Там, где меняют законы

Глава пятая

Московские завязки

Тридцатичетырехлетний Геннадий Извольский, баловень судьбы и князь над пятым по величине в мире металлургическим комбинатом, разговаривал по телефону с председателем правления крупного российского банка.

Отношения Извольского с банком никак нельзя было назвать приязненными. Банк владел небольшим (меньше пяти процентов) пакетом акций АМК, приобретенным при прежнем директоре, и, разумеется, хотел купить побольше.

Желание банка было настолько горячим, что он даже готов был ради этого достать деньги для строительства прокатного стана, о котором уже упоминалось. Разумеется, речь шла не о том, чтобы дать заводу кредит, поскольку любой российский банк, инвестирующий деньги в производство, рискует удостоится самых недоуменных взглядов и вообще выглядит неприлично, как человек, пожаловавший на званый вечер в плавках. К тому же, если российский банк будет давать деньги предприятиям, ему не хватит денег на взятки.

Поэтому речь шла не о том, чтобы кредитовать завод, а о том, чтобы благодаря своим связям в правительстве и на рынке капитала добиться кредита от иностранных банков.

И, действительно, под благотворным влиянием банка «Ивеко», Европейский банк реконструкции и развития выделил было Ахтарскому меткомбинату триста миллионов долларов для строительства нового прокатного стана.

Извольский обрадовался настолько, что даже готов был продать московскому банку часть акций завода, но тут выяснилось, что представления Извольского о кредите и представления банка о кредите несколько не совпадают.

По мысли Извольского, деньги получал завод и использовал их на строительство стана. По мысли банка, деньги должны были быть положены в банк «Ивеко» и использованы на затыкание дыр, образовавшихся в балансе банка в результате несколько вольнодумной кредитной политики. За то, что банк «Ивеко» получил возможность использовать выданный заводу кредит, Извольский должен был отдать банку в залог контрольный пакет акций завода. При этом было ясно, что, с одной стороны, банк всегда найдет предлог заводу денег не дать, а с другой стороны, если прокатный стан не будет построен, то контрольный пакет отойдет в собственность банка.

К тому же выяснилось, что кредит выделен револьверный. Это означало, что второй транш кредита, в тридцать миллионов долларов, будет выдан заводу только после того, как завод вернет первый – тоже в тридцать миллионов долларов. Проще говоря, по сути оказывалось, что завод берет не триста миллионов долларов, а тридцать, платит проценты за эти тридцать миллионов как за триста и за то, что банк присвоит себе эти деньги, завод еще должен отдать банку контрольный пакет акций.

Наверное, московским банкирам эта сделка казалась совершенно безупречной, но Извольскому она пришлась не сильно по душе.

Последняя встреча Вячеслава Извольского с банком (в лице вице-президента оного), кончилась тем, что банкира из здания комбината выволокли под белы ручки двое ментов, а другие менты, в предбаннике, арестовали охранника банкира за незаконное ношение оружия. Охранник залетел на пятнадцать суток, и вице-президент был водворен в самолет в полном одиночестве. Вице-президент очень переживал и чувствовал себя без охраны, как без трусов.

После этого «Ивеко» сделал все, чтобы сорвать получение комбинатом кредита и почти преуспел.

После этого филиал банка «Ивеко» в столице области был обстрелян из гранатомета.

После этого Ахтарский металлургический комбинат был вызван на комиссию по сбору налогов, где ему пригрозили банкротством.

Вернувшись с вышеупомянутой комиссии, носившей несколько претенциозное название ВЧК, Вячеслав Извольский глотнул валидола в гостинице, отыскал председателя правления банка «Ивеко» в модном казино «Ройяль» и в присутствии охранников надавал банкиру по морде. Десять лет назад гендиректор по прозвищу Сляб был боксером-перворазрядником, и чавку банкиру он расквасил весьма качественно, прежде чем поразевавшая рты охрана отреагировала на столь неподобающее рукоприкладство. Руководство казино рвало на себе волосы от позора. Банкир уехал чинить нос в швейцарскую клинику. В отсутствии банкира ВЧК простила комбинату долги, а возглавлявший заседание вице-премьер Володарчук мотивировал свое решение так: «Я завтра еду в Германию, мне что, с Кинкелем с опухшей рожей встречаться?» И никакие ссылки на то, что у Извольского в результате всей свалки вывихнута правая рука, не помогли. «А если он меня одной левой?» – страдальчески вопросил вице-премьер.

Итак, в восемнадцать ноль-ноль Вячеславу Извольскому позвонил председатель правления банка «Ивеко».

– Мы готовы вернуться к вопросу о покупке акций завода, – сказал невидимый собеседник из московского своего кабинета.

– Хрен ты в сраку получишь, а не акции, – заявил Извольский. По правде говоря, вместо слова «хрен» он употребил другое, более короткое.

Собеседник помолчал, а потом ответил:

– Я боюсь, что хрен в это самое место получите вы. Когда станут коксовые батареи. Ведь у вас кокса осталось на три дня?

– За три дня многое чего может случиться.

– Если мы достигнем принципиальной договоренности о продаже акций, – сказал москвич, – то я могу вам гарантировать, что правительство перечислит шахтерам требуемые ими деньги. И они уйдут с рельс.

– А если не достигнем? – спросил Извольский.

– В таком случае, боюсь, наше правительство проявит принципиальность и не пойдет на поводу у кучки безответственных забастовщиков.

– А пошел ты на… – сказал Вячеслав Извольский и бросил трубку.

Николай Черяковский, подельщик Вадима, жил на улице Белой в одноэтажном бараке, длинном, как железнодорожный состав. Барак был разделен забором на три части. Перед бараком росла смородина и кабачки, и на грядке с капустой трудилась хорошенькая девушка.

При виде темно-зеленого внедорожника, притормозившего напротив забора, девушка оглянулась и стала отряхивать руки и платье.

– Сударыня, – церемонно осведомился Черяга, – а где бы мне найти Колю?

– А вы кто такой? – сказала она.

– А я Чижа брат.

– Не знала, что у Чижа брат есть.

Черяга вынул паспорт и вручил его девушке через забор. Девушка изучила паспорт внимательно, словно на пограничном контроле.

– Везет же, – сказала она, – прописка московская. Нету Коли. С дежурства не приходил.

– А где он дежурит?

– Как где? В банке.

– А я думал, его вместе с Чижом выгнали.

– Выгнать-то выгнали, а потом обратно взяли. И Антоху взяли.

– А Чижа чего не взяли?

Девушка пожала плечами.

– А чего ему? Он у Негатива близким стал.

– А как Коля с Чижом – не поссорились?

– Да чего поссорились, – вздохнула девушка, – как закладывали вместе, так и…. А вы пьете?

– Не очень. А когда братана-то завалили, кто за рулем сидел?

– Да Антоха и сидел! Представляете? Приходит утром Коля с дежурства, весь белый, и рассказывает: «Во дела! Слышала, пикет замочили? Чиж с Антохой повезли колбасу рабочим, как началась стрельба, Антоха по газам и уехал в натуре. Дружбана бросил! Да ему за это дело яйца оборвать мало».

– Оборвали?

– Что?

– Ну, Негатив Антохе яйца оборвал, чтобы неповадно было подельников бросать?

– Да вроде нет.

– А вы сказали, Коля в ту ночь дежурил в банке. Он один дежурил или нет?

– Они вдвоем всегда дежурят, на пару с Чаном.

– А Чан – это кто?

– Владимир… не знаю, как фамилия.

– А живет где?

– На Парковой, в самом конце, такой желтый домишко. А номера я не помню Просто мимо проезжали. Вы если к нему поедете, спросите, где Коля. Хоть позвонил бы!

Желтый домишко на Парковой насчитывал аж два этажа и в этой части города смотрелся как небоскреб. Перед домишком был палисадничек, а перед палисадничком – огромная лужа. По краю лужи размещалась скамеечка, на которой потребляли пиво два представителя пролетариата, временно покинувших рабочее место на рельсах.

Черяга осведомился у пролетариата, где ему найти Володю и, получив ответ, поднялся на второй этаж.

Деревянная дверь квартиры банковского охранника была слегка приоткрыта, и перед дверью сидела кошка и восторженно нюхала доносящиеся оттуда ароматы. При виде Черяги кошка подняла хвост и слиняла.

Черяга осторожно побарабанил пальцами по двери: тихо.

Черяга постучал еще громче. Никакого ответа.

Черяга нажал на ручку двери и вошел внутрь.

Однокомнатная квартира была вся заставлена бутылками. Запах давно не мытого туалета мешался с вонью протухшей селедки. Черяга переступил через разбитое зеркало, валявшееся прямо в коридоре, и вошел в кухню.

В крошечной кухоньке, между раковиной, уставленной немытой посудой, и обеденным столом, сидел человек. Он сидел на полу, вытянув ноги и прислонившись спиной к батарее. Рожа его и куртка были обильно заляпаны кровью, и Черяга понял, что перед ним покойник. Главной отличительной приметой покойника были разные носки: один красный, другой коричневый, и оба с дыркой на пятке.

В этот момент покойник открыл глаза и хрипло сказал:

– Дай водки.

Черяга сходил в ванную, отыскал там полотенце, менее вонючее, чем прочие, и намочил его холодной водой. Вернувшись в кухню, Черяга присел на корточки и принялся обтирать рожу Чана. Рожа была раскрашена не хуже жестовского подноса.

– Кто тебя так? – спросил Денис.

– А ты кто такой?

– Брат Чижа. Москвич. Так кто тебя?

– Голова. Шеф наш. Совсем подвинулся на своем кабеле.

– Каком кабеле?

– Который позавчера возле банка сперли. А я что? Я чего видел? Я спал, как на партсобрании.

– На дежурстве спал?

– А чего вдвоем дежурить? Мы с Колькой посидели, культурно пузырек раздавили, ну, я и задремал как-то.

– А Колька не спал?

– Да вроде нет, – сказал Чан.

– Ментовку вызвать?

– Ты что, по жизни пришибленный? Мне твоя ментовка, как хрен опущенному. Водяры дай. В холодильнике есть.

Денис послушно распахнул холодильник, но водки там не нашел. По правде говоря, в холодильнике вообще ничего не было, кроме древней пачки сметаны и белой бахромы сосулек, свисающих с морозилки.

– Нету водки, – сообщил Денис.

– А, козлы! – изрек Чан, – ну ладно, по роже они мне навешали, а зачем водку-то увели? А у тебя, кореш, в натуре, запасца нет?

– Не, – сказал Денис, – что было, употребил.

– То-то от тебя одеколоном пахнет, – глубокомысленно изрек Чан.

Денис не стал разочаровывать бедолагу и объяснять ему, что одеколоном от него пахнет вовсе не потому, что он одеколон пил.

– А что, Голова, – он в натуре такой крутой, что за провод задницу отдерет? – полюбопытстовал Денис.

– Да не, он так, ничего мужик и перед Негативом шестерка, – сказал Чан, – а тут взъелся до не могу. Ну прям не кабель из банка у него потырили, а хрен из штанов.

С этими словами Чан сделал попытку подняться, но ввиду легких телесных повреждений, а также общего расстройства организма, вызванного значительным превышением нормы алкоголя в крови, поскреб ногами по полу и остался, где был.

– Слышь, Чан, – спросил Денис, – а Негатив Премьеру предъяву делал? За моего братана?

– Кунак делал, – сказал Чан, – на завтра стрелку забили.

– Где?

Чан икнул. Черяга повторил вопрос.

– Забыл, е-мое, – сказал Чан. – А тебя что, не звали?

– А стрелка-то мирная? – задумчиво спросил Денис.

– Да не поцапаются! Премьера-то тоже Князь на город ставил, в один общак платят. Премьер живет по понятиям… Слышь, братан, сгоняй за зельем? Душа не встает…

– Я сгоняю, – пообещал Денис, – а ты мне вот что скажи: неужто мой братан и впрямь в эту Ольгу так втрескался? Не побрезговал?

– Олька Барыня девка умная, – сказал Чан, – она у Негатива два месяца жила, как сыр в масле каталась, пока он ее на чужой скалке не застукал…

– И что ж? Негатив к брату не ревновал?

– Кого ревновать-от? Мокрощелку? – Чан громко икнул, – так вона их как ос в гнезде… Западло давалку-то ревновать будет…

Когда, через пятнадцать минут, Черяга вернулся в квартиру с четырьмя бутылками самой мерзкой бормотухи, которая только нашлась в ближайшем ларьке, новый его знакомый похрапывал, окончательно свалившись под стол. Ноги в разных носках сиротливо торчали из-под длинной скатерти. Черяга осторожно сгрузил рядом с Чаном бутылки и вышел.

Если, не дай бог, Чан проснется до завтрашнего полудня, то первым предметом, который предстанет пред его ясные очи, станет батарея поллитровок из комка. Вряд ли Чан успеет протрезветь настолько, чтобы поведать коллегам о визите московского братана. Если же в пятирублевых бутылках окажется метиловый спирт или еще какой антифриз, – что ж. Что-то подсказывало следователю по особо важным делам Денису Черяге, что чрезвычайных угрызений совести по поводу преждевременной кончины некоего Володи по кличке Чан он испытывать не будет.

Около шести вечера в приемной Извольского, по обыкновению задерживавшегося на комбинате допоздна, запищал селектор, и приятный голос секретарши сказал:

– Это лидер шахтерского профсоюза. Депутат Луханов.

Извольский взял трубку.

– Здравствуйте, Вячеслав Аркадьевич, – услышал он, – я бы хотел встретиться.

– Зачем?

– Повторить свое предложение. Я же понимаю, насколько вы влиятельный человек в области. И насколько велико ваше влияние на депутатов ЗАКСа. Я повторяю свое предложение – как только ЗАКС проголосует за дополнительный налог и внебюджетный фонд шахтерам, мы снимем людей с рельс.

Извольский вместо ответа швырнул трубку на место.

На том конце провода профсоюзный босс Валентин Луханов аккуратно положил трубку и улыбнулся. Он вовсе не был уверен, что ему удастся снять людей с рельс раньше, чем они захотят. Но Извольскому знать это было не обязательно.

Был уже вечер, когда внедорожник Дениса снова остановился на проспекте Коновалова у девятиэтажки с облупившимся шахтером из мозаики. Денис долго сидел в машине, подкидывая на руке связку доставшихся от брата ключей, и убеждал себя, что он приехал только затем, чтобы возвратить Ольге ключи от ее дома.

Наконец вздохнул, улыбнулся и полез из машины.

Ольги в квартире не было; сейфовый ключ и вправду подошел к ее двери, Денис повернул его и прошел внутрь.

Однокомнатная квартирка все так же сверкала непривычной для шлюхи чистотой; мебель везде была отполирована, столик у окна был накрыт белоснежной синтетической скатертью. На маленькой тумбочке стояла фотография Вадика.

Денис поставил чайник на плиту и приготовился ждать.

Ждал он недолго: спустя минут десять в дверь кто-то заскребся. Осторожно ступая ногами в одних носках, Денис подошел к двери и посмотрел в глазок. Спустя мгновение он открыл дверь.

На пороге стояла девочка лет десяти, в платьице со спущенными колготками и красными цыпками на лице. В руках девочка держала полосатую кошку. Увидев незнакомого мужика, девочка не испугалась, а спросила:

– А тетя Оля дома?

– Ты откуда, пузырь?

– А я из пятой квартиры, – сказала девочка, – у меня мамка пьяная, мне нельзя домой. Мамка, когда пьяная, убить может. Меня и Маньку. Во, – и девочка доверчиво подняла руку, на которой темнел огромный сизо-черный синяк.

– Заходи, – сказал Денис.

– А вы со мной ничего не сделаете? – подозрительно спросила девочка.

Денис поперхнулся.

– Ничего, – проговорил он, – я из милиции.

– Ну и что, что из милиции, – сказала девочка, – вон дядя Саша из восьмой квартиры тоже из милиции. Так когда Дюкин бабки ему не хотел отдавать, он его ножом пырнул, и ничего за это дяде Саше не было, а Дюкина посадили.

– А Дюкин – это кто?

– Он у остановки ларек держал. Он дяде Саше платил за охрану.

– Я из московской милиции, – сказал Денис, – хочешь, удостоверение покажу?

Девочка, ничего не ответив, переступила с ножки на ножку и вошла в квартиру. Вероятно, слова про московскую милицию показались ей достаточной гарантией. Вероятно, она считала, что в Москве милиционеры не рэкетируют ларечников и не ставят их на перо.

Денис поставил для девочки чай, а кошке налил молока в блюдечко. Девочка забилась в кухне в самый дальний кончик дивана: видимо, Денис все-таки не внушал ей безграничного доверия.

– И часто ты к Ольге ходишь? – спросил Денис.

– Часто, – сказала девочка, – тетя Оля добрая и всегда едой кормит.

– Ты хочешь есть?

– Ага, – сказала девочка.

Денис разогрел борщ, оставленный в холодильнике, и сварил макароны.

Девочка сожрала все, подчистую, как голодный щеночек, потом тихонько рыгнула и спросила:

– Можно я пойду поиграю? У тети Оли в комнате игрушки есть.

Денис насторожился: какие такие игрушки могли быть у безмужней шлюхи? Но игрушки оказались самые настоящие: детский конструктор, кукла Барби и еще какая-то старая игра, где надо было бросать шарик и двигаться по клеточкам на карте. Денис понял, что Ольга купил игрушки для девочки.

– А ты здесь Вадима видела? – спросил Денис.

– Видела, – сказала девочка, – он плохой. Когда он приходит, тетя Оля меня из квартиры выпроваживает. Он сказал: «Ну чего ты с этой шмакодявкой возишься? У нас скоро свои будут».

В это мгновенье в прихожей щелкнул замок. Денис вышел из комнаты и увидел Ольгу: она снимала туфельки на высоких каблуках. Увидев Дениса, девушка замерла и на мгновение опустила глаза, а потом вдруг опять подняла их и улыбнулась ему заученной белозубой улыбкой.

– Что, – сказала Ольга, – за вещами брата пришел? Посмотреть, не зажала ли чего?

Дверь из комнаты отворилась, и оттуда выползла девочка с куклой в руках.

– Тетя Оля пришла! – сказала девочка.

Заученная улыбка слетела с путаны. Ольга прижала девочку к себе.

– Что с тобой, Лиза, – спросила она, – опять мама пьяная? Есть хочешь?

Ольга гладила девочку по волосам, на лице ее бродила какая-то грустная и очень женская улыбка.

– Есть хочешь?

– Нет, – сказала Лиза, – мы с Манькой пойдем погуляем. Правда, Маня?

Кошка выскочила откуда-то из кухни и побежала к девочке.

– Куклу с собой возьми, – предложил Денис.

– Куклу нельзя, – сказала Лиза, – куклу мамка отберет и пропьет.

Дверь за девочкой захлопнулась.

На лицо Ольги вновь вернулась приклеенная улыбка, видимо усвоенная ею перед всяким мужиком, и она танцующей походкой прошла из прихожей в комнату. Бедро ее слегка задело Дениса.

Ольга села на диван и раскинула руки. На ней была черная кожаная юбочка, такая короткая, словно шить ее пришлось из конской уздечки, и синяя безрукавка с большим вырезом. В вырезе виднелись серебряный крестик и холмики грудей, не стесненных никаким лифчиком. Многие женщины, скинув каблуки, сразу становятся как-то короче, но ножки у Ольги оставались длинные и тонкие.

– Ну что, – сказала Ольга, – еще захотелось? Бери, вот она я.

Девушка поднялась с дивана гибким движением и принялась расстегивать кофточку.

– Перестань, – сказал Денис.

– А что стесняешься? Брата Чижа отоварю бесплатно.

Ольга стояла совсем рядом. Денис чувствовал ее дыханье и видел, как бьется голубая жилка у шеи.

– Где будем? – осведомилась Ольга, – на диванчике или на столе? Вадим, знаешь, очень любил, подпятить к столу и отодрать. Аж синяки потом поперечные оставались. Больше он только минет любил. У тебя как, вкусы братние?

Голубая кофточка полетела на пол. Ольга положила руки ему на бедра и прижалась всем телом.

– Прекрати! – заорал Денис.

– Да ладно, я же сказала – для бандитов и членов их семей бесплатно.

Денис отвесил девушке хорошую оплеуху, такую, что она отлетела на диван и там и замерла. Денис нагнулся и поднял с ковра синюю кофточку.

– Прикройся, – сказал он. И вышел в кухню.

Спустя минут пять Денис вернулся обратно в комнату. Ольга всхлипывала на диване, сжавшись в комочек. Синяя кофточка была застегнута на неправильные пуговицы.

Денис сел рядом.

– Ну поплакали и успокоились, – сказал он, – я тебя, знаешь ли, не съем.

Ольга положила голову ему на плечо.

– Из-звини, – сказала она, всхлипывая, – тебе из-за меня досталось. А я как последняя дура…

– Ну тебе тоже досталось, – проговорил Денис.

– Негатив, он сволочь, – хлюпнула носом девушка, – отодрал во все дырки, утром ходить не могла. А потом по кругу пустил. Они еще гоготали, мол, давай принесем мента из помойки, пусть тоже поучаствует… Слава богу, не принесли..

– А мне показалось, что Негатив к тебе неравнодушен, – сказал Денис.

– Ну да. Как коза к капусте. Сожрет и выплюнет. И так каждый раз.

Теплое, гибкое тело вздрагивало бок о бок с Денисом.

– Господи, ну что ж такое? – сказала Ольга, – вышла бы замуж, уехали бы отсюда, нарожали детей…

– Слушай, – спросил Черяга, – а Вадим позавчера ночью с тобой был или нет?

Показалось ему или нет: Ольга чуть заметно напряглась.

– Мы в Карманном были, вместе.

– Это санаторий банковский?

– Как же, – сказала Ольга, – банковский. По большим праздникам туда банк пускают…

– И кто же там отдыхал?

– Да все были. Негатив был с пацанами. Я там тоже была, но вроде как с Вадимом.

Денис подумал.

– И во сколько Вадим явился в Карманное?

– Я на часы не глядела. К полуночи, наверно.

– А до этого ты его не видела?

– Нет.

– А где он был?

– Откуда я знаю?

– Ну, хорошо, вот он явился в Карманное. Пьянка в самом разгаре. Все оттягиваются. С чего он шахтеров кормить поехал?

– Негатив велел.

Ольга помолчала и добавила:

– Все нажрались, а потом Кабан возьми и скажи, что вот мол мы жрем, а шахтеры стоят голодные. Ну, Негатив прослезился, и велит, – сходите на кухню, возьмите чего попроще и айда к пролетариату.

– А почему он именно Вадима послал? Что, шестерок не хватало?

Ольга зло усмехнулась:

– Почему-почему? Перепихнуться со мной захотелось. При Вадиме-то вроде как неудобно.

– Какие дела у Вадима были с Извольским?

Ольга даже на мгновенье перестала всхлипывать.

– Откуда я знаю?

– Не ври. Ты должна была знать. У Вадима записан телефон Извольского.

– Ну и что?

– На какие такие шиши бригадир Негатива собирался отсюда вырваться? Зачем он меня в Чернореченск звал? О чем он хотел советоваться?

Ольга села на диване, схватила с тумбочки расческу и начала причесываться.

– Не знаю я ничего, – сказала девушка.

– Не знаешь? Тогда я тебе скажу. Извольский очень не любит угольщиков. Угольную мафию вообще и здешнего мэра в частности. Он не верит, что кто-либо из местных органов будет расследовать угольные безобразия. Он не верит, что это сделают толстозадые московские следователи. Господин Извольский посчитал, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих и начал скупать по всей области компромат на угольщиков. Купил документы про контракт с «Лирой». Купил еще какую-то чепуховину. И тут Вадим предложил ему еще кое-какие бумаги.

– Ничего Вадим ему не предлагал! Он под Негативом ходил! Какие у Негатива документы? График работ, что ли? В семнадцать ноль-ноль подложить гранату к ларьку Иванова, в восемнадцать ноль-ноль выбить зубы у Сидорова?

– А я и не говорю, что это были документы о Негативе. Это были банковские документы. О деятельности «Чернореченсксоцбанка», из которого Вадима выгнали четыре месяца назад. А поскольку в «Чернореченсксоцбанке» держит счета местная администрация, и поскольку именно в него приходят шахтерские деньги, – я полагаю, что это были документы о том, как распределяется правительственная помощь шахтерам. Я угадал?

– Дай мне бабок, – сказала Ольга.

– Что?

– Бабок дай. Пятьсот баксов. Уеду я отсюда! Уж в Москве вашей я лучше прокормлюсь. Там хоть не одни бандиты до девок ходят.

– У меня нет столько денег, – чистосердечно ответил Черяга.

– У Вадика в лопатнике было полтонны баксов. Я точно знаю.

– Ты извини, Оля, но мне его «лопатник» вернули из ментовки пустым. Двадцать рублей в нем было. С копейками.

– А, ну да. Зажрали, сволочи.

Денис встал.

– Если ты хочешь, – сказал он, – я тебя в Москву отвезу. Когда обратно поеду. Но для этого ты мне должна сказать: где документы, которые Вадим украл из банка?

Ольга вскочила. Белые зубки сверкнули.

– Пошел вон, мусор, – как разъяренная кошка, зашипела она.

– Ольга! Это просто опасно, неужели ты не понима…

В Дениса шлепнулась диванная подушка, заглушив последние слова.

– Да прекрати ты!

– Убирайся! – закричала Ольга, изо всей силы толкая Дениса в грудь, – убирайся! Ну! Ничего я не знаю! Ни хрена Вадик не брал! Слышишь!

Руки у Ольги были неожиданно сильные. Денис еле успел выскочить в коридор, пока его физиономию не располосовали длинные накрашенные ногти. Ольга распахнула дверь, и куртка Дениса полетела вниз по грязной лестнице, мараясь о ступени и шелестя ключами.

– Чтобы духу твоего здесь не было, мусор! – орала Ольга.