Красная Книга
– Понятно, – огорчённо проскрипел Ной. – Сначала вот тебе простая техника. Поплавок. Представь поплавок. Он может быть дешёвым. Просто щепкой. Или дорогим. Резным брелоком. Колдовским артефактом Лоа. Неважно. Вообрази картинку, вещь, предмет. Овеществи мысль. Для нас важно, что это поплавок. Представил?
– Да. – Ингвар пока представил самый обычный деревянный шарик.
– Теперь представь его у себя внутри. В горле. В грудине. В трубке, через которую дышишь. Вдох. Лёгкие тянутся вниз, расширяется грудная клетка. Остальная требуха сдвигается вниз. Поплавок уходит вниз. В живот. Выдох. Поплавок всплывает до горла. Лёгкие скукоживаются, тянутся наверх. Выталкивают его в обратное положение.
– И всё?
– Когда ты спокоен – поплавок движется ровно. А заменжуешься – поплавок задёргается, как при поклёвке. Если ты совсем зассал – то поплавок замер. Если ты снова начнёшь двигать поплавок ровно, то сам не заметишь, как успокоишься. Это и называется – охолонуть. Неужели не слыхал, что про спокойных людей говорят – холоднокровные. Он сумел сохранить хладнокровие. Это значит, умеет работать с Исса.
Ингвар удивился, что Лоа путал холоднокровие и хладнокровие. Это ж был его выдуманный Лоа? Разве он не должен знать все слова, известные сказочнику? Великан отметил это, но спросил о другом:
– А как это поможет при задержке дыхания?
– При задержке поплавок будет в самом низу. Если тебе сначала дали набрать воздуха. У нас тут всё по-доброму. – Ной сплюнул, показывая ученику, насколько неэффективными считает такие методы. – Так что сможешь и потренироваться, и набрать полную грудь воздуха. Тогда поплавок уйдёт вниз. И вот там ты его и должен спокойно подморозить Исса. Понял?
Ингвар понял только в самых общих чертах. Но было очевидно, что это из тех ситуаций, когда нужно пробовать самому. Как при переходе пропасти. Ну какой тут ещё может быть совет? Идти по канату и отклоняться то влево, то вправо.
– А туман?
– Туман нужен, чтобы дышать. Одним вдохом получать много воздуха. Много сил. Если кит будет дышать так, как ты, вполсилы, то ему не хватит воздуха плавать. Воздух для твоего сухопутного воображения жидковат. Представь, что ты вдыхаешь не воздух. Представь насыщенный голубой туман. Густой, как чернила удирающей каракатицы.
– И я дышу этими чернилами?
– Да. Туман проникает через ноздри. Медленно ползёт в живот. Расползается по конечностям. Он прохладный, успокаивающий. Когда проплывает по телу, каждая мышца расслабляется. А потом, когда туман прокатился, надо выдохнуть. Резко. Как Павель, когда хочет плыть башкой вперёд, а щупальцами назад. Глубокий вдох. Туман разлился по телу, наполнил энергией. Выплеснуть выдох. Тфф-ф-ф.
Ингвар заслушался.
Если вдох – то глубокий.
Если выдох – то выплёскивается.
Если туман – то проплыл или разлился.
Если что-то делать, так плыть, наполняться, течь.
Навязчивая морская тема в словах Ноя умиляла. И почему-то настораживала. Что-то книжное было в этих выложенных голубой мозаикой подводных чертогах и их обитателях.
Ингвар дышал глубоко, стараясь напоить все мышцы туманом цвета морозного утра. Он знал, что сможет задерживать дыхание и на две, и на три минуты, но только после долгих и постоянных тренировок. Речь шла о неделях практики. Не о десяти минутах.
Ной чувствительно ткнул его тупым концом багра.
– Вставай. Ты тут пыхтишь, как выброшенная на берег рыба. Уже без толку так пыхтеть. Либо ты получил немного оргона в свой бочонок, либо всё расплескалось. Но так или иначе – без толку лить чай в полную чашку. Лезь к Павелю.
Тёплая вода, десяток быстрых вдохов, как делают ныряльщики, потом один глубокий. Образ ушедшего до самого янь поплавка. Крышка опустилась, плеснув прутьями.
Павель оживился, развернулся осьминожьим лицом к Нинсону. Безо всяких напоминаний перевернул клепсидру. Ингвару показалось, что его васильковый собрат по заключению покачал головой.
Исса, Исса, Исса…
Нинсон прикрыл глаза.
Исса, Исса, Исса…
Поплавок вмёрз куда-то в основание грудной клетки.
Исса, Исса, Исса…
Павель не унимался.
Оставив верёвку, он начал плавать вокруг Ингвара, продолжая настоятельно требовать внимания. Поняв, что глаза человека закрыты, осьминог обхватил руку Нинсона.
Но в тот раз Ингвар всё равно утонул.
Глава 5
Лалангамена – Со Дна
Ингвар плыл по подземной реке.
Слабое течение помогало подтягивать себя по затопленному тоннелю. Вода поднималась до самого свода – не вдохнуть.
Нинсон вспоминал крики Седьмого Лоа, старика Ноя:
«Танджоном дыши! Танджоном, клять!»
Ингвар смог протащить себя сквозь ежедневные пытки, тьму и ученичество. Смог не расшибиться во время тысячекилометрового прыжка. Значит, сможет выдержать ещё немного.
Настойчивость смягчает судьбу!
Дальше и дальше, к свободе, к теплу, к воздуху.
Тьма позади – непроницаемый мрак смерти.
Тьма рядом – Уголёк в облике чёрной трёхлапой жабы.
Тьма впереди – неизвестность, сулящая забвение. Или спасение.
Только эта надежда и давала силы, столь необходимые сейчас.
Когда казалось, что необходим только глоток воздуха.
Ингвар продолжал тянуть себя, пока не выплыл к свету.
Тоннель уходил наверх. Но впереди сидела на постаменте статуя. Красивая мраморная женщина ждала, скрестив ноги, расслабленно положив руки на колени и осторожно придерживая пальцами сосуд с высоким горлышком. Именно она расточала вокруг нежное молочное сияние. Это была Ишта. Десятая Лоа.
Ингвар почитал её более остальных, нанёс её веве на мизинец. Он постарался перегнать в лёгкие побольше оргона и почувствовал, что стало легче. Надо было скорее плыть к поверхности.
И не подплыть к статуе?
Именно этот выбор и определял, кто готов рискнуть ради сомнительного блага прикосновения к святыне, а кто ради глотка воздуха. Кто мог стать колдуном, а кому достаточно было выжить. На самом деле варианта было три:
Мёртвый колдун. Живой колдун. Живой пустышка.
Обведи два из трёх предложений в кружок. Какие два предложения ты обведёшь в своём Мактубе – такие и определят, кто ты есть.
Обвёл первые два предложения. Ориентировался на слово «колдун».
Обвёл вторые два предложения. Ориентировался на слово «живой».
В конце концов, именно такой подход и делал колдунов колдунами, а пустышек пустышками. Ингвар подумал, что и мертвецов мертвецами делал точно такой же подход. Тульпа гордилась бы проведённой работой, доведись ей подслушать его мысли.
Пышные мраморные волосы Ишты короновали опасную красоту. Ингвар оперся руками о волны каменных волос и вплотную приблизил лицо к белому лику Лоа. Поцеловал холодные губы, стукнувшись зубами о камень. И пружинисто оттолкнулся от постамента, чтобы поплыть наверх. Торжественность и необычность момента приглушили боль в плече.
Нинсон старался обмануть лёгкие и разум, вспоминал уроки Седьмого Лоа. И плыл, плыл, плыл…
Вынырнул – будто ворвался в кипяток.
Проглатывал воздух твёрдыми кусками, комом вставшими в горле. Ноги не слушались. Руки мелко и суетно, по-собачьи, лопатили воду. Ныряльщик с другого конца света выплыл в новом мире, где стояла густая ночь.
Вон Мать Драконов!
Нет. Всё ж таки его мир. Родной.
Мать Драконов на своём месте. Летит выше птиц, ниже звёзд.
Её взгляд едва пробивался сквозь плотную облачную завесу. Вместо лучей света, приглядывающих за Лалангаменой, бледное пятно, выдающее примерное расположение вечно парящей в небесах Матери Драконов.
Луны не было. Новолуние. Тульпа так и говорила.
Сам-то он давным-давно уж потерял счёт дням. Спал и тренировался урывками. С перерывами на долгие, но стремительно пролетавшие разговоры с Тульпой. И на недолгие, но бесконечно тянувшиеся разговоры с дознавателем.
«В какую сторону берег?»
Он-то предполагал, что тут будет светло. Солнечно. Празднично.
«Давай! Пожалуйста! Двадцаточку!»
Ингвар взнуздывал своё тело, как всадник, колотящий шпорами окровавленные бока загнанной лошади. Вот тебе и хвостик-метёлка. Нет, тело использовало ресурсы окончательно. Великан пытался перекатывать оргон, но чувствовал, что пытается гнать по жилам лёд.
«Урус! Первая руна. Давай!»
Даже прохрипеть её название он не мог, не то что метнуть.
Кое-как доплыл до стены, вцепился в бортик. Скрюченными птичьими пальцами перебирал холодный камень, двигаясь вдоль края. Всегда есть шанс, что где-то будет сброшена лестница, верёвка с узелками, выбиты пазы для ног, попадётся скол в идеальной кладке.
Нет. Бесполезно. Надо пробовать с другой стороны.
Ингвар погрузился в воду, тяжело, как деревянный истукан.
Поплыл к противоположному краю колодца. Тот оказался таким же высоким. Нужен был один рывок. Одно мышечное усилие, чтобы забросить тело наверх. Однако руки уже не слушались. Оргона не осталось. Но колдун должен умереть, колдуя.
«Колдун должен умереть, колдуя, да, Тульпа? Улыбаешься. Значит, не сломали».
Ингвар крикнул:
– Урус! Урус, клять! Давай!
Оргона не было. В самом деле. Уставшие танджоны опустели.
Ингвар чувствовал, как пальцы медленно соскальзывают, и знал, что сил ухватиться ещё раз у него не будет. Мысль о том, что его кости будут лежать у ног Ишты, умиротворяла.
– Урус! – шепнул он темноте в третий раз.
Так громко, как только мог.
И в благодарность за эту клокочущую ледяной водой веру мир подхватил его на руки. Горячий человек вытащил его на поверхность, сам чуть не свалившись в воду. Маленький и мягкий, он не побоялся тянуть Великана. Человечек не позволял ухватить себя, но стало понятно, что это девушка. Ей приходилось упираться коленками и рывками вытаскивать Нинсона. Она фырчала, как недовольный зверёк, и следила, чтобы он не мог её сцапать.
Было бы проще, если бы она просто не велела прикасаться к себе. Но она молчала и боролась с Нинсоном. Наконец он понял, что нужно убрать руки, опустить голову, не представлять никакой угрозы. Ингвар обмяк, и девушка споро втащила его на край колодца.
Сил встать не было. Великан пополз по мокрым камням. Отплёвывался, пытаясь продышаться. Однако больше никакой помощи не получил. Ему не помогали подняться, не поздравляли, не приветствовали.
Помощница возилась в темноте неподалёку ещё какое-то время. Нинсон слышал суету и дыхание. Шуршание сворачиваемого одеяла. Женщина охнула от усилия, впрягаясь в тяжёлый рюкзак.
Ингвар попытался пронзить тьму внутренним взором. Но был слишком истощён. Не осталось сил на Сейд. Ни зажечь огня. Ни придать зоркости глазам.
Женщина была где-то совсем недалеко, но вне досягаемости.
Он понял, что умрёт от холода.
Это не было фигурой речи, он замёрзнет насмерть, если останется без одежды лежать на камнях. Ингвар двинулся к источнику возни. Полз со скоростью улитки. Двенадцатая Лоа, Шахор, чёрная проводница смерти, была рядом. Совсем близко. Он слышал её клёкот в своих покалеченных лёгких. Но всё равно полз.
Наткнулся на ещё одного человека. Это была не та девушка, что доставала его из воды. Кто-то другой. На ощупь горячий, как снятый с огня чайник. И лоб, и шея – всё в горячей испарине. Нинсон прислушался к дыханию. Но уловил только собственные хрипы.
Подумалось, что это тоже женщина.
– Ты живая тут вообще, подруга, а?
Ощупал её. Но заледеневшие руки чувствовали только жар и на удивление липкий пот горячечного больного. Да ещё грубо связанный шарф на горле. Пальцы уже ничего не ощущали. Нинсон пододвинулся к больной, надеясь, что они смогут согреть друг друга. Сжал большую, загрубелую от работы ладонь, но женщина не ответила ему. Совсем плоха.
Ингвар не знал, слышит ли она его и чувствует ли его руку. Но всё, что он мог сделать, это только немного приободрить её:
– Держись, хорошая. Нам бы только до света дожить. А там я что-нибудь придумаю. Вот увидишь. Не умирай, хорошая. Держись. Рано ещё. Рано.
Ингвар обнял крупное горячее тело. Прижался лбом к круглому плечу. Кажется, он начинал согреваться. Во всяком случае, девушка уже не казалась ему такой горячей.
Нинсон ничего не знал о лежащем рядом человеке, не мог понять, что здесь произошло, но подозревал, что все они оказались тут по его милости. Так или иначе.
– Это, наверное, бессмысленно, девочка. Но я всё равно хочу тебя поблагодарить. У нас только чуть-чуть не получилось. Но могло бы ведь и получиться, да? Могло бы и получиться! Зараза. Как же холодно. Ладно. В другой игре получится, да? Встретимся на респе, девочка. Знай, что я всё равно тебе очень благодарен. Что дождалась. Это, знаешь, как важно? Это…
Ингвар крепко стиснул широкое запястье. Он не мог словами сказать, как важно было, что его дождались здесь. Наверху. На свободе. Невзирая на холод и ночь. Поэтому сказал просто:
– Это прямо очень важно. Спасибо тебе. Серемет лагай.
Сверху на их скрюченные тела упала меховая шкура. Бросили, не озаботившись, надо ли её разворачивать, намокнет ли она.
Ингвар подумал, что так бросают вещь пленнику – чтобы не сдох раньше времени. Даже не чтобы не сдох, а чтобы не отчитывали ответственного, если сдохнет.
Нинсон перевернул шкуру, подоткнул под себя, укрылся и, как мог, укрыл свою горячечную подругу. Подогнув ноги, скрючившись в три погибели, он всё же умудрился закутать себя и соседку с головой.
Вдвоём они надышат тепла и выживут.
Великана била крупная дрожь, похожая на рыдания.
Начинался холодный весенний дождик и новая жизнь легендарного колдуна.
Глава 6
Седьмая Дверь – Руна Райд
Ингвар всё-таки утонул в тот раз.
Слава Матери Драконов, Павель знал, как подать сигнал.
Седьмой Лоа извлёк бездыханного Великана и оживил его.
Во всяком случае, так рассказывала Тульпа. Она сидела рядом. В гнезде из пледов и одеял с настороженной нежностью смотрела, как Нинсон приходил в себя. Гладила по мокрым волосам:
– Танджоны хоть не надорвал?
– Всё в порядке…
– Следовало догадаться, что он тебя не предупредит. Ной плохой учитель.
– Почему же я к нему самому первому попал?
– Это надо у тебя спросить. Это же всё твой выбор, по большому счёту.
– Как-то не… ощущается это моим выбором.
– Так ещё только самое начало, – улыбнулась Тульпа. – Есть только один способ узнать, что там дальше в Мактубе.
– Листать… – закончил поговорку Ингвар.
– Запомни. Чтобы бросать руны, их надо чертить перед собой. Поэтому связанный колдун не может метать руны. И их надо громко и отчётливо проговаривать. Считается, что это необходимо только самым слабым колдунам. Но на самом деле почти всем.
– А как же под водой-то? Под водой могли колдовать лишь единицы.
– Единицы. Ты мог. Как? Не знаю. Снова научишься как-нибудь. Взглядом. Мыслью. Вниманием. Оргоном. Но проще, если и руками тоже двигаешь.
– Может, и научусь, но когда это ещё будет.
– Здесь у нас время не то чтобы неограниченно. Но его больше, раз в двенадцать или около того. Дальше трамбовать уже вредно. Кукушка не выдержит. Улетит.
Как только Нинсон оклемался, она повела его за собой. Но не к выходу.
Тульпа подвела его к письменному столу, над которым висела большая доска с пришпиленными пергаментными страницами. На листке с эмблемами Лоа, на седьмом крюке, висел обломок коралла, неровный и пористый. Тот самый, что он нашёл в мыльнице, выточенной из тритоньего рога.
Ингвар понял, что теперь седьмая дверь всегда будет открываться этим ключом. Его ждал Ной и тринадцатая руна Сейда. Райд.
Тёмные и узкие подземные коридоры, освещённые циановыми колбами и по колено заполненные тёплой водой, стали его пристанищем на долгие и долгие дни.
Ингвар учился возвращаться самостоятельно.
Они с Седьмым Лоа ели морскую пищу. Густую рыбную похлёбку и маринованные водоросли, упругих осьминожек и сопливых устриц.
Ингвар учился не блевать. Перед каждой тренировкой приходилось съедать андару – крупного морского гада. Из каждого рыжего моллюска можно было выдавить рюмку коричнево-красной юшки. Холодная кровь пахла рыбой, и ничего более отвратительного Нинсону пробовать не доводилось. Но, как объяснил Ной, кровь андары богата оргоном.
Ингвар учился запасать оргон в танджонах.
Учился расходовать его экономно, как глубоководные скаты.
Учился и впрыскивать энергию в жилы, стремительной рыбкой уходя от остроги.
Спал в огромных раковинах, заполненных охапками высушенных губок и зелёными опилками сушеных водорослей. Засыпая, представлял, как поплавок дыхания прокатывается по горлу туда-сюда. Холодный шарик тяжело опускался до самого пупка, расправляя лёгкие.
А когда Ной считал, что Великан накопил достаточно оргона, Ингвар снова спускался в затопленные катакомбы.
Там он бродил, ища выход и учась бросать под ноги руну Райд, вторую руну Седьмого Лоа. И когда у него получалось, тонкая голубая полоска проскакивала в воде, как росчерк промелькнувшего малька.
Райд указывала направление.
Ингвар учился доверять этой голубой искорке свою жизнь, следуя за ней в подземном лабиринте. Мог увидеть синюю чёрточку на потолке нужного коридора или на стене, где-то в глубокой расщелине между камнями. И тогда знал, в какую сторону поворачивать.
В лучшие дни, когда вдохновение расправляло паруса, когда сил было много, а плечо болело не так мучительно, Ингвар видел под водой не всполох искры, а поблёскивающую нить. И тогда мог смело идти. Лабиринт превращался в прогулку.
Иногда дни были плохими.
Ингвар пытался спать, сидя по грудь в воде, и наскрести оргона на следующий бросок. Раздуть его из тех угольков уверенности, что сберёг под водопадом отчаяния.
Но сколько бы ни изощрялся Великан с метафорами, сколько бы ни бросал руну, оргон всё равно беспомощно утыкался во тьму. Исчезал в ней, как камень, брошенный в ночное озеро.
Только темнота отвечала ему.
Она всегда была рядом. Она, да призрак фамильяра.
Бестолковый Уголёк не понимал, как подсказывать Нинсону путь. Да и не пытался. Он самозабвенно испытывал новые морские воплощения. Оборачивался то океанской змейкой с треугольными чешуйками, то плоскобрюхим скатом, гигером глубокой воды.
Тульпа мерещилась Нинсону.
Где-то рядом, в общей на двоих тьме.
Тульпа шептала слова заклинания рядом с ним. И для него.
Чтобы только у него получилось. И у него получалось.
Ной знал это. Встречая Нинсона у выхода из лабиринта. Помогая ему выбраться из узкого колодца. Подхватывая умирающего и переохлаждённого Великана на руки. Переворачивая новые и новые клепсидры, пока Ингвар был под водой.
Лоа не хвалил его, не поздравлял. А только вёл дальше.
К новым клепсидрам, в которых было больше времени.
И к новым катакомбам, в которых было больше воды.
Ной готовил его, тренировал, учил дышать и экономить воздух. Раз за разом усложняя маршрут для отвыкшего жаловаться Великана. Приучая Ингвара к страху глубокой воды, этим же и отучая от страха.
А Тульпа была рядом.
Приводила в себя.
Учила, как улыбаться.
Учила, как не сломаться.
Опаивала дурманными травами.
Отпаивала лечебными эликсирами.
Согревала словами и собственным теплом.
Растирала его на ночь и будила таким же как вечер утром.
Пока наконец Ингвар не спустился в последний лабиринт.
В полную тьму. В ледяную воду.
Тульпы рядом не было.
Тульпы вообще больше не было.
Она сожгла себя, чтобы открыть колодец.
В который он и нырнул.
Из всего колдовского снаряжения взяв с собой только один вдох.
Глава 7
Лалангамена – Первый Рассвет
Ингвар пропустил первый рассвет Лалангамены.
Промаялся в лихорадке. К тому же в каменистой ложбине, где он вчера устроился, собралась лужа. Мокрый мех хорошо удерживал нагретую телом воду, поэтому они не замёрзли насмерть. Ингвар немного отогрелся, а вот его приятельница буквально окоченела.
Надо подниматься, хотя бы ради неё. Жива ли?
Великан высунулся. Спасшая их девушка ушла ещё ночью.
Трёхлапая чёрная жаба с янтарными глазами сидела рядом. Ингвар уже подметил, что призрак фамильяра превращается в жабу, когда ждёт. В ворона, когда наблюдает. В кота – на людях или в игривом настроении. А в крысу, когда заинтересован или обеспокоен.
Сейчас Уголёк просто ждал на каменном пустыре.
Начинался день. Но никаких возрождающих к жизни лучей, багряного шара, алого диска, золотого дыхания нового дня и прочих выспренних описаний. Каменная сковорода с колодцем в центре да холодная мгла. Доброе утро.
Сейчас могло быть и шесть утра, и девять, и уже за полдень.
Взбитые серые кудели облаков вились так низко, что казалось, можно было добросить до них камень. Нинсон протёр глаза и увидел, что перепачкан кровью.
Улыбайся, а то сломают. Но улыбаться не получалось.
Согревший его приятель оказался голым бородатым мужиком с пробитым горлом. Рана под ухом была небольшой. Но крови из неё натекло много.
– Вот тебе и колдун, – отчитал себя Нинсон. – Всю ночь обнимал мертвеца и даже не почувствовал этого.
Видимо, вчера, засыпая, он прижимался к ещё не остывшему трупу. Только что вынырнул из ледяной воды, и тогда человек казался горячим. Так кружка парного молока обжигает пальцы зашедшему с холода.
Нинсон выбрался из-под шкуры.
Растёрся сухим, не испачканным в крови краем.
Ещё раз осмотрел своего соседа. То был настоящий атлет, много времени посвящавший тренировкам или труду. Ингвар не мог сказать, от чего руки атлета покрылись мозолями. От мотыги ли, от весла или от копья.
На загорелой груди мертвеца остался белый след от амулета. Единственное, что на нём сохранилось из прежних вещей – несвежие портки, спущенные до колен.
Нинсон провёл ночь, сжавшись в комок у его правого бока. Левый бок мертвеца был истыкан небольшим ножом. Первый удар пришёлся в шею. А потом парня били сбоку. Часть ударов соскальзывала по рёбрам, оставляя кривые полосы вспоротой на боку и на спине кожи. Видимо, напавший навалился сверху, прижал бородача и обработал заточкой.
Нет, тогда полос не было бы на спине.
Убийца был под ним. И бил правой рукой. Наверняка, та же женщина, что помогла Ингвару вылезти из колодца. И даже укрыла накидкой из шкуры белого медведя.
Две передние лапы с нарочно оставленными когтями в палец длиной должны были лежать на груди, подчеркивая мужественность хозяина. Застёжки, для которых в шкуре имелись обмётанные нитью отверстия, были неаккуратно срезаны.
Неподалёку обнаружилось маленькое кострище. Ингвар обследовал место, где ещё вчера лежали дрова. Постарался наскрести ошмётков коры и тонких веточек. Добавил к ним несколько щепок, найденных на пепелище. Но даже эту жалкую кучку не удалось поджечь. Огнива у Нинсона не было.
Руна Кано сегодня не слушалась.
Внутреннего огня не хватало даже на собственную плоть.
Что уж было говорить о попытках разжечь настоящее пламя. Ингвар знал, что поначалу в большом мире колдовать будет очень сложно, скорее всего, невозможно. И всё равно пытался. Пытался всерьёз, по-настоящему. Ожидая результата. Ощущая себя колдуном, способным работать с Сейдом. И неудачи расстраивали его, уравновешивая напрасные ожидания.
Во все стороны над головой тянулось застиранное небо. Под ногами лежал иссечённый бороздками камень. В центре круглого плато находился колодец размером с пруд, где вчера купался Нинсон. Откуда он появился на свет, выбравшись из земляных недр, словно из утробы. Вода, отражавшая облака, казалась твёрдым застеклённым окошком в небо.
Вчера было тяжело отличить, что сон, а что явь.
Но матовая гладкость и однородность чёрных стен колодца не стала казаться правдоподобнее. Никаких следов кладки. Будто с неба упал немыслимый стакан чёрного камня, вонзился в скалу, потеснив породу, а потом наполнился дождями, навсегда сохранив холод и прозрачность небес.
Ни травинки, ни жучка. Ничего живого не было здесь. Лишь туман без просветов неба за границами плато. Только едва различимый силуэт Матери Драконов проплывал в вышине.
Уголёк вспыхнул чернильной кляксой и обернулся вороном. Взмыл к облакам.
Ингвар обратился к нему, пытаясь разузнать, куда двигаться.
Но призрак фамильяра был, как обычно, глух к просьбам.
Просто нарезал круги, вспарывая белёсое небо своим силуэтом.
Даже в убежище, немало продвинувшись в Сейде, Нинсон так и не нашёл общего языка со своевольным призраком.
Ингвар никогда не говорил об Угольке ни с Лоа, ни с Тульпой. Чутьём угадывал, что расспрашивать призраков друг о друге – глупость похлеще, чем расспрашивать одну любовницу о чудачествах другой.
Кутаясь в струившуюся алыми ручейками шкуру, Нинсон сделал ещё несколько кругов по плато. Вниз под крутым углом уходили тропинки, посыпанные мелким белым песком. Дорожки располагались на равном удалении друг от друга. Сойти с них по босоногости будет невозможно. Пространство меж тропок покрывали крохотные камешки. Странные, будто вручную обтёсанные пирамидки.