Жулик: грабеж средь бела дня
Каждому из этих предметов в предстоящем побеге отводилась особая роль.
И презервативы, и кубики сухого спирта, упакованные в обертку из-под сахара-рафинада, не должны были вызвать подозрений тюремщиков. А вот скобу-тройник и пластмассовую катушку умудренный зоновским опытом Жулик спрятал в полых каблуках туфель.
Теперь предстояло вычислить протяженность дымохода от печи до крыши. Высота одного этажа равнялась трем метрам – эту цифру Сазонов узнал, банально измерив расстояние от пола до потолка в своей камере-боксе. Умножив полученную величину на количество этажей корпуса, то есть на три, Жулик накинул несколько метров на толщину потолочных перекрытий и высоту дымовой трубы. А уж о том, что «печной подвал» расположен именно на трехметровой глубине, в «Сантэ» знал едва ли не каждый: местные надзиратели не раз пугали этой цифрой неисправимое славянское «отрицалово»…
Остановка была за немногим: попасть в «печной подвал» на перевоспитание. В зловещий подземный карцер вело множество самых разнообразных дорог. Однако кровавая разборка с товарищем по заключению выглядела самой надежной. Московский банкир Сережа Вишневский, обвиняемый в махинациях с драгоценными металлами, и был, по мнению Жулика, наиболее подходящим товарищем для имитации такой разборки. Вишневский согласился помочь земляку, но, в свою очередь, дал ему небольшое поручение в России. Он верил, что хитроумный аферист сумеет не только бежать из «Сантэ», но и благополучно добраться до родины.
Сперва следовало убедить надзирателей в полной психологической несовместимости сокамерников. Несколько недель кряду арестанты упражнялись во взаимных оскорблениях. Естественно, усердствовали они лишь в присутствии «вертухаев». Цель была достигнута: надзиратели быстро поверили, что Алексей Сазонов отличается склочным нравом и неуживчивым характером. Никто и не сомневался, что от угроз в адрес сокамерника он когда-нибудь перейдет к их исполнению…
Разборка с Вишневским произошла на следующий день после того, как в «Сантэ» взбунтовались арабы. Детей оазисов и пасынков барханов сразу же разбросали по «одиночкам». Так что единственным местом изоляции зачинщика мог стать только «печной подвал».
Инсценировка драки удалась на славу: и арестанты, и «рексы», и начальник тюремной смены сразу же поверили в реальность конфликта. Сергей, грамотно подставившись под удары, мгновенно заработал репутацию жертвы махрового беспредела. По глазам подошедшего «мсье офицера» Леха определил безошибочно: именно его как зачинщика драки и окунут в страшное подземелье. А уж там за ним наверняка не станут следить.
Да и зачем? Ведь побег из «печного подвала» казался нереальным абсолютно для всех. И для тюремщиков – в первую очередь: отупевшие от служебной рутины охранники мыслили трафаретами, раз и навсегда вбитыми в их резиновые полицейские мозги. Надежность запоров, изощренность сигнализации, а главное – полное отсутствие в подземелье окон, – все это естественным образом усыпило их бдительность.
Что, собственно, и требовалось…
…Убедившись, что до утренней пайки «рекс» вряд ли нанесет визит в карцер, Сазонов сразу же принялся за дело. Поставил самодельную лампадку на пол у печки. Выложил перед собой серые кубики сухого спирта, внешне почти не отличимые от рафинада. Присел у печи на корточки, да так минут десять и просидел, изучая особенности крепления «решки» к старинной кладке.
Мощная решетка выглядела несокрушимой только на первый взгляд. Держалась она на четырех штырях, вмурованных в древний кирпич. Разувшись, Леха достал из-под стельки самодельную «пику», выточенную из обувного супинатора. Она была достаточно острой, чтобы расковырять отверстия в тех самых местах, где металлические штыри крепились к кладке.
Работа требовала терпения, однако Сазонову было его не занимать. Спустя несколько часов все четыре отверстия над штырями были достаточно глубокими, чтобы втиснуть в них кубики сухого спирта. Огонек самодельной лампадки несмело лизнул кубики, и спустя несколько секунд они зажглись ровным синеватым пламенем. Дождавшись, когда сухой спирт выгорит, Леха обильно полил раскаленный кирпич водой из рукомойника. Затем вновь вставил в отверстия серые кубики и поднес зажженную лампадку…
Как и следовало ожидать, средневековая кладка не выдержала резких перепадов температуры. Вскоре цемент и кирпич вокруг штырей раскрошились, и решетку можно было расшатать голыми руками.
Сняв тяжелую «решку», Жулик достал из кармана носовой платок и, смочив его, тщательно вымыл пол у печи. Осторожно залез в топку и, подсвечивая самодельным светильником, задрал голову. Ни дымовой заслонки, ни решетки над топкой не наблюдалось.
– Все в масть, – удовлетворенно улыбнулся Леха; он был на верном пути.
Теперь предстоял самый ответственный момент: соорудить приспособление для подъема. Арестант вылез из топки, отломал пустотелый каблук и извлек из него крюк-тройник, загодя выгнутый из детальки гимнастического тренажера. Несмотря на скромные размеры и малый вес, тройник выглядел достаточно надежным.
Аккуратно отрезав от простыни несколько тонких полос, Жулик связал их в длинный шнур, конец которого привязал к крючку-тройнику. Для прочности и удобства навязал по всей его протяженности узлов. Шнур получился куда длинней необходимых пятнадцати метров. Вскрыв упаковку презервативов, Леха вновь залез в топку. У арестанта еще оставалось несколько кубиков сухого спирта, и это пришлось весьма кстати.
Взяв горящую лампадку, арестант поднес ее к кубикам – те вспыхнули ровным синим пламенем. То и дело наклоняясь к огню, Жулик полной грудью вдыхал зловонный чад и тут же же выдувал теплый воздух в презервативы.
Надув таким образом всю упаковку противозачаточных средств, Сазонов связал их гирляндой. К последнему в цепочке кондому прикрепил крюк-тройник с привязанным шнуром, после чего отпустил его, аккуратно подтравливая обеими руками. Согласно законам физики, надутые теплым воздухом «резинки» медленно поползли вверх по узкому дымоходу. Арестант экспериментировал с крюком еще в камере и потому знал: подъемная сила интимно-гигиенических средств будет достаточной, чтобы вознести тройник со шнуром до уровня печной трубы.
– Русская братва выступает за безопасный секс с французскими тюрьмами, – прокомментировал Жулик, наблюдая, как белая цепочка контрацептивов скользит по закопченному жерлу.
Дождевой козырек над трубой был очень высок. Когда надутые презервативы поднялись до разрыва между печной трубой и нависавшим над ней козырьком, ветер понес их в сторону. Лехе осталось лишь осторожно подтянуть шнур на себя и убедиться, что тройник прочно зацепился за одну из вертикальных скоб, крепивших козырек к трубе.
Установив изнутри решетку в исходное положение, арестант рассовал по карманам все следы своего пребывания в камере: аптекарский пузырек из-под льняного масла, упаковки из-под кондомов, неиспользованный лоскут простыни и картонку из-под «рафинада».
По его подсчетам, теперь было где-то между двумя и тремя часами ночи. Лучшего времени для побега и придумать было нельзя.
– Рожденный ползать бежать не может! – справедливо заметил Леха и, натянув шнур, осторожно полез наверх.
Конечно, риск сорваться был очень велик. Подниматься приходилось в кромешной темноте. Самодельный шнур бритвой резал ладони. Ноги болтались, то и дело проваливаясь в зияющую пустоту. Тело раскачивалось, словно новогодняя игрушка на елке. Несколько раз беглец забывал распрямить ноги и потому ушибался коленями о каменную кладку дымохода.
Но останавливаться было нельзя. Арестант понимал: удержаться на высоте можно только в движении. Малейшее расслабление – и он полетит на чугунный пол печной топки. Несколько раз Лехе казалось, что крючок-тройник вот-вот соскользнет с вертикальной скобы, и лишь огромным усилием воли беглец отгонял от себя эту мысль.
В конце концов, ухватившись истертыми в кровь ладонями за край трубы, Жулик поднял голову… И тут же вскрикнул от боли: он немного не рассчитал и больно ударился темечком о внутреннюю поверхность дождевого козырька. Однако спустя минуту наконец-то ступил на хрустящую черепицу крыши.
Опрокинутый купол парижского неба, подкрашенный по краям неровным желтым заревом, выглядел на удивление праздничным. В далекой перспективе гигантского мегаполиса переливался иллюминацией трехсотметровый силуэт Эйфелевой башни. Мелкие звезды сливались с огнями электричества. Где-то внизу, в уличном ресторанчике, хрипло картавил шансон. Беспечные парижане предавались всем радостям жизни, и никому не было дела до какого-то русского зэка, который с риском для жизни бежал из старинного острога…
Силы были на исходе, но об отдыхе нельзя было даже подумать. Перевалив через треугольный скат крыши, беглец юркнул за печную трубу и присел на корточки. Перспектива быть замеченным с площади Ля Сантэ или, чего доброго, с территории тюрьмы совершенно не входила в его планы.
Теперь предстояло аккуратно спуститься вниз. Конечно же, профессиональный аферист уже знал, как он это сделает.
Готовясь к «рывку», Жулик не зря захватил с собой пластмассовую катушку из-под ниток. Высокие мачты-антенны с переплетением стальных проводов отлично просматривались даже с уровня прогулочного дворика. Наблюдательный Сазонов давно обратил внимание: несколько проводов тянутся с крыши «Сантэ» к соседним зданиям под небольшим наклоном…
Отцепив крючок от скобы дождевого козырька, Леха посдувал презервативы, а резиновые ошметки рассовал по карманам. Оторвал от импровизированного шнура метровый отрезок, а остальное, смотав вокруг уже ненужного тройника, сунул за пазуху. Протянув шнур сквозь катушечное отверстие, Сазонов зафиксировал пластиковый цилиндрик двумя узелками; в противном случае катушка соскользнула бы со шнура.
При помощи этого самодельного ролика Жулик и рассчитывал покинуть тюремную крышу. Следовало забросить катушку таким образом, чтобы ее желобок точно вписался в стальную проволоку, протянутую от антенны на крыше «Сантэ» до антенны на крыше противоположного здания. Затем оттолкнуться от черепицы и, подогнув ноги, плавно съехать по наклонному проводу.
Задумка была неплохой, но уж очень рискованной.
Во-первых, залитая электричеством крыша отлично просматривалась с площади Ля Сантэ – не говоря уже о самой тюрьме. Открытое пространство между тюремными корпусами и соседним домом просматривалось и того лучше.
Во-вторых, беглец не был уверен, что тонкая проволока выдержит его вес. Да и обе антенны запросто могли прогнуться.
В-третьих, Сазонов не знал, есть в противоположном доме пожарная лестница или нет… Да и обитатели освещенных мансард могли засечь его из окон.
А ведь были еще и «в-четвертых», и «в-пятых», и «в-шестых»…
И все-таки Жулик решился на этот невероятный, почти цирковой трюк. Уж лучше смертельный риск, чем экстрадиция, суд и многолетний срок на гибельном лесоповале. Да и обратного пути в «печной подвал» у него уже не было.
Если все предыдущие действия Лехи были спланированы с арифметической точностью, то теперь ему оставалось надеяться на простое человеческое везение.
Везет, как известно, сильнейшим. Подфартило и Жулику. Все получилось именно так, как он и рассчитывал. Ловко накинув нехитрое роликовое приспособление на упругий стальной провод, Сазонов в считаные секунды съехал на крышу соседнего дома, пролетев над Парижем легкой фанеркой.
Конечно же, он не знал, засекли его нежелательные свидетели или нет, но теперь это уже не имело никакого значения.
Ступив на соседнюю крышу, недавний узник «Сантэ» быстро отыскал пожарную лестницу, ведшую в темный колодец неосвещенного двора. И осторожно полез вниз, постепенно растворяясь в чернильной темноте ночи…
* * *Ни полицейские детективы, искавшие Алексея Сазонова по долгу службы, ни гражданские энтузиасты, мечтавшие о премии в пятьдесят тысяч евро, так и не обнаружили никаких следов беглеца.
В первые дни поисков полицейские не слишком-то и расстраивались. Они понимали: сколь бы хитроумным ни был русский уголовник, он не сможет уйти слишком далеко. Несовершенное знание Сазоновым французского, отсутствие у него документов и денег, а особенно бдительность граждан, подкрепленная обещанной премией, – все это сведет его шансы к абсолютному нулю. Можно было не сомневаться: за пределы Большого Парижа беглец не уйдет. Вся малина на его тропе будет обгажена.
Однако поиски почему-то затягивались. И лишь через три дня, когда стало очевидно, что Алексея Сазонова уже не найти, французские полицейские официально уведомили российских коллег о своем полном бессилии…
Глава 1
Бренчащий утренний троллейбус неторопливо катил по пустынному городу. Стекла салона отражали в себе единственного пассажира – жилистого коренастого мужчину лет около сорока. Жизнь явно прошлась по нему рашпилем. Коротко стриженную голову испещряли мелкие шрамы. Тонкие синие губы были обветренны. Глаза, окруженные сетью морщинок, смотрели угрюмо и недоверчиво. Стоя на задней площадке, мужчина цепко всматривался в городские пейзажи, проплывавшие за окнами. Руки его лежали на поручне, и узлы суставов нервно вздрагивали.
На остановке «Красный мост» пассажир вышел и, помахивая стареньким чемоданчиком, направился в сторону жилого массива. У открытой двери с завлекательной вывеской «Рюмочная» он остановился, подумал и решительно шагнул во влажную полутьму зальчика.
– Сто… нет, сто пятьдесят граммов «белой», – произнес он, подойдя к стойке.
Заспанная продавщица равнодушно набулькала водки в пластиковый стаканчик.
Посетитель прошел к столику у окна. Взглянул на свое отражение и, скупо улыбнувшись, чокнулся со стеклом.
– Ну, Эдик… С возвращеньицем, – сказал он самому себе.
Выпил, зажмурился и, смяв пластиковый стаканчик, вышел на улицу.
– Гражданин, – неожиданно послышалось из-за спины. – Гражданин! Да, вы. Ваши документы!
Гражданин обернулся – из-за угла к нему направлялись двое ментов.
– Пожалуйста, – достав из кармана сложенный вчетверо бумажный листок, он протянул его правоохранителям.
– Что это такое? – Милицейский прапорщик развернул бумажку. – Так-так-так. Справка об освобождении… Гражданин Голенков Эдуард Иванович, осужден по статье… Значит, сидели, гражданин Голенков? Сиде-ели.
– Голенков, Голенков… – глядя на справку из-за плеча прапорщика, сержант-напарник глубокомысленно морщил лоб. – Что-то фамилия больно знакомая.
– Фамилия как фамилия, – буркнул гражданин.
– Во, вспомнил! – Добросовестно прочитав документ от начала и до конца, прапорщик неохотно вернул его владельцу. – Ты в нашем горотделе, часом, не работал? Опер там когда-то такой был… Капитан Голенков. Потом его посадили. За взятки, кажется. Гро-омкое дело было!
– Это я и есть, – неохотно признался недавний зэк.
– То-то я смотрю… Ну и как там ментовская зона? Жить-то хоть можно?
– Зона как зона, – все так же сумрачно ответил Голенков. – Так я свободен?
– Пока вновь на шконари не загремишь! – жизнерадостно заверил прапорщик и кивнул разрешающе: – Ладно, иди, Эдик. Главное – нам не попадайся!
Дом, в котором бывший мент Голенков жил до отсидки, находился в глубине жилого массива, напротив заброшенной котельной. Это была облезлая блочная пятиэтажка, населенная потомственными алкоголиками-пролетариями. Роскошный черный джип «Линкольн Навигатор», стоявший у родного подъезда, явно не вписывался в картину привычной нищеты.
– И кто это здесь такой крутой поселился? – удивленно пробормотал Эдик.
Он знал, что жена Наташа теперь наверняка дома. Еще с вокзала освободившийся зэк позвонил домой и, убедившись, что к телефону подошла именно она, сразу же повесил трубку. Хотелось появиться внезапно, радостным сюрпризом. Хотелось услышать удивленный вскрик-всхлип – «Это ты, Эдичка?..» Хотелось прикоснуться губами ко лбу спящей дочери. Да и вообще, много чего хотелось. Но больше всего – сразу же окунуться в старую, долагерную жизнь, где не было ни построений на плацу, ни изнуряющей «промки», ни дебила-отрядного, ни остальных ужасов ментовской зоны.
Голенков поднялся на второй этаж, неслышно открыл своими ключами дверь и на цыпочках вошел в прихожую. И застыл, пораженный…
На крючке висельником болтался огромный мужской плащ. Под вешалкой стояли туфли сорок пятого размера. А из глубины квартиры доносились оргазмические вздохи, всхлипы и крики.
Женский голос, несомненно, принадлежал жене Наташе. На него, как на шампур, нанизывались другие звуки: скрип кровати, равномерное дзиньканье в серванте и густое мужское сопение. Мешанина звуков начисто парализовала сознание Эдика. Конечности мгновенно утратили способность двигаться, а мозг – анализировать. Но слух все-таки не отключился, и слух подсказывал, что звуки доносятся из спальни.
Спустя минуту Голенков осознал, что он еще дышит и что ноги удерживают тело вертикально. Качнувшись, он механически двинулся на звук.
Тем временем сладострастные стоны и вздохи достигли верхних нот. Эдик непонятно зачем постучал в дверь и, ощутив в себе приступ внезапной ярости, рванул ручку на себя.
Сцена поражала небывалой откровенностью. На супружеском ложе, среди сбитых простыней и скомканных одеял, лежала обнаженная Наташа. Потное тело ее блестело, как чешуя свежепойманной щуки. А между ее раздвинутых ног равномерно двигалась массивная волосатая задница.
– Гыххх… – сдавленно выдохнул обесчещенный муж и, сжав кулаки, бросился на совокупляющуюся парочку.
– Это… ты, Эдичка? – Заметив невесть откуда взявшегося супруга, Наташа в ужасе вынырнула из-под партнера и забилась в угол, стыдливо прикрывшись подушкой.
Подскочив к мужчине, Голенков резко схватил его за плечо. Тот обернулся, и бывший мент испытал чувство мгновенного и пронзительного узнавания… Любовником жены оказался Юра Коробейник, его старинный дружбан, с которым он когда-то вместе работал в горотделе.
Коробейник, однако, нимало не смутился. Тяжело пыхтя, он грузно поднялся с кровати. И, совершенно не стесняясь ни собственной наготы, ни влажного члена, торчащего из-под яйцеобразного живота, спокойно протянул руку:
– Привет, Эдик. С возвращением. Меня, если помнишь, Юрой зовут. – Поняв, что бывший сослуживец не ответит рукопожатием, Коробейник плавно перевел приветственный жест в другой, показав большой палец. – И я во-от такой вот мужик! Видишь, как э т о делается?
– Сука, – сипло выдохнул Голенков, отступая назад.
– Но-но, – строго сказал бывший сослуживец. – Ты мне таких слов не говори. Я теперь подполковник милиции, начальник городского ОБЭПа. А ты кто? Никто, и звать тебя никак. Бывший зэк, у которого всех документов – «Справка об освобождении». И к тому же, как я вижу, нетрезвый. Я те щас живо «нападение при исполнении» оформлю. Кому скорее поверят – мне или тебе? И вообще – выйди из спальни. Наташа хочет одеться, а тебя стесняется.
Удивительно, но Голенков безропотно подчинился. Лагерный опыт подсказывал: уж лучше права не качать, дороже выйдет. Да и Юра был тяжелее его килограммов на семьдесят. Кстати или некстати вспомнился старый анекдот: «Возвращается муж из командировки, а дома…»
Пройдя на кухню, Эдик тяжело опустился на стул. Несколько минут он отрешенно молчал, осмысливая увиденное и услышанное. Недавний зэк был подавлен, обескуражен и унижен одновременно. Механически прикурил сигарету не тем концом. В сердцах посулил Наташе того, что она и так всю ночь имела в избытке. Потер ладонями вспотевшие виски. Непонятливо взглянул перед собой.
На столе, среди грязной посуды и сигаретного пепла, возвышалась недопитая бутылка «Абсолюта». Скрутив латунную пробку, Голенков от души приложился к горлышку. Водка попала не в то горло, бешеная слеза ударила в нос картечиной, и перехваченный голос засипел с драматичным надрывом:
– Суки поганые…
– …такой облом, кончить не дал, – будто сквозь толщу воды различил он свистящий шепот Коробейника.
– Лучше бы я не возвращался, – горько посетовал освободившийся арестант и сжал кулаки с такой силой, что костяшки пальцев хрустнули.
И лишь теперь он вспомнил о дочери. Четыре с половиной года назад, когда его арестовали, Танюше было почти тринадцать. С тех пор Голенков видел ее только на фотографиях – супруга всегда приезжала на долгосрочные «свиданки» одна…
– Танька где? – петушиным фальцетом выкрикнул Эдик, не оборачиваясь в сторону спальни.
– У Мандавошки ночует, – как ни в чем не бывало отозвалась Наташа.
Голенков аж привстал из-за стола.
– У кого-о-о?
– Ну, у Лиды Ермошиной, – боязливо пояснила жена. – Это Танькина подруга. Тут, рядом живет, в доме над «Рюмочной». Маленькая такая, худенькая, черненькая… А Мандавошка – это ее кличка. Ее все так зовут. Она и не обижается.
– Сама, значит, кобеля на ночь привела, а дочь из дому выгнала? – вновь начал заводиться супруг.
Неожиданно, словно в подтверждение его слов, из Таниной комнаты донеслось нетерпеливое собачье поскуливание.
– Кто там еще у тебя? – ошарашенно спросил Эдик.
– Мент.
– Кто-о-о? – просипел бывший правоохранитель. – Как – еще один?
– Да это кобель, ротвейлер. Кличка у него такая – Мент. Мне его в милицейском питомнике подарили, – немного испуганно сообщила Наташа. – Бедненький, гулять просится…
– Так ты еще и по питомникам шляешься? – Бывший зэк окончательно утратил самообладание. – Одного мента тебе мало? Сколько еще надо для полного счастья?! Взвод? Или дивизион?
А на кухню уже заходил Коробейник. Оделся он на удивление быстро. Товарищ подполковник выглядел настоящим джентльменом, достойным украсить собой самую модную тусовку. Дорогой темно-синий костюм, стодолларовый галстук на выпуклом животе, золотые запонки, приятно скрипящие туфли… Глядя на него, становилось понятно, почему все городские менты так стремятся в ОБЭП. Только теперь Голенков догадался, кому принадлежит роскошный джип «Линкольн Навигатор», стоявший у подъезда.
Усевшись напротив, бывший коллега шумно отодвинул табуретку назад – огромный яйцеобразный живот упирался в столешницу.
– Ладно, Эдик, – примирительным басом молвил он. – Мне очень жаль, что все так некрасиво вышло. Давай выпьем… и обо всем позабудем. А?
– Да, Эдичка, выпейте вместе, – подошедшая Наташа одной рукой приобняла мужа, а другой принялась разливать спиртное по рюмкам. – И я с вами…
Бывший арестант отрешенно кивнул. Он явно не находил слов.
– Ну что, Эдик… С возвращеньицем! – предложил Коробейник и, не чокаясь, выпил.
– Да уж. Встретили меня по высшему разряду, – сдавленно выдохнул Голенков.
– Ты бы предварительно позвонил, сказал, когда тебя ждать, – издевательски улыбнулся толстяк; он явно наслаждался своей позицией силы.
Эдик хотел было что-то возразить, однако Наташа сразу перехватила инициативу.
– Ладно. С кем не бывает. Ты ведь меня тоже пойми. Больше четырех лет без мужика.
– Вот и нашла себе мужика. Совет да любовь, – обманутый муж сжал кулаки в бессильной злобе.
– Эдичка… Давай поговорим как интеллигентные люди, – миролюбиво предложила Наташа.
– Я девять лет в ментуре служил, – хмуро возразил Эдик.
– А я, думаешь, где служу? – парировал Коробейник. – Только я вот служу, а ты… сам знаешь. Сам и виноват. Не хрен было с фигурантов взятки брать.
– Да не брал я, не брал никаких взяток! – в сердцах воскликнул бывший правоохранитель. – Те проклятые баксы мне Жулик в квартиру подбросил! Ну, Сазонов, итить его мать! И ты это знаешь, и весь горотдел об этом знал! И прокуратура! Из меня козла отпущения сделали… Или не так? А взятки… Их все в ментуре берут. Ты, что ли, перед законом такой чистенький?
– Все берут, да не все попадаются, – наставительно поправил Юра, колыхнув огромным животом. – Ладно, давайте по последней накатим, да я пойду.
Выпив, Коробейник грузно поднялся из-за стола и, достав из кармана автомобильные ключи с золотым брелоком, загородил собой дверной проем.
– Эдик… еще раз прости, что так вышло. Как мужик мужика – а?
– Ты, что ли, налево никогда не ходил? – удачно воткнула вопрос супруга; присутствие влиятельного любовника явно придало ей смелости. – Ходил, еще как ходил… И я даже знаю, к кому. И весь горотдел об этом знал. И даже прокуратура. А из меня… овцу глупую сделал. Ты, что ли, передо мной такой чистенький?
– Кстати, позвони мне сегодня вечерком. Встретимся, побеседуем, – неожиданно предложил подполковник милиции.
– О чем мне с тобой беседовать? – лающим голосом спросил Голенков.
– Обо всем. О жизни. О судьбе. О твоем будущем. Тебе ведь как-то надо в этом городе жить, правда?
– Помочь, что ли, хочешь? – скривился Эдик недоверчиво.
– А почему бы и нет? Ведь мы когда-то с тобой даже дружили. К тому же у меня возник явный комплекс вины. Осознал, каюсь, готов искупить. К кому тебе в этом городе еще обратиться? У тебя-то всех связей теперь – узлы на шнурках… Ну все, успехов! – бросил начальник ОБЭПа и, не прощаясь, двинулся в прихожую.