А теперь поедем на психоз у молодого человека двадцати одного года. Хм, за сегодня это уже второй случай «молодого» психоза.
Заплаканная мама больного рассказала:
– Он с пятнадцати лет болеет, инвалид детства. Я уж со счета сбилась, сколько раз он лежал. Но толку никакого. С каждым разом все хуже и хуже становится. В этот раз он и таблетки пить перестал и на укол не пошел. Зачем, говорит, ведь у меня уже все нормально. Ну, вот тебе и нормально. Вторую ночь подряд вообще не спит, стал злым, дерганым. Сегодня меня по лицу ударил.
Больной, высокий, нескладный, весь какой-то взъерошенный, беспокойно ходил по комнате, при этом нелепо гримасничая.
– Здравствуй, Олег, что случилось?
– Ничего, все нормально. Зачем ты их вызвала, а? Ты че, опять меня отправить хочешь? Да я тебя вообще размажу! – накинулся он на мать.
– Так, Олег, а ну, прекратил быстро!
– Слышь, док, я тебе пять штук дам, увези ее в дурку!
– Олег, я с тобой на брудершафт не пил! Веди себя прилично!
– А что такое бутершаф?
– Все, проехали. Расскажи, зачем ты маму ударил?
– Да это не я! Здесь у нас дьявол живет, вот он ее и ударил.
– То есть, он в тебя вселился, что ли?
– Нет, не вселился. Просто он моей рукой действовал. Да это и не удар был, а просто пощечина несильная!
– А ты его видел?
– Нет, вживую не видел, но мысленно представляю: высокий такой, весь в черном, как в балахоне. А вот какое лицо, я не знаю – из-за капюшона не видно.
– Ты сказал, что он здесь живет. Это в квартире, что ли?
– Ну да, я иногда замечаю краем глаза чего-то черное, вроде как тень.
– Он с тобой разговаривает?
– Да, говорит. Ругается, обзывается, иногда мои мысли повторяет. А сегодня еще и угрожает, что порвет меня, голову взорвет. Вот только я никак не пойму, с чего он ко мне присрался?
– Ничего тебе не приказывает?
– Иногда говорит, чтоб я от матери ушел или избил ее.
– Олег, а как ты считаешь, вот это все от болезни?
– Ну, я не могу так сказать, что вот прямо все.
– А ты постарайся, отфильтруй.
– Ну… бессонница… потом, когда все раздражает, когда голова болит – это болезнь.
– Так, а дьявол – не болезнь?
– Думаю, что нет. При чем тут болезнь? Ведь есть же и Бог, и Дьявол. А вы неверующий, что ли?
– Как сейчас модно говорить – без комментариев. Лучше скажи, ты не замечал, что незнакомые люди что-то говорили о тебе?
– Хм… ну мне всегда дают понять, что все будет нормально и дьявол мне ничего не сделает.
К сожалению, на руках у них не было никакого официального документа с диагнозом. Поэтому, могу лишь предположить, что у Олега – параноидная шизофрения с непрерывно-прогредиентным течением. Углядел я у него элементы трех видов бреда: преследования, воздействия и отношения. Однако мои размышления к делу, то бишь к истории болезни, не пришьешь. Нарисовал галлюцинаторно-бредовый синдром, с которым и свез Олежку в стационар.
Ну а теперь поедем к мужчине сорока девяти лет, которому плохо. Он был пьян и ждал нас у пешеходного перехода.
Когда подъехали, я аж глазам своим не поверил: ведь это ж был Максимка собственной персоной! Я уж думал, что его давно и на свете-то нет, а он вон, сидит-посиживает на обочине проезжей части! Для тех из вас, кто еще незнаком с этим замечательным персонажем, поясню. Максимка не бомж, живет со старенькой мамой в благоустроенной квартире.
Но и назвать его просто алкоголиком язык не поворачивается. Это все равно, что академика назвать просто специалистом. Алкоголизм для Максимки – это не только дело всей жизни, но и религия, через которую он регулярно достигает нирваны. Ведь что может быть лучше, чем, упившись до феерического состояния, завалиться в грязь? А уж если еще и до кучи рожу свою разбить, то вот оно – состояние высшего блаженства и абсолютной гармонии!
Но при всем этом, Максимка – существо добрейшее и безобиднейшее. Представьте себе, даже матом не ругается! Известен он всей скорой, включая педиатров. Хотя бы раз в смену обязательно поступает вызов от заботливых прохожих с поводом «человеку плохо». Но в действительности, этому человеку очень даже хорошо. Вот только окружающие этого не понимают.
– О-о-о, здорова, Максимушка! Ты где пропадал-то?
– Здоров, старый! Да меня мамка «закодироваться» заставила на год. Восемь месяцев не бухал, терпел. А потом думаю, да зачем мне такая бессмысленная жизнь? Почему я должен сам себя свободы лишать? Короче говоря, взял и снова забухал.
– Ну а сейчас что случилось? Зачем нас к тебе вызвали, ведь ты же не совсем пьяный?
– Гы-ы-ы, а был совсем! Присел вот тут, посидел, теперь нормально стало.
– Надеюсь, в вытрезвитель не поедешь?
– Не-не-не, старый, конечно не поеду! Мне по делам надо срочно, меня люди ждут!
– Ну, раз так, то не смею задерживать!
И отправился Максимка по своим важным алкоголическим делам, быстрой, почти уверенной походкой. Ну а мы поехали на следующий вызов: эпиприпадок у мужчины сорока трех лет.
В однокомнатной «хрущевке» было невообразимо грязно. Это как раз тот случай, когда бахилы нужно надевать всенепременно. Для защиты собственной обуви.
– Его тряхануло сегодня. Эпилепсия у него, – хрипло сказал грязный, опухший мужчина непонятного возраста. – Обычно-то он протрясется и через полчаса встает, как будто ничего и не было. А тут уж часа два вообще не шевелится. Вон он на кухне лежит, посмотрите.
Ну что ж, посмотрели, конечно. Лежал он на полу, лицом вниз. Даже не обладая специальными познаниями, любой бы сразу понял, что это – труп. Однако мозг товарища покойного, был напрочь съеден токсической энцефалопатией и отказывался понимать очевидное.
– Да вы чего? – удивился тот. – Он же теплый! Может, рини… риниминируете его?
– Во-первых, покойников мы не реанимируем. А во-вторых, при температуре восемнадцать градусов, труп остывает в среднем по одному градусу в час. Сейчас жара, поэтому он вообще не остынет.
На бедного мужичка было больно смотреть. Его многострадальный мозг физически не мог справиться с непривычным обилием информации.
– Так, все, ладно, не порти голову, а иначе пить будет нечем.
