– Здравствуйте. Есть кто живой?
Дом был одноэтажным, но с высокой соломенной крышей. Основу его составлял каркас из мощных бревен, пролеты между которыми были заполнены камнями, покрытыми грубой штукатуркой и тщательно побеленными, из-за чего дом, казалось, светился, так же как и небо. Входная дверь была очень высокой, двустворчатой, с непонятной резьбой в филенках. По бокам от двери висели два красивых фонаря с золотистыми стеклами. Над дверью красовался витраж, изображавший птицу с женским лицом и золотым нимбом над непокрытой головой. Птица эта сжимала в своих когтистых лапах змею, которая свернувшись кольцом вокруг крылатой фигуры, кусала свой собственный хвост, и, кстати, была очень похожа на изваяние носовой части лодки. Мне подумалось, может быть это Сирин, или Гамаюн, или что-то в этом роде.
– Здесь есть кто-нибудь? – я повторил свой вопрос.
В ответ обе створки дверей бесшумно отворились, и я понял, что хозяин таким образом приглашает меня зайти внутрь.
Я вошел в дом и не поверил своим глазам: передо мной открылось огромное пространство с высокой колоннадой по левую и правую руку от центра зала. Скромный сельский дом на берегу озера внутри оказался величественным дворцом с множеством каменных горельефов, расположенных в нишах боковых нефов. Что за фигуры были вырезаны в камне, и какие события они отображали, я не знал, но монументальность постройки сильно впечатляла. Колонны, выполненные из белого мрамора с золотыми основаниями, венчались причудливыми капителями и внушительным архитравом, также украшенным скульптурными формами, на котором покоились своды крыши с изящными и мощными ребрами жесткости, красиво переплетенными в сложные геометрические узоры. Сквозь филигрань ребер шел яркий снежно-белый свет, словно это светилось само небо. Или это потолок был такой? Не могу точно сказать. В глубине центрального нефа возвышался подиум, к которому вели несколько каменных ступеней. Пол в этом большом зале также был каменным. На подиуме стояло массивное деревянное кресло с высокой резной спинкой, отделанной золотом. На кресле восседал человек в белых шелковых одеяниях, напоминающих халат или кимоно. На его груди висел увесистый золотой орден с такой же загадочной райской птицей-девой, как и на витраже. На вид ему было лет тридцать, от силы тридцать пять, но проницательный взгляд, умиротворенное выражение лица, обрамленного прядями седых до полной белизны волос, и манера держаться говорили о гораздо более солидном возрасте.
Я подошел ближе, почтительно поклонился и, стараясь не обидеть хозяина своей навязчивостью, стал по возможности деликатно разглядывать незнакомца, которого, как мне показалось, уже где-то видел, может быть во сне. Тот едва заметным кивком головы ответил на мое приветствие и тоже внимательно посмотрел на меня. Совсем не заботясь о приличиях, он принялся изучать каждую черточку моего лица, каждую морщинку, но делал это без вызова, а как-то спокойно и тихо. Никакой угрозы от него не исходило, наоборот, чем больше мы смотрели друг на друга, тем, казалось, больше доброты и уверенности он излучал. Я даже начал ощущать какое-то сродство с этим непонятным и странным человеком.
Мне показалось, что благоразумнее будет молчать и дать возможность хозяину дворца первым разомкнуть уста. В итоге мы безмолвствовали довольно долго, и вдруг он неторопливо встал и заговорил приятным густым низким голосом:
– Приветствую тебя, Дмитрий Кляйн по прозвищу Шаман. Добро пожаловать в нашу обитель.
Я опешил и проговорил сдавленным голосом:
– Кто вы? Откуда вы меня знаете?
– Я знаю о тебе все. Я знаю гораздо больше, чем ты сам о себе знаешь, поскольку ты далеко не во всем можешь себе признаться и не ведаешь глубин всех тайных уголков своей души. Ты – это я. Я – это ты.
– Как это? – мне было трудно сдерживать удивление.
– Об этом чуть позже, – снисходительно ответил мой собеседник. – Спроси лучше о том, что тебя волнует больше всего.
– Где я? Что это за место? Это Шамбала? Я нашел ее? – затараторил я, стараясь не упустить момент.
– Это наша с тобой родина и обитель, – проговорил незнакомец, плавно и величественно поведя рукой слева направо. – Ты называешь ее Шамбалой. Пожалуй, да, это Шамбала, хотя люди и сами толком не знают, что ищут под этим именем. Воспринимай ее лучше как зеркало, в котором я всего лишь твое отражение. Все, что делаешь ты, делаю я, и наоборот, все, что делаю я – делаешь ты в своей обычной жизни, однако, должен признаться, в изрядно искаженном виде. Здесь же покровы сняты. Теперь ты видишь все так, как оно есть на самом деле. В своем мире ты часто разговариваешь сам с собой. Здесь же ты можешь поговорить со мной и, скажу честно, это принесет тебе намного больше проку, ибо я гораздо более полезный собеседник, нежели тот человек, которого ты сам из себя представляешь. Ты – мои руки, я – твой разум. Задай еще один вопрос, и на сегодня достаточно.
– Э… – я попытался сосредоточиться. Всего один вопрос… Как бы не промазать. И вдруг на меня нахлынули чувства из далекого детства, комок подкатил к горлу и я сквозь навернувшиеся слезы спросил. – Как там Чиф?
Мой таинственный визави в белом одеянии едва заметно улыбнулся и благосклонно покачал головой.
– С ним все в порядке. Вы скоро встретитесь… Теперь тебе пора возвращаться, – он снял с себя орден и протянул его мне. – Вот, возьми. Это наша с тобой печать, наш знак, символ вечно юной души, овладевшей древней мудростью.
В тот же миг я почувствовал холодное прикосновение металла к груди. Я расстегнул верхние пуговицы рубашки и увидел на шее маленький медальончик на тоненькой золотой цепочке. На нем красовалась все та же райская птица. Мне захотелось поблагодарить хозяина обители, но тот приложил указательный палец к губам, давая понять, что сейчас не время для пустых слов.
– Иди с миром, Дмитрий Кляйн по прозвищу Шаман, и жди, тебя скоро найдут. До встречи! – последние слова незнакомца прозвучали словно издалека и многократно повторились эхом в моем мозгу.
Свет стал слабеть и меркнуть, пока я не оказался в полной темноте, в которой спустя некоторое время удалось разглядеть знакомые очертания моей комнаты в студенческом общежитии в Москве на Ломоносовском проспекте рядом с гостиницей «Университетской», кинотеатром «Литва» и магазином «Балатон».
* * *
Дима Кляйн сидел раздетый до трусов в своей кровати и не мог понять, неужели все это ему только приснилось. А как же экспедиция в Тибет? Ну и дела… Значит это был просто сон, но какой ясный и логичный. Раньше Дима не запоминал сны. Они быстро улетучивались в момент пробуждения, а тут все так последовательно и четко – почти два месяца жизни с начала июля до середины августа. Днем его ждали изнурительные работы землекопа, а после – холодные высокогорные ночи и замечательные медитативные мечтания у костра в пещере… Дима рухнул на подушку, зевнул, немного повращал глазами, сладко кряхтя потянулся и незаметно для себя снова заснул.
Проснувшись утром, он подошел к умывальнику, глянул на себя в зеркало и оторопел. На шее висел медальон, подаренный ему белым незнакомцем во сне. Дима взял золотистую побрякушку и повертел в руке. Птица Сирин, казалось, лукаво подмигивала и слегка щурясь улыбалась. Чушь какая-то.
Отрывной календарь на стене показывал 28 мая. Этого еще не хватало. Получается, вчера только закончилась весенняя сессия. Через неделю отъезд на летнюю практику в Крым. А дальше…
Да кто теперь знает, что дальше?
Глава 4. Мир изменился
Первым делом Дима решил выяснить, как обстоят дела с экспедицией. Для этого он направился на Садовническую набережную в Институт минералогии и геологии редких элементов, который официально курировал все геохимические исследования в дальневосточном регионе. Там к его расспросам отнеслись более чем подозрительно, поскольку про экспедицию в Тибет никто ничего не слышал, да и в списках участников других экспедиций студент, едва закончивший первый курс, не значился. К тому же сведения по большинству экспедиций оказались строго засекреченными, и раскрывать их кому попало у сотрудников института, естественно, не было ни малейшего желания.
Уже на улице, Дима подошел к чугунному парапету набережной и взглянул на мутноватую поверхность Водоотводного канала. Постояв немного, он вдруг заметил, что воздух над водой напоен едва различимыми пряными ароматами, словно все это происходило не в центре Москвы, а где-нибудь на восточном рынке в базарный день. Солнце блестело на небольших волнах и сильно резало глаза. Насыщенность световых бликов живо напомнила юноше переживания, которые он получил во время кратковременного посещения Шамбалы. Вот точно так же искрились снежные вершины гор вокруг волшебной обители на берегу озера. На мгновение молодому человеку показалось, что он опять перенесся в неведомую страну, но нет, это ощущение длилось буквально пару секунд. Он по-прежнему стоял на набережной, и все вокруг было, как всегда.
Дима не понимал, что делать. Он был в полной растерянности, поскольку чувствовал, что произошло нечто фантастическое, какая-то непостижимая смена реальности, не доступная уму, словно кто-то незримый и очень могущественный в одночасье щелкнул выключателем. Это было очевидно. После странного видения в тибетской пещере студент-практикант явно вернулся не домой – в привычную обстановку, а в какую-то совсем другую жизнь. Хотя, попроси его кто-нибудь в этот момент описать, в чем же, собственно, он узрел различия, вряд ли бы ему это удалось. Внешне все было, как раньше, и все же каждой клеткой своего существа Дима ощущал, что мир изменился, и прежним он, по-видимому, уже никогда не будет.
В научно-исследовательском институте ему уже дали от ворот поворот. Трудно было представить, к кому бы он мог еще обратиться за объяснениями или хотя бы за элементарной помощью.
Немного поразмыслив, он нащупал в кармане двушку и тут же решил позвонить своему приятелю и однокурснику Леше, который в прошлый раз, собственно, и помог ему устроиться в ту злополучную экспедицию, так как его мама была лучшей подругой жены академика Багдасаряна, служившего директором института.
– Ты чего, с ума сошел? – прокричал в трубку Леша. – Какой нафиг Китай? С луны свалился? У нас с Китаем чуть ли не война, а тебе захотелось в экспедицию на Тибет…
– Какая война? – изумился Дима.
– Малахольный, – отрезал Леша. – Про остров Даманский ничего не слыхал?
– Какой Даманский? Это когда было? – не унимался Дима.
– Ну, лет десять назад, наверное, или пятнадцать… Да, блин, какая разница, – Леша начал терять терпение. – Короче, нет никакой экспедиции, и не будет! И Тибета никакого нет! Все, перестань компостировать мне мозги!
Дима повесил трубку и немного задержался в телефонной будке. Целостная картина в его мозгу никак не складывалась. Мозаика разваливалась – сплошные белые пятна вперемежку с черными дырами. Предположим, все, что он пережил за лето, было сном. Тогда откуда взялся медальон? А если это не сон, то как объяснить прыжок во времени, который с ним случился? Как вообще стала возможной эта экспедиция, если китайцы все равно не дали бы на нее разрешения? Или в той, прежней реальности, не было никакого Даманского, а в этой был…
Дима окончательно запутался. Он решил зайти в библиотеку, чтобы поднять подписку газет. Хотелось посмотреть, что происходило в мире за последние пятнадцать лет. Здесь его ждало немало сюрпризов. Он без труда нашел статьи о пограничном вооруженном конфликте из-за маленького островка на реке Уссури. Потом ему попались на глаза заметки о многотысячных митингах у посольства КНР на улице Дружбы, как раз неподалеку от университета, да еще и рядом с его любимой пивной, которую студенты метко окрестили Шанхаем. Протестующие несли плакаты «Долой клику Мао Цзе Дуна!» и швыряли в здание дипломатической миссии пузырьки с чернилами. Далее: ввод войск в Афганистан – эта новость Диму не удивила. Это и в прошлой жизни было. Следующая пачка газет: летние олимпийские игры в Москве… Какие еще олимпийские игры? Так, три года назад. С ума сойти! Еще одна подборка: Брежнев умер? В прошлом году? Сейчас у нас генсек Андропов, бывший председатель КГБ… Да, похоже в мире действительно что-то сильно изменилось. Но как такое возможно? – Это было за пределами понимания Димы Кляйна, простого студента из провинции. Ясно было одно – надо как-то приспосабливаться к новой жизни.
Честно говоря, сильно приспосабливаться не пришлось. События мирового масштаба никак не затрагивали жизнь простых людей внизу пирамиды. Разве что с облавами в кинотеатрах в рабочее время и распитием алкоголя в общественных местах временами возникали проблемы. Недоразвитые и до смешного ущербные нововведения реформатора Андропова немного мешали жить студентам и всем остальным пролетариям умственного труда. Но голь на выдумки хитра, поэтому никто особенно не парился. У Димы даже появились дополнительные поводы отличиться умом и сообразительностью в беспечной компании мажоров. Так, к примеру, за пару дней до практики с его легкой руки ребята приспособились разгуливать по улице Горького, которую все нарочито называли на старинный манер Тверской, с бледно-голубыми пакетами из-под молока, заблаговременно наполненными вином, и в самом центре Москвы дерзко квасили прямо на глазах у блюстителей порядка. Друзьям эта затея очень понравилась и доставляла несказанное удовольствие, поскольку доморощенное и по-детски наивное диссидентство веселило их и приятно щекотало нервы.
В эти же дни Дима решился написать письмо Чифу. Он долго не мог собраться с мыслями, но два обстоятельства вынуждали его сделать это.
Во-первых, никому кроме Сани Ровенского он не мог доверить ту тайну, с которой ему пришлось столкнуться в Тибете. Расскажи он о своих приключениях любому из сокурсников, в лучшем случае его бы просто сочли фантазером, а то и совсем чокнутым. Упрячут еще в психушку… Конечно, писать письма после стольких месяцев молчания было как-то не комильфо – не любил Дима резких движений с места в карьер. Но… Сказал же хозяин дворца с колоннами, которого Шаман для простоты окрестил Белым, что с Чифом все в порядке. Значит, может быть поймет. Может простит… А потом, он ведь и сам, гад, не писал. Мог ведь, наверное, черкнуть пару строчек, мол, жив-здоров, типа, как сам?..
Во-вторых, ему очень хотелось похвастаться перед старым другом тем, что он все-таки нашел Шамбалу – так и подмывало самым банальным образом пофанфаронить.
В конце концов, Дима собрался с духом, усадил себя за стол и подробно изложил всю свою историю на трех листах убористым почерком, умолчав только из предосторожности о деталях самой экспедиции и сохранив в тайне конкретные места и имена. Письмо было отправлено, дело сделано.
Оставшееся время перед практикой студент Кляйн провел в сборах, которые, однако, не мешали ему обдумывать сложившуюся ситуацию. Поначалу он боялся снова ехать в Крым. Ему казалось, что там он попадет в кошмар, в котором единожды прошедшие события начнут навязчиво повторяться. Но нет. Все развернулось совсем иначе, подчиняясь какому-то другому, гораздо более интересному сценарию.
В прошлой жизни Дима вместе с остальными студентами отправился в Крым на поезде и долго трясся в плацкартном вагоне до Симферополя, а там их всех пересадили в автобусы и отправили на полигон МГУ, расположенный у села Прохладное неподалеку от Бахчисарая.
В этой жизни, где все перевернулось с ног на голову. Однокурсники собрались в день отъезда у главного входа МГУ. Там их уже поджидали автобусы. Начался большой переезд из Москвы в Крым с посещением различных мест, интересных и познавательных в геологическом отношении. В первый же день студенты осмотрели и зарисовали в своих полевых дневниках надпойменные террасы реки Оки на подъездах к Туле, потом ненадолго остановились в городке со смешным названием Плавск, и со столичным апломбом за глаза издевались над местными жителями, называя их плавцами и плавчихами, нарочито акая по-московски. Далее по пути следования были Мценск и Орел, Курск с экскурсией на горные разработки железорудной магнитной аномалии, гигантские меловые карьеры под Белгородом, соляные и каменноугольные шахты в Донбассе, Азовское море с огромной апельсиновой луной, низко висящей над гладью вод, дикие песчаные пляжи, лиманы и озеро Сиваш.
Да и в самом Крыму программа практики оказалась совсем иной. Короче, Дима понял, что скучать не придется, и не скучал. Он приноровился к новой реальности, и даже находил ее местами увлекательнее прежней.
Из Крыма Дима решил отправиться к родным пенатам, чтобы провести каникулы дома у родителей, отдохнуть, набраться сил и, несмотря на столичный апломб, все-таки встретиться со своими старыми товарищами.
Глава 5. Письмо
