Музей смерти
– А ты?
– А мне и так хорошо. – Она пожала плечами и добавила: – УЖЕ хорошо. Готов пожертвовать вечером ради высокооплачиваемой работы?
– Поехали. – Я начал выбираться из-за стола.
Если выкинуть первые полчаса нашего знакомства, она оказалась вполне приятной дамой – впрочем, со своими «изюминками» и особенностями. Несколько раз по ходу движения возникало жжение в затылке. Но не поручусь, что это было ТО САМОЕ. Сигналили водители, машины давились у светофоров. Типичная картина: орать на тех, кто лезет не по правилам, но самому при первой возможности делать то же самое. У Варвары, по ее признанию, имелись права, но не было машины – так и не решилась приобрести, в ужасе представляя, что станет участницей этого вселенского бедлама под названием «дорожное движение».
– На такси дешевле, – ворковала девушка, глядя, как на запруженном перекрестке я выражаюсь эвфемизмами, вместо того, чтобы от души выругаться. – В наше время услуги такси недорогие. В итоге выйдет дешевле: бензин, все жидкости, запчасти, страховка, аварии, штрафы, разболтанная нервная система…
Я соглашался, да, иметь машину в наше время – тяжкий крест. Но как-то незаметно, чтобы население это поняло. Я сделал круг вокруг базара, вернулся по Ядринцевской на Каменскую, втиснул «Террано» на свободное парковочное место. Дикая мысль: а вдруг к машине уже приделали «жучка»? Полчаса она стояла на парковке у KFC, народ клубился, никакой сложности прилепить маячок под днище. Пожаловаться Кривицкому – пусть осмотрят машину, вычислят участников слежки. И вместо этих людей нас уже будут пасти полицейские – лучшие друзья человека…
Я мог подъехать к нужному зданию, но воздержался. Мы шли пешком через футбольное поле. Пацаны гоняли мяч, и мне удалось разок по нему пнуть. Мяч улетел за горизонт, и детвора злобно шипела вслед. Все-таки воспитанные у нас дети. Могли бы вслух сказать.
– Ну, и зачем мы это делаем? – бормотала Варвара, семеня следом.
– Ради спортивного интереса… – Я оглянулся, когда мы почти пересекли поле. Хвоста не было, но что-то незримое, возможно, присутствовало. Витали неприятные миазмы, котята скреблись на душе. Первая свидетельница по имени Альбина Антоновна Оболдина проживала на втором этаже сложной строительной конструкции переменной этажности. Подобные жилые дома строили в 90-е годы, тогда это считалось верхом элитарности. Варвара отстранила меня, когда я набрал номер квартиры на домофоне и приготовился врать.
– Альбина Антоновна? – проворковала она. – Это сотрудники музея погребальной культуры, который вы вчера посещали. Тогда случился инцидент, мы хотели бы выслушать ваше мнение по этому поводу.
Тоже способ – начни с правды, а там поглядим. Я не мог понять, использует ли она в эту минуту свои способности. Могла и не использовать, просто собеседница оказалась покладистой и сговорчивой. Нас впустили, мы поднялись на второй этаж, где в просторной квартире находилась единственная печальная женщина. Мы отказались от чая, дальше порога не проходили и неловко себя чувствовали. Ей было около шестидесяти, невысокая, еще фигуристая, с остатками привлекательности на постаревшем лице.
– Да, я заходила вчера в музей, – негромко говорила Альбина Антоновна. – Мой муж скончался четыре месяца назад, он был главным инженером завода «СИБТЯЖМАШ», работал до последнего дня, пока не случился этот проклятый инфаркт… Наш единственный сын умер восемь лет назад, остались только внучка и невестка, у которой теперь своя жизнь, и она старается со мной не пересекаться… Знакомые посоветовали похоронить мужа в крематории. Не думаю, что я сделала это осознанно, но так надоедали агенты различных кладбищенских служб, лезли, наперебой предлагали свои услуги, я готова была их уничтожить. У них совсем нет ни стыда, ни совести… А в крематории все произошло деликатно, цивилизованно, большое спасибо работникам… Мне предложили захоронить прах в колумбарии, я согласилась… Теперь приезжаю туда каждый месяц, сижу на лавочке рядом с урной, жалуюсь мужу на одиночество, на то, как серо все стало без него. Не сказать, что мы жили душа в душу, всякое случалось, и характер у него был сложный, командирский, и в прошлом у нас разные случаи бывали. Но без него совсем стало пусто… – Она пыталась улыбнуться, но выходила гримаса. – Приезжаю в крематорий, стою в большом зале под куполом – мне советовали так делать, лучше становится, не знаю, почему так происходит… Иногда гуляю по парку, посещаю музей на территории крематория. Вроде место такое, неоднозначное, может показаться зловещим, а совершенно не хочется оттуда уходить… Вчера пришла в музей, купила билет, походила по залам. Иногда и вправду становится интересно. Изучаю женские аксессуары той эпохи, украшения, сумочки, сравниваю с нынешними… Что, вы говорите, вас интересует? Ах, этот случай… Знаете, я видела вчера директора музея, он вышел к нам, когда мужчине стало плохо, хотела его поблагодарить, но вся эта суета…
– Он не директор… – машинально пробормотала Варвара.
«Он типа бог», – чуть не сорвалось с языка.
– Что, простите? – переспросила вдова.
– Да нет, все в порядке, – спохватился я. – Расскажите, что вы видели.
Она пожала плечами, задумалась. Да вроде ничего такого. Случай, конечно, неприятный, очень жалко мужчину. Она не медик, но, по-видимому, это был эпилептический припадок. Она находилась внизу, когда он вошел, разглядывала пышные алые хоругви с изображением Христа, потом перешла к иконам, развешанным на стенах. Экспонатов в музее великое множество, охватить за одно посещение фактически невозможно, потом голова будет пухнуть. С коллекцией надо знакомиться постепенно, приобрести «абонемент»… Она разговорилась, стала улыбаться. Посетитель прошел мимо Альбины Антоновны, какой-то хмурый, насупленный, ей даже пришлось посторониться. Описала приметы, все сходилось. Она его не разглядывала, ничего там выдающегося или особо примечательного. Может, взгляд недобрый. Нет, ей не показалось, что он страдает серьезным заболеванием. Там еще молодая парочка была, стояли у конного катафалка, украдкой хихикали. Паренек предлагал вместо нового «Субару» купить такую штуку – все машины на дороге будут шарахаться, как от проказы… Она не помнит, куда потом девался этот мужчина. Вроде видела его на другой стороне зала, потом он наверх поднялся. Потом был шум, собрались посетители, сотрудники музея, она подошла последней. Мужчина бился в пене, что-то бормотал. Девушка подкладывала сумочку ему под голову. Пришел седовласый мужчина, директор крематория, давал указания. Очень быстро приехала «Скорая», мужчину переложили на носилки, унесли, а директор попросил у присутствующих номера их телефонов – может пригодиться…
Женщина не прочь была поболтать, предлагала разуться, выпить чаю. Но мы и так потеряли много времени. Я упрашивал ее вспомнить что-то необычное – она и рада была помочь, да не могла ничего вспомнить. Случай печальный, но ничего незаурядного – город занимает первое место в стране по смертности от сердечно-сосудистых заболеваний. Ее мужа инфаркт разбил так же внезапно, а этого мужчину хоть живым увезли…
– Вы не знаете, с ним все в порядке, он жив? – спрашивала Альбина Антоновна.
Жив, кивали мы, живее всех живых, раз так поспешно удрал из больницы. Очень жаль, Альбина Антоновна, что вы не смогли расширить наш кругозор, но все равно спасибо…
– Я могу ошибаться, с психологией плохо знакома, – тихо говорила женщина, – но не могла избавиться от мысли, что этого человека что-то напугало. И не просто напугало – а каждую клеточку тела поразило. Такого, наверное, не бывает, но такое было чувство… Люди над ним склонялись, он их словно не видел, смотрел за них, в пространство. У него кожаная сумочка на поясе висела – ну знаете, в них деньги носят, документы – так он ее постоянно ощупывал, не пропала ли. А потом глаза в какую-то точку устремились, его опять затрясло, он словно искал что-то глазами, боялся найти…
– Не можете припомнить, в какую именно точку? – спросил я.
– Точно не скажу, но на лестницу, по которой он спустился… Там вертикально гроб стоит с бархатной отделкой, на стене кресты висят…
Когда мы выезжали с улицы Каменской, Варвара была воплощением задумчивости. Она не реагировала, когда я раздраженно сигналил пенсионеру на «Таврии», загородившему выезд со двора, чертыхался, продираясь между припаркованными машинами.
– Ты зависла? – покосился я на нее. – Сбой в системе?
– Нет, все в порядке. – Она вышла из оцепенения. – Система перегружается. Тебе не кажется, что мои предположения сбываются? Он что-то увидел, это и дало реакцию…
– Пока мне кажется, что ты подстраиваешь факты под свою удобную версию, – проворчал я. – Все на уровне догадок и предположений: что-то увидел, чего-то испугался. Версию появления призрака, особенно в светлое время суток, я пока исключу, не возражаешь? Ты нормально себя чувствуешь?
– Да, спасибо – Она улыбнулась. – Исключительно благодаря стараниям Альбины Антоновны. Она была настроена доброжелательно и ничего не утаивала.
– Кстати, насчет призраков, – вспомнил я. – В музее работают камеры видеонаблюдения?
– Не припомню случая, чтобы призраки засвечивались на этих камерах. – Варвара засмеялась. – Это не совсем то, что отображается на современной видеотехнике… Камеры есть, но охватывают далеко не все, а только участки с наиболее ценными экспонатами. Их включают в рабочее время. Когда музей закрыт, технику отключают – это строгое распоряжение Сергея Борисовича.
– Почему?
– Догадайся. – Она язвительно улыбнулась. – Разумеется, в целях экономии электроэнергии, для чего же еще?
Был восьмой час вечера. Я выбрал самую приемлемую дорогу – через новый Бугринский мост, открывать который приезжал лично президент. Это была единственная в городе магистраль, свободная от пробок. Дорогу на Затулинку я знал как свои пять пальцев – особенно после того, как там поселилась мама. Но сегодня я к ней заехать не успевал. В восемь вечера мы уже топтались у подъезда типовой панельки в девять этажей и безуспешно терзали домофон. Солнце еще не село, ласково пригревали последние лучики. На детской площадке копошилась детвора под присмотром мам и бабушек. За кустами у гаражей несколько подозрительных типов пытались зажечь примитивный мангал. Упитанный лысоватый мужчина выгуливал бультерьера – того тянуло, как магнитом, к подвальной решетке, и их прогулка очень напоминала перетягивание каната. В квартире на четвертом этаже никто не отзывался, и это начинало расстраивать. Тащились в такую даль!
– Звони, – бросила Варвара. – У тебя же есть телефон. Представься работником полиции – уладим эту проблему.
Она вздохнула и как-то подобралась. Я тоже забеспокоился. То, что с ней происходило после посещения больницы, почему-то ассоциировалось с родами. Я набрал номер, абонент отозвался почти сразу, у него был не очень приятный голос.
– Ревун Алексей Витальевич? – деловито осведомился я.
– А че? – Он с трудом удержался, чтобы не вставить в свой ответ еще и третье слово.
– Из полиции беспокоят. Капитан Ветров, Дзержинское УВД. Мы хотели задать вам пару вопросов, касающихся вчерашнего инцидента в музее погребальной культуры. Вы были свидетелем. Вы намерены появиться дома, Алексей Витальевич?
– А че Дзержинское-то? – не понял абонент. И я начал смутно догадываться, что, по крайней мере, в прошлом у этого гражданина были сложные отношения с законом.
– Всего лишь несколько вопросов, – успокоил я. – На ваших глазах мужчине в музее стало плохо…
– Так это не я его…
– О, нисколько не сомневаюсь. Но вы могли заметить то, что не заметили другие. Дзержинское УВД – по той причине, что мужчину доставили в 12-ю клиническую больницу именно этого района…
– А че, он ласты склеил? – насторожился абонент.
– Напротив, он оказался очень сильным и здоровым человеком…
В этот момент я почувствовал, как Варвара усиленно толкает меня в бок. Я опомнился. Она куда-то указывала подбородком. Мне стало смешно. Мужчина, выгуливающий бультерьера, держал у уха сотовый телефон и хмурил лоб, глядя в нашу сторону. Даже бультерьер потерял интерес к подвальной решетке, прижался к ногам хозяина и поглядывал то на него, то на нас. Эта парочка была взаимозаменяема. Поменяй их местами, ничего бы не изменилось.
– Не помню, говорила ли я тебе, что боюсь бойцовых собак… – пробормотала Варвара.
– А чего нас бояться? Алексей Витальевич, – сказал я в трубку, – вы с вашим очаровательным питомцем смотрите на нас с коллегой – я не ошибся? Пожалуйста, не надо с боем отступать, мы хотим всего лишь поговорить…
Это была шутка, но такое ощущение, что он понял буквально. Я как-то побаиваюсь людей без чувства юмора. Особенно больших, с сомнительным прошлым и с бультерьером на поводке.
– Собачку придержите, если вам не трудно, – попросил я, подходя ближе. Варвара ненавязчиво ушла в тень и стала сливаться с моим силуэтом.
– Да не укусит вас собачка, – фыркнул мужчина. – Попрошу – не укусит. Ее даже дети не боятся, привыкли уже. Только на собак бросается – и то не на всех.
Бультерьер помахивал обкусанным хвостиком и в целом проявлял дружелюбие. Но злоупотреблять его расположением как-то не хотелось.
– Вы Ревун Алексей Витальевич? – уточнил я.
– Ну да, – пожал плечами мужчина. – А че надо-то? У меня все нормально с вашими делами, бригадиром электриков работаю…
«Комбриг, стало быть», – подумал я.
– Вы точно из полиции? – засомневался Ревун.
– Удостоверение показать? – Я сделал вид, что собираюсь забраться в задний карман. Варвара за спиной шумно выдохнула. Я буквально чувствовал исходящую от нее волну. Нет, в таких условиях практически невозможно работать!
– Да не, зачем удостоверение-то… – засомневался Ревун. Упитанные щеки подернулись бледностью, он сглотнул – с таким видом, словно это причиняло боль. – У вас же на лицах написано, что вы… из этих.
Ничего подобного у нас на лицах не было. У Варвары – точно. Но человеку виднее. Он испытывал сильный дискомфорт – и даже материться не мог. В этом мы ничем не могли ему помочь. Впрочем, постепенно человек разговорился, и даже матерки проскакивали. Мы отошли на травку, к лавочкам, где Алексей Витальевич и дал волю своему красноречию. Что было с ним в прошлом, то давно поросло быльем. Сейчас он порядочный гражданин, даже пьет не часто, собакой обзавелся по совету друзей. Характер, конечно, тот еще, но никому не делает плохо! Меньше месяца назад его бригаду вызвали в музей погребальной культуры – там вспыхнул пожар из-за проблем с проводкой. Требовалось разобрать часть стены и все сделать нормально. Пацаны охреневали: а что, реально есть такой музей? Все сделали нормально, заодно полазили, посмотрели. Мрачновато, но прикольно! Наверное, единственный музей, в котором он реально увлекся! Потом еще приезжал, бродил по залам. И вчера приехал – выходной был день, машина на ходу. В парке покурил, пошлялся туда-сюда. Хреново, что Затулинка на другом конце бесконечного города, а то бы чаще приезжал. Так уж вышло, что в вопросах кремации он полный профан. Жена скончалась пять лет назад – на кладбище похоронили, бешеные деньги отдали, а место им нашли рядом с мусоркой. Сеструха преставилась пару лет назад, она укладчицей была (впрочем, не уточнил – шпал или конфет), – тоже в землю зарыли, и вновь проблемы – еще церковникам на лапу дай. Что-то маманя про тот свет заговорила – видно, чует, что пора – надо бы ей про кремацию посоветовать… В общем, посетил музей, не пожалел двести рублей. Особенно увлекли Алексея Витальевича «коллекции» черепов и раздел, посвященный посмертным фотосессиям. Последнее – наверху, там он долго и пробыл, не видел, как мужик в музей вошел. Потом тот поднялся на второй этаж – уже бледный и потерянный, челюсть тряслась, и жилка на виске дрожала. Ревун хотел по плечу посетителя похлопать: мол, что, дружбан, уже вставило? Но удержался – приличное место как-никак. На втором этаже Кротов ничего не осматривал, неприкаянно блуждал по кругу, обливался потом. «Нужна помощь?» – спросил Ревун. Тот раздраженно отмахнулся. Показалось, что Кротов боится спускаться. Но пришлось – иного выхода из зала не было. Словно храбрости набирался перед тем, как прыгнуть в пропасть. Ушел – а секунд через тридцать внизу раздался шум, загалдели люди. Он тоже побежал – интересно же! Ну так и есть. Мужик до выхода не добрался. С лестницы спустился – там его и повергло. Может, больной? Две девчонки крутились, женщина на пенсии, молодой парень, а еще подошел импозантный седой мужчина с озабоченным лицом – кажется, он задачу ставил электрикам, когда бригада тут работала…
Я с тоской выслушивал откровения. Все одно и то же, ничего нового. Потерпевший что-то бурчал, вел себя, как эпилептик. Обстановка та еще, плюс этот инцидент – в натуре страшновато. «Скорая помощь», седовласый мужчина взял на всякий случай телефон Алексея Витальевича…
– Вы очень наблюдательный человек, – польстил я. – Может, припомните что-то особенное – в манерах этого человека, в поведении?
– Так это… – задумался Ревун. – А он жив вообще?
– Да что ему сделается, – отмахнулся я. – В бега намылился. Похоже, у него проблемы по нашему ведомству.
– Знаете, вот и мне это показалось странным. – Ревун оживился, забегали глаза. – Вот он словно мент… виноват, полицейский… а с другой стороны, он вроде как человек бывалый, с биографией…
– Это как? – не понял я.
– А хрен его знает, – простодушно признался Ревун и задумался: что это он ляпнул? Потом пожал плечами – да вроде правильно ляпнул. – Оступился я тут по молодости лет, ну, и насмотрелся на эту публику… Но точно не уверен, могло показаться, – отправился Ревун на попятную. – В общем, хрен его знает, товарищ капитан, – развел он руками. – С одной стороны, у парня вроде имеется уголовный опыт, а с другой стороны, он и сам вроде… из ваших. Взгляд такой… – Ревун помедлил. Знаний родного языка катастрофически не хватало. – Бесноватый, но затравленный – вот… И вид у него, словно в колодце неделю сидел – глаза ввалились, кожа серая…
– Может, из ментов, которые отсидели? – предположил я. – Случаются такие менты. Сидят в специальных зонах. Но если он сидел, то сейчас не может работать в правоохранительных органах.
– Ну, значит, не может, – пожал плечами Ревун. – Что в голову прилезло, то и сказал. – Он явно начинал тяготиться нашим обществом.
Из соседнего подъезда вышла женщина со стаффордширским терьером. Бультерьер издал пронзительный индейский вой и кинулся наперерез через детскую площадку! Ревуна поволокло за ним, как баржу за скоростным буксиром. Хорошо, что поводок был обмотан вокруг руки. Он кричал, пытался остановить своего питомца. Но не было в природе такой силы. Дождался! Возмущенно голосила хозяйка стаффордшира. Тот тоже прыгнул в стойку, заблестели воспаленные глаза. Сшиблись два упругих туловища, покатились по асфальту под выкрики возбужденных «дворовых» людей…
А всего лишь встретились два закадычных друга! Потрепав друг дружку, они стали радостно подпрыгивать, виться кругами вокруг хозяев, которые вступили в словесную перепалку. Ждать Ревуна смысла не было, он сказал все, что мог. А солнце уже практически село…
– Как самочувствие? – спросил я, въезжая на Бугринский мост. – Если хочешь, давай закончим на сегодня?
– Нет, доделаем. – Она отняла руки от лица, перевела дыхание. В принципе, могло быть хуже. После больницы точно было хуже. Над великой сибирской рекой расползались сумерки. Трафик был уже не тот, что час назад. Даже Бердское шоссе освободилось. Через полчаса мы въезжали в микрорайон, застроенный нарядными кремовыми высотками. С детскими площадками и парковочными карманами здесь все было в порядке. Из машины выйти не успели – у Варвары зазвонил телефон.
– Слушаю, Сергей Борисович, – прощебетала она ангельским голоском. Я наблюдал за ее лицом. Сначала оно вытянулось от удивления, округлились глаза. Щеки подернулись румянцем, потом стали бледнеть. Потом все вернулось в норму, но настроение не поднялось.
– Да, я поняла, Сергей Борисович, хорошо, что никто не пострадал… У нас все в порядке, мы с Никитой Андреевичем еще работаем, беседуем со свидетелями. Позднее он выдаст вам полный отчет… Увы, Сергей Борисович, пока ни откровений, ни прорыва…
Она отключила телефон и уставилась на меня полными укора глазами. Я сразу начал думать, что я сделал не так?
– Еще одно происшествие в музее, – утробным голосом поведала Варвара. – В некотором роде курьезное, но кому-то не до шуток. Часы посещения музея уже кончались, несколько человек спускались по лестнице в главный зал, когда упал гроб…
– Уже интригует… – В горле что-то заклокотало.
– Ну тот, который был установлен на попа, рядом с лестницей… Люди как раз проходили мимо… Ослабли крепления, раскрутились гайки… – Варвара икнула, но сделала максимально серьезное лицо. – Он просто шлепнулся… Видимо, от вибрации рассыпались черепа, которые лежали под изображением Марка-Гробокопателя… Они раскатились по полу… Там были две женщины – мама с дочкой. При этом у мамы оказалась крепкая нервная система, да и с чувством юмора все в порядке – хотя, конечно, тоже напряглась. А вот у дочки – форменная истерика, насилу успокоили… Что с тобой, Никита Андреевич?
– Подожди, подышу…
Я вывалился из машины, а когда вернулся через минуту, еще продолжал икать. Но серьезная мина уже удавалась.
– Ага, тебе смешно, – начала Варвара.
– Нет, что ты. – Я энергично замотал головой. – Ситуация предельно серьезная, я бы даже сказал, критическая… Ты сама-то представила ситуацию?
Через пару минут мы пришли в себя и сделали серьезные лица.
– Да, смешно, – согласилась Варвара. – Хотя неизвестно, что будет с девочкой и какую компенсацию придется заплатить Якушину, если семья наймет адвоката. Но это звенья той же цепи, не находишь? Неприятности продолжаются, пусть и не фатальные…
– У нашего призрака неплохая фантазия, – заметил я. – Он ни разу не повторился, каждый раз выдумывает новые ситуации… Слушай, ты реально веришь, что это действуют невидимые силы?
– Зачем мне в это верить? – Варвара сделала такое же лицо, словно мы только познакомились. – Ты веришь вон в ту тумбочку? – Она кивнула на мусорные контейнеры недалеко от парковки. Счастливая семья приобрела новую тумбочку под телевизор, а старую отнесли на помойку и поставили рядом с баками.
– Зачем мне в нее верить? – не понял я. – Я знаю, что она есть. И не важно, верю я в нее или нет. Могу потрогать, но как-то не хочется туда идти…
– Вот и я о том же, – хмыкнула Варвара.
– Ой, ладно, опять ты за свое. Пошли работать…
В последнем адресе ей не пришлось напрягаться и терять нервные клетки! Орал малолетний ребенок, но это было меньшее зло из всего, что могло ожидать. «Мы Макаровы, – представились молодые люди, когда мы им искренне признались, кто мы такие и чего хотим, – Саша и Алена». Девушка доучивалась в архитектурном институте, а муж уже окончил и трудился в небольшой дизайнерской фирме. Ребята были приветливые, ничего не скрывали, по очереди бегали кормить и успокаивать распоясавшегося ребенка.
– Ужасно, конечно, – делала большие глаза белокурая Алена. – Как упал на пол, весь затрясся… Я первая к нему подбежала, давай прыгать вокруг него, сумку под голову подсунула… А что дальше – в упор не знаю, я же не оканчивала ничего медицинского…
– Она у меня такая участливая, – улыбался Саша, оттирая от майки прилипшую детскую еду. – Если плохо кому на улице, сразу бежит. В гололед кто-то падает – она тут как тут. Недавно кошка на дерево забралась – вечер просто пропал…
– Мы с тетушкой в крематории недавно простились, – чирикала Алена. – А урну с прахом на кладбище закопали, рядом с бабушкой, как она того и хотела – в смысле, тетушка… Увидели слово «музей» – зашли, потом еще раз в него вернулись, интересно же…
– Давайте обо всем, что связано с потерпевшим посетителем, – предложил я. – Время уже позднее, и вам с ребенком пора спать, и нам тоже.
– А что в нем криминального? – заинтересовался Саша.
– Мы пытаемся это выяснить. Посетитель жив-здоров, хотя и пропал. Нужно понять, что с ним произошло.
– Да сердце, обычное дело, – пожал плечами Саша. – Хотя я толком и не видел ничего. Это Алена у нас наблюдательная и проницательная.
– Да, мне кое-что показалось странным, – призналась девушка.
И вот на этом месте нас поджидала удача. Не сказать, что невероятная, раскрывающая все тайны, но хоть что-то. Алена знакомилась с инсталляцией «Прием заказа в похоронной конторе», когда заметила, как этот человек вошел в музей. Обычный человек, он не казался больным. Разве что помятый, усталый, возможно, настороженный. Позади конного катафалка разложены старинные надгробные плиты – возле одной из них мужчина и остановился. Он резко встал – именно это и привлекло внимание девушки. Был нормальный – и вдруг немного побледнел. Стал поворачивать голову, уперся взглядом в одну из плит, опустился на корточки, всматривался. Он побледнел еще больше, пот пробил. Он вытер его рукой, медленно поднялся – словно суставы перестали слушаться. Сделал неуверенный шаг, отправился дальше по залу. Он двигался, как зомби, несколько раз обернулся. Потом ступил на лестницу, ведущую в верхний зал – и здесь с ним что-то случилось, хватило одного взгляда на стену. Он оперся на перила, начал вздыматься дальше, как старый дед. За ним Алена, разумеется, не пошла, подошел муж, и они принялись обсуждать достоинства и недостатки конного экипажа, перевозящего исключительно мертвых пассажиров. Но про мужчину Алена не забыла – и когда он возник наверху лестницы, снова украдкой наблюдала. Он спешил вниз, при этом старался не смотреть на стену. И все же искушение оказалось сильнее – повернулся к стене, где висели могильные кресты самых разнообразных конфигураций. Именно это его и добило, мужчина окончательно изменился в лице, его затрясло. Он как-то спустился, сделал несколько шагов и упал, стал трястись. Алена первой подбежала к нему. Мужчина выгибался, тяжело дышал, бормотал странные слова. «Уберите отсюда эту пакость, она меня убивает…» Дословно она не помнит, но смысл таков. Дальше все известно: подбежали люди, Лариса кинулась звонить медикам, прибыла «Скорая» – причем невероятно быстро…