Падение Храма Соломонова
Максимилиан Валентинович Маркевич
Вера и надежда, любовь и ненависть, преданность и предательство, случайность и закономерность – все это происходит на фоне войны иудеев против римлян в 66—70 годах от Рождества Христова, в которой гибнет Иерусалим и грандиозный храм Соломона.Главный герой романа Тит Флавий, будущий римский император, отправившийся в Иерусалим лишь из-за мести, вскоре влюбляется в иудейскую царевну Беренику, а затем проникается симпатией к христианской вере.Автор выдвигает свою оригинальную версию, опираясь на труд древнего историка, очевидца всех этих событий, Иосифа Флавия.Читайте первую часть исторической трилогии «Падения».
Максимилиан Маркевич
Падение Храма Соломонова
Посвящается памяти моего прадеда
писателя и киносценариста
Анатолия Михайловича Маркевича.
Глава I
Календы[1 - Календы – начало месяца.] апреля выдались в Риме в 65 году от Рождества Христова очень холодными, ведь прошлой весной в это время люди уже наслаждались относительно теплой погодой и могли спокойно ходить в легкой тунике[2 - Туника – мужская одежда, сделанная из двух прямоугольных кусков материи, сшитых на боках и на плечах, и стягивающаяся ремнем.]. Когда-то сам император Октавиан Август в зимнюю холодную погоду надевал сразу четыре теплые туники, и его примеру следовало большинство граждан. Но сегодня, в четвертый день месяца, когда на улице шел сильный дождь, жители старались по возможности не выходить на улицы города, а сидеть дома в тепле.
Уже было далеко за полночь. Над Авентином, одним из семи холмов в южной части Вечного города, ливень и не думал утихать. Этот район контрастов совмещал в себе ряды скромных жилищ, рядом с которыми возвышались виллы патрициев[3 - Патриции – родовая аристократия.], сенаторов и другой знати. В одной из таких вилл в эту ночь настроение обитателей было такое же, как и погода на улице. Двое мужчин и мальчик стояли в атрии[4 - Атрий – приемная для гостей.] возле кубикулы[5 - Кубикула – небольшая частная комната.], когда дверь отворилась и к ним вышел личный эскулап[6 - Эскулап – врач бога врачевания Эскулапа.] Рубрий, седой иудей шестидесяти лет, который уже около тридцати лет лечил их семью.
– Госпожа Домицилла умирает, я приготовил отвар из очень редких и эффективных растений, если он не поможет убить эту болезнь, то остается уповать только на бога Эскулапа или богиню Карну[7 - Карна – богиня здоровья.], – сказал лекарь и при этом добавил, обращаясь к молодому человеку: – Тит, мать тебя очень хочет видеть, иди к ней!
Тит являлся первенцем Веспасиана и Домициллы Флавиев, шатен с карими глазами, среднего роста и атлетического телосложения. В свои двадцать шесть лет успел побывать трибуном[8 - Трибун – офицер, командующий одной когортой.] в Британии и Германии. Благодаря блестящей карьере отца получил хорошее воспитание и образование при дворе Клавдия и Нерона. Играл на нескольких инструментах, обладал великолепной памятью и острым умом.
Он не спеша отворил дверь и вошел в кубикулу, где на кровати лежала его мать. Богатые покои казались померкшими. Ей в этом году должно исполниться пятьдесят два года, еще молодая, но сейчас выглядела на все восемьдесят. Бледное лицо выражало всю боль, которая ее терзала. Увидев сына, она попыталась улыбнуться, но улыбка была похожа на гримасу. Сын сел рядом с ней, наклонился, взял ее руку, а мать другой стала гладить его волосы.
– Ты поправишься, я все сделаю для этого. Этот эскулап обманщик, если тебя не вылечит, скоро окажется у Плутона[9 - Плутон – бог подземного царства, как и Аид у греков.].
– Сынок, я чувствую, что меня уже никакой лекарь не спасет, это конец, каждый чувствует, когда приходит его смертный час. Я рада, что вы меня хороните, а не я вас. Рада, что ты вырос достойным нашего рода, рода Флавиев, всегда гордись тем, кем ты являешься, – она потянулась за серебряной чашей с водой и, сделав глоток, продолжила: – Надеюсь, что ты встретишь достойную девушку, а не одну из тех, с которыми часто бываешь. Обещай мне, что ты найдешь супругу, достойную нашего имени, которая сможет родить тебе детей. Пообещай, это очень для меня важно!
– Хорошо, я тебе обещаю, что женюсь только на царевне!
– Тогда подойди, пожалуйста, к шкафу и достань в углу на нижней полке золотую шкатулку.
Тит вынул шкатулку, которая была не просто золотой, но еще и вся в драгоценных камнях, раньше он ее никогда не видел. Подойдя к матери, отдал ее и молча опять сел рядом. Домицилла вытащила из-под подушки маленький ключик, открыла шкатулку и достала из нее кулон на золотой цепочке.
– Это самая дорогая реликвия, которую дал мне мой отец Флавий Либерал, а ему в свою очередь передал его отец. Вещь эта сейчас стоит намного больше, чем вся наша вилла. Пообещай мне, что ты подаришь ее своей царевне в знак вечного союза с ней. Хорошо? И еще… обещай всегда совершать достойные поступки.
– Я обещаю, мама, – сказал Тит и взял из ее рук золотой кулон, который, как и шкатулка, был украшен драгоценными камнями и сделан в виде герба Флавиев – золотой буквы F в лавровом венке.
Он прижался к матери, а она обняла его, как только мать умеет обнимать сына. От этих слов комок подступил к горлу и захотелось никогда не разжимать эти объятия.
– А теперь позови всех. Я и с ними должна попрощаться!
Тит, превозмогая себя, поднялся, спрятал в тунику кулон и пригласил остальных.
Первым вошел в кубикулу мальчик Домициан тринадцати лет, худощавый, светловолосый, с такими же печальными глазами, как и у старшего брата. Он подошел и крепко прижался к матери, не скрывая слез, градом катившихся по бледному лицу.
За ним появилась двадцатидвухлетняя Домицилла-младшая, необычайной красоты девушка, в которую была влюблена половина Рима. Черные волосы падали почти до пояса, глаза, тоже черные, как маслины, такие же, как у матери, сейчас были красными и припухшими от слез, а тонкие черты лица искажены горем.
И последним вошел хозяин виллы – ее супруг пятидесятишестилетний Веспасиан. Суровый и строгий с виду, плотного телосложения, заметно лысеющий военачальник с карими глазами, выражавшими боль и смущение. На поле битвы он делал все, чтобы спасти себя и друзей, а здесь помочь своей супруге был не в силах.
– Тит, надо попросить императора, чтобы он дал нам лучших эскулапов, в его распоряжении их сотни, – сказал отец.
– Не надо никуда идти, я полностью доверяю опыту Рубрия, столько лет безупречной службы! – произнесла Домицилла. – Я лишь хочу всех вас попросить, чтобы вы после моей смерти продолжали жить и наслаждаться жизнью… Мой дорогой Домициан! – и она обняла его. – Я так скорблю, что не смогу тебя вырастить, как вырастила твоего брата и сестру. Хотя я вижу, что ты уже вырос и окреп… Домицилла! – она взяла ее за руку. – Я прошу прощения, что всегда к тебе холодно относилась, но при этом тебя всегда очень любила и рада, что ты у меня умная и красивая… И, наконец, мой любимый и дорогой супруг! Пообещай, что если встретишь свою любовь, не будешь ее отталкивать в память обо мне. Пусть вас всегда хранят бо… – При этих словах она тяжело вздохнула и перестала дышать, а глаза ее застыли, глядя в пустоту.
Мальчик стал горько плакать, а дочь рыдать и кричать. Тит и Веспасиан молча смотрели на тело умершей, и только глаза их выражали все, что было у них на душе. Отец повернулся и нетвердыми шагами вышел в атрий, где позвал ординария[10 - Ординарий – главный раб по дому.] Марка, который практически был вторым хозяином виллы. Все обязанности лежали на нем, и его приказы выполнялись другими рабами виллы. Было ему пятьдесят восемь, но работоспособности Марка позавидовал бы и тридцатилетний.
Когда он подошел, Веспасиан велел отправить гонцов всем родственникам с извещением о смерти. Рабам повелел обмыть и натереть тело маслом, одеть в дорогую столу[11 - Стола – женское платье.] и вынести умершую в атрий для прощания, а также нанять префиц[12 - Префицы – профессиональные плакальщицы.] и музыкантов. Ординарий поклонился и ушел выполнять приказание, при этом выразив искреннее соболезнование.
Когда Веспасиан вернулся в кубикулу, тело супруги уже осмотрел лекарь и констатировал смерть от неизвестной болезни. Тит взял за руку Рубрия и сказал на ухо:
– Эскулап, мы бы могли выйти? Нам необходимо переговорить.
Лекарь кивнул и пошел за молодым человеком. Хозяин виллы задумчиво проводил их взглядом, но остался стоять на месте. По дороге они увидели жреца возле ларария[13 - Ларарий – жертвенник для богов в домах.], который молился и подсыпал ладан на жаровню с горящим углем. Наконец вошли в таблин[14 - Таблин – кабинет.], где находился стол из металла и дерева, к которому примыкала кафедра[15 - Кафедра – кресло с изогнутой спинкой.]. На столе стояла масляная лампа, довольно ярко освящавшая пространство. Тит приблизился к сундуку в темном углу, достал оттуда какую-то вещь и, сразу спрятав ее за спину, начал говорить:
– Ты знаешь, эскулап, несмотря на твой возраст я считаю тебя самым бездарным человеком во всей империи, – при этих словах в глазах юноши появилось нечто зловещее.
Лекарь, испугавшись, решил быстро успокоить своего собеседника:
– Господин Тит, я сделал все, что смог, и уверяю, что другой, будь то хоть личный эскулап самого Нерона, оказал бы такую же помощь, как и я, – Рубрий говорил елейным голосом, спиной приближаясь к выходу. – Если ты помнишь, а я думаю, что ты не можешь не помнить этого, когда ты и Британик отравились на пиру у Нерона, кто тебя вытащил из рук Плутона?
Тит замер, вспоминая, что произошло десять лет назад. Тогда на пиру во дворце Нерон отравил истинного наследника императора Клавдия Британика, лучшего друга Тита. Отравленное вино выпил и Тит, но благодаря своевременной помощи эскулапов Нерона и личного лекаря Флавиев его спасли. В тот момент он готов был осыпать Рубрия всем золотом мира, но сейчас у него на уме было одно – отомстить за смерть матери, по его мнению, виновником которой был эскулап. Он вытащил из-за спины руку, в которой оказался серебряный кинжал, и, подбежав, второй рукой прижал дверь, чтобы тот не вышел.
– Не кричи, только хуже будет.
У лекаря от ужаса глаза почти выкатились из орбит. Он весь задрожал, ожидая смертельного удара.
– Видишь, как все в мире меняется. Еще недавно я бы всем пожертвовал ради тебя, а сейчас могу убить, не испытывая никакой жалости.
Тит боролся сам с собой: «Нет я не могу ошибаться. Этот мошенник убил мою мать… но меня спас. Может, он действительно не виноват? Мать всегда учила поступать мудро и обдуманно… и я ей обещал поступать разумно, тем более что она Рубрию доверяла». После нескольких мгновений внутреннего противостояния Тит сдался:
– Вон отсюда, и чтобы больше я тебя здесь не видел. Если увижу, то убью!
Рубрий от радости обомлел.
– Я понял, понял. Благодарю, господин, да благословят тебя боги, – и, отворив дверь, не переставая кланяться, исчез в атрии.
Тит выронил кинжал, сел на четвероногий скамн[16 - Скамн – табурет с тремя или четырьмя ножками.] со слезами на глазах. В этот миг в таблин вошел отец и, положив руку ему на плечо, начал говорить:
– Сын, ты всегда был крепок и силен. За все годы ты ни разу не заплакал, даже когда падал маленьким и сильно ушибался, когда был на грани смерти из-за отравления, понимая, что можешь умереть, тоже не плакал. Так чего же ты сейчас плачешь? Ты совершил очень мужественный поступок, извини, что мне пришлось подслушать, но то, что ты его не убил, говорит о сильной воле! Я знаю, как ты любил свою мать, и она тебя так любила, как никого и никогда. Но при этом ты должен всегда оставаться настоящим мужчиной, что бы ни произошло. Разве я учил тебя быть слабым?
Тит покачал головой и поднялся со скамна:
– Прости, отец, больше ты не увидишь моих слез.
– Вот это по-мужски, – сказал Веспасиан, обнимая сына и хлопая его рукой по спине. – А теперь иди поспи, завтра у нас тяжелый день!
Ночь для Тита была долгой, поскольку так до утра заснуть и не смог. Когда с восходом солнца он поднялся с кровати и вышел в атрий, там уже находились желающие попрощаться с Домициллой.
