Засада на призрака
– Что касается акыда Самаама, то он находится в данный момент под следствием. А это… Это вот, товарищ генерал, я нашел под кроватью полковника Курносенко. – И Кологривский, поставив мешок перед собой на пол, вытащил из него целлофановый мешочек поменьше с каким-то чуть желтоватым порошком, которого в мешочке было килограмма два.
– Героин! – с неким даже восторгом воскликнул генерал-полковник, непонятно чему радуясь. – Я так и подумал еще тогда, когда мне звонили. Именно этот мешок вы собирались отправить в Москву. Итак, полковник Курносенко, меня сильно интересует, в каких вы отношениях были с акыдом Самаамом? И еще я попрошу вас не раздумывать долго над ответом, а говорить сразу, как только вас спросят. Так, кажется, у вас в ФСБ учат проводить допросы. Говорите, я жду…
– Да, в принципе, ни в каких. Когда он предложил мне бежать с ним к противнику, я попытался его задержать. А чем моя попытка завершилась, прекрасно видели и подполковник Бармалеев, и другие офицеры и бойцы. Акыд меня попросту спеленал, как ребенка. Силища у него зверская. Была…
– По этому поводу у меня есть несколько вопросов, – сказал полковник Скорокосов, по-видимому, решивший помочь генералу в ведении допроса. – Во-первых, ваше досье в интернете дает вам прекрасную характеристику. Я, признаться, даже не догадывался, что у вас имеется черный пояс по карате киокушинкай. Черный пояс, насколько мне известно, приравнивается к званию мастера спорта… Отсюда мой первый вопрос. Как вы могли позволить связать вас даже такому сильному физически противнику, как акыд Самаам.
– В киокушинкай запрещены удары в голову. Мы просто не обучены от них защищаться. А акыд Самаам сразу ударил меня в голову, после чего, отключив, уложил на кровать и связал скотчем.
Объяснение было ясным и вполне допустимым даже для человека, пропустившего мощный удар в голову.
– А зачем он вас на кровать укладывал? – спросил Скорокосов. – Мог бы и на полу связать. Как я понимаю, ради вашего удобства или для чего-то другого?
Курносенко в ответ только плечами пожал – дескать, я-то откуда могу знать, пошевелил кольцо наручников на правой руке и при этом сильно поморщился. Там, должно быть, наручники особенно давили полковнику на руку, широкую и сильную в запястье.
– Наверное, я сразу на кровать упал, – предположил полковник, – поскольку рядом с нею стоял.
– Возможно… – согласился полковник военной разведки. – Хотя я думаю, что акыд пытался вашим телом прикрыть то, что хранилось под кроватью… Еще один вопрос. Акыд заклеил полоской скотча вам рот, но руки были, насколько я понял, связаны одна с другой и к самой кровати не привязаны. Что вам помешало сорвать руками полоску скотча со рта и предупредить наших офицеров, проводящих ваше задержание? Мне кажется, что вы намеренно не желали их предупредить, надеясь на помощь акыда. Так, полковник, обстояло дело?
– Совсем не так. Как я вообще мог рассчитывать на помощь акыда, если он меня связал, сделал беспомощным…
– У меня есть подозрения, – изрек Скорокосов, – что он связал вас по вашей же просьбе. После неудавшегося покушения на товарища генерал-полковника Сумарокова вы ожидали, что за вами придут, чтобы задержать, и потому пытались изобразить из себя жертву нелояльности акыда. И мешок с героином принадлежал не полковнику, а вам. И именно вы пытались переправить его в Россию военным бортом, а вовсе не полковник Самаам.
– Ну, это еще предстоит доказать. А любые сомнения трактуются следствием в пользу обвиняемого, да будет вам известно. У вас нет никаких доказательств моей причастности к контрабанде наркотика…
– Есть, – внезапно вступил в разговор майор Кологривский. – Я умышленно не предъявил сразу все, что удалось найти в палатке. Хотел услышать, что полковник Курносенко скажет в свое оправдание. Итак, товарищ полковник ФСБ, будьте любезны сообщить мне, чей это телефон? – Майор вытащил из кармана целлофановый пакет с мобильником.
– Понятия не имею, – ответил Курносенко. – Похож на мой, но это не мой. Мой телефон испачкан клеем по краю дисплея. Да вот он, на столе у товарища генерала лежит, – на столе в самом деле лежал мобильник, вытащенный из кармана гражданской спецовки полковника ФСБ.
– А если мы второй телефон отдадим на экспертизу и на нем обнаружатся ваши отпечатки пальцев? – спросил Юрий Борисович, потрясая пакетом с телефоном.
– Да бога ради… Хоть на десять экспертиз отдавайте. Но я надеюсь, что вам всем, должно быть, известно, что отпечатки пальцев являются только косвенными уликами. И ни один суд в мире не будет их рассматривать как доказательство вины подозреваемого. Мало ли что с телефонами происходит. Их можно и потерять, их могут украсть. Я уже не говорю про то, что отпечатки пальцев можно перенести на телефон. Кстати, я не так давно свой мобильник потерял и купил себе точно такой же, как первый. Привычка, знаете ли…
Телефон на столе генерала был точной копией телефона из пакета Кологривского. А говорил все это полковник ФСБ уверенно, однако видно было, как его глаза обеспокоенно бегают.
– Тогда давайте сделаем перерыв, – предложил Кологривский, – и дождемся посыльного от главы военной разведки Сирии. Он прибудет с минуты на минуту – ему же только на один этаж подняться – и принесет нам новые доказательства вины Курносенко. Сам генерал Рафик Шахадах уже звонил мне.
Кологривский стоял перед генералом Сумароковым и следил за ним. А генерал-полковник следил за полковником Курносенко и видел, что тот обеспокоен.
– Сделаем перерыв… – согласился Сумароков больше в пику полковнику, чем по необходимости.
Около четырех-пяти минут ждали молча, в тягостной для Курносенко тишине. Наконец генералу по внутреннему телефону позвонил снизу дежурный офицер и сообщил о приходе акыда из Управления военной разведки Сирии, генерал приказал пропустить, а еще через полторы минуты в дверь постучали и вошел акыд, который был еще крупнее акыда Ахмеда Самаама.
– У вас что, все в военной разведке такие, мягко говоря, крупные? – спросил, забывшись, генерал-полковник на русском языке.
– Никак нет, товарищ генерал, – на довольно чистом русском языке ответил пришедший, тем самым одновременно демонстрируя и то, что он когда-то учился в России, и знание российских армейских уставов. – Только двое и было. Теперь я один остался. Надеюсь, меня не положат рядом с акыдом Самаамом в коридоре? А то мы с ним не друзья были – только соперники…
– Не положат, не переживай, – махнул рукой генерал. – Тебе, как я понимаю, майор Кологривский нужен. Вот он.
Кологривский принял из рук акыда коричневый бумажный пакет.
– Разрешите идти, товарищ генерал? – спросил посыльный, снова показывая, что он хорошо знаком с российскими уставами.
Сумароков взмахом руки отпустил его, а Кологривский вытащил из пакета какое-то, судя по наличию двух микросхем, электронное приспособление.
– Что это? – спросил генерал.
– Модулятор голоса… Вы же сказали, что вам звонил какой-то робот…
Полковник Скорокосов был, кажется, лучше других знаком с различными электронными гаджетами и потому сообщил:
– В Москве на радиорынке такие свободно продаются. Можно и из Китая через интернет приобрести. Правда, полиция и ФСБ такие посылки отслеживают, но за всеми же они уследить не могут… Китайская модель, кстати, бывает в состоянии любой голос смодулировать, стоит только образец на карту памяти переписать. В сложную ситуацию вы попали бы, товарищ генерал, догадайся они дать вам приказ голосом ВГК[5], – улыбнулся полковник.
– Да, не знаю тогда, как бы я поступил… – в ответ улыбнулся Сумароков.
Скорокосов взял модулятор голоса, а генерал-полковник заметил, как засуетился на стуле полковник Курносенко.
Полковник же Скорокосов сдвинул с места малозаметный тумблер и сказал в пространство между двумя микросхемами, где, видимо, был установлен видимый только ему одному микрофон, в который он и произнес:
– Раз, два, три, проба, проба, даю пробу…
Громкоговоритель повторил его слова, но другим, с металлическими нотками голосом. Еще и эхо между двумя микросхемами прогуливалось, пусть и легкое, но ощутимое.
– Нет, голос в целом не похож… – отметил генерал. – Хотя отдельные нотки звучат схоже…
– Ничего удивительного, – ответил Скорокосов. – Я же рядом с вами находился и звонить вам не мог. Это, несомненно, кто-то другой… Полковник Курносенко, вы не будете против, если мы ваш голос испытаем?
Скорокосов приблизился к полковнику ФСБ.
– Буду… На основании чего вы проводите это испытание? Человеческий слух – слишком ненадежный прибор для стопроцентного уточнения и идентификации. Схожесть вам ничего не даст.
– Кроме подтверждения подозрений… – настаивал полковник военной разведки России. Он сделал еще один шаг в сторону Аркадия Дмитриевича и выставил модулятор голоса перед собой:
– Говорите…
– Что говорить?
– Все, что угодно.
– Могу сказать только, что ни один в мире суд не воспримет ваши доказательства всерьез. А запросить запись самого разговора вы не можете, поскольку сотовый оператор разговоры не записывает – у него просто мощностей свободных не хватит, чтобы хранить еще что-то, кроме СМС-сообщений. Тем более сирийский оператор, у которого всегда денег в наличии нет. Здесь люди на телефон только мелочь кладут.
– Тот самый голос, – констатировал генерал Сумароков. – Точно – это он. Капитана Николаева, своего адъютанта, я тебе, полковник, никогда не прощу. Но что я… Тебе его не простит Дарья – моя дочь. А женская месть бывает изощренной. Бойся, полковник, бойся, трепещи… И за себя, и за свою жену тоже, и за детей своих. Даша найдет способ заставить тебя пожалеть о содеянном, будь уверен. Я свою дочь знаю…
– А при чем здесь моя жена? – попытался возмутиться Курносенко.
– Если с ней что-то случится, ты знай, что отомстили тебе, чтобы ты осознал все, тобой совершенное, чтобы почувствовал горечь утраты. Каково тебе будет одному воспитывать троих детей… Но ты ведь у нас «сядешь», а твоих детей будет детский дом воспитывать, как подполковника Бармалеева. Может быть, из них еще и хорошие люди получатся, такие как подполковник Бармалеев.
Генерал Сумароков вернулся к своему двухтумбовому рабочему столу, открыл верхний ящик левой тумбочки, вытащил и бросил на стол несколько миниатюрных гаджетов, отличных от того, что все еще держал в руке полковник Скорокосов.
– И к этому ты тоже, скажешь, не имеешь отношения?
– Что это? – спросил Аркадий Дмитриевич.
– Это – «жучки», то есть подслушивающие устройства, и видеокамеры, установленные в моем кабинете и в кабинете моего адъютанта. Я понимаю, что это легко списать на действия разведки противника – мы все же на войне находимся, к тому же ни на одном гаджете нет отпечатков пальцев. Ты же, я полагаю, не настолько наивен, чтобы без перчаток работать. Но точно так же, полковник, легко предположить, что ты полученные сведения этой самой разведке противника передавал или попросту продавал. Или ты сам, или твои друзья-коллеги. Иначе какой смысл устанавливать такое количество видеокамер и «жучков». Попробуй мне это внятно объяснить… Что не видит одна камера, то не скрыто от другой. Что один «жучок» до конца не разобрал, можно попробовать разобрать на другом. Так?
Полковник Курносенко опустил голову. Объяснить внятно он не мог. Объяснить внятно – это значило раскрыть всю подноготную Гуйчи Кхаледа, что вообще-то выходило за все правила такой крупной игры, в которой убийству российского генерала отводилась лишь эпизодическая, проходная роль. Главная беда заключалась в том, что Гуйчи Кхалед был реальным лицом, являлся заключенным в Германии, который за деньги предоставил свои реальные документы ФСБ на время своего срока, который Гуйчи Кхалед отбывал за участие в боевых действиях на стороне ИГИЛ в Ираке. Его внешнее сходство с Аркадием Дмитриевичем, вплоть до кучерявых темных волос, и сыграло решающую роль в выборе. А все документы у Гуйчи Кхаледа были чистыми и до поры до времени хранились в тайнике, пока не попали в руки ФСБ и стали использоваться полковником Курносенко, в одночасье превратившимся в Гуйчи Кхаледа, сирийского строителя. Правда, перед этим полковнику пришлось под руководством мудрого наставника целых полгода тщательнейшим образом штудировать Коран, причем так штудировать, что после окончания обучения он мог бы спорить о каждой суре со знанием дела, а потом еще полгода работать среди настоящих строителей, изучая ремесло.
Но главное заключалось не в этом. Главное заключалось в том, что полковнику Курносенко пришлось бы раскрыть целую сеть, рассказывая о том, как он вышел на настоящего Гуйчи Кхаледа и приобрел настоящие документы, и он прекрасно понимал, что его после этого ждет, если руководству станет известно, кто сдал такой прекрасный план конкурирующей организации – военной разведке…
И не только одного полковника это касалось. Тогда и на карьере жены можно поставить жирный крест, и детям в будущем закрыть дорогу к высоким должностям, на которые родители рассчитывали. А до этого осталось вроде бы совсем немного времени. Старшая дочь уже заканчивает учебу в университете, а младшая оканчивает второй курс юридического факультета в профильном вузе. Сын в это время завершает учебу в школе, но в отношении сына разговор должен быть особым. Мальчишка вырос сверхсложным в процессе воспитания. Прикинув все это, полковник Курносенко решил придерживаться прежней линии защиты – ничего я не знаю и ничего без представителя Следственного управления ФСБ не скажу.
Однако генерал словно бы пошел на поводу у полковника Курносенко. Впечатление сложилось такое, будто Сумароков решил дать ему время на осмысление ситуации.
– Сейчас мне предстоит решить другую задачу, – сказал генерал, глянув на часы, – а в кабинете я попрошу остаться полковника Скорокосова и полковника Прохорова. Комбатов я прошу вернуться в кабинет после того, как они выполнят поручение. И потому я предлагаю прервать работу до завтра, а завтра собраться в том же составе, кроме старшего сержанта, примерно в то же время. Возражений нет? Ну и отлично…
Одновременно со своих мест поднялись майор Кологривский, подполковник Бармалеев и старший лейтенант Соловейчиков. Двум последним и Кренделю Сумароков негромким голосом дал задание отвести Курносенко в подвал. Старший сержант начал отстегивать от стула наручники полковника Курносенко и снова замкнул их сразу на двух руках за спиной полковника. Все, казалось, знали, кому что делать.
Кологривский снова взвалил себе на плечи мешок и с ним вышел. А Бармалеев, Соловейчиков и Крендель повели Курносенко в подвал, где находились не имеющие окон комнаты, больше похожие на камеры. Но в камерах, по крайней мере, есть пусть и зарешеченные, но окна, пропускающие дневной свет. В подвальных же помещениях их не было, как не было и кроватей. Только стол и два стула к нему.
Сам полковник ФСБ сначала проявил беспокойство, памятуя об угрозе подполковника Бармалеева. Но потом вспомнил, что подполковник говорил о большом подвале, где спрятаться не удастся, несмотря на его размеры, а тут ему выделяют явно отдельную комнатку, и у Курносенко на душе стало поспокойнее. А когда за дверью поставили еще и сирийца-часового – офицера из комендантского подразделения аэропорта, полковник вообще успокоился. Курносенко знал, что сирийцы не любят воевать, но они слывут несговорчивыми сторожами и постовыми.
А генерал-полковник тем временем, оставшись у себя в кабинете с двумя полковниками – Скорокосовым и Прохоровым, посетовал:
– Надо что-то придумать относительно этого полковника ФСБ.
– Задержанный убит при попытке к бегству… – предложил полковник Прохоров мрачным тоном.
– Может быть, нам и к этому придется прибегнуть, но не сразу… – возразил генерал. – Сначала следует разобраться во всем досконально.
– Сначала следует выкачать из него все, что он знает, – добавил Скорокосов.
Глава третья
Самолет из Сыктывкара прилетел в аэропорт Домодедово вовремя. Пассажиры только спустились по трапу и ждали, когда им подадут автобус, чтобы доставить в терминал, когда к самолету, почти к самому трапу, подъехал внедорожник «Мерседес». В это время из самолета вышел последний пассажир, вернее, пассажирка. На женщине лет сорока с небольшим, ухоженной, хорошо выглядевшей, был синий прокурорский мундир, и вела она себя уверенно, с чувством собственной значимости. Женщина сразу села на переднее пассажирское сиденье, предоставив заднее двум встречающим ее мужчинам в таких же синих мундирах. Встречающие излишне суетились – им не каждый день доверяли встречу такой высокой особы. Причем высокой в прямом и переносном смысле. Оба мужчины были небольшого роста, тогда как женщина была на полголовы выше самого высокого из них и даже выше водителя «Мерседеса».
– Меня бы кто так встречал… – сказал мужской голос из толпы пассажиров, ждущих, когда подойдет автобус, что уже развернулся и направлялся к ним.
«Мерседес» тем временем сделал небольшой круг и подъехал к воротам, выходящим с летного поля. Ворота перед внедорожником отъехали в сторону, и в этот момент прогремел выстрел, оставивший в лобовом стекле автомобиля только одно отверстие, вокруг которого сразу же разбежалась сеть морщинок. Внедорожник резко остановился. Водитель остался на месте, замерев в ступоре, но выскочили в стороны двое пассажиров с заднего сиденья.
– Нет, меня так встречать не надо… – сказал все тот же голос из толпы.
Половина пассажиров самолета уже загрузилась в автобус. Вторая половина еще только собиралась в него влезть. И мужской голос раздался как раз из этой второй половины. И видно было, что говорит человек высокий, который издали наблюдал за «Мерседесом» и прекрасно видел, что произошло. Более того, человек этот видел, как сразу после того, как раздался выстрел, черный «Форд Фокус» тронулся с места парковки, находившейся по другую сторону ворот, и уехал в сторону дороги, ведущей в город. Ехал он неторопливо, и складывалось впечатление, что его отъезд просто совпал с выстрелом по времени.
Между тем люди в черном «Мерседесе», кажется, не очень торопились оказать женщине помощь. Они, конечно, открыли переднюю пассажирскую дверцу и заглянули внутрь, после чего оба достали телефоны и начали куда-то звонить. Куда они звонили, было ясно. Один запоздало вызывал «Скорую медицинскую помощь», второй, видимо, звонил в полицию.
Высокий человек перестал ждать, когда в автобус загрузятся все пассажиры, и, бросив свою спортивную сумку, побежал в сторону внедорожника. Один из людей в темно-синем мундире, растопырив руки, пытался его остановить криком: «Туда нельзя!» Второму все же удалось схватить высокого человека за рукав распахнутой куртки, в результате чего куртка осталась у человека в синем мундире в руках, а высокий мужчина с криком «Я – врач!» проскочил к машине. Но сразу понял, что опоздал и помощь оказывать уже некому. Женщина спокойно сидела на переднем сиденье, приоткрыв рот, а прямо посреди лба зияло входное отверстие от пули. Выходное отверстие было, видимо, на затылке, поскольку с затылка стекала за шиворот кровь.
Первой приехала машина «Скорой помощи», и буквально следом за ней микроавтобус с белой полосой посредине с надписью по полосе «Следственный комитет». И тут же приехал еще и третий микроавтобус с надписью: «Федеральная служба безопасности».
– Почему на месте происшествия посторонние? – едва покинув машину Следственного комитета, спросил человек ниже среднего роста, широкоплечий, с бычьей крутой шеей и помятыми ушными раковинами, сразу выдающими в нем бывшего борца классического стиля или «вольника». Человек был в распахнутом черном кожаном плаще, левый бок которого оттопыривался от подмышечной кобуры.
И он кивнул в сторону высокого мужчины.
– Я не очень-то и посторонний… – начал тот оправдываться. – Я с этой женщиной в одном самолете летел – сидел неподалеку. И слышал выстрел. А потом видел, как с места сорвался черный «Форд Фокус»…
– Номер! – требовательно произнес человек в кожаном плаще.
– Я, простите, не запомнил, – испуганно ответил высокий мужчина. – Даже на него не посмотрел. Да и далековато было.
– Он врачом представился, – сказал один из людей в синем мундире, глянув на высокого мужчину, которому он с трудом доставал затылком до плеча.
– Простите, Христа ради, это я так… Чтобы не задерживали. Подумал, что время терять нельзя. В действительности я только ветеринар. Но ко мне со всех окрестных деревень люди идут. Никому в помощи не отказываю. Одного даже от цирроза печени избавил.
– Куда «Форд Фокус» двинулся? – лающим голосом спросил человек из машины Следственного комитета.
– В сторону города.
Человек достал мобильный телефон и стал куда-то звонить, требуя запись дорожных камер с автомобилем «Форд Фокус» черного цвета. Видеозаписи ему обещали, как понял высокий человек, предоставить.
Представитель Следственного комитета наскоро записал номер телефона ветеринара, его домашний адрес и место работы. В ответ протянул визитную карточку.
– Майор Протасов Лев Николаевич, не Толстой, а только Протасов. Следователь по особо важным делам. Если что-то вспомните, звоните… Больше вас не задерживаю. Спасибо. Вы очень помогли следствию… – И он на прощание пожал ветеринару руку.
* * *Генерал-полковник Сумароков дал задание полковникам Скорокосову и Прохорову подготовить план операции по организации следующего по очереди «котла», и снова на южном участке фронта, что в итоге даст ему возможность совместно с войсками центрального участка фронта, где накануне был совершен прорыв, организовать большой по площади и по общему обхвату войск противника «котел». Тогда осталась бы нетронутой северная группировка ИГИЛ и только часть центральной, но и они практически попали бы в окружение, поджимаемые со всех сторон российско-сирийскими войсками и только частично войсками Турции. Это предвещало общую скорую победу.
В разгар обсуждения вернулись и два комбата.
– А где своего старлея потеряли? – спросил Сумароков. Он уже так привык к тому, что командир саперного взвода находится где-то рядом, что остро ощущал нехватку чего-то, когда Соловейчикова рядом не было.
– Он вместе со своим замкомвзвода благоустраивает задержанного.
– То есть? – строго спросил полковник Скорокосов.
– Полковник Курносенко заявил, что согласно Женевской конвенции в каждой камере должна быть кровать с постельными принадлежностями.
– А сами они в ФСБ очень эту конвенцию соблюдают? – задал риторический вопрос полковник Прохоров. – И вообще, насколько мне известно, Женевская конвенция трактует условия содержания военнопленных. Курносенко что, считает себя военнопленным? Тогда и допрашивать его следует иначе. Более жестко, как предателя Родины. Он и без того, думается мне, предатель, но если сам это признает – совсем другое дело.
– Ну ладно, хотя на голом полу или на столе поспать полковнику было бы полезно, – решил генерал. – Но раз уж озаботили старшего лейтенанта, он расшибется, но найдет что нужно.
– Найдет, – подтвердил Бармалеев. – Он уже почти нашел. Часовой подсказал, что в комендантской роте лишние имеются. Соловейчиков к коменданту пошел. Выпросит.
– А мы пока другой проблемой озаботимся, – решил Сумароков. – И вы вовремя подоспели. Как раз я думал, как мне два ваших батальона выводить?
– Опять к «бармалеям» в тылы? – поинтересовался майор Кологривский.
– Не опять, а снова… – ответил за генерала полковник Скорокосов. – Ваши батальоны у нас считаются лучшими. На их командиров мы надеемся больше, чем на других. И на бойцов тоже.
– Но я обещаю командирам батальонов отправить их подразделения после завершения текущей операции на отдых, – сказал генерал Сумароков. – Я отлично понимаю, что такое усталость, тем более психологическая. Однако больше мне доверить это дело некому… Не майору же Огневу и не сирийскому комбату. Они хороши только в обороне и при общем наступлении, а там, где вертеться приходится, малопригодны… Короче говоря, только вы двое и ваши бойцы… При этом я знаю, что вы обычно сами выбираете себе место и способ вывода. И потому даю вам время на обдумывание ситуации и подготовку. Завтра перед допросом полковника Курносенко прошу мне доложить…
* * *Вечером того же дня подполковник Бармалеев, захватив с собой майора Кологривского, решил навестить бойца саперного взвода своего батальона, теперь уже младшего сержанта Василия Кичогло. Новые погоны взял с собой. Что касается медали, то генерал их в тумбочке стола не держит, и потому придется подождать какое-то время, пока не пришлют из Министерства обороны.
– Ну, так что ты думаешь относительно вывода батальонов? – спросил комбат морской пехоты. – Есть предложения?
– Есть. Только сначала нужно с Василием Васильевичем-старшим поговорить.
– Ты же не любишь повторения пройденного.
– А кто про повторение говорит? Мы просто в другом месте высадимся. Это не будет повторением. Это будет новый виток операции. В первый раз прошло без сучка и задоринки, и во второй пройдет так же… По крайней мере, я надеюсь…