Детство Егорки

Паровоз пронзительно засвистел, а затем дал длинный гудок. Поезд дёрнулся, лязгая буферами-тарелками, судорога рывка прокатилась до конца состава, и мимо окна поплыли вокзальные строения.

Через несколько минут экспресс Москва – Владивосток набрал ход. Вагон раскачивался и содрогался на стыках рельсов. Пассажиры занимались своими делами. А Егорушка крепко спал, укачиваемый дальней дорогой.

В старых железнодорожных вагонах каждое купе имело по два зеркала, расположенных друг против друга. Получалась забавная ситуация, когда можно было видеть и попутчика, и себя самого за его спиной. Женщинам это шло на пользу, они то и дело прихорашивались, поправляли причёски и складывали губки бантиком. Мужчины, замечая своё отражение, приосанивались, выпрямляли спину и разворачивали плечи пошире.

Егорушка не сразу обнаружил удивительное свойство поездных зеркал. Произошло это, когда поезд остановился на очередной железнодорожной станции и родители побежали на привокзальный рыночек купить чего-нибудь съестного. В купе, кроме него, никого не осталось.

Вначале Егорушка глядел в окно, пытаясь обнаружить отца и мать в людской толчее.

Потом устал от мельтешения лиц и отвернулся. Подложив под себя подушку, сел повыше на застеленной вагонной полке и начал вглядываться в бесконечную вереницу широких зеркал с самим собой посредине. На него смотрел круглолицый щекастый малец с русоволосой лобастенькой головой. Карие глаза, опушённые длинными ресничками, удивлённо округлились, пытаясь понять, кто это и что это.

Бесконечная череда зеркал и двойников, превращавшаяся в неразличимую точку, раздосадовала невыносимой непонятностью. Малыш отвернулся, но и за спиной была та же картина. Осерчав на игру перспектив, Егорка махнул резко рукой и нечаянно ударил по зеркалу. Кончики пальцев заныли от вспыхнувшей боли.

Когда в купе зашли родители с покупками, сынишка забыл о неприятности. Он принялся уписывать за обе щеки отварную молодую картошку, заедая свежим огурцом и запивая сытным варенцом. Вот только пальцы правой руки мешали действовать поухватистей. Но вскоре всё наладилось, и боль утихла.

Падать с табуретки Егорушка вовсе не собирался. Более того, даже не знал, что такое возможно. Если раньше он оказывался на этом предмете мебели, то по воле родителей. Его водружали на табурет, он читал стишок или показывал на карте Киев, Минск и Ледовитый океан. Затем отец или мать снимали сына и ставили благополучно на пол.

А когда приехали в Хабаровск и стали жить у бабушки Марии, тут-то оно и приключилось.

Много чего нового увидел Егорушка в той поездке – и паровоз, и вагоны, и высокие дома. Наверняка увидел бы ещё больше, если бы не эта беда.

По утрам надо умываться, желательно самостоятельно. Мать ставила сына на табуретку возле умывальника, наливала в рукомойник тёплой воды и говорила: «Давай хлюпайся!» Егорушка принимался поддевать ладошками сосок и мокрыми пальцами тереть заспанные глаза. Они делались большими и хорошо видели бабушку, хлопотавшую в кухне. Мать стояла сзади и держала сына за бока. Потом она давала ему белое шершавое полотенце, Егорушка промакивал лицо – и дело с концом.

Но в то злосчастное утро Егорушка решил сам умыться, пока мать чего-то там задержалась в спальне. Он наступил на нижнюю перекладину табуретки, поднял коленку, навалился животом на сиденье и очутился наверху. Оставалось только встать и начать действовать дальше. Но произошло неожиданное.

Как только Егорушка распрямился, встав на краю табуретки, та покачнулась – и он полетел вниз, упав навзничь на бетонный пол.

Очнулся Егорушка на постели. Рядом сидела мать и прикладывала мокрое полотенце к затылку. Голова гудела, будто в неё непрерывно стучали соском от умывальника. Глаза у мамы были красные, но слёзы она успела выплакать, пока сын приходил в себя.

Зашёл дед Иван и крикнул тонким голосом:

– Ну что, Кеке-Пуке, грохнулся? Ума не потерял? Ничего, до свадьбы заживёт!

Дед Егорушке не нравился. Во-первых, из-за прозвища, которое придумал своему неродному внуку. Чего смеяться над маленькими? Во-вторых, дед мало сыпал сахару в стакан Егорушке, когда пили чай.

Ангел-хранитель витал в то утро над Егорушкиной головой. Малец не убился, но шишка надулась основательная. И что удивительно, носил Егор это «украшение» до самых зрелых лет. На непогоду и в минуты волнения шишка опухала, в голове слышался отдалённый звон. В хорошую погоду и в спокойном состоянии забывал о шишке. А в минуты весёлого настроения шутил, что шишка придала ему ума-разума назло нелюбимому деду.

Зине шёл пятнадцатый год. Самая младшая из сестёр, рыжая и вспыльчивая, она отличалась несносным характером. Да и какой ей было быть, если всю жизнь скиталась с матерью по городам и сёлам с узлами и чемоданами на поездах да попутных машинах, а то и на телегах.

Старшая сестра Нина четвёртый год замужем. В двадцать три года это нормально.

И сын у неё есть, двухлетний Егорушка.

Средняя сестра Валентина, красавица и «характерная», в семнадцать лет выскочила замуж за офицера-энкаведэшника в больших чинах. Живёт как у Христа за пазухой.

Все сёстры от разных отцов, но мать дала им одинаковое отчество. Хотела этим скрепить родство разных по обличью и характерам дочерей. Винить Марию не за что. Родилась она в 1897 году, одиннадцатилетней девчонкой из села Глухово, что на Смоленщине, уехала в Москву и нанялась нянькой в состоятельную еврейскую семью, занимавшуюся коммерцией. В жерновах революции и Гражданской войны помотало девушку, как берёзку в бурю. Испытала короткое счастье семейной жизни, да потеряла одного за другим троих мужей. Александр, отец Нины, в двадцать четыре года сгорел от чахотки. Двух других супругов Мария лишилась в годы репрессий. Один оставил ей Валентину, от другого родила Зину. Некоторое время жила с Иваном Суздальцевым, гражданским мужем, да не сложился их союз. Был дед Иван вертляв и несерьёзен, приёмным дочерям не глянулся. Внук Егорушка тоже это понял по-детски безошибочным чутьём.

Окончание войны застало бабушку Марию в Хабаровске. Здесь ждали нашего героя серьёзные потрясения. О падении с табуретки мы уже говорили. Тогда же случилось ещё одно происшествие, врезавшееся в память Егорушке на всю жизнь.

Восстанавливаясь после тяжёлого ушиба, малыш лежал на кровати в спальне. Чтобы не скучал, поиграть с племянником заставили молоденькую тётку. Мать и бабушка в это время занимались на кухне стряпнёй.

Поначалу Зина весело играла с «раненым». Но затем Егорушка утомился и стал хныкать. Рыжая тётка решила, что он капризничает, и сердито толкнула его: «Молчи!»

Понятное дело, рёв только усилился. Недолго думая Зина схватила подушку и накрыла разинутый ротишко. Можете себе представить, какой ужас испытал задыхающийся от нехватки воздуха больной и обессилевший ребёнок, пытающийся вырваться из-под подушки.

Нина на кухне, конечно, слышала плач сына. И когда в спальне резко наступила тишина, мать инстинктивно кинулась узнать, что там случилось.

Живописать шлепки и затрещины старшей сестры, щедро отсыпанные рыжей «воспитательнице», не будем. Досталось злюке крепко, чего уж там!

А Егорка с той поры долго не мог играть ни в чехарду, ни в другие подростковые игры, где была опасность оказаться внизу кучи-малы. Он задыхался и порой терял сознание. И даже уже совсем взрослым человеком, на рыбалке, не любил тёмными ночами спать в палатке. Не хватало воздуха и очень хотелось, чтобы выручила мама.

Как-то отец и мать собрались в хабаровскую городскую баню и решили взять с собой сынишку. На съёмной квартире, куда они временно переселились из дома бабушки, взрослому человеку помыться было невозможно. Да и Егорушку толком не искупаешь. Неси воду из колонки за два квартала, нагревай на кухонной плите, жги скудные дровишки… А в коммунальной бане заплатил рубль с мелочью – и хлюпайся на здоровье.

Спустились с горки, перебрались через грязную речушку Чердымовку и поднялись на другую горку. Посредине квартала стояло добротное кирпичное здание, от которого струился вниз к Чердымовке мутный поток с белёсыми хлопьями пены.

Когда тебе два года с небольшим, ты не волен выбирать помещение для мытья. Отец пошёл в мужское отделение, а мать с Егорушкой – в женское. Да и не один он такой оказался – были там и другие маленькие мальчики.

Помывочный зал оглушил разноголосым гомоном, от которого с непривычки Егорушка оглох. Тётки с распущенными волосами весело перекликались, орудуя намыленными мочалками и гремя цинковыми шайками2.

Голые женщины не смутили ребёнка. Но их было слишком много, и все – чужие.

Мать усадила сынишку на свободную лавку, положила рядом мыльницу и мочалку. Затем принесла одну за другой две шайки – с горячей и тёплой водой. Омовение понравилось тем, что можно вволю плескаться.

Не менее интересно было наблюдать, как мама моет волосы. Расплетённые длинные косы превратились в нечто похожее на гриву коня Гнедка.

«И как она терпит?» – подумал Егорушка, пощупав воду в маминой шайке. Мать смело макала волосы в горяченную воду. Красные руки мелькали вокруг головы до тех пор, пока грива не превратилась в висящий до бёдер хвост.

Окружающие тётки тёрли друг дружке спины лохматыми мочалками. Порой то там, то здесь из парного тумана к высокому потолку вздымались шайки и обрушивали ливень на головы заканчивающих мытьё.

Никто не запрещал лить воду на пол. По наклонным желобкам она убегала в решётку посреди зала. Интересно, не эту ли воду видел Егорушка на улице, приближаясь к бане?

Когда мать обдала его напоследок с головы до ног щедрым водопадом из шайки, Егорушка чуть не захлебнулся.

– Ну как, ты живой?

– Да-а-а… – только и выдохнул сынишка.

Процедура переодевания в чистое бельё ничем не поразила воображение и затерялась в недрах памяти.

Отец вымылся раньше, хотя успел заглянуть и в парилку. Ожидая своих, принёс из буфета напитки.

– С лёгким паром! – поздравил глава семейства раскрасневшихся Нину и сына, появившихся в предбаннике. – Это вам ситро. – И он протянул два стакана.

Напиток приятно уколол мелкими пузырьками язык и нёбо. Не успел Егорушка насладиться влагой, как вернувшийся на волю газ шибанул в носишко. От неожиданности малыш растерялся и выпучил глазёнки, на которые навернулись слёзы.

– Понравилось? – с улыбкой поинтересовался отец, заметив реакцию сынишки на газировку.

– Да-а-а… – едва вымолвил Егорушка.

Вот эти кусочки мозаики и остались в памяти на всю оставшуюся жизнь. Баня – это дом, из-под которого течёт мутный ручей. Там громко разговаривают женщины. Воду из шайки можно смело лить на пол. В конце мытья – водопад на голову. Ну а вкуснее газировки нет ничего на свете. Вот только в нос пшикает резко. Но в этом и весь интерес – дождаться колючего залпа ситро.

С годами, уже где-то в институте, газировка перестала шибать в носоглотку. На смену ей пришли пиво, самостоятельная юность и желание время от времени сходить в парилку, яростно похлестать веничком по груди и спине.

Жаль, никто уже не спросит, понравились ли ему эти занятия. А так хочется!

Впрочем, чего это мы впадаем в минор? Достаточно заглянуть в смартфон героя повести и открыть один из видеороликов.

Правнук Тимур, полутора лет от роду, стоит в ванне. Затем нагибается и набирает в пластмассовое ведёрко воду. Крепкими ручонками поднимает посудинку и метко льёт на макушку.

– Вот умница! – хвалит мама, Егорова внучка Лера, снимающая ролик. – Сам помылся! Нравится?

Тимурка разожмуривается и сообщает довольно:

– Да-а-а…

Выходит по всему, что эстафета поколений не прерывается.

К слову, живёт Тимур в Хабаровске. И вполне вероятно – недалеко от того места, где более семидесяти лет назад ходили в баню его прадед, прапрабабушка и прапрадедушка.

Ночной железнодорожный вокзал ошеломил гирляндами огней. Свет лился потоками из перронных фонарей на столбах, бил яркими снопами прожекторов с вышек, слепил «глазами» набегающих локомотивов.

В купе, где ехала Егорушкина семья, вошли молодая красивая женщина и суровый мужчина в кителе. На голове у него была фуражка с голубым околышем. Женщины принялась обниматься: «Нина!..», «Валя!..»

Отец Егорушки поздоровался с незнакомцем за руку, затем взялся за чемоданы, но мужчина остановил его: «Погоди, Даниил». Он опустил вниз створку окна и крикнул кому-то: «Сидоров! Забирай вещи!» Минуту спустя в купе заглянул милиционер и унёс оба чемодана.

Егорушка изо всех сил таращил глаза, но ресницы слипались всё крепче и крепче.

Поезд пришёл с опозданием, наступила ночь, и тянуло на боковую. Пока мать несла его к автомобилю, на котором приехали за ними родственники, сынишка крепко заснул. Снились ему паровозы, бесконечные блестящие рельсы, незнакомые лица попутчиков. Гудки локомотивов переплетались с басами морских пароходов, заходивших на рейд порта.

Пока наш герой спит по пути к дому родни, я постараюсь коротко объяснить вам, как Егорушка очутился на краю России, в порту Находка. Многое мне неизвестно до сих пор, но я, с вашего разрешения, домыслю кое-что. Всё-таки столько лет прошло с той поры, попробуй разузнай всё. Да и у кого?

Как я уже рассказывал раньше, у бабушки Марии было три дочери. Старшую Нину, окончившую школу в Куйбышевке-Восточной, в самом начале войны повстречал фельдшер Даниил и увёз в таёжное село Сосновка. Там у них родился сын Егорка.

Младшая Зинаида ещё была подростком и всюду следовала за матерью.

Среднюю дочь Валентину, рано оформившуюся в цветущую девушку, Мария выдала замуж за очень важного человека. Яков Петрович служил в органах НКВД «на северах». Его обязанностью было руководить снабжением Колымских золотых приисков в огромной и сложной системе «Дальстроя». Вряд ли он сумел бы встретиться с Валентиной в Магадане. Однако по долгу службы ему постоянно приходилось выезжать на «материк». Основной базой отправки грузов на север здесь стал новый порт Находка. Полковнику Якову Кораблину на окраине города, в уединённом месте, отвели усадьбу с большим домом и охраной, дали персональный автомобиль и шофёра.

За год до окончания войны Валентина окончила семилетку, выучилась на токаря и работала на заводе по ремонту подводных лодок в Комсомольске.

Где и как увидел Яков там юную красавицу, осталось тайной. Возможно, это как-то было связано с его служебной деятельностью – поди разберись. Большая часть архивов НКВД до сих пор спрятана за семью печатями.

Как бы там ни было, неожиданным образом сошлись пути-дорожки сорокадвухлетнего офицера и шестнадцатилетней девушки. Решили вместе обосноваться в Находке, строить семью.

А тут и война окончилась, стало жить посвободнее. И надумали молодожёны пригласить в гости старшую сестру с мужем и сыном. Надо же крепить родственные связи. Тем более что рано или поздно предстоял отъезд на Колыму. Не на курорт собирались отправляться, а за Полярный круг. К тому же Валентина готовилась стать матерью и ей требовалась поддержка старшей сестры.

Город-порт Находка расположен в южной части Приморья. На дворе стоял щедрый сентябрь, поспевал виноград и другие фрукты. Проживание в усадьбе – самое комфортное, снабжение продуктами – по высшему правительственному разряду. Недельку можно пообщаться, познакомиться поближе. А Егорушке вообще лучше и не придумать отдыха: ешь витамины, расти и силёнок набирайся. Тётушка кое-какие гостинчики из одежды и обуви припасла, в закрытых распределителях раздобытые. Купила игрушек. Не поскупилась на подарки и своей старшей сестре.

Автомобиль по укромной асфальтированной однопутке подкатил к месту, выхватив фарами высокий глухой забор, опутанный колючей проволокой. Часовой с автоматом поднял шлагбаум, взял под козырёк и пропустил машину во двор.

Как его вынесли из машины, раздели и уложили на белоснежную постель в специально отведённой спальной комнате, погасили свет и оставили одного – Егорушка не почувствовал. Он так и не проснулся, утомлённый дальней дорогой и новыми впечатлениями.

Далеко на рейде прогудел пароход, заставив эхо бродить между сопок. Но он не смог потревожить сон маленького человека на краю огромной страны, у Японского моря.

Когда Егорушка проснулся, в комнате было темно. Он слез с широкой кровати и подошёл к зашторенному окну. Два длинных тёмных полотнища свисали от самого потолка до пола. Потянув одну шторину в сторону, малыш зажмурился. Оказывается, солнышко давно встало и светило прямо в окно.

Странно было видеть пол, отражавший лучи гладкой светло-коричневой поверхностью. У них дома пол некрашеный, мать мыла его тёплой водой, шваркала голиком3* и протирала тряпкой. На кухне и у порога драила шершавые половицы проволочной сеткой, наступив на неё ногой.

И стол на их кухне тоже некрашеный, только покрытый липучей зелёной клеёнкой в клеточку. Когда дело доходило до стола, мать скоблила его ножом до желанной белизны и опять застилала клеёнкой, пошарканной по углам.

Пока Егорушка щурился и протирал глаза, вошла мать и повела сына умываться. Мальчик впервые в жизни увидел ванную комнату. Никелированные краны и ситечко душа блестели, отражая сияние люстры под высоченным потолком. Никакого умывальника здесь не было, и бренчать соском не пришлось.

Мать крутнула сначала один барашек с синей кнопкой посредине, потом повернула другой, с красной кнопкой. Потрогав ладонью весёлую струю, бьющую в эмалированную раковину, она помогла сыну умыться.

Затем они пошли в большую комнату. Здесь тоже висели длинные шторы, а над столом парил в невесомости розовый абажур с витыми кистями. Лампочка светила прямо на стол, где в центре стояла большая ваза. Из неё свешивались грозди винограда, горкой лежали красные яблоки, жёлтые груши и иссиня-чёрные сливы.

Привыкнув к обстановке, Егорушка за вазой с фруктами разглядел другую, чуть поменьше. Там лежали конфеты в разноцветных обёртках.

Пока он любовался фруктами и сладостями, вошла вчерашняя красивая тётенька.

Поцеловав Егорушку в макушку, она поставила перед ним тарелку с манной кашей и стакан чая в серебряном подстаканнике.

– Представляешь, Нина, в доме совсем нет детской посуды, – сказала она сестре. – А ведь мне пора задуматься над этим.

И сёстры понимающе рассмеялись.

Одолев кашу, Егорушка с сознанием выполненного долга потянулся к вазе с манившими конфетами.

– Ешь сколько душе угодно! – придвинула тётушка вазу и положила на блюдце виноградную кисть.

Егорушка отщипнул несколько виноградин, проглотил их, не раскусив, и побыстрее принялся за сласти. Шоколадные конфеты есть не стал, поскольку уже знал, что вымажет пальцы и рот. А вот карамельку засунул за щёку. Её можно долго сосать, и всё время во рту будет сладко-пресладко. Для надёжности смышлёный племянник затолкал за другую щёку ещё одну карамельку, и отправился с тётушкой изучать усадьбу.

– Зови меня Валечка, – сказала юная красавица, на что Егорушка сразу же согласился. Дело в том, что в своём селе у него была соседская подружка и звали её так же.

Они вышли на высокое крыльцо массивного кирпичного одноэтажного дома с резным деревянным навесом над входом. Отсюда виделся весь большой двор. В дальнем конце стояли два автомобиля, чёрный и красный. С крыльца они казались игрушечными.

Сойдя на ещё зелёную обкошенную траву, путешественники двинулись к воротам. Дело в том, что Егорушку сильно заинтересовал солдат у шлагбаума. Во-первых, у него на плече висел автомат. Во-вторых, рядом с часовым была большая серая собака на длинных ногах. Она высунула красный язык, шумно задышала и с интересом посмотрела на нового человека.

– Марта, фу! – приказала Валечка. – Сидеть!

Собака села на хвост, не переставая интересоваться Егоркой.

– Не бойся, – сказал солдат. – Она детей не трогает.

Егорушка протянул руку, овчарка закрыла пасть, понюхала пальцы, хранящие запах конфет, и облизнулась.

Очень понравились малышу уши, стоящие торчком. У нах в селе почти все собаки били себя по морде беспородными ушами-лопухами. А тут такая красота!

Овчарка позволила мальчику потрогать себя за уши, высунула длинный розовый язык и шумно задышала, прижмуривая большие круглые глаза.

После этого Валечка подвела Егорку к низкому красному автомобилю с открытым верхом. Егорушку поразил капот, занимавший едва ли не половину длины машины. Это было тем более странно, что внутри кабины находилось лишь одно сиденье, на котором они и разместились.

– «Хорьх»! – похвалилась Валечка. – Гоночная, сто лошадей!

Егорушка огляделся по сторонам, но даже одной лошади не заметил.

– Хочешь, прокачу?

– Хочу, – недоверчиво пробормотал пассажир, никогда ещё не видевший тётенек за рулём.

Валечка запустила мотор, и они поехали вдоль забора. За большим домом росли цветы на клумбах.

– Георгины, генеральские цветы! – объяснила тётя.

Она затормозила, вылезла из машины и нарвала целую охапку.

– Вчера хотела встретить вас с букетом, да замоталась.

Егорушке было жалко цветов, но он не подал виду. Красивая Валечка и красивые цветы – вместе это ещё красивей.

Дома Валечка поставила букет в высокую хрустальную вазу. Букет разместился в самом центре стола, потеснив фрукты и конфеты.

Затем Валечка вызвала помощника. Это был солдат в белом халате, с наголо остриженной головой.

– Подавай на стол! – скомандовала хозяйка.

Описывать взрослое застолье мы не станем. Признаться, Егорка и забыл, что ели и пили взрослые, чем угощали его. В памяти остались только слова песни, которую с душой выводили породнившиеся люди:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына?

Егорушке казалось, что рябине очень грустно, потому что она «сама батына». Откуда ему было знать какой-то там «тын»? Под эту песню он и задремал сладким послеобеденным сном.

Первым автомобилем Егорушки стал «Опель Адмирал». Настоящий лимузин, чёрного цвета, лакированный, с хромированными накладками на радиаторе, фарах и окнах. Даже бампер из хромированной стали. А ещё у него имелись блестящие колпаки на колёсных дисках и шины с белыми ободами.

Трофейные немецкие машины поступили в гаражи НКВД, в том числе и в «Дальстрой». А поскольку дядя Яша служил в этой знаменитой дальневосточной организации, то ему по должности полагалось иметь такую красоту. Происхождение автомобиля «Хорьх», бывшего в распоряжении его молодой супруги, нам неизвестно.

Неважно, что дядя лысый и пожилой. Главное, он показал племяннику прекрасную машину. Подвёл к ней, открыл дверцу, усадил Егорушку за руль и сказал: «Владей, брат!» Всё понятно, значит, подарил. А сам ушёл, оставив кабину открытой. Кто-то позвал его из дома к телефону.

В автомобиле пахло кожей, табаком и ещё чем-то неизвестным, волнующим до дрожи. Егорушка ничего не видел из-за большого руля. Пришлось встать на ноги. Перед ним открылся вид на обширный внутренний двор усадьбы.

Ухватившись за «баранку», новоявленный шофёр зарычал, изображая звук мотора. Потом подёргал рычаги, торчащие из пола. В довершение всего нажал на клаксон посредине руля. «Адмирал» рявкнул оглушительно. Егорушка растерялся, плюхнулся на сиденье и дёрнул на себя дверь. Дверь клацнула замком и прищемила левую ступню. Мало того что страшно, так ещё и больно!

Из закрытого наглухо автомобиля плач нового «владельца» не слышно было и за два шага от этой четырёхколёсной «тюрьмы». Наревевшись вдосталь и потеряв надежду на спасение, Егорушка стал тянуть ногу из притвора. В итоге удалось освободиться, оставив в плену сандалию.

К маленькой радости добавилась большая. Из дома прибежала тётя Валя и вызволила племянника. Она обняла малыша, вытерла остатки слёз надушенным платочком и сердито постучала по капоту лимузина: «Ну, ты, железяка немецкая! Зачем Егорку обидел?»

Тут и мама подоспела. Забрала сына и в сердцах шлёпнула ладонью пониже спины: «Как ты сюда забрался?!»

Как? Когда в два года тебе дарят машину – ну как тут не забраться!

– Двигаем на рынок, – сказала Валечка. – Моряки из загранки интересные шмотки зачаливают.

Слова были незнакомые, и Егорушке тем более стало интересно посмотреть, куда это собираются мама и тётя.

Конечно, было бы заманчиво прокатиться на «Хорьхе», но дядя Яша не разрешил молодой жене рисковать. За рулём Валечка без году неделя, а на вещевом рынке всякого лихого народа полно. Мало того что карманы обчистят, так могут просто вырвать сумочку из рук и убежать. Поди поймай лихоимца в толпе!

Пришлось ехать на «Опеле» в сопровождении шофёра, у которого на ремне висела кобура с револьвером.