Люди пути. О суфиях, суфизме и суфийских историях
Это необходимо понять. Всякий раз, когда появляется человек, подобный Будде или Мухаммеду, расцветает самое существенное. Но рано или поздно человеческий ум превращает это в организацию. Это естественно, потому что человеку нужно за что-то цепляться. Человеку нужна удобная псевдореальность, потому что подлинная реальность непредсказуемо меняет его. Реальное опасно. Человеку нужно что-то, что только выглядит реальным, но не является реальным. Ему нужна игрушка для забавы. Поэтому существует церковь, существует организация, она создает видимость, что происходит что-то настоящее. Она может доставлять вам удовольствие, вы можете наслаждаться игрой эго, оставаясь при этом прежними. Она не проникает в вас, совсем вас не меняет. Вы ничем не рискуете.
Если человек по-настоящему погрузится в молитву, он умрет. Он больше никогда не вернется прежним. Он вернется, но абсолютно другим человеком. Тот, кто ушел в молитву, никогда не вернется. Возникнет что-то новое, что-то, что никогда не существовало ранее, что-то, что разрывает связь с прошлым. Вы потеряете себя и только так обретете подлинного себя. Подлинная молитва опасна, она – смерть и воскрешение.
Поэтому человек очень хитер – он творит ложную молитву. Он превращает молитву в ритуал, он притворяется, что молится. Он только совершает жест, пустой жест – в нем нет его сердца. Он идет в мечеть, в храм, в церковь, он вроде бы молится. Но он знает, что обманывает, он знает, что его в этом нет. И тем не менее, это наделяет его некой респектабельностью. Люди думают, что он религиозный человек. Это наделяет его неким кредитом доверия. Это формальный жест, он делает гладкой его социальную жизнь, он создает некую смазку – но не меняет его.
Поэтому всякий раз, когда появляется Мухаммед или Будда, в мир приходит реальное. Но реальное сводит вас с ума, реальное убивает вас. Только очень редкие люди, храбрые люди могут встретиться лицом к лицу с реальным.
А как же трусы? Им тоже хотелось бы наслаждаться… по крайней мере, идеей того, что они видели Бога, по крайней мере, идеей того, что они тоже пребывали в молитве, по крайней мере, идеей того, что они тоже религиозны. Как же на счет этих трусов? Ведь они очень многочисленны, большая часть человечества состоит из трусов. Эти трусы рано или поздно создают фальшивую религию. Христос – реальная религия, христианство – фальшивая религия. Мухаммед – реален, мусульманство фальшиво. Когда этой фальшивой, организованной религии становится слишком много, снова и снова появляются люди – храбрые люди – которые отстаивают свою правоту, которые говорят, что все это неправильно. Поэтому такие люди выглядят как бунтари. В действительности, они отстаивают сам дух. Мансур отстаивал дух Мухаммеда, Омар Хайям отстаивал дух Мухаммеда, тысяча и один суфийский мистик снова и снова отстаивали дух Мухаммеда.
Но теперь вы видите, в чем заключается проблема. Каждый раз, когда кто-то отстаивает изначальный дух, он возрождает истинную религию – и ему приходится идти против организации, против фальшивой религии. Но фальшивая религия обладает большей властью – ведь за ней стоит массовое помешательство. Ее поддерживает массовый невроз. Она может убить, она может уничтожить. Она не может создавать, но может уничтожить Иисуса, Сократа, Мансура. Это для нее очень легко.
Эти люди – как цветы: очень хрупкие, а массовый невроз– как камень. Если бросить камень в цветок, то с камнем ничего не случится, но цветок будет уничтожен. Более высокое всегда уничтожается всякий раз при столкновении с более низким, запомните это. Если столкнутся поэзия и проза, поэзия будет уничтожена, не проза. Если столкнутся Бог и мир, Бог исчезнет, не мир. Если столкнутся похоть и любовь, любовь будет отравлена, не похоть.
Когда появляется неизвестное, когда высшее приходит в этот мир, оно приходит как цветок.
Да, в этом много бунтарства. Много бунтарства потому, что это – самая суть. Суть всегда бунтует. Мухаммед был бунтарем – всю жизнь его преследовали враги. Много раз его пытались убить. Всю свою жизнь ему приходилось бороться – мистик был вынужден стать воином, мистику пришлось растрачивать свою жизнь на то, чтобы быть воином. Ему приходилось носить с собой меч. И вот противоречие, парадокс – на своем мече он написал слова: мир, любовь. Из-за безумных людей любовь была вынуждена носить меч. Из-за невроза мир был вынужден ходить с мечом.
Мухаммеду приходилось вести непрерывную войну, он боролся и боролся. Вся его жизнь была растрачена в борьбе. Он мог принести больше цветов из неизвестного, он мог принести в этот мир больше божественного, но у него не было такой возможности.
И однажды Мухаммеда превратили в организацию – рано или поздно враг одерживает победу… тот враг, который боролся против Мухаммеда, становится священником. Подумайте об этом! Священники боролись против Мухаммеда – священники старой организации. Мухаммед возвращает назад суть религии, вечное. Тогда священник, который принадлежал к старой организации, воюет с ним. Если Мухаммед побеждает, то священник тут же переходит на другую сторону. Священник всегда находится на стороне победителя, трус всегда на стороне победителя. Священник переходит на другую сторону. Он говорит: «Ты обратил меня к себе». Он переходит в лагерь Мухаммеда.
Но у него те же старые уловки, тот же старый ум. Он начинает играть в ту же игру. Может быть, пока Мухаммед жив, ему не удастся этого сделать, но как только Мухаммеда не станет, ему будет очень легко воссоздать свою старую организацию под новым именем Мухаммеда. Потом снова, когда другой суфийский мистик возвратит Бога, он станет другом Мухаммеда и врагом мусульман. Этот парадокс вечен.
Это и то, и другое, религия – всегда и то, и другое. Посмотрите на меня. Все, что я говорю, – есть суть религии. Это религия Будды, Христа, Моисея, Мухаммеда, но при этом все священники настроены против меня – все священники. Они могут не соглашаться в чем-то другом, но они соглашаются в одном – все они солидарны в своей враждебности по отношению ко мне. Мусульманский священник соглашается с индуистским. Они больше ни в чем друг с другом не согласятся, но с тем, что я не прав, соглашаются оба. Христианин соглашается с джайном. У них нет ничего общего, их вероучения ни капли не похожи, но в одном они солидарны: если им нужно будет осуждать меня, они все будут заодно.
Что бы я ни говорил вам, это является самой сутью всех их религий, но они противятся этому. Они притворяются, что поддерживают религию, они притворяются, что являются защитниками, но они – враги. Организация – враг религии. Но это происходит благодаря естественному ходу вещей, потому что человек глуп. Организации неизбежно возникают. Снова и снова. И снова и снова кто-то должен вставать на защиту религии и бунтовать.
Есть одна прекрасная притча…
Иисус возвращается в мир спустя восемнадцать столетий, чтобы проверить, как там идут дела. Он полон надежд. Он думает: «Теперь почти половина Земли – христиане, теперь меня примут с распростертыми объятиями. Когда я оказался на Земле впервые, люди были настроены враждебно по отношению ко мне, потому что не было христиан, некому было принимать меня. Были лишь иудеи, которые и убили меня».
Итак, он возвращается с большой надеждой. Он спускается в Вифлеем воскресным утром. Естественно, он выбирает воскресенье – христиане празднуют, они будут выходить из церкви и встретят его прямо напротив церкви.
Люди выходят, а он ждет с большой надеждой. Но люди собираются вокруг него и начинают смеяться, они начинают высмеивать его. Они говорят: «Ты отлично играешь. Ты выглядишь совсем как Иисус».
Он отвечает: «Я и есть Иисус!»
Они смеются и говорят: «Иисус только один. Это святотатство – называть себя Иисусом. Ты похож на него, но как ты можешь быть им? Тебе лучше уйти отсюда, прежде чем выйдет священник. Если он тебя поймает, у тебя будут неприятности».
Но Иисус говорит: «Он – мой священник. Если вы меня не узнаёте, это нормально – вы мирские люди. Но он – мой священник, постоянно читающий мои писания, думающий, размышляющий о том, что я сказал раньше, все время говорящий обо мне. Уж он меня узнает. Вот увидите!»
Они смеются и говорят: «Ты не прав. Уноси отсюда ноги, иначе у тебя будут неприятности».
И тут появляется священник: те люди, которые даже не поклонились Иисусу, прикасаются к стопам священника, с большим благоговением расступаются, чтобы позволить ему пройти. Священник входит в круг, смотрит на молодого человека и говорит: «Спустись на землю! Следуй за мной, зайди в церковь. Ты что, сошел с ума? Что ты задумал?»
Иисус отвечает: «Вы меня не узнаете?»
Но священник заводит его в церковь, заключает в темную келью, запирает ее на замок и исчезает. Лишь в полночь он возвращается. Весь день Иисус размышляет: «Что будет? Я снова буду распят своими же людьми, христианами? Это уж слишком». Он не может в это поверить.
Посреди ночи входит священник с маленькой лампадой в руке. Он падает к ногам Иисуса и говорит: «Я сразу узнал тебя. Но, пожалуйста, пойми: ты не нужен. Ты выполнил свою работу, и мы прекрасно справляемся дальше. Ты доставляешь так много беспокойства. Если ты снова явишь себя, то все расстроишь. Это было для нас тяжелым трудом. Мы боролись на протяжении многих веков, но постепенно все наладили. Половина человечества обращена в нашу веру, еще половина движется к этому. Просто подожди. Тебе не нужно приходить! Мастер, ты не нужен, нас, слуг, достаточно. Просто присылай сообщения».
Иисус говорит: «Я счастлив, что ты, по крайней мере, признал меня».
Священник отвечает: «Да, я могу признать тебя, когда мы одни, но я не могу признать тебя перед массами. А если ты будешь настойчиво создавать проблемы, мне жаль, но тогда мне придется распять тебя так же, как это сделали с тобой иудеи, – потому что священник должен заботиться об организации. Я – часть организации, иудейской ли, христианской ли – не важно. Я вынужден спасать церковь. Если между тобой и церковью возникнет какой-то конфликт, то я буду на стороне церкви – я служу церкви. И это правильно. Ты живешь на небесах, ты наслаждаешься жизнью там, а мы живем здесь. Все гармонично. В твоем втором пришествии нет никакой необходимости, первого было достаточно».
Суть религии всегда будет противостоять организованной религии. Суфии – само сердце, но сердце неизбежно будет против ума, интеллекта. Священник живет головой, молитвенный человек живет сердцем. Они – две противоположности, даже их языки отличаются. Их языки настолько различны, что священник совсем не может понять язык сердца. Он может разворачивать теории, он обладает отличной подготовкой во всем, что касается догм. У него очень законопослушный ум, он очень хорошо осведомлен. Но если речь идет о сердце, то его сердце – это пустырь: ничто не растет, ничто не цветет, ничто не течет.
Голова не может понять сердце. Сердце может понять голову, потому что сердце глубже, чем голова. Человек сердца может понять человека головы, может испытывать к нему сострадание, но человек головы не может понять человека сердца. То, что ниже, не может понять то, что выше, но то, что выше, может понять то, что ниже. Человек, сидящий в долине, не может понять человека, сидящего на вершине горы. Но человек, сидящий на вершине горы, может понять того, кто живет в долине.
Поэтому люди сердца так полны сострадания. Они понимают. Они понимают, почему священники настроены против них; они понимают, почему большая часть человечества не способна их понять.
Позвольте мне рассказать вам еще одну историю.
Один человек во время прогулки увидел улитку, которая заблудилась в трещине на стене, и без какой-либо особой причины он сказал ей: «Привет, улитка».
По странному стечению обстоятельств улитка умела говорить, и она ответила: «Привет». При этом она стала вращать глазами на своих рожках, пытаясь увидеть, кто это ей встретился.
Человек удивился: «Ты слышишь меня?»
Улитка сказала: «Да, конечно. А ты вообще кто такой, что такое?»
«Ну, я человек».
«А что это?»
«Ну, мы чем-то похожи на вас. Например, у вас на рожках глаза, а у нас рожки с другой стороны».
«С другой стороны? И для чего же?»
И человек ответил: «Для того, чтобы очень быстро передвигаться».
«Ты меня по-настоящему удивляешь. А есть ли у вас еще какие-нибудь особенности?»
«Ну, ты знаешь, что у тебя на спине есть дом?»
«Да, да».
«Ну вот, а у нас такого нет. У нас много-много домов, и мы входим и выходим из них, можно сказать, когда захотим».
«Вы и вправду чрезвычайно удивительные существа. Есть ли у вас еще что-то необычное?»
«Ну, как сказать, мы – люди, а человек может взять что-нибудь вроде листа – ты знаешь, что такое лист?»
«Да, да, я знаю».
«В общем, он может оставить следы на листе, передать лист другому человеку, который отдаст лист третьему человеку, который сможет по следам на листе понять, о чем думал первый человек».
«Ага! – воскликнула улитка. – Так ты один из этих?!»
Человек пожал плечами: «Что ты имеешь в виду?»
«Ты – лжец! – сказала улитка. – Проблема с вами, лжецами, в том, что вы говорите неправду, потом говорите еще большую неправду, а затем, в итоге, обманываете самих себя».
На разных планетах существуют разные языки. Суфий говорит на языке сердца, а священник говорит на языке головы. Священник говорит на языке знаний, а суфий говорит на языке любви. Они не встречаются, они не общаются. Общение невозможно. Священник слеп – он никогда не видел света, он только верит в него. Суфий видел свет, это больше не вопрос веры. Он это знает.
Попытайтесь понять этот парадокс. Люди, которые думают, что знают, не знают; хорошо осведомленные люди не знают, потому что не видят. А люди, которые любят и совсем не говорят о своем знании, знают, потому что они видят. Любовь открывает глаз сердца. А когда вы способны видеть, никакое верование не может вас удовлетворить. Тогда само ваше видение станет разрушительным для всевозможных верований.
Если вы видели, тогда вы не можете признать, не можете согласиться с глупыми представлениями о свете. Слепой человек может иметь только глупые идеи о свете. У него не может быть правильного представления. Как у него может быть правильное представление? У него нет глаз. Что бы он ни знал о свете, будет неверно. Он даже не видел темноту – что уж говорить о свете? Слепой человек не может видеть даже темноту.
Никогда не думайте, что слепые люди живут во тьме. Нет, это для них невозможно. Даже для того, чтобы видеть темноту, нужны глаза. Чтобы что-то видеть, нужны глаза. И нет никакого способа объяснить слепому, что такое свет. Вы не можете пользоваться даже темнотой, вы не можете сказать: «Свет – это противоположность темноты». Он даже не знает, что такое темнота. Это невозможно донести до слепого человека. Единственный способ – помочь ему увидеть, единственный способ – помочь ему открыть глаза. Например, если его глаза нуждаются в каком-то лечении, вы можете использовать лекарство. Будьте врачом для его глаз. Бесполезно продолжать давать ему объяснения, философские учения, писания. Они лишь сильнее его запутают, еще больше собьют его с толку.
Суфий – бунтарь, потому что суфий видел. И, естественно, ему всегда будет трудно объяснить это людям. Вот почему суфии не верят в объяснения. Если вы приходите к суфию, он начинает давать вам методы, не учения. Вот почему их называют «люди пути». Они дают вам метод. Они говорят: «Работай с методом. Если метод проникнет глубже, изменит твое сердце, откроет твое существо, ты познаешь». Они не предложат вам ни одной догмы, ни единого принципа – у них их нет. У них есть только методология. Она очень научна. Они дают вам вкус. Это трудная, тяжелая работа.
Если вы приходите ко мне и спрашиваете: «Что есть истина?», я могу что-то ответить – и за какие-то минуты моя работа будет выполнена. Я сказал вам, вы узнали, все кончено. Ни я вам ничего по сути не сообщил, ни вы ничего не поняли, но в вас возникла мысль, что теперь вы знаете, и теперь вы будете ходить с этой мыслью.
Если вы по-настоящему заинтересованы, мне придется дать вам прием, а не догму. Мне придется дать вам медитацию, а не принцип; мне придется инициировать вас в вашу внутреннюю лабораторию; мне придется медленно, медленно погрузить вас в более глубокие воды вашего существа. Постепенно вы начнете чувствовать, видеть – вы станете более чувствительными, более бдительными, более осознанными, и что-то начнет проникать сквозь ваш толстый слой бессознательного. Несколько лучей осторожно осветят вашу «темную ночь души», и тогда вы познаете.
На работу суфия уходят годы. Суфии не проповедуют. Конечно, они учат, но они не проповедуют. И когда они учат, они обучают методам, а не принципам. Чтобы следовать методу, человек должен пребывать в настоящем поиске – потому что иногда на это уходит двенадцать лет, иногда двадцать лет, иногда вся жизнь. Иногда же требуется и несколько жизней.
Те люди, которые ищут мгновенного просветления, не могут найти контакта с суфием. Поэтому суфии все время прячутся. Они не заявляют о себе, но остаются невидимыми. Они доступны только для тех, кто по-настоящему ищет, кто находится в настоящем поиске.
Очень трудно найти суфийского мастера, хотя он может жить прямо в соседнем доме. Он может заниматься такими обычными вещами, что вы и не поверите. Он может быть ткачом, он может быть сапожником, он может управлять отелем или заниматься любой другой работой. Вы можете даже не подозревать, что суфийский мастер живет прямо за углом. Вы можете встречать его каждый день, и у вас не будет ни малейшего представления о том, что это за человек – если вы не ищущий. Если вы ищущий, тогда постепенно вас будет вести к нему. Фактически, если вы ищущий, он сам выберет вас. Он будет следить за вами. Он не позволит вам следить за ним, но сам будет следить за вами, он будет видеть. И если он почувствует, что рядом с ним ищущий, тогда постепенно он создаст для вас возможность увидеть его. Он может стать видимым, если захочет.
Есть знаменитая история.
Однажды известного суфия спросили: «Что значит быть невидимым?»
Он сказал: «Я отвечу на этот вопрос, когда появится возможность показать это на примере».
Суфии верят в демонстрацию на примере, и они верят в возможности. Они не скажут ни единого слова, если не появилась возможность, если нет нужной ситуации. Вы можете задать мастеру вопрос, и он скажет: «Подожди, когда будет подходящая возможность, тогда я тебе покажу», – потому что он не верит в слова, он верит в наглядный пример.
Он сказал: «Я отвечу на этот вопрос, когда появится возможность показать это на примере».
Спустя какое-то время его и того, кто задавал ему вопрос, остановил отряд солдат. Солдаты сказали: «Нам приказано брать всех дервишей под стражу – так как правитель этой страны говорит, что они не хотят повиноваться его приказам, и что они говорят вещи, которые могут возмутить общественное мнение».
Суфий ответил: «Значит, вам следует так поступать, потому что вы должны выполнять свой долг».
«А разве вы не суфии?» – спросили солдаты.
«Устройте нам проверку», – ответил суфий.
Офицер достал суфийскую книгу… книгу, которую суфии чрезвычайно уважают. Она называется «Книга книг». В ней написано всего несколько предложений, в остальном она пуста.
«Что это?» – спросил суфийский мастер, как будто бы он даже не узнал книгу. Солдаты принесли книгу, которая выдаст суфия: как только суфий увидит «Книгу книг», он должен склониться перед ней. Ведь это их святыня.
Суфийский мастер сказал: «Что это?» – как будто бы он не узнал книгу. Потом он посмотрел на обложку и сказал: «Я понял, это то, что я сожгу прямо перед вами, раз вы этого еще не сделали». Он поджег книгу, и солдаты, удовлетворенные, ушли прочь.
Спутник суфия спросил: «Зачем же вы так поступили?»
«Чтобы сделать нас невидимыми, – ответил суфий, – потому что для человека мира быть видимым значит выглядеть как тот, на кого ты должен походить согласно его ожиданиям. Если ты выглядишь иначе, твоя истинная природа становится для него невидимой».
Суфийский мастер продолжил: «Я стал невидимым для этих солдат, потому что они не могли поверить, что суфий может сжечь такую книгу. Они имеют определенные ожидания – что все суфии как один благоговеют перед этой книгой. В тот момент, когда я сжег книгу, мы перестали быть суфиями. Мы стали невидимыми».
Так суфии становятся невидимыми для людей. Вы не ожидаете того, что они сделают. Гурджиев обучался своим приемам становиться невидимым от суфийских мастеров. Гурджиев был суфийским мастером на Западе, одним из суфийских учителей, проникших в западное сознание. Он оставался невидимым для толпы, он обладал такими техниками превращения в невидимку, что в одну секунду он мог становиться видимым и в одну секунду мог становиться невидимым. Иногда случалось так, что к нему на встречу приходили двое. Если ему хотелось, чтобы один видел его, а второй не видел, он становился видимым для одного и невидимым для другого. При этом они оба продолжали с ним разговаривать. Он так отточил свое мастерство, что одной стороной лица мог выражать одну эмоцию, а второй стороной – другую.
Например, если он не хотел, чтобы вы его видели, он принимал такой ужасный, такой жестокий вид, что вы не могли поверить, что суфийский или любой другой мастер может быть таким жестоким. Если же он хотел быть для вас видимым, он выглядел таким сострадательным, таким любящим. И он мог проделывать это одновременно для двоих человек. И один из них уходил, полностью убежденный в том, что «это – мастер», а второй уходил, думая: «Больше я никогда не пойду на встречу с этим человеком. Он похож на убийцу, быть с таким человеком опасно».
Суфии живут очень, очень скрытной жизнью, и этому есть причина – они хотят жить только истинной религией. Если вы хотите стать видимыми, вам приходится делать множество вещей. Например: я здесь, но для людей Пуны я невидим. Я сделал себя совершенно невидимым, даже для тех людей, который живут прямо по соседству. Для них я невидим. Они не видят. Для них видение невозможно. Я видим только для тех, кто ищет. Те, кто ищет, могут приезжать за тысячи миль, а те, кто не ищет, могут жить рядом, оставаясь там, оставаясь уверенными в том, что я дурной человек.
Хорошо, что это так, потому что это помогает мне работать только над теми людьми, которым нужна работа. Энергии не растрачиваются впустую.
Суфиев не интересуют толпы. Ни один мастер никогда не был заинтересован в толпе. Мастеров интересуют только индивидуальности, и только те индивидуальности, которые находятся в настоящем поиске, подлинном поиске. Избегать ненужных людей – просто, так же просто – привлекать нужных людей, которым нужна помощь… при помощи нескольких вещей. Люди так нечувствительны – при помощи такой простой вещи вы можете стать невидимыми, потому что люди не смотрят вглубь, они смотрят только на поверхность.
Второй вопрос – в точности о том же, о чем я говорил с вами:
Ошо, почему суфии намеренно маскируются и прячутся?
…Потому что они хотят, чтобы их энергии использовались правильно, потому что они – творческие люди. Их не интересуют имя и слава, их не интересует ничто другое; они заинтересованы только в том, чтобы дать новую жизнь людям, жаждущим Бога, стремящимся к Богу. Почему они должны впустую тратить свои время и энергию?
В мире много разных типов людей. Некоторые просто любопытны, они приходят из любопытства, но лишь напрасно тратят время. Затем есть те, кто приходит с вопросами. Они лучше, чем любопытные люди, есть вероятность, что они могут чего-то достичь, но это только вероятность. И есть третий тип – настоящий ищущий, который готов поставить на карту свою жизнь, который готов ради этого на жертву, который готов заплатить за это.
Суфий будет работать с третьим человеком, он останется доступным и для второго типа людей, но станет абсолютно невидимым для первого типа людей – любопытных.
Суфий очень экономно подходит к своей энергии. Он знает, что не может долго существовать здесь, его дни сочтены. И за этот короткий срок, что он проведет здесь на земле… Просветленный человек не будет возвращаться снова, он здесь лишь на короткое время, даже если это тридцать, сорок, пятьдесят лет – это очень короткий срок, если сопоставить его с бесконечностью времени. Что значат пятьдесят лет в сравнении с бесконечным течением времени? Он пробудет здесь всего несколько дней, несколько месяцев, несколько лет, и он сможет поработать лишь над немногими людьми. Если его окружат любопытные люди, его энергии будут потрачены зря. Тогда он будет сеять свои семена в пустыне. Это будет неразумно, глупо.
Суфии – не глупые люди, они – очень мудрые люди. Они знают, как использовать свои энергии, поэтому они намеренно маскируются и прячутся. И мелочи оказываются полезными.
Это стало и моим методом. Когда я вижу, что вокруг меня скопилось слишком много людей определенного типа, и я хочу их отбросить – лишь один намек, всего один намек, и они исчезают. Однажды случилось так, что вокруг меня собралось много джайнов – просто из-за моего рождения, случайности моего рождения. Я родился в семье джайнов, поэтому естественно джайны интересовались мной. Не мной – их интересовал джайна, ставший просветленным. Их не интересовали я и мое просветление, они оказались в своеобразной ловушке эго.