Люди пути. О суфиях, суфизме и суфийских историях

Поэтому науке пришлось подать на развод с философией. В тот день, когда наука получила развод с философией, она начала расти. Она стала экспериментальной, она стала объективной. Наука больше не зависит от размышлений, она зависит от экспериментирования. Это одна из возможностей развестись с философией.

Другая возможность получить развод – суфизм. Наука движется по направлению к объекту и становится экспериментированием, суфизм движется к субъекту и становится переживанием. Но их волнует реальность: науку – та реальность, что находится вовне, а суфизм – та реальность, что находится внутри. И наука, и суфизм развелись с философией.

Наука полагается на эксперименты, потому что с объектом возможен эксперимент, суфизм полагается на переживание, потому что внутреннее сознание можно только испытать, с ним невозможно экспериментировать. Это не объект, это ваша субъективность.

И последнее толкование – от айн соф, который на иврите означает абсолютно бесконечный, поиск абсолютно бесконечного, поиск за пределами относительного, поиск неограниченного, вечного, вневременного.

Да, это в точности то, чем является суфизм. Суфизм есть все это и больше этого. Чтобы обратить ваше внимание на это «больше», я повторю определение из персидского словаря: «Суфий кхист – суфий, суфист. Кто такой суфий? Суфий – это суфий». Ничего большего об этом сказать нельзя. Но вы можете войти в храм суфизма и ощутить его вкус.

Прежде чем мы познакомимся с маленькой историей, будет полезным понять еще кое-что. Это станет фоном, основой.

Коран говорит, что есть три базовых качества, которые должны присутствовать в сердце ищущего. Первое – кхушу. Кхушу означает скромность, смирение. Второе – карамат. Карамат означает милосердие, способность делиться, радость отдавания. И третье – сижд. Сижд означает истинность, подлинность, не притворяться, но быть тем, кем бы ты ни был. Это – три столпа суфизма.

Скромность не означает обычное так называемое смирение. У обычного смиренного человека не отсутствует эго. Он несет в себе новый вид эго – быть смиренным. Он думает, что он смиренный: «Нет никого, кто был бы так же скромен, как я, я превзошел всех в скромности». Но он продолжает сравнивать. Эго не изменилось, эго лишь приняло новый образ, стало более хитрым.

Сначала эго очень явно бросается в глаза. Когда вы все время хвастаетесь своими деньгами, оно очень заметно. Однажды вы отрекаетесь от своих денег, и тогда вы начинаетесь хвастаться тем, что отреклись от них. Это уже сложнее уловить, но хвастовство продолжается. Сначала вы говорите: «Я есть такой-то». Тысячей и одним способом вы пытаетесь доказать, что вы кем-то являетесь. Потом однажды, видя всю бесплодность этого, вы отбрасываете всю эту игру, принимаете новую позу – встаете на голову и начинаете говорить: «Я есть никто». Но «я есть» остается. Раньше заявление касалось кого-то, теперь оно касается никого. Но заявление было и по-прежнему осталось. Только теперь оно приняло очень трудноуловимую форму.

Скромность, кхушу, означает человека, который понял все уловки эго. И с пониманием всех уловок эго исчезло. Нет притязаний даже на то, чтобы быть скромным. С исчезновением притязаний приходит настоящая скромность, то есть кхушу.

Это – одно из самых основных качеств для тех, кто хочет двигаться к Богу, – потому что, если вас слишком много, вы не будете двигаться. Вы должны быть текучими, вы должны растаять, вы не можете оставаться замороженными в своем эго. Только когда вы растаете, вы начнете двигаться. А когда вы начнете двигаться, куда еще вы сможете двигаться? Все дороги ведут к Богу. Только те, кто стали черствыми, не движутся к Богу – в остальных случаях, если вы движетесь, вы движетесь к Богу. Другого движения не существует.

Второе – милосердие, карамат. Милосердие не означает, что вы отдаете и чувствуете себя очень хорошо от того, что отдали, что вы отдаете и делаете того, кому вы даете, обязанным вам. Тогда это не карамат, тогда это не милосердие. Милосердие – это когда вы отдаете и чувствуете себя обязанными, потому что другой принял это, когда вы отдаете без мысли о том, что вы как-то обязываете кого-то, когда вы отдаете, потому что у вас этого слишком много – что еще вам остается делать? Это происходит не от того, что другой находится в нужде.

Милосердие – это когда вы отдаете от избытка, когда вы отдаете от изобилия. Не потому что другой нуждается, и вы помогаете другому, это никак не связано с другим. Вы отдаете, потому что имеете – что еще вам остается делать? Цветок распускается, аромат разносится ветрами – что еще может делать цветок? Лампу зажгли, и она делится своим светом, распространяет его вокруг. Облако наполнилось водой и проливается – что еще ему остается делать?

Когда вы что-то делаете от изобилия, только тогда это – милосердие. И тогда вас не беспокоит, кто достоин принять, – это вообще не имеет никакого значения.

Должно быть, вы читали прекрасную притчу об Иисусе. Иисус ни с кем не сравнится в том, что касается притч.

Один человек, богатый человек, позвал нескольких работников для работы в своем саду. К наступлению дня стало ясно, что их было недостаточно, что к вечеру работа не будет завершена, поэтому позвали еще нескольких работников. Но к наступлению вечера стало ясно, что и этих было недостаточно, поэтому позвали еще работников.

На закате богач заплатил им денег за все, что они сделали. Но он заплатил им всем одинаково: те, кто пришел утром, получили столько же, сколько те, что пришли днем, и те, что пришли прямо перед заходом солнца.

Естественно, те работники, которые пришли утром, разозлились. Они начали возмущаться и сказали: «Это несправедливо. Мы пришли утром, мы работали целый день и получили то же вознаграждение. А те люди, которые только что пришли, ничего почти не сделали и получили столько же. Это несправедливо».

Мастер засмеялся и сказал: «Того, что вы получили, разве недостаточно за ту работу, что вы сделали?»

Они ответили: «Этого достаточно. Но как же те, кто ничего не делал, но получил столько же?»

Мастер ответил: «Я дал им от своего изобилия. Разве я не могу отдавать свои деньги? Это мои деньги. Вы получили сполна, вы получили за все, что сделали. Разве я не могу разбрасывать свои деньги? К чему ваше возмущение? Отчего ваше беспокойство?»

И Иисус сказал: «Этот человек – человек милосердия. Он дает от изобилия». Это то, что суфии называют карамат.

Третье – истинность. Это не означает говорить правду, это означает быть истиной. Говорить – лишь половина пути, быть истиной – это подлинное. Вы можете сказать правду несколько раз, когда это вам не вредит, – так все время делают люди. Когда истина не причиняет им вреда, они становятся правдивыми. Иногда, если истина может принести вред другим, они даже упорствуют в том, чтобы быть очень, очень искренними. Но когда в истине для вас нет никакой пользы, тогда вы просто отбрасываете ее, тогда она не имеет значения.

Поэтому люди говорят: «Честность – лучшая политика». Но тот, кто говорит, что честность – это лучшая политика, – нечестный человек, запомните. Политика? Само это слово содержит ложь. Истина не может быть политикой, честность не может быть политикой. Они могут быть только самим вашим сердцем – не политикой. Политикой можно воспользоваться и отбросить. Политика политична. Когда политика приносит результат, вы честны – вот что это значит. «Честность – лучшая политика». Когда она не приносит результата, вы становитесь нечестными. У вас нет отношений с честностью. Вы пользуетесь ею. Вот что имеется в виду, когда вы говорите «политика».

Суфийское слово сижд означает быть истинным, быть правдивым. Это не только вопрос политики. Что бы ни происходило, каков бы ни был результат, совсем не думая о результате, просто быть, какой бы ни была истина, рисковать всем ради истины – вот что значит сижд. Это означает рисковать всем ради истины – потому что, если удается сберечь истину, сохранится все, если же истина утрачена, то все утрачено.

А теперь эта маленькая история.

Увайса спросили: «Как вы себя чувствуете?»

Увайс – это суфийский мастер.

Он ответил: «Как тот, кто поднялся утром и не знает, будет ли он жив вечером».

Тот, кто спрашивал, возразил: «Но все люди находятся в такой ситуации».

Увайс ответил: «Да, но сколькие из них чувствуют это?»

Теперь необходимо понять несколько вещей. Прежде всего, Увайс сказал: «Как тот, кто поднялся утром и не знает, будет ли он жив вечером», – этим он говорит о многом. Это утверждение наполнено смыслом. Вам придется глубоко погрузиться в него.

Во-первых, он говорит, что суфий живет от момента к моменту, он не беспокоится о том, что произойдет в следующий момент. У него нет планов относительно следующего момента. У суфия нет будущего. Этот момент – все. Он живет в нем, он полноценно живет в нем, потому что больше идти некуда.

Вы не можете полноценно жить в настоящем моменте, если у вас есть будущее, – часть вашего существа, естественно, будет устремлена в будущее. Если у вас есть прошлое, вы не можете жить только в настоящем, часть вашего ума будет устремлена в прошлое. В вас появится раздробленность. Основная часть вашего существа зависнет где-то в прошлом, а оставшаяся часть уже переместится куда-то в будущее. В настоящем ничего не останется. А настоящее так мало, так трудноуловимо, что его можно очень легко упустить. Люди постоянно упускают его. У людей есть прошлое и есть будущее, но у людей нет никакого настоящего.

Суфий живет в настоящем. Чтобы жить в настоящем, прежде всего нужно вытащить себя из прошлого, вытащить себя из будущего. Тогда происходит концентрация энергий, тогда это маленькое мгновение становится сияющим, вы вливаете в него полностью всю свою энергию – тогда приходят радость и благословение. Если вы несчастны, то только потому, что живете в прошлом или в будущем. Несчастный человек имеет прошлое и будущее, человек, живущий в блаженстве, имеет только момент, этот момент. Он живет в сейчас.

Эшли Монтегю изобрел новое слово – оно очень, очень поможет в понимании. Он говорит, что эта новизна, это постоянное пребывание в моменте в новом качестве, это постоянное отбрасывание прошлого и неперескакивание в будущее – великое искусство. Он называет это искусство «неотения». «Нео» означает новый, «тения» означает растянутый, расширенный.

Человек может всю жизнь проживать в новизне, человек может всю жизнь жить как ребенок, человек может распространить качество ребенка – искусство жить в моменте – на всю свою жизнь. Тот, кто живет в моменте, никогда не стареет. Он становится зрелым, но никогда не становится старым. Он по-настоящему растет. Становиться старым, взрослеть не означает расти. Стареть – значит лишь медленно умирать, стареть – значит лишь совершать медленное самоубийство. Человек, живущий в моменте, никогда не становится старым в том смысле, в котором люди становятся старыми. Он никогда не становится знающим, он всегда бесхитростен, любопытен, восторжен, полон удивления. Каждый момент приносит новый сюрприз. Он готов исследовать новые измерения жизни. Он все время ищет приключений. Он – исследователь. Он никогда не пресыщается жизнью. Ему никогда не бывает скучно.

Священник в церкви объявил, что после службы состоится встреча церковного совета. Все ушли. Остались только члены совета. Но был еще один незнакомец, который сидел прямо в первом ряду.

Священник слегка смутился. Он сказал: «Сэр, вы не поняли? Я сказал, что будет встреча совета».

Незнакомец ответил: «Да. И кому же тут более скучно, чем мне? Ну-ка расскажите».

(Игра слов: meeting of the board – «встреча совета», произносится так же, как meeting of the bored – «встреча тех, кому скучно».)

Посмотрите на людей. Посмотрите людям в глаза. В них нет блеска удивления. Посмотрите на их лица, их лица говорят, что больше ничто не случится. Им скучно, невыносимо скучно. Если они не кончают жизнь самоубийством, так только из-за своей трусости. В противном случае, жить незачем, нет смысла, нет ничего значимого. Кажется, что нет никакой радости. Просто пойдите на любую улицу, встаньте в стороне и посмотрите на людей. Буквально каждый кажется покрытым толстым слоем пыли.

Почему люди продолжают жить? Потому что боятся совершить самоубийство. Однако и в жизни они не чувствуют радости. Им настолько скучно, что даже смерть не способна изменить что-либо. Им так скучно, потому что ничто никогда не случается. А в чем причина? Причина в том, что они обременены грузом прошлого.

Суфизм говорит: не будь обременен прошлым и не будь обременен будущим. Этот момент так драгоценен, зачем тратить его впустую, думая о том, чего уже нет или чего еще нет?

Позвольте моменту сейчас быть моментом великой радости, и эта радость станет молитвой, эта радость станет зикром, эта радость станет вспоминанием Бога. Бесполезно просто повторять «Аллах, Аллах, Аллах»; бесполезно просто повторять «Рама, Рама, Рама». Когда вы исполнены радости, тогда вы вспоминаете Аллаха в глубочайшем центре вашего существа. Суть не в том, что вы повторяете его имя словесно; все ваше существование говорит «Аллах», каждая ваша клеточка, каждая фибра вашего существа говорит «Аллах». Не потому, что вы повторяете его, это не в словах, это экзистенциально. Это существует, это существует неизменно. Это становится вашим внутренним климатом. Вы начинаете жить в этой атмосфере, в этой радости.

Поэтому первое, что говорит Увайс: «Это то, что я чувствую. Я живу от момента к моменту, без каких-либо планов на будущее. Я не знаю, что случится сегодня вечером – может быть, смерть». Под смертью он просто подразумевает, что возможно все, даже смерть возможна. «Я живу в удивлении, я живу с ощущением чуда, я живу с ощущением таинственного. И величайшая тайна – это смерть».

Есть только две тайны – жизнь и смерть. И величайшая из них, конечно, смерть – потому что жизнь довольно растянута, а смерть очень концентрирована. Жизнь происходит на протяжении семидесяти, восьмидесяти, ста лет. Поэтому она растянута. Смерть же случается в один момент, она очень концентрирована. Смерть – это кульминация, взрыв. Смерть – величайший оргазм из всех возможных. Из-за этого, кстати, люди также боятся и оргазма, потому что они боятся смерти. Многие люди не испытывают оргазма. Или даже если испытывают, то этот оргазм локализован, он не очень оргазмичен – из-за страха. Оргазмические моменты – это моменты смерти. И в смерти случается предельный оргазм. В этот момент вы полностью исчезаете, вас поглощает ничто. Это – величайшее переживание.

Увайс говорит: «Я не знаю, что произойдет, – возможно, смерть». Смерть – это дверь к Богу. Те, кто знает, как умирать, знают, как входить в Бога. Те, кто цепляется за жизнь, никогда не знают, что такое Бог, потому что они не допускают смерти. А смерть приходит каждый день, с каждым мгновением что-то умирает. Если вам тридцать лет, на протяжении тридцати лет вы непрерывно умирали. Если вы собираете эти моменты за тридцать лет, эти мертвые моменты, которые вы уже прожили, если вы тащите их за собой, тогда вы обременены. Тогда вы стареете. Когда вы несете такой груз – как вы можете танцевать? Этот груз не позволит вам танцевать.

Но если вы научитесь отбрасывать этот груз каждый день, вы станете свежими, невинными, вы станете детьми, вы познаете, что смерть тоже происходит каждый день – жизнь и смерть идут рука об руку. И если однажды придет окончательная смерть, человек принимает ее, приветствует ее, празднует ее, исчезает в ней, танцуя. То, как вы будете вести себя в момент смерти, покажет, как вы жили. Момент вашей смерти станет свидетельством.

Увайс говорит: «Я всегда смотрю смерти в лицо и жду ее. Я трепещу от возможности смерти». Но смотреть смерти в лицо означает жить храбро. Люди избегают смерти, они избегают даже самой мысли о ней. Они думают, что кто-то другой умирает, но они-то не умрут.

Если вы живете в такой невинности, значит, вы живете в невежестве. Невежество – важное религиозное качество. Знающий человек не может стать религиозным, но невежественный человек может легко стать религиозным.

Увайс говорит:

«Как тот, кто поднялся утром и не знает, будет ли он жив вечером».

Ничто не определенно, ничто не предсказуемо; все остается открытым. Для суфия возможно все. Ничто не является полностью определенным, все возможно – вот что значит открытость, открытый ум.

Тот, кто спрашивал, возразил: «Но все люди находятся в такой ситуации».

Всем предстоит умереть, и никто не знает, когда это случится. Второй человек не понял утверждения Увайса. Мы понимаем только на своем уровне.

Увайс ответил: «Да, но сколькие из них чувствуют это?»

Они умрут. Каждый момент неизвестное пронизывает жизнь – это и есть смерть. Но они не чувствуют этого. Они этого не осознают. Люди живут в неком подобии сна, в состоянии какой-то дремоты. Люди – практически лунатики.

Пассажир в такси был более чем навеселе. Взглянув на свои часы, он увидел, что на них ровно семь часов. Почти сразу после этого он увидел часы в лавке ювелира, которые показывали шесть пятьдесят пять.

– Эй, который час? – поинтересовался он у водителя такси.

– Шесть пятьдесят, – ответил таксист.

– Стой! Разворачивайся, – потребовал он, – кажется, мы едем в обратном направлении!

Люди практически спят, у них нет даже проблеска осознанности.

Однажды случилось…

За пять лет это была его первая роль, которую ему удалось заполучить в пьесе. Правда это была лишь маленькая роль, немногословная, но ведь это было началом. Главный герой должен был выйти на сцену и сказать: «Ты видел, как убили этого человека?» Его роль заключалась в том, чтобы просто посмотреть главному герою прямо в глаза и ответить: «Да».

Четыре недели он репетировал это слово: «Да, да, да», изучая ораторское искусство, отрабатывая мимику и интонацию. И вот настал этот великий день. Главный герой появился на сцене, взглянул на лежащее на полу тело, посмотрел на актера и спросил: «Ты видел, как убили этого человека?»

Глядя прямо в глаза главному герою, он четко произнес: «Кто, я?»

Люди совершенно не бдительны. Они находятся в состоянии сна. Какая-то тупость, туман окутывает ваше существо. Вокруг вас сильный туман, и вы в замешательстве. Очень редко вы становитесь действительно бдительными, очень, очень редко. Эти моменты так редки. Гурджиев говорил, что если такие моменты случались в жизни человека семь раз, то это больше, чем можно ожидать. Очень редко.

В ситуации большой опасности иногда вы становитесь бдительными. Например, кто-то подходит, чтобы убить вас, и приставляет к вашей груди револьвер – тогда на одно мгновение туман рассеивается. Смерть дышит в лицо. Или, если вы ведете машину на скорости девяноста, ста миль в час, и вдруг внезапно на повороте вы видите, что теперь все кончено, на какое-то мгновение авария кажется неизбежной, абсолютно неизбежной – тогда туман рассеивается. Отсюда и тяга к опасности: потому что только в опасности вы все-таки иногда чувствуете, что вы есть. Отсюда привлекательность войны: когда люди идут на войну и играют со смертью, иногда им удается почувствовать редкие моменты пробуждения. Но в других ситуациях, в обычной комфортной, удобной жизни люди не перестают храпеть.

Путешественник спросил у пьяницы, как пройти на почту. Пьяница был старожилом города.

«Так, пройдите два квартала и поверните направо… Нет, вам нужно пройти два квартала и повернуть налево… Нет, это тоже неверно, пройдите вверх по этой улице один квартал, поверните направо и пройдите один квартал… По правде говоря, мистер, я не думаю, что вы вообще сможете добраться отсюда до почты».

Люди живут в подобном тумане. И не только тогда, когда вы выпиваете, вас окружает туман – в любой момент вы употребляете тысячу и одну разновидность алкоголя. Кто-то сходит с ума из-за денег, тогда деньги – это его алкоголь. Кто-то помешан на власти – тогда он пьет власть и становится пьяницей. Есть разные виды сумасшедших людей. Но у каждого есть свой особый вид алкоголя, который опьяняет его.

Видели ли вы глаза скупца, когда он смотрит на свои деньги? Он смотрит на деньги как на свою возлюбленную. Он прикасается к деньгам с такой нежностью. Он трогает сторупиевую банкноту с такой любовью и заботой. Когда есть деньги, он забывает весь мир.

Понаблюдайте за политиком – он помешан на власти. Он опьянен. Ему не нужно принимать никакие алкогольные напитки, ему не нужно принимать никакие наркотики, он уже находится в состоянии наркотического опьянения от власти. Он может даже выступать против алкоголя и против наркотиков, он может пытаться установить в стране запрет, но сам он пьян. И, конечно, алкоголь, произведенный властью, более опасен, чем любой алкоголь, произведенный из винограда. Эти маньяки власти – по-настоящему опасные люди в мире.

Но все пьяны. Они пьют разные виды напитков, но они пьяны. Суфий – это тот, кто не пьян, вот что имеет в виду Увайс, когда говорит: «Да, но сколькие из них чувствуют это?»

Запомните, есть отличие. Если бы тот же самый вопрос был задан Бодхидхарме или Риндзаю, они бы ответили: «Сколькие из них осознают это?» Увайс говорит: «Сколькие из них чувствуют это?» Таково различие между двумя основными путями – путем осознанности, медитации и путем любви, чувств.

Суфизм – это путь любви, чувств. Если бы спросили Бодхидхарму, он, должно быть, ответил бы: «Сколькие осознают это?» Он бы использовал слово «осознавать», не «чувствовать». Ни один мастер дзен не использовал бы слово «чувствовать» – таково базовое различие, в остальном отличий нет.

Суфизм – пробужденность сердца, пробуждение чувств. Коран говорит: «Не глаза слепы, но сердца». Под сердцем подразумевается тот дар, который воспринимает трансцендентальное, возлюбленного. Суфии известны как те, которые имеют сердца. Ал-Халладж Мансур говорит: «Я видел моего Бога глазом сердца. Я спросил его: „Кто ты?“ – и он ответил: „Ты“».

Глаз сердца… Помните: суфизм – это путь любви. Он более танцующий, чем дзен, он более поющий, чем дзен, он более празднующий, чем дзен. Вот почему страны, где развивался суфизм, создали лучшую и самую прекрасную поэзию, которая когда-либо существовала в мире. Персидский язык стал таким поэтичным, он создал величайших поэтов мира. Сам язык стал поэтичным, сам язык стал очень сочным – потому что о Боге думают как о возлюбленной.

Это тоже необходимо понять – последнее на сегодня. Для последователей дзен нет Бога, ваша собственная осознанность – это высшее. Дзен появился в озарении Гаутамы Будды. Суфизм появился из любовного романа между Мухаммедом и Богом.

Однажды случилось…

Шел шестьсот десятый год нашей эры. Мухаммед был в пещере на горе Хира. Он получил первый духовный опыт и боялся, что стал либо сумасшедшим, либо, как он выразился, поэтом. Он пошел к своей жене, дрожа от страха, и сказал: «Горе мне. Поэт или одержимый?» Он даже подумал о том, чтобы сброситься с высокой скалы, чтобы убить себя. Это было таким шоком, это было таким великим напряжением любви. Три дня он дрожал, не переставая, как будто у него была сильная, опасная лихорадка.

Страх заключался в том, что он думал, что либо стал поэтом, либо сошел с ума. Из этого переживания Мухаммеда берет начало река суфизма. Он все время оставался одновременно поэтичным и одержимым. Он был и тем, и другим. Он стал поэтом, и он стал одержимым. Он сошел с ума, и он стал мистиком.

Должно быть, вы слышали о прекрасной суфийской легенде о Лейли и Меджнуне. Это не обычная история любви. Имя «Меджнун» означает сумасшедший, помешанный на Боге. А «Лейли» – это символ Бога. Суфии думают о боге как о возлюбленной, «Лейли» значит возлюбленная. Каждый – Меджнун, а Бог – возлюбленная. Человек должен открыть свое сердце, глаза сердца…

Поэтому Увайс говорит: «Да, но сколькие из них чувствуют это?» Люди стали совершенно бесчувственными, они совсем не чувствуют. Они пренебрегают своим сердцем. Они не действуют через сердце, только через голову. Они избегают и продолжают избегать сердца. Поэтому кажется, что в жизни нет благословения. Только через сердце распускаются цветы, только через сердце начинают петь птицы, только через сердце вы приходите к осознанию жизни не как сухой осознанности, но как празднования.

Суфизм – это великое празднование. Я приглашаю вас праздновать со мной.

Достаточно на сегодня.