Цветы всегда молчат
– Нет! Мне нравилось, чтобы мужчины ползали за мной, умоляли одарить взглядом. Максимум – разрешалось целовать ручку. Ну, или во время танца шептать мне на ушко глупости. Свой поцелуй я хотела отдать тому, кого полюблю всей душой. И тут его срывает почти незнакомец, неприятный мне, и делает это бесцеремонно и грубо. Я разрыдалась прямо там, так он подхватил меня на руки и пронес до самого экипажа. И мама с папой все это видели и почему-то ничего не сказали ему. В экипаже он пытался меня утешить, но я не хотела с ним говорить. О, я была так несчастна!
– Бедняжка! Мыслимо ли так страдать?
– Это только начало. Крепись, моя дорогая Ребекка, ибо нынче тебе предстоит узнать, как обманчив бывает фасад! – торжественно провозгласила Джози. – Я поведаю тебе, как умерла прекрасная Джозефин Эддингтон, королева трех лондонских сезонов!
– О господи! – Ребекка не на шутку испугалась слов подруги.
– Слушай! – лихорадочно блестя глазами, сказала Джози. – Когда начался прием, он немного притих, и я уже стала надеяться, что мои слезы подействовали на него. Но оказалось, все напрасно. Он мне прямо сказал, что я не должна танцевать ни с кем, кроме него. Я заявила: вот еще! А он сказал, что запрещает, потому что теперь я его жена. Правда, слабым утешением мне стало то, что сам он танцевал умопомрачительно. А главное, когда он меня обнимал, то в его объятии соединялись сила и нежность. Это было неподражаемо и страшно бесило. Но все вокруг поздравляли меня, говорили, как я хороша, и я утешилась. А потом матушка увела меня в пустую комнату и рассказала мне, что должно произойти со мной ночью. Она сказала мне тогда, что будет больно, но надо будет немного потерпеть, и потом будет хорошо. И что, мол, Ричард так любит меня и не допустит, чтобы я страдала! Потом она ушла, а за мной пришли служанки и проводили в комнату. Это оказалась спальня. Они хотели меня раздеть, но я накричала на них, и они ушли. Я плакала. Мне было страшно, я не хотела, чтобы он меня касался, а особенно так, как рассказывала мама. Но он пришел. У него снова дрожали руки и голос. Он хотел меня поцеловать, но я влепила ему пощечину и сорвалась. Уж тут-то я высказала ему все: как он мне противен, что я согласилась стать его женой из жалости, и прочее. Наверное, я говорила ужасные вещи, но тогда я думала лишь о том, как сделать ему побольнее. И уж не знаю, возможно, перешла какой-то предел, и тут… О, Бекки, мне до сих пор страшно об этом вспоминать. Он словно озверел. Разрезал мое драгоценное платье ножом для бумаги, что лежал на туалетном столике… Буквально содрал с меня остатки одежды… Оторвал шнурок от колокольчика для вызова слуг… и… – она задохнулась и закрыла лицо руками, ее трясло, но глаза оставались сухими, лишь болезненно поблескивали между тонкими пальцами.
Ребекка замерла, потрясенная услышанным.
Джози вздохнула, собралась с силами и продолжила:
– Он привязал меня к кровати и… вытворял со мной такие вещи, от одного знания которых приличная леди должна сгореть со стыда. Ни мои крики, ни мои слезы на него не действовали… Более того, распаляли еще больше… Но самое ужасное не это! В какой-то момент мне начало доставлять удовольствие то, что он делает со мной. Это было очень яркое, какое-то извращенное удовольствие, но мне хотелось, чтобы оно не кончалось… Это было гадко, отвратительно и невыносимо сладко. Словно он сломал что-то во мне, и проснулось другое – нехорошее, стыдное…
Джози замолчала, переводя дыхание. Ребекка не знала, что ей делать: то ли обнять подругу, то ли расплакаться. Все, что она могла, лишь сжимать ее тоненькие пальчики.
– Прости, что рассказываю тебе это. Я так долго носила все в себе. Целых полгода! Я не могла рассказать никому – ни матери, ни сестрам, ни тем более любимому отцу! Они все уважают Ричарда! Да что там, они даже порой завидуют мне – мол, он с тебя пылинки сдувает! Но они просто не знают, какой он плохой! Какой темный! – она снова остановилась, замолчала, потом, сжав руку подруги, закончила: – Я проснулась утром, только шевельнулась, а на меня как полетят лепестки роз. И падают, и падают… Белые, красные, розовые… А я села, обхватила колени и плачу, потому что чувствую себя – уж извини за грубость! – последней шлюхой… И знаешь, с тех пор я не могу по-другому, я хочу этой боли! И чтобы меня связывали! И я сама провоцирую его на то, чтобы он был груб со мной! Ночами мне нравится быть продажной девкой, с которой можно творить все, что угодно. Я ненавижу себя за это, но еще сильнее я ненавижу его, что он сделал меня такой!
Часы в большой гостиной пробили десять, и Джози вздрогнула, словно очнувшись от кошмарного сна. Женщины поняли, что пора прощаться. Джози проводила подругу до двери и там порывисто обняла:
– Спасибо, что выслушала.
– Не за что!
Джози не жалела: она знала Ребекку с детства и до сих пор дорогая и старшая подруга ни разу не выдала ни одной ее тайны.
Распрощавшись с миссис Крейн, Джози поднялась в спальню: она у них с Ричардом была общая, а не у каждого своя, как полагалось. Там она позвонила в колокольчик и вызвала горничную, та помогла госпоже раздеться, и Джози с наслаждением погрузилась в теплую, пахнущую розами и лавандой воду. Она откинулась и прикрыла глаза. Руки заскользили по телу, касаясь сокровенных уголков. Вскоре она почувствовала другие касания – нежные и чувственные. Она повернулась, обняла Ричарда и стала страстно целовать его. Ее руки постепенно скользнули вниз по его груди и начали развязывать пояс его халата. Он ласково поймал ее ладони и отстранил. Выловил ее из воды, шепча что-то про прекрасную русалку, завернул в пушистое полотенце и понес на кровать. Бережно, словно хрустальную, опустил на шелк простыней и стал покрывать ее тело нежными, словно порхание мотылька, поцелуями.
Джози опомнилась не сразу, разнеженная утонченными ласками. Но потом остановила его. И глядя снизу в глаза, выражения которых ей было не прочесть из-за свечных бликов на его очках, сказала:
– Ричард, что вы делаете?
– Вообще-то я планирую заняться с вами любовью.
– И вы не станете меня привязывать? Не будете делать мне больно?
– Нет, сегодня – только нежность.
– Ах, Ричард, так нельзя. Вы – реальность, не смейте становиться мечтой.
Он отстранился, сел и горестно рассмеялся…
Глава 5. Твой безрадостный высохший сад
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1875 год
– Постарайся ему понравиться.
Пол помог своей невесте выйти из экипажа. На Мифэнви был дорожный костюм из терракотовой тафты и изящная шляпка с вуалеткой. Выглядела она просто прелестно.
– Я – ему?
– Да, брат – вся моя семья. А я – его. Правда, скоро у меня будешь ты… Он слегка специфический, но в целом – самый замечательный старший брат на земле, как бы ни старался выглядеть бирюком. Он обязательно понравится тебе. Поэтому, я прошу, постарайся понравиться ему.
Пол говорил все это, увлекая ее вслед за собой по довольно-таки крутой тропинке. Мифэнви шла, глядя под ноги, поскольку весь путь был усеян мелкими камешками, которые так и норовили выскользнуть из-под каблучка. И, несмотря на то что Пол страховал ее, было несколько боязно. Наконец, когда они остановились на небольшой площадке, Мифэнви подняла голову вверх и только теперь рассмотрела Глоум-Хилл – мрачный и одинокий, замок будто нависал над этим миром, давил своей темной громадой.
– Разве у нас есть крылья, чтобы долететь туда? – сказала она.
– Крыльев у нас нет, но зато есть брат – гений инженерной мысли, – с этими словами Пол обнял ее одной рукой за талию, другой дернул какой-то невидимый доселе рычаг, и сверху что-то заскрежетало. – Смотри! – с истинно мальчишеским восторгом и гордостью проговорил он.
И Мифэнви с удивлением уставилась на этот своеобразный лифт.
– Похож на кухонный подъемник!
– Верно, – оживленно согласился Пол и помог ей забраться в него. – Теперь как можно крепче держись за меня и ни в коем случае не смотри вниз.
Она изо всех сил вцепилась в его серый дорожный сюртук, Пол обнял ее, будто укрывая от всех невзгод, взялся за шнурок, наподобие того, что используют для вызова слуг, кому-то позвонил, и агрегат медленно пополз вверх.
Чувство легкого трепета оттого, что ноги не ощущают твердой почвы, охватило Мифэнви. Было страшно и волнительно, как на сильно разогнавшихся качелях. И она лишь сильнее вжималась в тело своего спутника. Пол, крепко придерживая свою невесту, время от времени шептал ей что-нибудь успокоительное.
И вот лифт, вздрогнув последний раз, остановился.
Пол приоткрыл дверцу и помог Мифэнви выйти. Они оказались у ворот замка. Вблизи Глоум-Хилл производил еще более гнетущее впечатление. Казалось, эта громадина сейчас двинется и раздавит тебя. Мифэнви испуганно прижалась к Полу.
– Правда же, он великолепен! – юный Грэнвилл смотрел на свое родовое гнездо едва ли не влюбленно.
– Пугающе великолепен! – дрожащим голоском согласилась леди Лланруст. Ей, жительнице маленького городка, застроенного едва ли не сказочными домиками, была непонятна эта восторженность подобной мрачной мощью. – Кто построил его здесь?
– Не знаю. Может быть, король гоблинов или правитель драконов, – все с тем же мальчишечьим азартом отвечал Пол. – Я же говорил, что похищу тебя. Видишь, затащил в свой черный замок! Страшно? Интересно, сколько прекрасных принцесс зачахло здесь от тоски?!
– Ах, Пол, перестань! – зажмурилась она. – Что за глупости?! Даже я знаю, что гоблинов и драконов не бывает. А ты! Без пяти минут специалист по международному праву! Как ты можешь говорить такое?! Принцессы, черные замки – бред!
– А может, не такой уж и бред? – слегка замогильным тоном проговорил он. – Принцесса – есть, мрачный замок на скале – пожалуйста! Вдруг сейчас и король гоблинов появится?
В его глазах плясали задорные искорки, но Мифэнви не разделяла его радости. Картина вокруг и впрямь открывалась гнетущая – всюду, куда ни глянь, камни, пожухлый вереск да голые деревья с вороньими гнездами. А еще ветер, такой, что казалось, сейчас подхватит, закружит и унесет. И швырнет в бездонную пропасть, что зияла всего в нескольких футах.
Пол обнял ее за талию и притянул к себе:
– Не улетай, моя королева Мейв!
Дальше они пошли, взявшись за руки.
– Послушай, – наконец решилась она, – как твой брат живет в таком месте один? И как сюда поднимались раньше, когда не было лифта?
– Он не один, здесь есть и другие обитатели. Скоро ты их увидишь. А поднимались как? Раньше, еще когда я был совсем ребенком, здесь, чуть севернее, была тропа. Крутая, но вполне пригодная, правда, лошадь по ней бы не прошла. Но местные жители уже давно приспособили для этой цели коз.
– Коз?! – удивилась она. – Но где же они их выращивают?!
– С той стороны Глоум-Хилла, – Пол махнул рукой вперед, – долина. Очень живописная. Там деревенька. Мы обязательно ее посетим, тем более что в тамошней церкви нам предстоит венчаться!
При мысли о скором венчании и следующих за ним тихих радостях семейной жизни Мифэнви зарделась и нежно улыбнулась.
Пол взял ее ладошку и прижал к груди.
– Не могу дождаться того дня, когда ты станешь по-настоящему моей! – пылко воскликнул он, и его невеста смутилась еще больше. – Мейв, дорогая, давай прямо здесь, перед Глоум-Хиллом, поклянемся, что будем любить друг друга вечно, даже если смерть разлучит нас!
– Не надо, – мотнула головой она. – Не надо клятв! Потому что разве может быть иначе, если ты – моя судьба! – тихо, но уверенно проговорила она. А затем приподнялась на цыпочки и запечатлела на его губах поцелуй.
Они были счастливы тем абсолютным чистым счастьем, которое, будто в награду, снисходит на юные и невинные создания. Ей было семнадцать, Полу – двадцать, и жизнь искрилась вокруг них яркой радугой, несмотря на мрачный пейзаж.
– Пол, – робко спросила она, когда они наконец разжали объятия, – так что же, вы жили здесь вдвоем с самого детства?
– Да, – погрустнел он, – мать умерла, когда производила меня на свет. Отец разозлился и отправил нас с Колдером сюда. Колдеру тогда всего девять было. Отец редко нас навещал, а когда и приезжал, то почти с нами не разговаривал. И часто нас наказывал, особенно Колдера. Он, как старший, всегда брал вину на себя. И ему влетало! Бедный мой братик!
– Ой! – смутилась Мифэнви – Прости, что заставила все это вспомнить.
– Да ничего. – Он заправил ей за ушко выбившуюся из-под шляпки золотистую прядку. Он уже давно заметил, что ушки у нее чуть заострены на концах, как у эльфа. – Рано или поздно тебе нужно узнавать легенды замка Глоум-Хилл, в конце концов, скоро он станет частью твоей жизни.
Взявшись за руки, они подошли к воротам, и Пол постучал в дверь тяжелым молоточком в виде химеры. Смотровое окошко в калитке приоткрылось, оттуда высунулось радостное розовощекое лицо. Оно было настолько круглым и так плотно занимало все отверстие, что казалось, будто ничего больше, кроме этого лица, и нет.
– О! – возопило оно, увидев гостей. – Молодой господин! Что ж вы не предупредили! Сейчас, сейчас открою!
Лицо исчезло.
Пол обернулся к Мифэнви и сказал:
– Прости, надо было предупредить заранее – у нас не любят сюрпризов!
Мифэнви вздохнула.
Наконец калитка распахнулась, и молодые люди оказались в каменном мешке замкового дворика. Возле них кругами, словно радостный щенок, носился невысокий человек, которого Пол представил ей как дворецкого, Грэхэма Филдинга.
Мистер Филдинг расточал похвалы и комплименты невесте Пола, но провожать в дом, к вящему удивлению молодого хозяина, не спешил. Пока Пол пререкался с дворецким, Мифэнви стала осматривать двор. Создавалось впечатление, будто она очутилась в Средневековье. Картину усугубила появившаяся из-за стены старушка-нищенка. Всклокоченные волосы, замызганные лохмотья, бешено горящие глаза, корявые, торчащие изо рта зубы – казалось, сама смерть явилась перед ней. Старуха щербато ухмыльнулась и поманила Мифэнви грязным кривым пальцем. Словно загипнотизированная, девушка пошла к ней, хотя внутри все вопило и сжималось от ужаса.
– Поиграй со мной, – проскрипела старуха.
– Поиграть? – дрожащим голоском промолвила Мифэнви.
– Да, в «Садовника».
– Но… но… я… не умею…
– Это просто, – почему-то хохотнула старуха, – нужно просто выбрать цветок. Тебе подойдет незабудка.
– Мейв, – окликнул ее Пол, – с кем ты там?
Девушка вздрогнула, словно возвращаясь в реальность. Она обернулась на зов и увидела удивление в глазах жениха: он словно смотрел на пустоту. И действительно, когда она вновь перевела взгляд на то место, где недавно стояла старуха, то там никого не было. Мифэнви поежилась, тряхнула головой, чтобы отогнать жуткое видение, и вернулась к жениху.
Пол взял ее за руку, и они двинулись следом за Филдингом. Дорогой тот все оправдывался:
– Милорд будет очень, очень недоволен. Он с утра в своей лаборатории и велел не беспокоить.
Пол даже обиделся:
– Ну не так часто я приезжаю в гости! Тем более с невестой.
Наконец они вошли в обширный холл. Кругом царили пыль и запустение, словно здесь вообще никто не жил. Создавалось впечатление, что они оказались внутри склепа и вот-вот появится его загробный хозяин – бледный и в одеянии тьмы. Человек, возникший в дверном проеме, как раз походил на этот образ: очень высокий, должно быть, на полфута выше Пола, худой, словно после тяжелой болезни, одетый в какую-то невероятную черную хламиду, всклокоченный и с горящим взглядом. При виде его Мифэнви вскрикнула и спряталась за спину жениха.
– Очень вежливо! – прокомментировал ее действия темный незнакомец.
– Колдер, ты мог бы не пугать мою невесту! А то я разозлюсь! – но по лицу было не похоже: напротив, Пол вовсю улыбался и раскрывал объятья. Однако брат его был, видимо, не в духе.
– Так, решил жениться, а меня лишь поставил перед фактом? Не мы ли договаривались обсуждать такие вопросы на семейном совете?
– Колдер! – возмутился Пол. – Ты совсем тут, в своем Глоум-Хилле, свихнулся. Почему это я должен советоваться с тобой, если я полюбил!
– Я думал, ты взрослый! – холодно, с раздражением проговорил тот. – А ты привез какую-то свистушку, что боится едва ли не собственной тени! Разве такой должна быть хозяйка Глоум-Хилла?!
– Да как ты можешь! – сжал кулаки Пол.
– И кстати, куда ты собрался ее селить? Насколько я понимаю, вы еще не обвенчаны? Значит, ночевать в одной комнате не можете, да и я разврата не потерплю!
Мифэнви готова была разрыдаться: и этому человеку она должна понравиться? Он-то точно взбесил ее! За все семнадцать лет своей жизни Мифэнви не была еще так зла! Мало что о ней говорили в третьем лице, так еще и столь оскорбительные вещи.
Она вышла вперед, сделала книксен и сказала, строго следуя в своих интонациях этикету:
– Милорд, прошу нас простить за столь внезапный визит. Нам бы крайне не хотелось доставлять вам лишние неудобства, поэтому мы немедленно отбудем, тем более что багаж наш еще внизу. За сим – разрешите откланяться.
Колдер замер, будто громом пораженный. Несколько минут, он смотрел на нее, стоящую в косой полосе света, словно гадая, как и когда здесь появилось это неземное создание. Потом, еще более побледнев, буркнул:
– Прошу меня простить, – и ретировался.
Пол взял ее за руку и тихо произнес:
– И впрямь прости его. Он тут совсем одичал. Обычно он куда более обходительный. Идем, я покажу тебе комнату – займешь мою, там есть ванна и камин. А я переберусь в старую детскую.
И, вложив свою ладошку в ладонь жениха, она ступила в новую жизнь…
Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год
С того вечера зарядили дожди. В такое время выбраться из Глоум-Хилла не представлялось возможным. И все, кто оказался заложником непогоды, бродили по замку, словно тени.
Разумеется, Колдер с презрением отверг предложение Латои. Его передергивало от мысли, что создание, настолько грязное и порочное, прикасалось к нему. Латое разрешалось ходить лишь по периметру комнат, не выходя в центр, дабы не измарать весь дом, как заявил Колдер. Обед ей накрывали в самом конце стола, почти в двух ярдах от хозяев Глоум-Хилла. Ужин ей приказано было не давать, так как вечерние часы ей следовало проводить в молитве и покаянии, не отвлекаясь на мирскую суету в виде приема пищи. Ее великолепные платья – все, что оставалось у нее от былого светского блеска! – Колдер самолично выкинул в пропасть, со словами, что его мутит при виде розового. Одежду пришлось одолжить у Мэрион, и теперь Латоя, что ее несказанно бесило, походила на служанку.
Конечно же, Колдер потребовал от нее немедленно убраться из комнаты Мифэнви и поселиться в любой другой, но Латоя взмолилась, мотивировав это тем, что не может переносить холод. Мифэнви вступилась за нее. Колдер счел подобное поведение предательством.
– Ваша доброта еще вам боком выйдет! – сказал он, окинув и просительницу, и просящую за нее колючим, недобрым взглядом.
И Мифэнви очень скоро убедилась, насколько он был прав. Дело в том, что в комнате, которую она заняла, ванной не было. И тогда она решила попроситься к Латое, извинившись за причиняемые неудобства. Подойдя к бывшей своей комнате, она с удивлением заметила, что дверь приоткрыта. Мифэнви все равно постучала и, не услышав ответа, сказала:
– Я вхожу.
Латои в комнате не было. Кругом в беспорядке валялись всевозможные женские штучки, лежала пыль. Мифэнви стало стыдно за кузину. Захотелось тотчас же спуститься за веником и прибраться здесь. И уже отправившись за принадлежностями для уборки, она вдруг остановилась, услышав стоны, доносившиеся из ванной. Страшно испугавшись, не случилось ли чего, Мифэнви ринулась туда и остолбенела от открывшейся картины – Латоя, раскинувшись в ванной, ласкала себя. И настолько увлеклась, что даже не заметила вошедшую. Мифэнви, почувствовав, как к горлу подкатывает комок тошноты, выскочила прочь. Пользоваться одной ванной сразу же расхотелось. Вся пунцовая, она вернулась к себе, прямо в одежде окатила себя холодной водой из кувшина и, опустившись на колени перед распятием, стала истово молиться о заблудшей душе Латои Грэнвилл.
Здесь, в старой детской, камин был давно неисправен, и сейчас Мифэнви стучала зубами. Она поспешила переодеться в глухую ночную сорочку, расчесала волосы и юркнула под одеяло. Но одеяло было насквозь холодным, и она тут же озябла. В результате, дрожа, пролежала без сна всю ночь…
Наутро, перед завтраком, она отозвала Латою в сторону и, краснея и бледнея, сбивчиво попросила ее больше не заниматься столь богомерзкими непотребствами.
– Если Колдер узнает, – тихо, но строго сказала она, – он выставит тебя вон прямо нагишом.
Латоя взвилась.
– Вы тут все либо святоши, либо ханжи! Еще скажи, ты никогда не делала ничего подобного!
Мифэнви подурнело от одной мысли о чем-то таком, схватившись за стену, чтобы не упасть, она проговорила почти с отвращением:
– Неужели, потеряв честь, ты утратила еще и всяческий стыд?
– Стыд?! Стыдом прикрываются те, кто боится дать волю своему естеству, – трусы и слабаки! – гордо вскинула точеный носик Латоя.
– Интересно, – с горьким презрением сказала Мифэнви, – кого ты полагаешь трусами и слабаками: лондонскую знать, что захлопнула перед тобой двери своих домов, или нас с Колдером, пожалевших тебя?
– Не нужна мне ваша жалость! – закричала Латоя, глотая слезы. – Я ничуть не жалею о том, что сделала. Зато теперь я не умру старой девой, как некоторые!
И тогда Мифэнви первый раз в жизни ударила человека.
– Прости, – испугалась она, увидев, как на нежной щеке Латои загорается красная отметина, – но ты уже перешла всякую грань! Согласись, умереть старой девой в некотором смысле лучше, чем падшей женщиной где-нибудь в дешевой лечебнице!
– И что же, тебе никогда не хотелось мужчину? Ты ведь еще совсем молодая!
– Свои желания я похоронила в тот день, когда Пол умер.
– Но это же нелепо – жизнь продолжается! Неужто он бы хотел, чтобы ты вот так хоронила себя заживо?
Мифэнви несколько раз глубоко вздохнула, восстанавливая сердечный ритм, сбившийся от таких разговоров.
– У нас с тобой, Латоя, уж не знаю, как по-твоему – к счастью или к сожалению, слишком разные взгляды на верность и мораль. И я бы попросила тебя больше не поднимать эту тему.
– Да больно мне надо! Но знай: меня бесят такие правильные, как ты! Именно из-за вас нормальные люди, дав волю своим чувствам, подвергаются остракизму.
– И на нормальность тоже разные, – тихо сказала Мифэнви. – И я все-таки надеюсь, что ты перестанешь делать то, о чем мы говорили, пока я здесь хозяйка.
Латоя лишь фыркнула и ушла. Поднимаясь в комнату, она, все еще злая и раздосадованная, развлекалась тем, что мысленно пыталась уложить в одну постель Колдера и Мифэнви. Но, к сожалению, ей так и не удалось представить их не застегнутыми на все пуговицы. Пуритане чертовы. А единственное, о чем сожалеет она, так это о том, что теперь вряд ли сможет потягаться с ненавистной зазнайкой Джозефин Эддингтон. Конечно же, ее свадьба прогремела на весь Лондон! Еще бы, венчание в соборе Святого Павла, тысячи розовых бутонов, которыми усыпали путь влюбленным, и муж, выносящий на руках свою юную супругу. Свет еще неделю гудел об этом. Но пусть Джозефин не думает, что победила ее, шанс отыграться есть всегда. И Латоя, выпятив довольно-таки внушительную грудь, гордо прошествовала к себе.
Дин-дон, дин-дон…
Дождь затих, и Мифэнви вышла на балкон, чтобы немного остыть после разговора с кузиной.
И вот этот колокольчик. Неужели, кто-то гонит козу?
Дин-дон, дин-дон…
Ближе и ближе… С клубами тумана, наползающего на замок.
Дин-дон, дин-дон…
– Здравствуй, девочка…
Старушка-нищенка, та самая, что была в день ее приезда в Глоум-Хилл.
– Не передумала еще играть со мной, Незабудка?.. Давай… Я садовником родился…
Тьма накрыла Мифэнви. Холодная липкая тьма…
Цветы здесь умирают, я проверял…
И упрямо – перед тем как сознанию померкнуть совсем: я не хочу умирать…
…А в это время в замковые ворота вовсю колотил Аарон Спарроу…
Глава 6. За одну улыбку твою…
Лондон, Хэмпстед, 1878 год
Пишущая машинка привела Джози в неописуемый восторг. Подумать только: ткнул кнопочку – и на тебе! литера на бумаге! Появление каждого знака Джози сопровождала ликующим криком, очень напоминающим тот, которым первооткрыватели сопровождают появление долгожданного острова на океанической глади.
– Ах, Ричард! Спасибо! Спасибо! – вскричала она после первой серии экспериментов, бросаясь ему на шею.
– Не стоит благодарности, ангел мой! – ответил он, прижимая ее к себе и счастливо улыбаясь.
Встав на цыпочки, притянув его за шею и чмокнув в щеку, Джози вновь вернулась к машинке.