Тени.
Тени.
Тени, которые не видят друг друга, тени, которые не знают, что они тени, потому что никогда в жизни друг друга не видели.
И еще фонарь.
Нет, не так, тут надо маленькими-маленькими буквами едва различимо, бесконечно далеко, так, что еле-еле виднеется —
Фонарь.
Ф… о… н… а… р… ь…
Далеко-далеко, то ли есть он, то ли нет его вообще.
И вот тени…
…тени…
…тени…
…тени…
…мелькают, не видят самих себя, нет-нет волей-неволей окажутся возле фонаря…
Ой!
Вздрогнут.
Ой!
…когда увидят себя в сиянии фонаря, когда первый раз поймут, что они – есть, когда испугаются – самих себя, фонаря, м света, и тьмы, и столько всего нового, неизведанного… Кто-то убежит в панике, кто-то застынет в ужасе, кто-то с интересом смотрит на свои руки, на свою голову, голова, оказывается, в шляпе, вот те на…
Замечают друг друга. Тоже вздрагивают перепугано, шарахаются прочь, приглядываются, тянутся друг к другу, ближе, ближе, касаются руки…
Больше, больше.
Вертятся в причудливом танце вокруг фонаря в тусклом пятнышке света.
Больше, больше.
Вот уже ничего и не видно за тенями, ни проблеска света, одни бесконечные, нескончаемые тени. Больше их, больше, а фонаря-то на всех не хватит…
Тут-то и началось, мой фонарь, нет, мой, да идите вы все, мой фонарь, и точка, нет, мой, нет… Дерутся, орут, выхватывают фонарь друг у друга, мое, мое, мое…
Дзи-н-н-н-ь!
Гр-р-р-р-о-х-х-х!
Был фонарь.
И – нету фонаря.
И даже осколков не видно в темноте нескончаемой ночи.
Тишина…
Темнота…
Те…
…нет никаких теней, потому что сплошная темнота…
Свет.
Тусклый огонек света в полной темноте…
Чья-то рука зажигает тоненькую свечу, от неё пляшет блик сияния, и – тени, тени, тени…
Тонкие тени собирают причудливый фонарь, зажигают свет, много, много света, чтобы хватило на всех, кружатся в умопомрачительном танце вокруг сияния…
Снежночь лесяца
Слова с этой стороны
– …места у нас своеобразные, возможно, вы будете немало шокированы… – местный детектив многозначительно смотрит на меня.
Сдержанно киваю, не говорю, что мне и не такое доводилось видывать, и чего бы там не было в здешних краях, меня уже трудно чем-то удивить. Спускаемся по извилистой дорожке, ведущей от уютного городка к лесу, который издалека кажется мрачным, и чем ближе мы к нему подходим, тем гуще и мрачнее кажется этот ельник. Я не хочу входить под сень леса, даром, что повидал на своем веку всякое, и все-таки меня коробит, когда я следую за детективом, осторожно пробую ногой влажный мох, будто боюсь, что он провалится под моими ногами в бездну. И тут же отскакиваю – когда вижу перед собой скомканную, брошенную одежду, до черта напоминающую очертания человеческого тела, а это еще что за горстка пепла над воротником, нет, нет, это просто горстка пепла, это просто…
– …да, вот здесь его и убили.
– Его…?
– Макс Маскелайн, весьма уважаемый в городе словесник.
– Сло…
– …словесник…
– Простите, я не…
Детектив смеется:
– Да, я предупреждал, что места у нас своеобразные… так значит, о словесниках никогда не слыхивали? Верно, у вас это редкие птицы, если не сказать, что их нет вообще… А вот здесь, у нас – словесник – первый человек в городке. Видели бы вы, что он вытворяет со словами, ап! – и они уже вспорхнули, и на жердочку сели, ап! – и вот уже сложились в целую историю…
Вежливо киваю:
– Я что-то такое видел с нотами… но со словами, конечно, тоже здорово…
