Основной компонент

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

© Пономарев А.Л., 2021

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2021

© «Центрполиграф», 2021

Пролог

Звонкий хлопок по лицу оборвал нудный писк комара.

Я убрал черный трупик со щеки, отмахнулся от назойливо жужжащей над ухом мошкары и принялся энергично орудовать лопатой.

День клонился к вечеру. Скоро возвращаться в лагерь, а я за смену, кроме ржавой немецкой каски со звездчатой пробоиной на макушке, пары покрытых толстым налетом пуговиц и изъеденной ржавчиной мины, ничего не нашел. Если так и дальше пойдет, нам ни за что с Быком в срок не рассчитаться. А долг у нас перед главарем местной братвы немаленький образовался: почти тридцать штук американских денег, и вскоре обещал вырасти как на дрожжах. Через неделю Бык нас на счетчик поставит, и тогда бог знает, чем все для нас кончится.

Я зажмурился и помотал головой, гоня прочь невеселые мысли. Да уж, вляпались по самое не хочу, ничего не скажешь. А ведь так все хорошо начиналось. Вечеринка в лучшем ночном клубе города по случаю удачного окончания сессии и второго курса факультета иностранных языков Волгоградского государственного университета. Море музыки, текилы и красивых девчонок. Откровенные танцы, знойные взгляды, недвусмысленные намеки на приятное продолжение вечера. А потом как-то резко все пошло под откос.

Обычно я не хожу со своей девушкой на такие вот мероприятия, где полно моих однокурсниц, но тут почему-то взял ее с собой. Я даже не помню, из-за чего Кристина устроила скандал, но мы с ней в итоге поругались, она сказала, что бросает меня, и я напился в хлам.

В том же клубе отдыхал Бык со своей бандой. Один из его парней подкатил к Ленке из нашей компашки, когда я был уже вдрабадан. Я ему сказал, пусть держится от нее подальше, а тот, без лишних слов, врезал мне кулаком в ухо.

Лёха решил отомстить за лучшего друга, швырнул стул в обидчика и умудрился расколотить половину бара с дорогущим виски и коньяком. Да еще и огромную плазму с аудиосистемой раскокал.

Клуб этот через третьих лиц принадлежал Быку. Там бы нас, наверное, и порешили за проявленную дерзость и неуважение к авторитету главаря, но тот оказался предприимчивым братком и распорядился нашими судьбами иначе.

Помимо клуба, Бык активно промышлял черным копательством, поставляя любителям реликвий прошлого артефакты давно отгремевшей войны. Месяц назад с ним через Интернет связался один из таких коллекционеров и пообещал хорошее вознаграждение за найденные в местах боев за Сталинград предметы военной тематики, особо настаивая на раскопках в среднем течении реки Царицы. Бык согласился и взял предложенный коллекционером аванс. Дело оставалось за малым: найти желающих рыться в земле за сущие копейки, а еще лучше задарма. Вот так драка в баре и сыграла ему на руку, превратив нас на время в его рабов.

Я прибил очередного комара и уже хотел устроить минутный перерыв, как вдруг под лопатой громко хрустнуло. Ну наконец-то! Может, хоть сейчас повезет найти что-нибудь стоящее?

Дальше копать лопатой не имело смысла. Вместе с землей легко можно выкинуть что-то действительно ценное, а я этого не хочу. Тут нужен особый инструмент, и он у меня есть!

Положив лопату на край глубокой ямы, я присел на корточки, вынул из нагрудного кармана куртки детский металлический совок и вонзил его в землю рядом с торчащим из нее темным от времени обломком кости.

Через пару минут я докопался до руки давным-давно погибшего здесь солдата. Странный бугор, весь в похожих на полипы наростах, огибал кости запястья. Интересно, это браслет или грязь таким причудливым образом налипла на костяшки?

Несколько легких постукиваний ребром совка по находке дали ответ на мучающий меня вопрос. Кусочек бурой корки отвалился от бугра, и я чуть не заорал от радости, заметив крохотное серебристое пятнышко на месте скола.

В горле тут же пересохло. Руки затряслись. Сердце перепуганной птицей забилось в груди. Я попробовал дрожащими от волнения пальцами отделить находку от похожей на сухую ветку мертвой руки, но браслет накрепко прикипел к костям.

Тогда я схватил конечность за плечевую кость и со всего маху врезал ею, как дубиной, по росшему на краю ямы старому вязу. Костяшки с треском рассыпались, а браслет камнем улетел в растущий неподалеку и усыпанный розовыми цветами огромный куст шиповника. Пришлось выбираться из ямы и лезть за ним в самую гущу колючих зарослей.

Острые шипы царапали руки, ветки норовили выколоть глаза, но я все же вырвал добычу из зеленого плена. Чумазый, с исцарапанным лицом, но довольный собой до чертиков, я, с видом победителя, глянул на шумящие листвой деревья. Те словно журили меня за потревоженный покой мертвеца. Со стороны заболоченного оврага налетел холодный ветер, неся с собой запахи тины и раскатистое лягушачье кваканье. Мне стало не по себе. Я зябко поежился, оглядываясь по сторонам.

– Да чушь все это, бабкины сказки! – громко сказал я. – Хочешь не хочешь, а копать надо. Бык просто так от нас не отстанет, и чем быстрее мы с ним расплатимся, тем лучше будет для всех.

«И для вас, жмурики, тоже», – подумал я, глядя на лежащие по краям ямы кучи земли.

Удар о дерево и полет в кусты не прошли для трофея даром. Налипшая за долгие годы грязь частично отвалилась, являя миру серебряный браслет. Весь в кружевных завитках, он походил на свернутую в рулон полоску морской пены. Прямо по центру украшения из крупных бурунов проступал скалящийся череп с «зонненрадом» на лбу и похожими на алмазы камнями в глазницах. Со всех сторон к нему на гребнях маленьких «волн» стремились крохотные черепушки, сверкая мизерными кристаллами вместо глаз.

Неужели удача сменила гнев на милость и повернулась к нам лицом? Похоже на то. Браслет легко погасит половину нашего долга! Ну, может, я и загнул с оценкой его стоимости, но на треть суммы он точно потянет.

Ф-фу! Так и от сердца отлегло. А то ведь вчера Лёха с Мишкой чуть не разодрались из-за небогатого улова. Повезло, Димон вовремя вмешался, да и Петрович черпаком по крышке застучал, приглашая всех на ужин.

Кстати, Макар Петрович Синцов к нам прибился по настоянию того же Быка. Мы-то думали, дед за нами приглядывать будет, а он, оказывается, с семидесятых годов прошлого века ищет в этих местах могилу своего отца – Петра Евграфовича, старшины 484-го стрелкового полка 321-й стрелковой дивизии. Когда работал – все отпуска тратил на поиски. Даже с женой развелся из-за этого. Не простила она ему нереализованных поездок на Черное море, вышла замуж за другого, с кем и каталась по профсоюзным курортам, пока Союз не развалился.

Синцов-младший не особо и горевал. Продолжил искать могилу отца раз в год, а как вышел на пенсию, так почти прописался в прилегающих к Волгограду степях и таких вот перелесках по берегам Царицы. Видимо, на этой почве он и сошелся с Быком, когда тот только начинал черным копательством заниматься. Быку позарез был нужен надсмотрщик над работниками, спец по раскопкам, каким Петрович, несомненно, являлся, и, по совместительству, нянька: еду там приготовить, дров нарубить, костер развести.

Пораженные стойкостью Макара Синцова, мы пообещали ему: если наткнемся на останки его бати, обязательно дадим знать. Но, думаю, вряд ли нам удастся исполнить обещание. Еще несколько находок подобных этой, мало ли – повезет на рыцарский крест наткнуться или другие награды найти, и мы освободимся от всех обязательств перед Быком, а значит, и перед Петровичем тоже.

– Саня! – раздался приглушенный расстоянием голос Димона. – Заканчивай копать, дед на ужин зовет!

Я хотел спрятать находку в карман, как вдруг почувствовал нестерпимое желание примерить ее. Секунду спустя браслет красовался на моей руке, радуя глаз и веселя душу. Не успел я вдоволь налюбоваться украшением, как оно плотно сжало запястье, и руна засветилась зеленым. Сначала едва заметно, будто фосфорная подсветка на армейских часах, «зонненрад» с каждой секундой усиливал свечение, пока не стал таким ярким, что в глазах появилась резь и по щекам покатились слезы.

Голова закружилась. Я оперся рукой с надетым на нее браслетом о морщинистую кору вяза и вдруг с ужасом понял, что ладонь провалилась в пустоту. Волосы на голове зашевелились от страха. Я напряг мышцы в попытке удержать равновесие и выдернуть руку из внезапной ловушки, но все усилия пошли прахом, и мир окутала чернильная мгла.

Глава 1

Хлесткие удары по щекам привели меня в чувство.

В носу сразу защипало от смеси запахов сгоревшего пороха, строительной пыли, формалина и медикаментов. В горле запершило. Я закашлялся и открыл глаза. Передо мной замаячила расплывчатая тень, спросила по-немецки:

– Все в порядке, господин барон?

С языком Гете и Шиллера у меня не было проблем. Еще со школьной скамьи хорошо понимаю беглую речь, говорю практически без акцента, свободно могу читать и писать. Так что я сразу понял, чего немчура от меня хочет, и кивнул, дескать, да, в порядке.

– Ну и напугали вы меня. Я уж думал, не очнетесь. Хотел бежать за помощью.

Зрение постепенно возвращалось в норму. Тень обрела резкость, цвет и превратилась в полноватого человека примерно пятидесяти лет, среднего роста, русого, с вытянутым, будто удивленным, лицом. Приплюснутый нос, печальные глаза и отвисшие щеки делали его похожим на сенбернара. Серая форма времен Второй мировой сидела мешком и выглядела изрядно поношенной.

– Кто вы? – Я приподнялся на локте. Хотел спросить, почему незнакомец обращается ко мне «господин барон», но он опередил меня:

– Хорошо вас приложило, герр Валленштайн. Это же я, Фридрих Мейнер, ваш ассистент.

Я поднялся с его помощью. Пока вставал, увидел, что вместо рубашки, кроссовок и джинсов на мне лабораторный халат и заправленные в сапоги черные галифе.

Первый шок еще не прошел, а я получил новую пищу для размышлений. Судьба забросила меня в широкое и длинное помещение из красного кирпича. Судя по запаху и металлическим столам, на которых обычно лежат жмурики, медицинскую лабораторию.

Вдоль стен, по самому верху, тянулись толстые пучки проводов, черные трубы и жестяные короба вентиляции с жабрами воздухозаборников. Через равные промежутки со сводчатого потолка на белых полуметровых проводах свисали зеленые конусы плафонов. Похожие на груши лампочки ярко светились, наполняя помещение желтым светом.

Слева от меня стоял письменный стол с беспорядочно раскиданными по нему бумагами. Вдоль правой стены примостился ряд медицинских шкафов со стеклянными стенками, полочками и дверцами. Полки ломились от разнокалиберных пузырьков и бутылочек с разноцветными жидкостями и стеклянных банок с плавающими в формалине зародышами животных.

У противоположной стены находились одинаковые по размеру клетки из толстых – с два пальца – прутьев. В каждой автоматическая поилка, миска для корма и якорная цепь со строгим ошейником. Друг от друга и от лаборатории отсеки отделялись перегородками зеленоватого бронестекла.

Всего я насчитал пять камер. Три из них пустовали, стекла четвертой с паутинками пулевых кратеров были забрызганы кровью и заляпаны красноватыми ошметками с пучками серой шерсти.

Похоже, по ней стреляли из крупнокалиберного пулемета. Тот стоял в самом центре лаборатории на поворотной турели. Вокруг мощной станины фальшивым золотом сверкала россыпь стреляных гильз. Поливали не целясь, куда попадет. Косые стежки пулевых отверстий виднелись на стенах и потолке. На полу лежали кучки битого кирпича и красноватая пыль.

Пятой клетке досталось больше всего. Неведомая сила разбила стеклянную броню. Осколки валялись тут же горой африканских алмазов. В нескольких местах толстенные прутья оказались разорваны и угрожающе торчали бивнями мамонта. От разрушенной камеры параллельно друг другу шли глубокие царапины. Они заканчивались у ног оплывающего кровью обнаженного трупа, лежащего лицом вниз в трех метрах от массивной двери из лаборатории.

– Где мы? – спросил я, продолжая глазеть по сторонам.

Мейнер зацокал, как белка, покачал головой, потом что-то буркнул и вынул фонарик из кармана.

– Прошу прощения, господин штандартенфюрер.

Он осторожно прикоснулся к моему лицу. Щелкнула кнопка. В глаза хлынул яркий свет. Я инстинктивно зажмурился, но цепкие пальцы крепко держали веки правого глаза.

– У вас легкое сотрясение. Немного покоя, и все пройдет.

Ассистент выключил фонарь, отступил на шаг назад и стал собирать раскиданные повсюду бумаги. Похоже, они слетели со стола, за которым сидел барон и писал, пока по какой-то причине не свалился со стула. Хотя, чего тут гадать? Причина ясна как белый день. Это мое перемещение в тело Валленштайна опрокинуло его на пол.

Я уже вполне оклемался и старался не разглядывать предметы интерьера с недоуменным видом. Хватит привлекать к себе излишнее внимание, а то этот Мейнер как-то странно начал посматривать на меня. Неужели заподозрил, что перед ним не его патрон? Да нет, вряд ли, скорее всего, прикидывает, сильно ли меня приложило головой о бетонный пол.

Босяк у двери не давал мне покоя, вернее, не он, а ведущие к нему полосы в полу. Заинтригованный, я приблизился. Приподнял ногу мертвяка за щиколотку. Обычные человеческие ногти. Тогда что это за борозды и почему они заканчиваются там, где лежат ноги этого несчастного?

Я почувствовал приступ нарастающей дурноты: сотрясение мозга – это не насморк, без последствий не обходится, пошатнулся и чуть не упал. Повезло, Фридрих вовремя меня подхватил, иначе валяться бы мне опять без сознания.

– Господин штандартенфюрер, отправляйтесь домой. – Мейнер помог мне сесть на стул. – Вам нужен покой и отдых, иначе вы не уложитесь в срок, и фюрер будет вами недоволен. Посидите здесь. Я сейчас распоряжусь, чтобы машину подогнали к крыльцу.

– А-а-а… – Я показал на клетки.

Ассистент неверно истолковал мой жест.

– Не беспокойтесь, я все уберу и позвоню Гельмуту. Послезавтра лаборатория будет как прежде. Думаю, выходной вам не помешает. – Он зигнул, прищелкнув каблуками, и направился к выходу.

Эхо его быстрых шагов заметалось от стены к стене, отразилось от потолка, упало на пол и растеклось по нему, затухая в темных щелях под шкафами. Щелкнул замок, протяжно скрипнула дверь. Помощник скрылся в коридоре, оставив меня наедине с мертвенной тишиной лаборатории.

С минуту я сидел, собираясь с мыслями. Имевшихся фактов не хватало, чтобы понять, в каком году я нахожусь: до начала Второй мировой или уже во время Великой Отечественной? Спросить у Фридриха, когда вернется, или подождать, пока все само образуется?

Вот я дятел! Чего туплю?! Так, когда я очухался, Мейнер ринулся собирать бумаги с пола. Надо посмотреть, что там написано. Любой уважающий себя ученый всегда записывает тему эксперимента, место проведения, номер и дату.

Я подошел к столу, перебрал ворох бумаг, и – вот оно, счастье! – нашел первый лист с аккуратной записью чернильной ручкой: «07 dezember 1942. Berlin. Projekt „Werwolf", impfstoff Nr. 1284. Forscher: Baron Otto Ulrich von Wallenstein»[1].

Сразу стало понятно, откуда те полосы в полу, зачем в лаборатории пулемет и для чего клетки с толстенными прутьями дополнительно защищены бронестеклом. Похоже, Валленштайн в этой лаборатории выводит новую формацию убер-зольдатен в виде оборотней. Судьба забросила меня в его шкуру не просто так. Наверное, сейчас он близок к научному прорыву, и я должен ему помешать!

Я кинулся исследовать лабораторию на предмет рубильников, электрических шкафов, пультов управления и прочих штуковин в этом роде. Как в компьютерных играх: уничтожь такую-то хреновину, и будет тебе счастье вроде перехода на следующий уровень или бонус в тысячу очков. Одновременно с поисками я лихорадочно соображал, а что, в сущности, даст мне диверсия? Ну, выиграю день, максимум два, а потом опять все пойдет по накатанной и с высокой вероятностью, что без меня.

Мейнер далеко не дурак, раз работает в секретной шарашке. Вряд ли созданием мифических монстров занимается открытая лаборатория Берлинского университета. Да и будь он полным кретином, сопоставить факты не составит особого труда. Ушел – оборудование работало, вернулся – нет. Кто виноват? Правильно – тот, кто остался. А кто был в лаборатории, пока заботливый Фридрих искал автомобиль для начальника? И снова бинго! Барон Отто Ульрих фон Валленштайн, то бишь я. А раз так, извольте, герр барон, проследовать прямиком в застенки папаши Мюллера, где и поведайте ему, как все произошло, а после получите достойное наказание в виде отправки в Заксенхаузен.

Перспектива предстать пред светлые очи самого группенфюрера СС не прельщала, поскольку я справедливо рассудил, что на свободе от меня будет больше толку, чем в застенках гехайме штатсполицай, или просто – гестапо. Я прекратил поиски и вернулся к столу. Как оказалось, вовремя. Спустя секунду дверь отворилась и на пороге появился Фридрих.

– Господин штандартенфюрер, прошу, «опель» ждет. О лаборатории не волнуйтесь. Как только Гельмут починит камеры, я позвоню, а пока отдыхайте и набирайтесь сил. – Фридрих вскинул правую руку: – Хайль Гитлер!

– Зиг хайль! – неожиданно для себя рявкнул я и прищелкнул каблуками.

Признаюсь, сперва я опешил от столь быстрого вхождения в образ, но быстрый анализ ситуации привел к утешительному выводу. Во-первых, у барона давно уже выработался стойкий рефлекс на фашистское приветствие, и тело самопроизвольно реагировало на такие вопли. Во-вторых, не заори я в ответ, всей моей конспирации сразу пришла бы крышка. А так и дело спас, и сам не засветился. Подумаешь, психопату австрийскому заздравную крикнул. Я же знаю, чем в итоге дело кончится и кто по кому панихиду справит. Да и ничего со мной не случится, если я несколько раз вытяну руку с воплем «Хайль!». Не навсегда ведь я здесь оказался, перекантуюсь денек-другой, сделаю, что должен, и обратно рвану.

Я надел заботливо поданную Фридрихом офицерскую шинель, проворно застегнул пуговицы. Сунул руки в кожаные перчатки и покинул лабораторию.

Берлин встретил меня безветренной погодой. Хлопья снега медленно сыпались с низкого неба. Хриплая ругань клаксонов и птичий грай висели в пахнущем дымом и выхлопными газами морозном воздухе. По широкой дороге тарахтели похожие на черепах автомобили, громыхали расхлябанными бортами грузовики. На тротуарах, рядом с фонарными столбами тускло блестели в лучах закатного солнца грязные клочки снежной скатерти. Само дневное светило висело над красными гребнями черепичных крыш, обещая в скором времени спрятаться за высокой кирхой.

Словно предчувствуя скорое наступление вечера, по тротуарам, с деловитостью спешащих домой муравьев, сновали горожане. Мужчины в пальто и утепленных плащах, женщины – редко – в шубках, чаще тоже в пальто с узкой, перетянутой поясом, талией и широкими плечами. Нижние этажи всех видимых с этой точки обзора зданий занимали магазинчики, пивные и кафе. Их вывески наперебой заманивали покупателей, но горожане чаще всего проходили мимо, глубже натягивая на головы шляпы, кутаясь в шарфы или пряча носы в воротниках.

Неподалеку от крыльца тарахтел мотором черный «опель». Водитель, с бульдожьими щеками, выпученными глазами и глубокими складками от носа к маленьким губам, дежурил у пассажирской двери. Я закончил любоваться видами Курфюрстендамм – табличка с готическими буквами висела на доме напротив, – спустился с припорошенных снегом ступенек и сел в теплый салон.

Шофер захлопнул дверь. Рысцой обежал вытянутый капот с круглыми глазами фар над черными волнами лакированных крыльев, ввалился в машину вместе с порцией холодного воздуха и горсткой любопытных снежинок. Взревел мотор. Из печки пахнуло жаром пустынного ветра, и от морозного привета с улицы не осталось и следа.

Мы долго катались по улицам Берлина, хотя расстояние от лаборатории до баронского дома не превышало десяти километров, если верить счетчику спидометра. Все дело в том, что в пути «опель» то и дело притормаживал, пропуская колонны военных грузовиков и ряды вымуштрованной пехоты. Объезжал завалы из разрушенных взрывами зданий – интересно, чьих рук это дело? – и останавливался по требованию военных патрулей.

Всякий раз после вопроса: «С какой целью вы оказались в этом районе?» – я вынимал из внутреннего кармана шинели удостоверение с изображением оседлавшего свастику орла – наличие пропуска я проверил сразу, как сел в машину, – просовывал «корочки» в окно и ждал. Хмурые, как на подбор, оберштурмфюреры тщательно сверяли фотографию с оригиналом, внимательно читали выведенные умелой рукой каллиграфиста строчки готического шрифта и чуть ли не пробовали аусвайс на зуб. Потом, с тем же хмурым видом, возвращали документ и давали отмашку шоферу: дескать, проезжай, нечего тут честным людям глаза мозолить. Все это время сопровождающие их эсэсманы с МП-40 на груди переминались с ноги на ногу в сторонке, выдыхая облачка морозного пара.

Спустя час «опель» наконец-то выкатился на Александерплац – огромную, размером со стадион, площадь. Блестящие нитки трамвайных рельсов делили ее на шесть неравных сегментов, а установленные строго по сторонам света четыре бетонных столба с гроздьями фонарей служили своеобразными указателями направлений. С трех сторон к площади вели ровные улицы, густо застроенные старинного вида домами. Она словно впитывала их в себя, чтобы выплеснуть широким проспектом к стальной эстакаде и крытому дебаркадеру железнодорожного вокзала. Короткий конец его длинного эллинга и ведущая к нему стальная артерия на бетонных столбах виднелись в просвете между коробками домов с широкими окнами.

Перед одним из этих зданий возвышалась статуя босоногой женщины в кольчужной рубашке до середины бедра. Большие золоченые буквы на круглом постаменте гласили, что это памятник покровительнице города Беролине. Крупный медальон на груди и венок из дубовых листьев на голове довершали образ скульптуры. В одной руке она держала складки ниспадающего до пят плаща, а другой показывала на старинный особняк, возле которого и остановился мой «опель».

Я выбрался из теплого салона, вдохнул полной грудью насыщенный звоном трамваев, шумом толпы и свистом готового к отправке локомотива воздух. Надо мной серой громадой нависало величественное здание в три этажа с высокой крышей, где наверняка тоже были жилые помещения. Барон неплохо устроился: жить в таком доме – это вам не в коммуналке с пятнадцатью соседями общий санузел и кухню делить.

О солидном возрасте особняка говорили изъеденные временем барельефы под готическими окнами и каменные горгульи по углам крыши. Крытая медными листами, она давно позеленела и покрылась темными потеками. Но зима и здесь постаралась на славу: скопившийся в кровельных ограждениях снег выглядел этаким песцовым воротником и придавал крыше особое очарование. Мифические чудища тоже не остались в стороне. Следуя моде на меха, они примерили на себя белоснежные шапки и стали выглядеть чуточку добрей. Правда, это им мало помогло. Из распахнутых в немом рыке пастей замерзшей слюной свисали длинные сосульки, с головой выдавая характер злобных тварей.

Выдыхая облачка морозного пара, я поднялся на высокое крыльцо, вынул из кармана ключи. Ого! Наверное, вот этот, длинный, будет в самый раз. Ключ глубоко вошел в замочную скважину, трижды с хрустом в ней провернулся. Я потянул на себя зажатое в пасти бронзового льва кольцо. Тяжелая дверь со скрипом отворилась, впустила меня в прохладную тьму и с грохотом захлопнулась за спиной.

Удивительно, как обостряются чувства у лишенного возможности видеть человека. Стоя на пороге в абсолютной темноте, уже через доли секунды я услышал далекое тиканье невидимых часов, какие-то шорохи, учуял запах воска и дорогой мебели. На ощупь нашел на гладкой стене бугорок выключателя, щелкнул им и зажмурился от брызнувшего в глаза света.

Мгновением позже я оценил масштабность замка. Если парадная обладает такими размерами, боюсь предположить, чего тогда ждать от других помещений. С минуту я рассматривал золоченую лепнину на потолке в виде парящих среди морских раковин дракончиков и свисающую с его центра застывшим водопадом хрустальную люстру. Скользнул взглядом по высоким, метра четыре, стенам, разделенным на равные прямоугольники искусно вылепленными из гипса виноградными лозами, дубовыми ветвями и побегами плюща. Большая часть прямоугольников была задрапирована натуральным шелком рыжеватого цвета с узорами во французском стиле. Четыре проема занимали поставленные друг напротив друга зеркала, создавая иллюзию бесконечности. Еще в двух таким же образом расположились щедро украшенные резьбой деревянные двери шоколадного оттенка.