Колокол
– Хорошо-хорошо, – засуетился Фабьен.
Вечерний воздух уже почти отрезвил его тяжёлую голову. Он видел лишь, как убегал в сторону леса Юбер и как плёлся за ним старый доктор. Ирен стояла на крыльце, ломая дрожащие пальцы.
– Я пойду вместе с вами! – крикнула она.
– Не надо, мадам, – обернулся Юбер, – не пришлось бы и вас потом искать…
– Да-да, женщинам лучше остаться дома, – махнул на них доктор в пенсне.
Фабьен разгребал заросли трав, цеплял все корявые ветви, звал Жоэля, проклинал себя. Лес возвращал лишь шум листвы – и больше ни звука, ни шороха. Фабьен останавливался каждые пять минут и стоял не дыша, надеясь услышать хотя бы писк, хотя бы шёпот Жоэля. Как он мог не заметить, как тот ушёл, как он мог просмотреть его?.. Прошло уже больше часа. Фабьену казалось, что он ходит по кругу; уже и не слышен был голос Юбера, никто никого не звал. Он опять окликнул сына – и опять ничего.
У него загудело в ушах. Голова трещала от боли, и через эту боль Фабьен вдруг услышал чьи-то шаги и шелест листвы, треск поломанных веток – кто-то пробивался сквозь лес. Шаги отдалялись, уходили всё дальше, в сторону дома. Фабьен повернул назад и побежал. Давно он уже так не бегал! Ноги его гудели от боли, заросли жгучих трав обжигали руки, но ему было всё равно. Чёрный большой силуэт скрылся в кустах и уже выходил на дорогу. Это Юбер!
Фабьен окликнул его, но тот не оглянулся – бежал с Жоэлем на руках. Да, у него был Жоэль; Фабьен узнал его тонкие ножки, болтающиеся из-за широкой спины Юбера. Удушающий страх напал на Фабьена – что, если поздно, что, если всё? Почему он бежит? Никогда он не видел раньше, чтобы Юбер так бежал. Фабьен сильно отстал; ещё немного, и он свалится прямо здесь, посреди дороги. Сквозь ветвистые кроны уже виднелся их дом. Фабьен отдышался, разогнул уставшую спину и двинулся вперёд; бежать он уже не мог.
…В дверь постучали.
Фабьен Лоран разомкнул глаза. Через спутанные ресницы проступал тусклый свет.
– Месье Лоран… – Он услышал голос Люсинды, увидел потолок своей спальни – и понял, что опять заснул. – Вы ещё не спите, месье?
– Что такое, Люсинда? – Он нехотя поднимался, потирая затёкшую руку.
Та вошла со стаканом молока.
– Опять? – Фабьен нахмурился, усаживаясь поудобнее.
– Мадам Лоран сказала, у вас больные кости, – протараторила служанка, – доктор посоветовал пить больше молока.
– У меня всё больное, Люсинда… – Он взял стакан и отхлебнул из него. – Ты можешь идти.
Люсинда ждала стакан, Фабьен ждал, когда она уйдёт, и пришлось выпить всё. Служанка вышла, Фабьен посмотрел на часы. Какого чёрта он заснул под вечер; теперь всю ночь не сомкнуть глаз… Он до сих пор не мог отдышаться. После таких снов Фабьен всегда просыпался еле живой. Он не хотел возвращаться в своё дряхлое, измученное временем и страданиями тело. С того самого дня он заметно сдал, будто и не пять лет прошло, а целая вечность, полная сожалений. Фабьен не хотел возвращаться в дом, где вместо живого сына лежит его полумертвое тело, без единой надежды на хороший исход. Он почесал свои седины, заскрипел кроватью, надел тапки, хрустнул коленями и встал. Переваливаясь с боку на бок, подошёл к окну и отдёрнул шторы. Всё тот же высокий лес шумел перед домом, и не было ему никакого дела ни до Фабьена, ни до каждого, кто жил рядом с ним. Деревья клонили свои кривые ветви, щекоча и задевая друг друга, путались костлявыми пальцами, возводя руки к небу, будто что-то прося.
«Если б повернуть время назад, – думал Фабьен, не сводя взгляда с неба, – я бы не потерял тебя…»
Он смотрел на безразличное небо, на проступающие сквозь вечер нечёткие звёзды, на пушистые кроны древесных мачт, на стволы деревьев, врастающие в землю, на змеевидные корни, выползающие из земли, на мальчика возле этих корней…
Мальчик улыбался и махал ему рукой. Месье Лоран, не в силах вздохнуть, тоже хотел помахать; он уже поднял руку, растопырил дрожащие пальцы, но мальчишка отвернулся и побежал. Опять побежал в сторону леса…
– Нет, – крикнул Фабьен, – только не туда! Вернись! Я сейчас. – Он суетливо надевал халат. – Я скоро, – вдел ноги в остроносые тапки, – подожди меня…
Он чуть не поскользнулся на лестнице, чуть не сшиб на пороге Люсинду, чуть не слетел с крыльца. На улице никого. Только лес, будто застывший в усмешке. Фабьен поднял голову к небу – серое, промозглое, оно падало на тёмные ветви, переходя в такой же вязкий и тёмный туман.
– Я найду тебя, – он пошёл к дороге, – найду, только не убегай далеко…
Фабьену подумалось, что он вышел из разума, или разум вышел из него, и вот уже перед ним сон, а не явь. Но это не важно, совсем не важно… Месье Лоран торопился. Он прибавил шагу, пошёл быстрее, потом побежал. Он точно видел Жоэля, и мальчик видел его. Фабьен задохнулся и захрипел; бронхи свистели от быстрого шага, в ушах зазвенело, к лицу прилило. Он весь вспотел. Уже не было слышно Жоэля, только звук повозки вдали…
– Кто-то едет, – испугался Фабьен и замер. – Кто-то едет… – Он попятился. – Я потом вернусь, – он весь трясся, – я потом отыщу тебя, Жоэль…
Страх сковывал ноги, челюсть дрожала, зубы бились о зубы. Это точно за ним. Они нашли его, они сейчас придут… Фабьен зашёл в дом, запер за собой все замки и припал к окну, почти не дыша. Он простоял так около часа.
– Кого-то ждёте? – спросила Люсинда.
– Уйди-уйди, – замахал он на неё.
Никого не было. Ему показалось. Фабьен сполз по стене и заплакал.
– Я опять потерял тебя, сынок… – Он встал. – Опять потерял… – Пошёл, хромая, на кухню. – Прости меня…
Там откупорил бутылку и приложился к ней дрожащим, плачущим ртом. Люсинда нашла его через четверть часа спящего пьяным на кухонном столе.
12 глава
Я открыл глаза. Комнату наполняло солнце. Я проспал рассвет – и, кажется, свой приступ тоже проспал. Впервые я не чувствовал боли, только сердце заходилось как сумасшедшее. Отдышавшись и упершись головой в деревянную спинку кровати, я перевернулся на бок – и чуть не слетел. Высокие перины отпружинили меня и вернули обратно; я прижался к стене. К деревянной стене… Подскочил и оглядел комнату. За окнами вместо леса из мачт и набегающего моря шумел настоящий лес; сосны поднимались до неба, огораживая всю видимость живым забором. Я был не в Сен-Мало, этот ублюдок напоил меня и перевёз в другое место. Но сколько я спал? Я пытался вспомнить вчерашний день. В номер я пришёл после полуночи… получается, в распоряжении у него было около четырёх часов. Я не мог ничего разобрать, где нахожусь и почему. Вдруг женский голос кого-то позвал – какого-то доктора, – и моя дверь открылась. В комнату скользнула хрупкая девичья фигура в длинном платье, подпирающем грудь. Мы были незнакомы, но она вела себя так, будто у меня отшибло память. Нет, я точно её не знал.
– Вы уже встали, доктор? – спросила она.
Я огляделся по сторонам, но никакого доктора не увидел. Да и вообще никого здесь больше не было, кроме нас двоих.
– Отец сказал, вы плохо спали ночью, под утро он слышал стоны… – Девушка села рядом и приложила ладонь к моему лбу. – Но жара у вас нет.
Так это я – доктор? Это она ко мне?
Какое пышное у неё было платье, длинное, в пол… Такие я видел только в книгах и на выгоревших фото, покрытых паутинками мелких трещин, ободранных по краям. Женщины на этих фото сидели в креслах, бархатных, с резными деревянными ручками, похожих на это. Я посмотрел перед собой – высокое кресло, похожее на музейное, стояло рядом с рабочим столом. И стол был огромный, высокий, из цельного дерева, с маленькими резными ящичками под ним. Боже, я будто в музее… И платье у неё было всё в рюшах, старомодное, как и прическа, как и она сама.
– Мне и правда нехорошо, – соврал я. Хотя почему соврал? Ничего хорошего в моём положении точно не было. Быть не зная где и не зная кем… Этот тип в белых перчатках, куда он делся, чёрт возьми?
Девушка всё ещё сидела на кровати и недоверчиво смотрела на меня.
– Наверное, вам нужен покой, вы тоже устали, в этом доме всем нужен покой, с того самого дня…
– Простите, – перебил её я, не понимая, о чём она говорит. – Вы не видели здесь человека? Такой высокий, в тёмном пальто и белых перчатках, у него ещё зубы такие белые, что ослепнуть можно…
Девушка молчала.
– Ну, так не видели? – переспросил я.
– Кого? – Она будто опомнилась.
– Человека в белых перчатках…
– Мало кто ходит в белых перчатках, – сказала девушка и встала с кровати. – Но у нас таких нет. – Она оправила платье.
– У нас – это у кого, простите?
– В доме. Вы же знаете, как у нас скучно; гостей уже давно не было, да и на что нам собирать фуршеты…
Она подошла к окну и встала напротив света. Наконец я мог разглядеть её, не щурясь. Тонкая фигура, прозрачные запястья, вся такая хрупкая… Кого-то она мне напоминала.
– Что вы ищете? – спросил я.
Девушка рылась в старом саквояже, что стоял у окна.
– Снотворное, – сказала она, – вы разрешили взять…
– Конечно, берите.
Она оторвала листок чистой бумаги из лежавшего на столе блокнота, сложила лист в треугольный конверт, открыла баночку и высыпала в него горсть таблеток.
– Вы сказали, много их пить нельзя.
– Сказал, да. Я подумал, что это вполне разумно.
– Но от одной таблетки мне не становится лучше, доктор; я вроде и засыпаю, но каждый раз вижу тот же кошмар.
– Не думаю, что снотворное чем-то поможет от кошмаров.
– Да, вы это уже говорили.
– Вы знаете, мне и самому не помогают таблетки, – зачем-то сказал я.
– Вы тоже не можете уснуть?
– Нет, у меня мигрень, я постоянно слышу… Я постоянно мучаюсь от боли. Наверное, от нее ещё не изобрели лекарств.
– Наверное, не изобрели…
Девушка ещё недолго постояла у окна, всматриваясь куда-то в даль, потом повернулась ко мне. Лицо, это её лицо, было таким знакомым…
– Но это лучше, чем ничего, не правда ли? – сказала она.
– Правда, – согласился я.
– Так я пойду?
– Идите.
Её платье зашуршало по полу и скрылось за дверью. Я уткнулся лицом в подушку. Всё, что случилось, не укладывалось в голове. Интересно, Маргарет тоже здесь?
– Нет, её здесь нет, – сказал тот же голос.
Я соскочил с кровати. Он стоял у окна, держа руки в белых перчатках скрещенными за спиной и смотрел куда-то вдаль, не говоря больше ни слова.
– Это вы…
– Тихо, – сказал он, – сейчас начнётся.
– Начнётся что?
– То, что всегда меня волнует.
– Вас может что-то волновать? – Я хотел встать, но ещё плохо управлял этим телом и потому остался сидеть. – Может, вас волнует смерть той девушки или…
– Нет, смерть той девушки меня нисколько не волнует. Я удивлён, что она волнует вас. Это правда очень забавно.
– Забавно?
– Конечно, хотя, может, вы всё ещё не пришли в себя.
– Конечно, не пришёл. Как я могу прийти в себя, если я не в себе? Это не моё тело!
– Какие мелочи…
– Что?
– Вам не нравится это тело?
– Вы издеваетесь?
– Бывают тела и похуже.
– Что вы мелете, чёрт бы вас подрал?!
– Но это очень мило.
– Мило что?
– Что вас волнует смерть той девушки. Вы и правда ничего не заметили? – Он улыбнулся.
– Не заметил что?
– Не переживайте, всему виною разница во времени…
– О чём вы говорите?
– Не шумите. Сегодня они опять опоздали.
Он смотрел вдаль, не отрываясь от окна.
– Кто они?
– Те, кто должен бить в колокол.
– В какой колокол?
Я встал с кровати и подошёл к окну. За густыми кронами беспросветного леса ничего не было видно.
– Там же ничего нет, – сказал я.
– Если вы чего-то не видите, мой друг, это ещё не значит, что этого нет. Подождите, сейчас начнётся.
И правда… Началось. Из глубин соснового леса доносился колокольный звон. Это был он, точно, это был мой колокол. Вон он там, за окном, за лесом… Я рванул к двери.
– Куда вы? – Норах не обернулся.
– Мне нужно увидеть его, мне нужно увидеть мой колокол, – я набросил халат поверх тонкой пижамы.
– Боюсь, это невозможно.
– Что? Почему?
– Вы ещё не готовы.
– Не готов к чему?
– К тому, чтобы увидеть его.
Я вылетел из двери, не дослушав Нораха, и чуть не навернулся на лестнице. Высокая, крутая, она возникла передо мной как пропасть. Я осторожно спустился; доски нещадно скрипели. Колокол всё ещё звенел. Он был там, за лесом или в лесу, я точно не понял; ещё немного, и он перестанет бить, и тогда я не найду его. Я решил идти на звук.
Внизу, на кухне, пахло чем-то жареным.
– Добрый день, вы уже встали? – спросила девушка в фартуке.
– Добрый день, встал, – бросил я, не оборачиваясь.
Звон, хоть и уже отдалённо, но всё же был слышен. В доме были закрыты все окна; кухня наполнилась паром от варева, из-за которого почти ничего не было видно.
– Где здесь церковь? – спросил я.
– Там же, где и всегда, – ответила девушка; похоже, кухарка.
Я ждал, что она ответит, где же это всегда, но она только мешала, перемешивала и убирала наваристую пену с верха кастрюли.
– Там же, где и всегда? – переспросил я.
– Да, – сказала она и продолжила мешать.
Я побежал к двери. Она была заперта, большие замки закрыты на все обороты. Открыл один, другой…
– Хотите замолить грехи, доктор? – спросил женский голос.
Я обернулся. Где я её видел? Точно, это она была в баре, это она принесла мне пиво. Но почему…
Мадам подошла ко мне.
– Мой муж сказал, вы стонали во сне.
Она положила мне руку на грудь. Я отшатнулся.
– Что-то тревожит вас, доктор? – спросила женщина.
– Меня? Мне нужно в церковь.
– Помолиться решили?
– Решил. – Я перебирал замки.
– Вы думаете, я дура? – Она подошла ближе и обняла меня со спины.
– Ни в коем разе, мадам, я не думаю, что вы… Вы слышите? – Мне показалось, я слышал выстрел, там, откуда-то с улицы. Я припал к двери.
– С кем вы встречаетесь там? – Голос её стал на тон выше.
– Не понял… Вы не слышали?
– Не слышала что?
– Выстрел на улице.
– Не заговаривайте мне зубы, дорогой. Так с кем? У вас свидание?
– Нет, что вы!
Она никак меня не отпускала.
– Тогда зачем вам идти в эту церковь?
Я не знал, как вырваться, колокол уже не звенел. Его бой исчез вместе с выстрелом. Тонкие пальцы мадам опоясали меня. Я облокотился на дверь; ноги не слушались, тело хотело заснуть.
– На вас же лица нет, – испугалась она. – Идите к себе, я принесу вам цветочный чай.
Он не звенел, уже не звенел… Я поднимался по лестнице.
– О, вы уже встали, месье Бёрк? – спросил тучный господин, встретив меня наверху.
– Да, я…
– Как вы себя чувствуете, любезный?
– Голова болит, – ответил я, желая пройти, но мужчина перегородил собой весь проход.
– Конечно-конечно, – он кивал двумя подбородками, – конечно, болит, я так и думал… Знаете, месье Бёрк, в своём доме я не потерплю ничего запретного, вы слышите меня? Я не Ирен. – Он смотрел на меня. – Я всё знаю!
– Знаете? – не понял я.
– А вы думали, я вчера родился?
– Нет, месье.
– Я не позволю, чтобы врач моего сына был, простите, – он понизил голос, – наркоманом. Я знаю, что вы принимаете морфий!
– Но я не…
– Фабьен, – раздался голос мадам, – оставь доктора в покое.
Тот сразу замолчал, надул свои толстые щёки и отошёл от прохода.
– Прошу вас, – уступил он мне, не сводя с меня взгляд своих заплывших глаз.
В комнате уже никого не было. Видно, тот докторишка был тот ещё прохиндей… По-видимому, его любила жена хозяина дома. Что за игру затеял этот Норах? Я не успел ничего спросить, нужно было вытрясти из этого типа всё, но этот колокол… Я так и не дошёл до него.
– Простите моего мужа, доктор, – сказала мадам; её платье волнами ходило по полу. Она принесла крепкий чай.
– Он решил, что я принимаю морфий, мадам?
– Фабьен – идиот. – Женщина улыбнулась и закрыла за собой дверь. – Как ваша голова, доктор? – Она развязывала атласные ленты на груди пышного платья.
– Позвольте, но сюда могут зайти, – отстранялся я.
– Никто не зайдёт, – приближалась она. – Фабьен сел за пасьянс, а вечером я дам ему то, что вы прописали.
– Я?
– Вы уже не помните?
– Помню…
Мадам дотронулась губами до моего лба, потом до губ; я не ответил.
– А вы и правда больны сегодня,mon cher, – сказала она, отходя от меня.
Я упал на подушку. Шорох её пышного платья отдалялся, исчезая в дверях. Я лишь хотел проснуться в Сен-Мало.
– Ваш чай остыл, – сказал знакомый голос, когда я открыл глаза.
Норах стоял у окна и улыбался мне.
– Как спалось? – спросил он. – Вы так быстро умчались и даже ничего не спросили…
– Который сейчас час? – Я приподнялся с постели.
– Это имеет значение?
– Мне нужно успеть, колокол звонит два раза в день. Утром и вечером в шесть.
– Как? Вы разве не успели? – Он усмехнулся.
– Вы же знаете, что нет.
– Знаю. Но я предупреждал…
– Меня задержали.
– И так будет всегда.
– Что?
– Вы обещали помочь мне, мой друг, а я обещал помочь вам.
– Я ничего вам не обещал.
– Хорошо, но вы уже в деле, а значит, не выберетесь отсюда, пока не спасёте их.
– Спасу? Кого, всех?
– Именно. Каждый из них на пороге греха.
– Каждый? Но эта девушка…
– О, вы узнали её?
– Узнал?
– Ещё нет? – удивился Норах.
– Я хотел сказать, она так мила…
– Да, но она хуже всех.
– Не может быть.
– Позже вы поймёте всё.
– Я стал доктором – и не понял ничего.
– В вашем распоряжении его комната и все вещи. Вы же можете пораскинуть мозгами.
– Я не понимаю, чем могу помочь…
– Видите ли, в чём дело, мой друг: в первой половине жизни мы совершаем грехи, а во второй пытаемся их искупить. Или не пытаемся. От этого и зависит исход.
– И?..
– Они же не успели ничего – и застряли между. Каждый день они вспоминают, что совершили, что исправить уже нельзя, и каждый день проклинают себя. И так целую вечность. Каждый из них заперт в своём страхе или в своём грехе. Это хуже любой тюрьмы, мой друг.
– Но почему они не успели?
– Злой рок помешал им.
– Злой рок? То есть даже не вы?
– Нет-нет, это случайность, я не могу контролировать подобное.
– Контролировать что?
– Подобное.
– Понятнее мне не становится.
– Вы должны всё переиграть.
– Переиграть? Но я даже не знаю, что именно!
– Узнаете, мой друг, узнаете. Иначе они так и останутся там, – он ухмыльнулся. – А вы останетесь здесь.
– Но мы так не договаривались! – подскочил я.
– Мы никак не договаривались, однако игра начата. Неужели вам не хочется спасти их, увидеть Маргарет и этот ваш колокол?
Норах пошёл к двери.
– Вы хотите, чтобы я поверил, будто вы желаете кого-то спасти?
– Я? – Он обернулся и блеснул белоснежным оскалом. – Этого хотите вы, мой друг. Вам же нужна ваша Маргарет, не мне.
13 глава
Спальня мадам и месье Лоран
– А я говорю тебе, с этим доктором что-то не так.
– Так не так, какое тебе дело? Он лечит сына, это главное.
– Но от чего он его лечит? – брызгал слюной Фабьен.
– От твоего разгильдяйства! Если б ты был с мальчиком в тот день…
– Я и был с ним.
– Ты был со своими дружками, вы опять играли в карты…
– И ребёнок был со мной!
– Ему стало скучно, и он убежал, а ты ничего не заметил.
– Ну знаешь ли, тебя тоже с ним не было.
– Ах!.. – вскрикнула Ирен и закусила губу.
– Ну ладно, я не хотел… – замямлил Фабьен. – Пять лет прошло с того кошмара, а мы вспоминаем его каждый день.
– Потому что каждый день я думаю о том, что было бы…
– Врач тогда сказал: найди мы его раньше…
– Какой врач? Муж твоей тётки Кларис? – вспыхнула Ирен. – Тот, что смылся через полчаса, как дал лекарство?
– А по-твоему, этот прохиндей лучше? – Фабьен тряс пальцем в сторону двери. – А? По-твоему, этот подозрительный тип…
– Он учился за границей!
– Ну и что, – пыхтел Фабьен. – Я был сегодня утром возле его комнаты.
– Где ты был? – Ирен посмотрела на мужа.
– У его комнаты… – Фабьен проглотил последние буквы; казалось, они встали посреди горла.
– Зачем?
– Я ходил в туалет… – Он закашлялся.
– Туалет в другой стороне! – наступала на него Ирен. – Ты опять пил, Фабьен? Ты встаёшь с рассветом, чтобы выпить?
– Это не так! – завопил месье Лоран.
– Господи, с кем я живу!..
– Господь тебя не услышит, Ирен. Дело не в этом, – пытался он вернуть разговор в прежнее русло. – Я проходил мимо его комнаты, дверь была приоткрыта…
– И ты подглядывал за ним?
– Дай мне договорить!
– Говори, я тебя всё равно не слушаю.
– С ним происходило что-то странное.
– Тебе нравится следить за спящими, да, Фабьен?
– Нет. Ты дашь мне сказать или нет? С твоим доктором творилось что-то неладное.
– Ой, ну всё, у меня разболелась голова. – Она схватилась за виски.
– Он был будто в агонии.
– Может, приснилось что…
– Это морфий, Ирен, я видел такое. Его так выкручивало…
– Какой бред ты несёшь. – Она всплеснула руками. – Ему просто приснился кошмар или сон другого рода.
– Какого другого? – Фабьен недоумённо посмотрел на неё.
– Тебе не понять. – Ирен посмотрела в зеркало туалетного столика, всадила ещё одну шпильку в собранные волосы и откинулась на спинке бархатного кресла. – Людям снятся сны, Фабьен.
– Не знаю, мне ничего не снится.
– Потому что ты – бесчувственный старый башмак.
– Сделаешься таким с тобой…
– Я потеряла всякий интерес к этому разговору. – Мадам Лоран встала с кресла и выпрямила спину. – Отойди, Фабьен, мне нужно спуститься вниз.
Она прошла мимо мужа, как мимо мешка с картофельными очистками, давшего течь. Ей казалось, муж её тоже дал течь, и если раньше у него скрипели только колени, то сейчас недуг, по всей видимости, добрался до головы. Он стал каким-то суетливым и дёрганым, ему вечно что-то мерещилось, будто за ним кто-то следил, чего-то от него хотел… Как-то Ирен пыталась успокоить мужа, сказав, что такой гнилой картофель, как он, никому и даром не нужен, но Фабьен почему-то не внял её доводу. Больше она не пыталась вникать в его надуманные проблемы.
– На твоём месте я бы проследил за ним! – крикнул Фабьен вслед жене. Но она уже поспешила уйти.
Месье Лоран знал, что и сам бы ни за кем не следил. Что есть у него проблемы и поважнее, а этот докторишка и стервозная жена – лишь повод, чтобы отвлечься. Ничто не волновало его так, как он сам. Последние полгода Фабьен не выходил на улицу – точнее, выходил, но только до конюшни, туда и обратно. Надо же было и гулять. Чем не прогулка в двадцать шагов, туда и обратно, и того сорок… Для него в самый раз. Фабьен осмотрел спальню жены: всё лучшее, что было в доме, что ещё осталось от былой роскоши, она забрала себе. Вазы из китайского фарфора с лепниной, картины в позолоченных рамах, мебель, обшитую бархатом. Фабьену казалось, она с лёгкостью променяла бы и его на одно из таких кресел.
Внизу послышался шум – кто-то открывал дверные замки, крутил и крутил механизм.
«Кто-то пришёл, – подумал Фабьен, – это они. Или… нет, это служанка; должно быть, она ходит туда-сюда со своими тазами. Или Юбер пришёл промочить горло…» Почему все они околачиваются у него дома? Нужно было делать пристройку для прислуги.
Месье Лоран вздохнул и замер. Ему показалось, он слышал… нет, только бы показалось… Он не двигался с места, так и стоял между трюмо и кроватью, напротив окна. Ещё раз! И в третий, да, это точно ему. До Фабьена долетел пронзительный свист. Он сглотнул слюну. Понял: «Он нашёл меня…» Ноги его затряслись, разболелись старые колени; от волнения у него всегда болели колени, а иногда и бедро.
– Нашёл, – повторил Фабьен, но уже вслух, и от того, что он повторил это, от того, что сам же это услышал, затрясся уже весь, всем своим большим старческим телом.
Одышка сковала горло. Месье Лоран медленно подходил к окну. Ноги не хотели идти; он, не поднимая, волочил их по полу, сгребая за собой весь персидский ковёр. Подойдя к подоконнику, потянулся к шторе – она, беспросветная и высокая, закрывала весь вид. Дрожащими пальцами схватился за пыльную ткань портьеры и отодвинул её. Возле леса, напротив его дома, стоял человек в коричневой шляпе и длинном пальто. В таком же прикиде он был и тогда, когда Фабьен проиграл ему всё.
– Майрон, – прошептал месье Лоран. – Нашёл меня, чёртов ублюдок…
Человек достал из кармана что-то небольшое, круглое. Фабьен прищурился – часы, карманные с цепочкой, он держал их над собой; открыл и показал Фабьену. Затем подкинул часы вверх, достал пистолет и первым же выстрелом разнёс их вдребезги. Механизм разлетелся в воздухе, Майрон улыбнулся Фабьену и указал на него…