Предатель. Я не вернусь

Глава 3

Пишу Роме, оказавшись в его районе. Честно говоря, ни разу, кажется, тут не была. Самая окраина города. Раньше он в другом жил.

Он в ответ пишет дом и квартиру.

«Стой, я к тебе подниматься не стану. Выходи поговорим на улице».

Водитель, петляя по улицам уже начинает косо смотреть на меня.

– Сейчас она адрес напишет, в сети нет.

Он кивает и устремляет взгляд на дорогу.

«Ни фига. Чтобы твои верзилы из охраны мне все ребра пересчитали? Нет уж. Хочешь поговорим в подъезде. Но на улицу не выйду».

– Черт… – шепчу под нос не зная, как поступить. Идея вообще уже не кажется такой радужной и перспективной.

С другой стороны, если Глеб пропадает именно с бывшей женой, то…

Называю водителю адрес, и он сворачивает в нужном направлении.

Останавливаемся напротив девятиэтажки.

– Со мной можете не идти. Я не очень долго буду. Купите мне пока что горячий чай и зефир, тут рядом кафе есть, кажется, я видела. И ждите тут, я спущусь сама.

Этот трус еще и сбежать может, если увидит моего водителя.

– Вы уверены?

– В чем? В том, что я иду к подруге?

– Вдруг там лифты неисправны?

– Спасибо за вашу заботу, – улыбаюсь ему так, чтобы нервно не вышло, – но я правда быстренько.

Выползаю из машины и иду в подъезд. На восьмой поднимаюсь на лифте, который, кажется, еле скрипел в этот момент. Звоню в квартиру и дверь открывает Рома. Какой-то слегка помятый, небритый и кажется не стираный давно.

– Нихера себе, я думал ты шутканула по поводу пуза.

– Пуза? Слова подбирай.

– Ой, ты какая была такая и осталась. Заползай.

Вхожу в неопрятную квартиру. Кажется однокомнатную.

– Чай будешь?

– Нет, спасибо. Ром я тут по делу, помнишь?

– А да, ща.

Уходит и возвращается с телефоном.

– Ты бы хоть рассказала, как твои дела? А то, мы так и не пообщались нормально.

– Мои хорошо. А твои как? Выглядишь странно если честно.

Вспоминаю с иголочки одетого парня, и он никак не идет в сравнение с тем, которого я увидела сейчас.

– Это называется жизнь, малышка. Зырь, – тычет телефон, прямо в лицо.

Пытаюсь рассмотреть, что там, но его рука прыгает.

– Можно я сама? – беру в руки смартфон и смотрю на то, как Глеб целует в щеку ту самую блондинку его жену, Карина кажется.

Следующие несколько фото словно из того же дня и в углу замечаю кое-что странное.

– Они обрезаны?

– Кто?

– Фото обрезаны? Тут будто даты видны.

– Да черт знает. Мне скинули я тебе и показываю.

– Ты сказал, что видел их сам.

Очевидная ложь.

– Ну да, а фотки не моих рук дело.

– Ясно, – ситуация напрягающая и потому я встаю сразу же. – Спасибо, что показал.

– А ты куда? – он, развалившись на диване тут же встает за мной.

– Я поеду, там меня охрана ждет.

– Типа предупреждаешь? Я-то тебе ничего плохо не сделал. Боишься, что ли?

– Да нет, тебя мне зачем бояться? – от его тона становится не до шуток.

Тут же кладу руку на живот, ощущая как малыш начинает активно пинаться.

– Вот и правильно. Я это… спросить хотел.

– Давай скорее, что-то у меня живот схватывает, – посматриваю на дверь пытаясь понять заперто или нет.

– У тебя денег нет? – его вопрос ошарашивает меня очень сильно.

– Что? Денег?

– Ну да, может пара кусков.

– Кусков?

Жаргон вообще непонятен совершенно, я словно с другим человеком разговариваю.

– Ну да, штука или две.

– Есть, погоди сейчас.

Вытаскиваю ему купюру, и он начинает смеяться.

– Ты прикидываешься?

– Нет, ты же… ты что имел в виду доллары? – доходит до меня.

– Ну да, нахера мне твоя вшивая мелочь, – смеется, но деньги из руки все же забирает.

– Ты за этим меня звал?

– Ну не только. Ты ж сама ехала узнать что-то о своем муженьке. А за информацию платить надо.

– Да иди ты. Там Глеб младше выглядит чем сейчас. А женат он был на Карине пять лет назад. Так что не удалось тебе нас рассорить.

– Рассорить? Мне бабки нужны, дура, а не ты и твой суженый.

– Так бы и сказал, все равно ни копейки бы не дала.

– Уверена? У меня еще кое-какие фото есть. Только уже другие, – словно змея крадется. – С тобой в главной роли.

– Что?

– Ага, ты когда спала я тебя фоткал как-то. Значит слушай, малышка, быстро дала мне бабок, да побольше. Иначе в сеть выложу, посмотрим, что потом скажет твой Титов.

Смотрю на него как на насекомое и смеюсь.

– А выкладывай. Чего чего, но не стесняться же мужу меня.

Разворачиваюсь и выхожу из квартиры быстро переставляя ноги.

– Стой падла, – рвусь вперед и жму на кнопку лифта.

– Отвали, я сказала.

– Думаешь я шучу? – хватает за руку. – Хрен ты угадала. Сейчас же и выложу, Вера.

Ожидание не приносит результат. Этот идиот что-то мне бубнит в ухо, и я разворачиваюсь, чтобы идти по лестнице. Подниматься трудно. Спускаться полегче должно быть. Главное уйти.

– Куда собралась? Меня убьют если не найду деньги, слышь?

– Да нет у меня денег. Все переводы, все под контролем мужа. Наличные тоже снять не смогу. Да и не стала бы я тебе давать их. Папа мало заплатил?

– Вот же сука…

Делаю шаг проходя мимо. Рома толкает меня плечом, так сильно, что я на краю ступеньки не удерживаю равновесие и падаю лицом вниз.

Пытаюсь прикрыть живот, но если в первый раз удалось, то дальше я катилась кубарем.

С последним ударом я вдохнула, но выдохнуть так и не смогла, потому что все поплыло и глаза заволокло слезами.

Мне было так больно, и казалось, что я вся онемела внезапно. Но та боль, которую я ощутила впервые, такую ни с чем не спутаешь, почувствовав однажды я думаю.

Болела поясница и низ живота, а штаны… они намокали. И я бы решила, что возможно описала их, но это было другое.

Глазами уловила силуэт Ромы, который схватил мою сумочку, кажется, и убежал, а после я услышала стук двери.

– Помогите… – прохрипела кое-как, на грани сознания.

Голове становилось холодно, так как я была без шапки и всему телу тоже.

Я лежала там и пыталась держать свое сознание. Но надолго меня не хватило, и я погрузилась во тьму боли и медленно стучащего пульса.

Глеб

Я виноват. Потому что ее недоверие выросло из-за моего нежелания делить с ней все. Постель, дом, дети – это лишь часть семьи, остальное скрыто в доверии, любви, уважении.

В очередной раз я все сделал неправильно.

С Кариной у нас не было взаимопонимания. Все строилось на страсти, близости, но дальше я ее не пускал. А она устала ждать. В итоге – развод, что вполне закономерно.

Разве можно быть открытым до конца? Я так не умею, я думал, что в этот раз нас сплотит нечто другое, но ошибся.

Но злости во мне на Веру было так же много. Она, не подумав ни о себе, ни о сыне нашем поехала туда намеренно солгав. А узнав, что это плюс ко всему был тот самый игроман бывший я слетел с катушек.

Водитель позвонил и сказал, что она слишком долго у подруги. Это сразу меня вырвало из дел.

– Иди за ней быстро. Какой адрес? Я сейчас приеду.

Услышав этот район, даже не поверил сразу, что туда она поехала к подруге. С каждым метром внутри назревала буря страха. Она становилась все больше, а когда я встал в пробку мне позвонил водитель, я понял, что не зря меня крыло.

Приехал вместе со скорой наравне.

Говорить им кого спасать мне не пришлось. Они будут выбирать сначала мать, потом ребенка. Получится будут обоих.

Крови было так много, что запах стоял на весь пролет и выше.

Оставались вопросы: Кто? Зачем? Почему?

Но придурок вышел на нас сам. Как только уехала скорая мы вернулись, а эта тварь крадучись показалась из-за двери.

– Ну привет, Рома. Я, кажется, тебя предупреждал?

– Я-я-я… я… это не я. Она сама. Я тут к другу приехал. Это не я…

– Это мы сейчас и узнаем.

Год назад этот шакал приходил и пытался выцепить Веру, но я его вовремя перехватил и доходчиво объяснил, что к чему. Вроде бы казалось, что он меня понял.

Он игрок. И видимо сейчас его приперли к стене, но меня это вообще не волнует.

Услышал его рассказ как все было и оставил водителя Веры и по совместительству охранника с ним, чтобы хорошенько ему объяснил кто он такой, а после чтобы адвокаты заперли его в тюрьме до конца дней, которых будет не так много у него.

– Все сделаешь и будешь свободен. Ты со своей задачей не справился.

– Да, Глеб Львович.

Поехал сразу в клинику, но входить туда боялся до ужаса.

Сестра работает здесь и была одна надежда на то, что она постарается сделать все что в ее силах.

Хотя она хирург. В любом случае я, не останавливаясь шел туда.

Поднялся на третий и наткнулся на Риту.

– Глеб, – она подошла ко мне и сразу же обняла.

Воспринимать это как сожаление я не торопился. Потому что хотел верить в то, что все обошлось.

– Привет. Тут Вера и…

– Глеб я знаю. Скажи, что произошло?

– Потом скажу, ты мне лучше ответь, где мои жена и сын?

– Вера в палате. Она пока что под наркозом. Еще пару часов проведет без сознания.

– И? А… сын? Ребенок как? – выговаривал по слогам.

Не знал каких богов молить о том, чтобы сжалились над ним. Подарили этот шанс. Но Рита молчала, опустив голову.

– Не ответишь? Где врач, который мне ответит? Кто проводил операцию? – начинаю говорить громче, нервы срывают тормоза, а самого трясет от понимания всего происходящего… произошедшего.

– Мне так жаль…

– Тебе жаль? Не надо жалеть. Найди врача, Рита, – уже кричу на нее, а сам прислонился к стене и медленно опускаюсь.

Мне не нужны были термины. Я знал итог. И с ним вошел в палату Веры, простояв перед окном все это время, пока она не пришла в себя.

Я не был готов к такому решению, которое ей озвучил, но иначе тоже не мог. Я буду видеть то, что сделала она, винить ее, себя. Она будет делать то же самое.

Мы пытались, но это привело к тому, что порознь будет правильно.

Ее доверие не появится вдруг, покажи я ей свою душу. А я не прощу ни ее, ни себя.

Это точка. И она неизбежна для нас.

Вера

Прийти в себя удавалось с трудом. И когда я открыла глаза я по-прежнему лежала на том холодном полу, и сама была ледяной. Боль окутала всю меня от затылка и до кончиков пальцев, которыми я даже пошевелить не могла.

Попытка позвать на помощь снова провалилась и с очередным спазмом в животе, который ощущался как взрыв изнутри, я снова отключилась.

Дальше я парила по воздуху. Видела сквозь приоткрытые глаза то свет, то мрак.

После его монолога я ударилась в слезы. Чувство вины перед моим малышом глушило меня потоком агонии и сумасшествия.

Поверить его словам я не могла.

Может он его забрал? Может он решил меня наказать? Но как он мог уйти? Как мог вот так просто бросить одну?

Видимо так же, как я запросто поехала куда-то к совершенно теперь незнакомому человеку и поставила под угрозу нашего сына.

– Прости, прости… прости… я так виновата, – глажу свой живот, который очень болел, но плевала я на эту физическую боль.

Не верю. Я не верю ему.

Это не правда.

Он врет.

Пытаюсь встать, но сил не хватает на многое. Да и понимаю, что встань я на ноги тут же упаду.

Благо ко мне вошла медсестра и вопросы посыпались из меня потоком вперемешку со слезами.

Но ее ответы были не теми, которые я мечтала услышать.

– Врачи сделали что, могли, Вера. Вы долго лежали там на бетоне. Много крови потеряли, мы и вас кое-как спасли. Но малыша… к сожалению не удалось.

– Неет, нет… это же не могло произойти. Он такой крепкий был… А срок, он большой. Это не… не правда. Он вам заплатил? Сколько он вам заплатил? У меня есть деньги. Много денег. Скажите правду умоляю.

– Простите, но правда такова. Мне жаль.

Ей жаль… а я умираю. От своей глупости, от греха, который совершила по отношению к своему сыну.

Как мне дальше без него? Как вообще можно без него?

Глава 4

Новое пробуждение подарило забвение, что ничего не произошло. Что все лишь сон отвратительно страшный.

Я осмотрелась по сторонам, темной палаты, но была одна.

Такая тишина стояла, что мне казалось будто, заложило уши.

Боль внизу живота постепенно усиливалась с каждой минутой. Видимо переставали действовать обезболивающие. А это значит, что все правда. Что мой малыш…

Руки опустились на выпирающий живот и их прострелило фантомной болью от воспоминаний его шевелений, толчков изнутри.

Слезы, слезы, слезы… Хотелось потерять память навсегда и не помнить вообще ничего. Ни родителей, ни его…

Он тоже ушел. Бросил. Я виновата, признаю, но такого предательства я не ожидала. Сейчас я хотела крепких объятий и ничего больше.

Но Глеб так легко сказал те злые слова, что я понимаю только одно – он ничего так и не почувствовал ко мне за этот год. Это я как дурочка надеялась на чувства.

Значит я обязана поступить как он. Выбросить его из своей души. Не хочу помнить о нем. Не хочу…

Дверь открылась и ко мне вошел врач, но, когда я посмотрела в ту сторону увидела сестру мужа.

– Рита, – вновь унесло восстановленное дыхание и меня скрутило.

– Тише, тише, дорогая, – она села рядом и склонилась, чтобы обнять. – Поплачь, Верочка. Поплачь.

И я плакала. Иссушала себя этим водопадом саморазрушения. Но ничего не помогало и я знала – не поможет. Ведь ничего не изменить.

– Мне очень жаль, Вера.

– Значит, они не врут?

– Кто?

– Врачи, Глеб… его нет? – я хотела, чтобы она была одной, кто скажет правду. И эта правда будет другой, не той, что твердят мне другие. Но Рита опустила глаза и отрицательно помахала головой.

– Было уже поздно.

Можно ли такое принять? Можно ли простить себя за поступок, который привел к потере? Можно ли винить теперь Глеба, если хотелось от самой себя скрыться и сказать, что я ухожу. Но я заперта в этих мыслях и теле, чтобы жить с этой болью.

– Глеб сказал, что разводится со мной, – произношу отрешенно, немного успокоившись.

– Он так сказал? Он сейчас на эмоциях. Не обращай внимания.

– Долго мне лежать тут?

– Дней восемь. Если все будет хорошо со шрамом и твоим общим состоянием, то на выписку пойдешь.

– Вот как выйду из больницы, сама подам заявление. Он все что хотел, уже сказал. Достали все. Больше не буду скакать под чью-то дудку. Не буду жить как надо кому-то. Стану жить так, как того хочу я. А он… он пусть катится к черту, прости что так говорю тебе, но, если я виновата, я признаю это. Мне с этим жить. То он ушел по своей воле.

– Мой брат очень закрытый. Ты и сама видишь. В детдоме каждый за себя. Ты не говоришь по душам. Там это не оценят. Ни слабость, ни трусость. Не защищаю его, потому что считаю, что Глеб не прав. Просто давно хотела тебе сказать, что он такой. И ему сложно быть другим.

– Вот пусть и остается таким. Он свое лицо показал.

Она сидит, опустив голову и мне становится стыдно, что я так себя повела и была резка.

– Прости, он твой брат, но мне он был мужем.

– Я понимаю. Сейчас тебе нужно быть сильной. Постараться выдержать все это. И быть может потом как восстановишься, подумаешь об усыновлении? Очень много малышей в детских домах, кто-то по воле судьбы, кто-то по воле родителей.

– В смысле? Я не против, конечно, и даже думала с Глебом в дальнейшем поговорить об этом, но я пока что не ставлю на себе крест. Пройдет время, и я выйду замуж, рожу… – на этом слове она перестала смотреть в глаза. – Ты хочешь сказать, что… Рит…

Вот такая цена у необдуманности двадцатилетней девчонки, которая решила, что знает лучше.

Уснула после укола успокоительного. До последнего смотрела на нее и шептала одними губами, чтобы больше не приходила. Чтобы больше никто не приходил ко мне. Не хочу никого видеть. Это только моя боль, я не поделюсь ею ни с кем.

Но утром после процедур разных, когда я была на краю ясности и сна, еще в коридоре я услышала маму.

Сейчас во мне взыграл инстинкт поиска надежного крыла, и я хотела его найти в объятиях матери.

Она ворвалась. И чуть запыхавшись выдохнула, а после посмотрела на меня глазами, в которых не было ничего кроме осуждения, недоумения, презрения.

– Допрыгалась?

Снова отделяюсь от этой оболочки и ухожу в себя. Не буду слушать. Не хочу.

– Чего добивалась? Не смогла ребенка выносить, поперлась к этому нищеброду. С ума сошла, Вера? Глеб позвонил отцу, сказал, что вы разводитесь. Это что правда?

Лежу на спине с закрытыми глазами, из которых стекают по вискам слезы, но не отвечаю. Слышу ее слова, слышу мерзость, которую она выплевывает, но молчу.

Потому что ненавижу, потому что чувствую себя одинокой. Я думала, что с рождением сына, это чувство пустоты уйдет насовсем, в итоге оно размером с черную дыру и уже высосало все мои эмоции, и все мои чувства.

– Чего молчишь? Рада говорю, что в итоге своего добилась. Отец сказал, что ни копейки тебе не даст и…

– Проваливай.

– Что ты там мычишь? И сядь, когда с тобой мать говорит.

Поднимаю голову и смотрю на нее.

– Я сказала, чтобы ты проваливала отсюда. И чтобы я ни тебя ни его больше никогда не видела.

– Ах ты мерзавка неблагодарная, – заверещала на всю палату.

– Я потеряла ребенка. Единственный человек, который был рядом, сказал, что уходит от меня. Родители топчут ногами. Смешивают с пылью обвиняя в том, что я плохая дочь. Я больше не смогу иметь детей, не говоря уже о том, что меня еле спасли вчера. А ты приходишь и говоришь мне о том, что я потеряла прекрасного мужа и отец недоволен? Вали отсюда я сказала к черту.

– Что за тон? Что за слова, Вера? – неожиданно останавливает свой гонор.

– Прочь, – кричу ей, что она аж подпрыгивает на месте, пятясь назад. – Уходи сказала. Ненавижу тебя, мама. За все твои слова сегодня и раньше. Ненавижу и никогда не прощу, так и знай. Забудьте обо мне. Приеду за вещами своими и подальше от вас обоих.

– И куда ты пойдешь? На трассу? Отец тебе мужа подберет…

– Вон отсюда, пошла сказала… – ору снова и снова, чтобы пришли медсестры. – Не пускайте ее больше ко мне. Никого не пускайте.

Ее наконец выводят из палаты, и я снова одна остаюсь.

Так лучше. Так проще.

Время в больнице прошло быстро. Каждый день моим гостем была Ирина Викторовна, психолог. Остальных не пропускали, как я и просила. Но насколько мне известно, из желающих очереди не было. Приходила подруга и пытался пробраться отец.

День выписки выдался холодным. Почти зима на дворе. Внутри вообще Арктика.

Пока находилась в клинике, продумала кое-какой план. Снять квартиру небольшую, пойти учиться по своему желанию, и… просто жить.

Вызвала такси и не успела сесть в него, как меня окликнула Надя.

– Думала уедешь, не попрощавшись?

– Прости, – подошла к ней, – кажется, из меня выкачали дружелюбие и все остальные правильные человеческие качества.

Она жила в соседней палате. О том почему мы здесь, не говорили, но многое другое обсудить успели.

Наде тридцать семь. Самодостаточная, образованная. Двое детей подростков. С мужем развелась несколько лет назад и сейчас как она говорит «чувствует себя вполне счастливой».

– Нормально, бывает. Номер мой записала? Или сделала вид? Ты звони. Догадываюсь что с тобой приключилось, но лезть в душу не буду. Но если будешь стоять на распутье и думать о том: «Нормально ли это позвонить ей и попросить помощь?», ответь на этот вопрос моими словами: «Вполне нормально».

– Хорошо. И спасибо.

– Поезжай. Я завтра на выписку. Так что, ты знаешь, что делать.

Киваю смущенно и сев в машину уезжаю, надеясь, что не пожалею о том, что номер ее так и не сохранила.

Подъезжая к дому, я не ощущала ничего. Я, итак, тут давно не была. После замужества выдохнула именно потому, что мне не приходилось больше жить под одной крышей с родителями. Если подумать звучит ужасно, но сейчас после всего что я пережила и того, что получила в ответ на мою боль, я считала, что это даже мало. Меня окружила и проникла внутрь ненависть. Большая, черная. Но знала я одно, отец еще не сказал своего слова и войдя внутрь, столкнувшись с глазами полными безразличия этот момент как раз наступил.

Невидимой броней окутала себя. Чтобы не проникала эта гниль далеко. Не хочу в себя это пускать.

– Ты посмотри кто вернулся. Адресом не ошиблась?

– Задумывалась об этом и пришла к выводу, что ошибка еще в роддоме произошла, – ответила и пошла в сторону лестницы на второй этаж.

Находиться здесь дольше пяти минут не желала.

– Куда направилась?

– В спальню за вещами.

– Вещами? Какими? Этими что ли? – кивнул в сторону небольшого закутка в стене, где раньше стояла большая ваза, а сейчас были… мои вещи, которые судя по сумкам привез Глеб.

Сбросила обиду и пошла туда.

– Этими, этими.

– А больше ничего сказать не хочешь?

Посмотрела недоумевающе на него.

– Сказать? Я?

– Например о том, что ты натворила. Что я лишился партнера, Титова. Что ты опозорила семью? Об этом, скажешь хоть слово?

– Ты… – слова терялись под толщей боли, которую он всколыхнул парой фраз. – Я тебя ненавижу. Изначально все вело меня к этому. Замужество, по твоему хотению, нежелание слушать мои планы, мои мечты. Вы ужасные оба. Я потеряла сына, – кричу, срываясь на слезы. – Я потеряла мой смысл жизни, не обретя его в полной мере, и не услышала ни одного слова сожаления от родных людей. Ни от мужа, ни от вас. Я всех вас ненавижу.

– А кто виноват? Кто виноват, что ты уперлась в свои фантазии? Что ты решила, что жизнь реальная не для тебя? Думала, что жить в роскошном доме с богатыми родителями и при этом потом смеясь будешь колесить по свету в поисках приключений? Нет милая моя, ты моя дочь. И ты была обязана отплатить мне за то, что я в тебя вложил.

– Что? Ты совсем с ума сошел? Какой бред ты несешь, отец. Отплатить? Я ничего не просила у тебя и мамы, никогда. Вы давали сами. Я попросила только одно, стать той, кем я хочу, и вы посчитали меня предательницей, но именно вы те, кто предал не раздумывая. Я не вещь, я просто ваша дочь, которая и о рождении своем не просила. И уж точно не обязана платить собой за вашу «щедрость».

– Так проваливай. Чтобы я тебя больше не видел здесь. Можешь прийти, когда одумаешься и попросишь прощения за свою выходку. Быть может, тогда мы поговорим с тобой.

Я не видела в нем больше отца. Даже раньше, он казался мне более благоразумным, чем сейчас. И я не понимала, да и не хотела понимать, что с ним произошло.

– Надеюсь, что ты никогда не пожалеешь о своих словах. Ведь тогда ты сам решишь попросить прощения, но я никогда вас с матерью не прощу. Я вас даже не выслушаю, закрыв дверь.

– Вон, – прогремел его грубый голос отскакивая от высоких стен большого особняка в классическом ненавистном мне стиле.

Взяла все свои сумки, чувствуя, как болит шрам и сам живот от этой тяжести и потащила на выход, перед этим заметив на лестнице маму. Она выглядывала из-за стены, но выйти так и не решилась.