Полная хрестоматия для начальной школы. 1-4 классы. Книга 1
Пришёл в золотое царство, потом в серебряное, а потом и в медное, взял с собой трёх прекрасных царевен, а те царства свернулись клубочками да и за ним же покатились. Подходит к верёвке и затрубил в золотую трубу:
– Братцы родные! Если живы, меня не выдайте!
Братья услыхали трубу, ухватились за верёвку и вытащили на белый свет красную девицу, медного царства царевну. Увидели её и начали меж собой ссориться: один другому уступить её не хочет.
– Что вы бьётесь, добрые молодцы! Там есть ещё лучше меня красная девица! – говорит царевна медного царства.
Царевичи опустили верёвку и вытащили царевну серебряного царства. Опять начали спорить и драться. Один говорит:
– Пусть мне достанется!
А другой:
– Не хочу! Пусть моя будет!
– Не ссорьтесь, добрые молодцы, там есть ещё краше меня девица, – говорит царевна серебряного царства.
Царевичи перестали драться, опустили верёвку и вытащили царевну золотого царства. Опять было принялись ссориться, да царевна-красавица тотчас остановила их:
– Там ждёт ваша матушка!
Вытащили они свою матушку и опустили верёвку за Иваном-царевичем. Подняли его до половины и обсекли верёвку. Полетел Иван-царевич в пропасть и крепко ушибся – полгода лежал без памяти. Очнувшись, посмотрел кругом, припомнил всё, что с ним сталось, вынул из кармана посошок-пёрышко и ударил им о землю. В ту же минуту явились двенадцать молодцев:
– Что, Иван-царевич, прикажете?
– Вынесите меня на вольный свет!
Молодцы подхватили его под руки и вынесли на вольный свет.
Стал Иван-царевич про своих братьев разведывать и узнал, что они давно поженились: царевна из медного царства вышла замуж за среднего брата, царевна из серебряного царства – за старшего брата, а его наречённая невеста ни за кого не идёт. И вздумал на ней сам отец-старик жениться: собрал думу, обвинил свою жену в том, что совет держит со злыми духами, и велел отрубить ей голову. После казни спрашивает он царевну из золотого царства:
– Идёшь за меня замуж?
– Тогда пойду за тебя, когда сошьёшь мне башмаки без мерки!
Царь приказал клич кликать, всех и каждого выспрашивать, не сошьёт ли кто царевне башмаков без мерки? На ту пору приходит Иван-царевич в своё государство, нанимается у одного старичка в работники и посылает его к царю:
– Ступай, дедушка, бери на себя это дело. Я тебе башмаки сошью, только ты на меня не сказывай!
Старик пошёл к царю:
– Я готов за эту работу взяться!
Царь дал ему товару на пару башмаков и спрашивает:
– Да потрафишь ли ты, старичок?
– Не бойся, государь, у меня сын чеботарь[5]!
Воротясь домой, отдал старичок товар Ивану-царевичу, тот изрезал товар в куски, выбросил за окно, потом отворил золотое царство и вынул готовые башмаки:
– Вот, дедушка, возьми, отнеси к царю!
Царь обрадовался, пристаёт к невесте:
– Скоро ли к венцу ехать?
Она отвечает:
– Тогда за тебя пойду, когда сошьёшь мне платье без мерки!
Царь опять хлопочет, сбирает к себе всех мастеровых, даёт им большие деньги, только чтоб платье без мерки сшили. Иван-царевич говорит старику:
– Дедушка, иди к царю, возьми материю, я тебе платье сошью, только на меня не сказывай!
Старик поплёлся во дворец, взял атласа и бархата, воротился домой и отдал царевичу. Иван-царевич тотчас за ножницы, изрезал на клочки весь атлас и бархат и выкинул в окно. Отворил золотое царство, взял оттуда что ни есть лучшее платье и отдал старику:
– Неси во дворец!
Царь радёхонек:
– Что, невеста моя возлюбленная, не пора ли нам к венцу ехать?
– Тогда за тебя пойду замуж, когда возьмёшь старикова сына да велишь в молоке сварить!
Царь не задумался, отдал приказ – и в тот же день собрали со всех дворов по ведру молока, налили большой чан и вскипятили на сильном огне.
Привели Ивана-царевича. Начал он со всеми прощаться, в землю кланяться. Бросили его в чан: он нырнул, выскочил вон и сделался таким красивым, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит царевна:
– Посмотри-ка, царь! За кого мне замуж идти: за тебя ли, старого, или за него, доброго молодца?
Царь подумал: «Если и я в молоке искупаюсь, таким же красавцем сделаюсь!» Бросился в чан и сварился в молоке.
А Иван-царевич поехал с царевной венчаться. Обвенчались, выслал он своих братьев из царства и стал с царевной жить-поживать да добра наживать.
Баба-яга
Жили себе дед да баба; дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха её не полюбила, била её и думала, как бы вовсе извести. Раз отец уехал куда-то, мачеха и говорит девочке: «Поди к своей тётке, моей сестре, попроси у неё иголочку и ниточку – тебе рубашку сшить». А тётка эта была Баба-яга костяная нога.
Вот девочка не была глупа да зашла прежде к своей родной тётке. «Здравствуй, тётушка!» – «Здравствуй, родимая! Зачем пришла?» – «Матушка послала к своей сестре попросить иголочку и ниточку – мне рубашку сшить». Та её и научает: «Там тебя, племянушка, будет берёзка в глаза стегать – ты её ленточкой перевяжи; там тебе ворота будут скрипеть и хлопать – ты подлей им под пяточки маслица; там тебя собаки будут рвать – ты им хлебца брось; там тебе кот будет глаза драть – ты ему ветчины дай». Пошла девочка; вот идёт, идёт и пришла.
Стоит хатка, а в ней сидит Баба-яга костяная нога и ткёт. «Здравствуй, тётушка!» – «Здравствуй, родимая!» – «Меня матушка послала попросить у тебя иголочку и ниточку – мне рубашку сшить». – «Хорошо; садись покуда ткать». Вот девочка села за кросна, а Баба-яга вышла и говорит своей работнице: «Ступай, истопи баню да вымой племянницу, да смотри, хорошенько; я хочу ею позавтракать». Девочка сидит ни жива ни мертва, вся перепуганная, и просит она работницу: «Родимая моя! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи», – и дала ей платочек.
Баба-яга дожидается; подошла она к окну и спрашивает: «Ткёшь ли, племянушка, ткёшь ли, милая?» – «Тку, тётушка, тку, милая!» Баба-яга и отошла, а девочка дала коту ветчинки и спрашивает: «Нельзя ли как-нибудь уйти отсюдова?» – «Вот тебе гребешок и полотенце, – говорит кот, – возьми их и убежи; за тобою будет гнаться Баба-яга, ты приклони ухо к земле, и как заслышишь, что она близко, брось сперва полотенце – сделается широкая-широкая река; если ж Баба-яга перейдёт через реку и станет догонять тебя, ты опять приклони ухо к земле, и как услышишь, что она близко, брось гребешок – сделается дремучий-дремучий лес; сквозь него она уже не проберётся!»
Девочка взяла полотенце и гребешок и побежала; собаки хотели её рвать – она бросила им хлебца, и они её пропустили; ворота хотели захлопнуться – она подлила им под пяточки маслица, и они её пропустили; берёзка хотела ей глаза выстегать – она её ленточкой перевязала, и та её пропустила. А кот сел за кросна и ткёт: не столько наткал, сколько напутал. Баба-яга подошла к окну и спрашивает: «Ткёшь ли, племянушка, ткёшь ли, милая?» – «Тку, тётка, тку, милая!» – отвечает грубо кот.
Баба-яга бросилась в хатку, увидела, что девочка ушла, и давай бить кота и ругать, зачем не выцарапал девочке глаза. «Я тебе сколько служу, – говорит кот, – ты мне косточки не дала, а она мне ветчинки дала». Баба-яга накинулась на собак, на ворота, на берёзку и на работницу, давай всех ругать и колотить. Собаки говорят ей: «Мы тебе сколько служим, ты нам горелой корочки не бросила, а она нам хлебца дала». Ворота говорят: «Мы тебе сколько служим, ты нам водицы под пяточки не подлила, а она нам маслица подлила». Берёзка говорит: «Я тебе сколько служу, ты меня ниточкой не перевязала, она меня ленточкой перевязала». Работница говорит: «Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не подарила, а она мне платочек подарила».
Баба-яга костяная нога поскорей села на ступу, толкачом погоняет, помелом след заметает и пустилась в погоню за девочкой. Вот девочка приклонила ухо к земле и слышит, что Баба-яга гонится, и уж близко, взяла да и бросила полотенце: сделалась река такая широкая-широкая! Баба-яга приехала к реке и от злости зубами заскрипела; воротилась домой, взяла своих быков и пригнала к реке; быки выпили всю реку дочиста. Баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка приклонила ухо к земле и слышит, что Баба-яга близко, бросила гребешок: сделался лес такой дремучий да страшный! Баба-яга стала его грызть, но сколь ни старалась – не могла прогрызть и воротилась назад.
А дед уже приехал домой и спрашивает: «Где же моя дочка?» – «Она пошла к тётушке», – говорит мачеха. Немного погодя и девочка прибежала домой. «Где ты была?» – спрашивает отец. «Ах, батюшка! – говорит она. – Так и так – меня матушка посылала к тётке попросить иголочку с ниточкой – мне рубашку сшить, а тётка, Баба-яга, меня съесть хотела». – «Как же ты ушла, дочка?» Так и так – рассказывает девочка. Дед как узнал всё это, рассердился на жену и выгнал её; а сам с дочкою стал жить да поживать да добра наживать, и я там был, мёд-пиво пил: по усам текло, в рот не попало.
Дочь-семилетка
Ехали два брата: один бедный, другой богатый. У обоих по лошади – у бедного кобыла, у богатого мерин. Остановились они на ночлег рядом. У бедного кобыла принесла ночью жеребёнка; жеребёнок подкатился под телегу богатого. Будит он наутро бедного:
– Вставай, брат! У меня телега ночью жеребёнка родила.
Брат встаёт и говорит:
– Как можно, чтоб телега жеребёнка родила? Это моя кобыла принесла.
Богатый говорит:
– Кабы твоя кобыла принесла, жеребёнок бы подле был!
Поспорили они и пошли до начальства. Богатый дарил судей деньгами, а бедный словами оправдывался. Дошло дело до самого царя. Велел он призвать обоих братьев и загадал им четыре загадки:
– Что всего на свете сильнее и быстрее? Что всего на свете жирнее? Что всего мягче? И что всего милее?
И положил им сроку три дня:
– На четвёртый приходите, ответ дайте!
Богатый подумал-подумал, вспомнил про свою куму и пошёл к ней совета просить.
Она посадила его за стол, стала угощать, а сама спрашивает:
– Что так печален, куманёк?
– Да загадал мне государь четыре загадки, а сроку всего три дня положил.
– Что такое, скажи мне.
– А вот что, кума! Первая загадка: что всего в свете сильнее и быстрее?
– Экая загадка! У моего мужа карая кобыла есть; нет её быстрее! Коли кнутом приударишь, зайца догонит.
– Вторая загадка: что всего на свете жирнее?
– У нас другой год рябой боров кормится; такой жирный стал, что на ноги не поднимается!
– Третья загадка: что всего в свете мягче?
– Известное дело – пуховик, уж мягче не выдумаешь!
– Четвёртая загадка: что всего на свете милее?
– Милее всего внучек Иванушка!
– Ну, спасибо тебе, кума! Научила уму-разуму, по век тебя не забуду.
А бедный брат залился горькими слезами и пошёл домой. Встречает его дочь-семилетка:
– О чём ты, батюшка, вздыхаешь да слёзы ронишь?
– Как же мне не вздыхать, как слёз не ронить? Задал мне царь четыре загадки, которые мне и в жизнь не разгадать.
– Скажи мне, какие загадки.
– А вот какие, дочка: что всего на свете сильнее и быстрее, что всего жирнее, что всего мягче и что всего милее?
– Ступай, батюшка, и скажи царю: сильнее и быстрее всего ветер, жирнее всего земля: что ни растёт, что ни живёт, земля питает! Мягче всего рука: на что человек ни ляжет, а всё руку под голову кладёт; а милее сна нет ничего на свете!
Пришли к царю оба брата – и богатый и бедный. Выслушал их царь и спрашивает бедного:
– Сам ли ты дошёл или кто тебя научил?
Отвечает бедный:
– Ваше царское величество! Есть у меня дочь-семилетка, она меня научила.
– Когда дочь твоя мудра, вот ей ниточка шёлкова; пусть к утру соткёт мне полотенце узорчатое.
Мужик взял шёлковую ниточку, приходит домой кручинный, печальный.
– Беда наша! – говорит дочери. – Царь приказал из этой ниточки соткать полотенце.
– Не кручинься, батюшка! – отвечала семилетка, отломила прутик от веника, подаёт отцу и наказывает: – Поди к царю, скажи, чтоб нашёл такого мастера, который бы сделал из этого прутика кросна[6]: было бы на чём полотенце ткать!
Мужик доложил про то царю. Царь даёт ему полтораста яиц.
– Отдай, – говорит, – своей дочери; пусть к завтрему выведет мне полтораста цыплят.
Воротился мужик домой ещё кручиннее, ещё печальнее:
– Ах, дочка! От одной беды увернёшься – другая навяжется!
– Не кручинься, батюшка! – отвечала семилетка.
Попекла яйца и припрятала к обеду да к ужину, а отца посылает к царю:
– Скажи ему, что цыплятам на корм нужно однодённое пшено: в один бы день было поле вспахано, просо засеяно, сжато и обмолочено. Другого пшена наши цыплята и клевать не станут.
Царь выслушал и говорит:
– Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка.
«Ну, – думает мужик, – такой хитрой задачи и дочь не разрешит; пришло совсем пропадать!»
– Не кручинься, батюшка! – сказала ему дочь-семилетка. – Ступай-ка к охотникам да купи мне живого зайца да живую перепёлку.
Отец пошёл и купил ей зайца и перепёлку.
На другой день поутру сбросила семилетка всю одежду, надела на себя сетку, в руки взяла перепёлку, села верхом на зайца и поехала во дворец.
Царь её у ворот встречает. Поклонилась она царю.
– Вот тебе, государь, подарочек! – и подаёт ему перепёлку.
Царь протянул было руку, перепёлка – порх – и улетела!
– Хорошо, – говорит царь, – как приказал, так и сделано. Скажи теперь: ведь твой отец беден, чем вы кормитесь?
– Отец мой на сухом берегу рыбу ловит, ловушек в воду не ставит, а я подолом рыбу ношу да уху варю.
– Что ты, глупая, когда рыба на сухом берегу жила? Рыба в воде плавает!
– А ты умён? Когда видано, чтобы телега жеребёнка принесла?
Царь присудил отдать жеребёнка бедному мужику, а дочь его взял к себе. Когда семилетка выросла, он женился на ней, и стала она царицею.
Сказка о молодильных яблоках и живой воде
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Фёдором, второго Василием, а младшего Иваном.
Царь очень устарел и глазами обнищал. Слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой. Если съесть старику это яблоко – помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу – будет видеть.
Царь собирает пир на весь мир, зовёт на пир князей и бояр и говорит им:
– Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, привёз бы молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут больший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответу нет. Выходит царевич Фёдор и говорит:
– Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.
Идёт Фёдор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженого, уздает узду неузданную, берёт плётку нехлёстанную, кладёт двенадцать подпруг с подпругою – не ради красы, а ради крепости… Отправился Фёдор-царевич в дорожку. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился…
Ехал он близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру – красна солнышка до закату. И доезжает до росстаней[7], до трёх дорог. Лежит на росстанях плита-камень, на ней надпись написана:
«Направо поедешь – себя спасать, коня потерять.
Налево поедешь – коня спасать, себя потерять.
Прямо поедешь – женату быть».
Поразмыслил Фёдор-царевич: «Давай поеду, где женату быть».
И повернул на ту дорожку, где женату быть.
Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
– Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
– Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперёд двигаться.
– Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.
Только лёг Фёдор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую…
Долго ли, коротко ли, царь опять собирает пир, зовёт князей и бояр и говорит им:
– Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут больший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответа нет. Выходит второй сын, Василий-царевич:
– Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу эти вещи, сдам тебе в руки.
Идёт Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженого, уздает узду неузданную, берёт плётку нехлёстанную, кладёт двенадцать подпруг с подпругою. Поехал Василий-царевич. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился… Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
«Направо поедешь – себя спасать, коня потерять.
Налево поедешь – коня спасать, себя потерять.
Прямо поедешь – женату быть».
Думал, думал Василий-царевич и поехал дорогой, где женату быть. Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать:
– Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого…
Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать положила.
Только Василий-царевич лёг к стенке, она снова повернула кровать, он и полетел в подполье.
А там спрашивают:
– Кто летит?
– Василий-царевич. А кто сидит?
– Фёдор-царевич.
– Вот, братан, попали!
Долго ли, коротко ли, третий раз царь собирает пир, зовёт князей и бояр:
– Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут больший стал хорониться за среднего, а средний за меньшего, а от меньшего ответа нет. Выходит Иван-царевич и говорит:
– Дай мне, батюшка, благословеньице с буйной головы до резвых ног ехать в тридесятое царство – поискать тебе молодильных яблок и живой воды, да поискать ещё моих братцев.
Дал ему царь благословеньице. Пошёл Иван-царевич в конюший двор – выбрать себе коня по разуму. На которого коня не взглянет, тот дрожит, на которого руку положит, тот с ног валится…
Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идёт, повесил буйну голову. Навстречу ему бабушка-задворенка.
– Здравствуй, дитятко Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
– Как же мне, бабушка, не печалиться – не могу найти коня по разуму.
– Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной. Сможешь его взять – будет тебе конь по разуму.
Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич – не шелохнётся. Сорвал конь железную цепь, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздой неузданной, оседлал седельцем неезженым, наложил двенадцать подпруг с подпругою – не ради красы, ради славушки молодецкой.
Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился… Доехал он до росстаней и поразмыслил:
«Направо ехать – коня потерять. Куда мне без коня-то? Прямо ехать – женату быть. Не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать – коня спасти. Эта дорога – самая лучшая для меня».
И поворотил он по той дороге, где коня спасти – себя потерять.
Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по зелёным лугам, по каменным горам, ехал день до вечеру – красна солнышка до закату – и наезжает на избушку.
Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашёл он в неё, а там сидит Баба-яга старых лет. Шёлковый кудель[8] мечет, а нитки через грядки бросает.
– Фу, фу, – говорит, – русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл!
А Иван-царевич ей:
– Ах ты, Баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу – теребишь, не узнавши молодца – хулишь! Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постель собрала. Я бы улёгся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать – чей да откуда.
Вот Баба-яга это дело всё справила – Ивана-царевича накормила, напоила и на постель уложила. Села к изголовью и стала спрашивать:
– Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
– Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за тридевять озёр, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.
– Ну, дитя моё милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки – у сильной богатырки, девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро…
– А ты, бабушка, дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум.
– Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезёт он тебя до моей середней сестры, она тебя научит.
Иван-царевич поутру встаёт ранёшенько, умывается белёшенько. Благодарит Бабу-ягу за ночлег и едет на её коне.
Вдруг он и говорит коню:
– Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
– В кою пору ты говорил, я уже двести вёрст проскакал…
Едет Иван-царевич близко ли, далёко ли. День до ночи коротается. И завидел он впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом.
Вдруг слышно – конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся. Кони-то были одностадные.
Услышала это Баба-яга – ещё старее той – и говорит:
– Фу, фу, русского духу слыхом мне не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришёл!
А Иван-царевич ей:
– Ах ты, Баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила…
Баба-яга это дело справила – коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постель уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
– Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке, девице Синеглазке…
– Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро. Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!
– А ты, бабушка, дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум.
– Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня знает, что делать.
Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встаёт ранёшенько, умывается белёшенько. Благодарит Бабу-ягу за ночлег и едет на её коне. А этот конь ещё бойчей того.
Вдруг Иван-царевич говорит:
– Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
– В кою пору ты говорил, я уже триста вёрст проскакал.
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается.
Едет Иван-царевич день до вечера – красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликнулся. Выходит на крыльцо Баба-яга, старых лет, ещё старее той. Поглядела – конь её сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный…
Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят – ночлег нужен каждому: и пешему и конному, и бедному и богатому.
Баба-яга всё дело справила – коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
– Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к средней, а средняя сестра к тебе послала. Дай свою голову моим могучим плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
– Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица Синеглазка, моя племянница, – сильная и могучая богатырка. Вокруг её царства – стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража – тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середину ночи, ехать на моём добром коне. Доедешь до стены – и бей коня по бокам плетью нехлёстанной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесёт.