подобная трактовка непосредственного объекта поддерживается не всеми учеными. Так, И. С. Власов считал, что личность не может быть непосредственным объектом рассматриваемой группы преступлений, поскольку охрана интересов личности составляет основную задачу правосудия[171]. Это утверждение в литературе было подвергнуто критике. Несогласие с автором Ш. С. Рашковская мотивировала тем, что отнесение личности к объектам, которые не имеют самостоятельного значения в рамках составов преступлений против правосудия, является ошибочным, поскольку «личности при совершении некоторых преступлений против правосудия может быть причинен тяжкий вред, непосредственно охватываемый умыслом виновного, а в ряде случаев являющийся целью преступного деяния (например, при ложном доносе)… Исключить личность из числа непосредственных объектов преступления – значит односторонне трактовать задачи… законности в области осуществления правосудия»[172]. По ее мнению, данный вред нельзя рассматривать, как это делает И. С. Власов, в качестве способа совершения преступления или в качестве обстоятельства, увеличивающего общественную опасность деяния[173]. Сходное мнение высказал и В. К. Глистин, который упрекнул И. С. Власова в том, что он некритически воспринял определение структуры общественного отношения, данного Б. С. Никифоровым[174], в итоге ошибочно включил личные блага потерпевшего в число элементов общественного отношения, охраняемого нормами о преступлениях против правосудия[175].

Критика позиции И. С. Власова представляется недостаточно убедительной. Правосудие по своей сущности – правозащитная деятельность (деятельность по защите права), имеющая цель охраны установленных законом либо восстановление нарушенных прав любого человека или любой организации. Поэтому всякое деяние, в той или иной форме препятствующее осуществлению правосудия в соответствии с его целями и задачами, так или иначе посягает на права или законные интересы личности, юридического лица, общества или государства. Если исходить из этого факта, то все преступления против правосудия (да и многие другие) следовало бы признавать двухобъектными. Но такой подход к характеристике непосредственного объекта преступлений против правосудия представляется неправильным. Ущемление прав и законных интересов личности, организаций, общества и государства происходит лишь попутно и не всегда при нарушении деятельности суда и правоохранительных органов по осуществлению или обеспечению правосудия. В некоторых случаях посягательство на блага личности выступают в качестве способа совершения рассматриваемых преступлений (например, при проявлении неуважения к суду посредством оскорбления участников судебного разбирательства). В других случаях оно является квалифицирующим обстоятельством (например, при даче заведомо ложных показаний свидетелем). Ни те, ни другие нельзя рассматривать как преступления, причиняющие вред двум объектам, поскольку они укладываются в рамки преступного посягательства на деятельность суда и содействующих ему государственных органов по защите прав и законных интересов личности, организаций, общества и государства.

Изложенные соображения вовсе не означают, что ни одно из преступлений против правосудия не посягает на два объекта. Если деяние, направленное против правосудия, одновременно затрагивает общественное отношение, которое не охватывается понятием «интересы правосудия» или обладает большей социальной ценностью, чем указанные интересы, то это общественное отношение, которому вред причиняется хотя и попутно, но во всех случаях совершения данного деяния, составляет дополнительный объект преступления против правосудия.

Дискуссионность содержания видового объекта преступлений против правосудия не могла не отразиться на трактовке непосредственных объектов конкретных преступлений, отнесенных к этой группе деяний. Так, в специальной литературе нет единства в понимании объекта посягательства на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование. Такого преступления в УК РСФСР не было, поэтому вопрос о его непосредственном объекте начал разрабатываться только после принятия УК РФ.

Все авторы, исходя из понимания видового объекта преступления против правосудия, выделяют несколько их непосредственных объектов. Например, по мнению М. Н. Голоднюк, «непосредственным объектом преступлений против правосудия являются общественные отношения, обеспечивающие нормальное функционирование отдельных звеньев органов, составляющих в целом систему правосудия (суд, прокуратура, органы следствия и дознания, исправительные учреждения и др.), т. е. органов, деятельность которых урегулирована процессуальным законодательством, которые от имени государства могут выступать в рамках уголовного или гражданского судопроизводства в правовые отношения с гражданами или юридическими лицами, осуществляя задачи и цели правосудия»[176]. Сходную позицию занимает А. В. Галахова, которая считает рассматриваемое преступление двухобъектным и утверждает, что «основным непосредственным объектом являются общественные отношения, обеспечивающие нормальную деятельность всех органов по осуществлению правосудия»[177]. В литературе также указывается, что «непосредственный объект данной группы преступлений образуют общественные отношения, обеспечивающие реализацию конституционных принципов отправления правосудия или нормальную деятельность отдельных звеньев органов, составляющих в целом систему правосудия (суд, прокуратура, органы следствия, дознания, исправительно-трудовые учреждения и т. п.)»[178]. В трактовке В. П. Малкова, «основным непосредственным объектом преступных посягательств этой группы являются интересы правосудия»[179].

А. В. Федоров непосредственными объектами рассматриваемых преступлений признает: «… общественные отношения: а) по отправлению судом правосудия; б) по осуществлению деятельности правоохранительных органов, направленной на создание необходимых условий для реализации судом его полномочий по отправлению правосудия; в) по осуществлению деятельности по исполнению приговора, решения или иного судебного акта»[180].

Во-первых, авторы неосновательно относят к правосудию деятельность прокуратуры, органов следствия и дознания, исправительно-трудовых учреждений, которая не является правосудием, а, как уже говорилось, носит лишь вспомогательный по отношению к нему характер. Во-вторых, при такой трактовке непосредственного объекта его практически невозможно отграничить от видового объекта, поскольку они, по сути, совпадают по объему. В-третьих, весьма сомнительна попытка некоторых авторов определить некий единый непосредственный объект всех преступлений против правосудия. Думается, такого объекта попросту не существует, а есть несколько непосредственных объектов, которые и берутся за основу выделения соответствующих групп рассматриваемых деяний. В-четвертых, все определения, за исключением определений, предложенных одним из авторов этой работы и Л. В. Иногамовой-Хегай, представляются неполными: они не охватывают такой социальной ценности, как конституционные принципы осуществления правосудия.

Итак, можно утверждать, что преступления против правосудия имеют несколько непосредственных объектов, позволяющих классифицировать их именно по этому признаку. Непосредственным объектом посягательства на жизнь лица, осуществляющего правосудие, является конституционный принцип неприкосновенности судей.

В соответствии со ст. 122 Конституции РФ, ст. 16 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»[181], ст. 15 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации»[182], п. 1 ст. 16 Закона РФ от 26 июня 1992 г. № 3132–1 «О статусе судей в Российской Федерации»[183], а также с нормами АПК РФ, ГПК РФ, УПК РФ судья является неприкосновенным. Неприкосновенность судьи включает в себя неприкосновенность личности, неприкосновенность занимаемых им жилых и служебных помещений, используемых им личных или служебных транспортных средств, принадлежащих ему документов, багажа и иного имущества, тайну переписки и иной корреспонденции (телефонных переговоров, почтовых, телеграфных, других электрических и иных принимаемых и отправляемых судьей сообщений)[184]. Среди перечисленных объектов судейской неприкосновенности наибольшей ценностью обладают личные блага судьи: жизнь, здоровье, свобода, честь и достоинство.

Характеризуя рассматриваемый принцип, В. М. Лебедев подчеркивает: «Судейская неприкосновенность является не личной привилегией гражданина, занимающего должность судьи, а средством защиты публичных интересов, и прежде всего интересов правосудия. Следует также учитывать особый режим судейской работы, повышенный профессиональный риск, наличие различных процессуальных и организационных средств контроля за законностью действий и решений судьи»[185].

По мнению Е. Б. Абросимовой, помимо функции обеспечения состояния независимости судебной власти, принцип неприкосновенности имеет также самостоятельное значение. «Очевидно, – пишет автор, – судья, в силу специфики своей профессиональной деятельности не обладающий судейским иммунитетом – освобождением или установлением особого порядка привлечения к уголовной, административной или дисциплинарной ответственности, весьма уязвим»[186].

Принцип неприкосновенности судей в полной мере отвечает международным стандартам организации и деятельности судебной власти. Наиболее полно он был сформулирован в Основных принципах, касающихся независимости судебных органов, разработанных и принятых VII Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, одобренных в 1985 г. Генеральной Ассамблеей ООН (Принципы 16, 17–20)[187], и эффективных процедур осуществления Основных принципов, касающихся независимости судебных органов, принятых ЭКОСОС в 1990 г. (Процедура 5)[188].

Исходя из смысла ст. 295 УК РФ рассматриваемый принцип неприкосновенности охватывает жизнь и здоровье потерпевшего.

С точки зрения единства объекта уголовно-правовой охраны норма, закрепленная в ст. 295 УК РФ, сконструирована весьма неудачно: ее название по объему не соответствует содержанию. Помимо лиц, осуществляющих правосудие, в числе потерпевших названы и другие лица с самым различным правовым статусом.

Примечания