Спас на крови

К вечеру, дворик моего «одесского» дома расположенного в центре Санкт-Петербурга был переполнен народом. У проезда, недалеко от ворот стояло два конных экипажа. Один от управления жандармерии, второй от полицейских сил правопорядка. У обоих, было устное предписание – стрелять на поражение любого, в любых чинах, ежели сие «тело» вырулит из нашего двора без пропуска и пожелает скрыться в суете улиц. Служивые, когда я им оглашал свой приказ, имели глаза по пять копеек, на что я им пояснил мол: «время – военное, страна в огне, враг не дремлет» и что-то еще в стиле коммунистических лозунгов, одна тысяча девятьсот сорок первого года. Кнут – конечно хорошо, но вот в качестве пряника я сразу заявил, что каждый за рвение получит от короны по червонцу премиальных, и те особо не возражали. Внутри дома, все доставленные пели «хоровые песни», буквально про всех, кого знали… Кто знал и не доложил… Кто знал, доложил, но не был услышан властями. Кто знал, доложил, но за вовремя доложенные сведения был сам задержан и спустя пару часов мучительного ожидания был выдворен с вывернутыми служивыми, карманами. Всех виновных тут же хватали, доставляли к мою штаб квартиру, а после того, как их потрошили на счет всей, волнующий меня информации в связанном виде увозили во внутреннюю тюрьму жандармерии и полиции. От сотен и тысяч сапог, топчущих полы в моей квартире, стало грязновато, но дело того стоило. На поздний вечер была назначена грандиозная уборка моей берлоги.

Результатом дня было: двадцать четыре задержанных революционера, шестьдесят семь пособников террористов и два урядника, которых можно было смело назвать бывшими урядниками, так как я сомневаюсь, что обворовывание обывателей им спустят с рук. За выворачивание карманов, используя служебное положение должен кто-то поплатиться, а я этих супчиков точно не выпущу из своих цепких рук, чтобы там они себе не думали.

Параллельно с разворачиваемыми мной делами, начала пополняться картотека вновь созданного КГБ. Вела записи, свет очей моих – Аннушка. Девушка отдавалась не только мне, но и начатому мной делу борьбы за трудовые массы, сиречь – народ. А что? Кто больше всех пострадал во время революций и последующей за ней гражданской войны? Правильно! Больше всех погибло именно, что – пролетариев и крестьян, так как воевать они толком не умели, а по сему гибли тысячами находясь по обе стороны баррикад. Говоря про «обе стороны», я откровенно лукавил. Сторон было больше десяти если быть предельно дотошным. Меньшевики, большевики, кадеты, эсеры, демократы, анархисты, монархисты и целые сонмы прочих политических, общественных и религиозных объединений. А вы, что не знали, что при ослаблении центральной власти, во все времена и во всех странах, как после дождя появлялись сотни и тысячи разномастных, политических и не очень движений, которые буквально разрывали своё место обитания на лоскуты, с остервенением уничтожая друг друга, не забыв при этом предварительно «обесчеловечить» оппонентов, криками – «все дурАки, кроме Я»? И работало. Далеко ходить не надо… Достаточно обозвать людей на востоке страны – «колорадами», «сепаратистами», «ватниками», снять пару сотен передач на телевидении про «плохих украинцев» и всё… Полученного заряда обычно хватает на то, чтобы затем, засыпать «отколовшихся» восемь лет крупнокалиберными артиллерийскими снарядами под «громкое молчание» мировой общественности. И зная, и понимая всё происходящее, смотря на окружающую подготавливающуюся ядерную вакханалию я действовал. Действовал дерзко, мощно, бескомпромиссно. Да, звание капитана было маловато для того, чтобы делать всё без помех, но моя наглость и отрешённость от реалий этого, начинающего загнивать мирка, приносила дивиденды.

Главным достижением за прошедшую неделю, стало моё полное переподчинение оперативных отделов полиции и жандармерии себе любимому. Нет, не всех, а только тех, где при начале разговора о спасении отечества я замечал искру надежды в глазах слушателя. Прожжённые и законченные прагматики мне не нужны. Нужны дерзкие, отважные, не боящиеся не Бога ни чёрта романтики. О таких обычно, в двадцать первом веке говорят – «без тормозов». Да, без тормозов! Мне нужны люди, которые были бы соратниками и продолжателями меня самого. Можно сказать – революционеры, но не те революционеры-террористы, которые тупы и в беспросветной тупости своей могут только ломать, а революционеры-ментаты, революционеры-интеллектуалы, способные, как стая лейкоцитов найти инородный элемент в системе, окружить его, обволочь своими телами и поглотить, разделяя и разрывая, переваривая и растворяя в себе. И каково было моё изумление, когда таких я нашёл-таки! Местами, я только пытался открыть свой рот, дабы начать агитацию о светлом будущем, как с удивлением наблюдал вспышку в глазах слушателя и далее они, поняв, что я человек «другого мира» уже сами включались в работу прокладывая локтями себе дорогу сквозь жировые телеса полковников и генералов. А за их спинами стояла моя фигура, с наложенной на рукоять пистолета рукой, и готовая применить его по малейшему недоразумению.

Сюда же, можно добавить, что моя «моська» примелькалась во всех высоких кабинетах и во всех околотках, участках, проходных, КПП и прочих институциях силового блока. Служивые видели меня и узнавали издали, а проходя мимо я слышал за спиной наполненные ужасом слова: «огневик пошёл», «кайтесь грешники», «спаси и помилуй Господи»! Люди, кто с надеждой смотрел мне в след, кто со страхом, кто сжимался всем телом, как перед ударом, но всех этих людей объединяло одно – они крестились! Крестились истово, крестились часто, крестились так, как давно уже не крестились, а самое важное – они боялись меня. Боялись до «усрачки», боялись до дрожи в коленях и перехвата дыхания, когда невидимая рука хватает за глотку и нет возможности выдавить из себя даже слова. Сплошные хрипы и всхлипы, и ничего вразумительного. На каждом ходу встречалось подобное и только праведники-безгрешники молча смотрели на меня, как на мессию, сошедшего с неба и крестили, но только не себя, а мою фигуру, благословляя на дела благие, на то чтобы я, как можно больше успел содеять дел во имя спасения ИХ Родины, их империи, которая трещала по швам и дико орала от боли в попытках родить себя новую, но все прогнозы уже спланированы так, что роженица должна была погибнуть вместе с плодом, если бы не мой приход. А кто знает, может что путное и выйдет из моих потуг. Не буду загадывать.

В конце рабочей недели, меня в срочном порядке вызвали в Зимний дворец, на ковёр. Тут даже не нужно быть «суперинтеллектуалом», чтобы понять… все обиженные мной «черти» в больших погонах, с отбитыми почками и печенью, собрали консилиум и ринулись к царю с массовыми жалобами на меня и мой комитет. Уж простите, не знаю, что они там наплели Николаю второму, но тот решил, видать, устроить мне прилюдный разнос за превышение полномочий и нарушение каких-то там ИХ правил и порядков. Сказать, что мне плевать на эти правила…? Конечно плевать! Клал я на них с присядкой! Но вот на Императора мне не плевать. Жаль мне его и Лёшку жаль, и девчонок его жаль. Симпатичные «девахи» и «талановитые», и умом не обделённые. Я встречался с ними и разговаривал, и уже тогда, в новом, одна тысяча девятьсот пятнадцатом году они знали, чувствовали и понимали, что родители их тянут на голгофу. А знаете, что самое странное и страшное?! Они готовы были к смерти, уже тогда, за три года до реальных событий они знали, что умрут, о чём собственно и писали в своих дневниках.

Лежа на больничной койке, месяц назад, я представил в голове картину, как представитель ЧК, после казни семейства Романовых, взял дневники девчат, прочитал, подивился такой прозорливости и предвидению, всплакнул, омывая слезами ушедших, безгрешных девиц и швырнул пачку их дневников в огонь камина, который он топил найденными на полках церковными книгами. Не бойтесь девочки, Бог даст мы всех их найдем и покараем. От наших рук никто не уйдет без должной награды. «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы. Мой друг, Отчизне посвятим, души прекрасные порывы»!

Звук моих шагов эхом разносился по длинным коридорам и анфиладам. Я шёл, как на параде, а лакеи, завидев меня в четыре руки растворяли огромные двустворчатые двери залов. Дойдя до нужных покоев, двери в очередной раз распахнулись, и я войдя встал по стойке «смирно», приложив ладонь к срезу фуражки, доложился: – Товарищ, Верховный главнокомандующий! Капитан Романов прибыл по вашему распоряжению! – Царь, молча смотрел на меня, замерев, а вокруг него стояла на столько огромная свора, что я понял, что сейчас меня будут рвать на части.

– Вольно, капитан, проходите. – Я прошёл в центр зала, понимая, что у присутствующих ко мне есть некоторые вопросы. Ну ОК, пусть задают. «Ща мля» всем им отвечу, да так, что запомнят на долго! Дождавшись пока я войду в импровизированный круг, Николай продолжил: – Мне, давеча, поступили множественные жалобы на ваше недостойное поведение. Изложите пожалуйста ваши пояснения по данному поводу. – и он выжидательно посмотрел на меня.

– Я бы хотел попросить самих жалующихся огласить свои вопросы и претензии на действия Комитета Государственной Безопасности. – Присутствующие нерешительно переглянулись, и никто не отважился выйти вперёд и начать свои обвинительные речи. – Ну что же, господа, смелее. Или мне нужно самому выбрать с кого начать? – бросил я с лёгким налётом ехидности. Толпа забурлила и исторгла из своих недр полковника, того самого, что являлся комендантом Петропавловской крепости. Вышел он гордо и став картинно, надменно начал:

– Я хотел бы поинтересоваться у господина капитана, который называет тут всех «товарищами». По какому, такому праву вы учиняете самосуд в вверенной мне крепости и распоряжаетесь моими людьми, перекрывая проход во время проведенных так сказать, вами пыток!? Это, что еще за средневековость! Ваше поведение – просто возмутительно и недостойно офицерского звания!

– Отвечаю, уважаемому господину полковнику. Начнем с того, что задержанный, был лично мной обезврежен во время своего кровавого нападения на картеж, в котором, кстати говоря, ехал и ваш покорный слуга. Так вот… Террорист-бомбист был мною оставлен в живых, во время своей акции, только с целью получения сведений о лицах помогающим ему в подготовке и реализации покушения. То есть, убить я его мог еще тогда, но важны были сведения, и я их получил теми методами, которые могли обеспечить максимальную правдивость и откровенность объекта. Далее… Получив необходимые сведения, я закончил мероприятие по ликвидации возникшей угрозы нашему Императору и Вседержителю, царю Николаю второму. Так, как полученные сведения были очень важны, и любая минута промедления неизменно привела бы к побегу соучастников, то мной, как главой Комитета Государственной Безопасности было принято решение о привлечении сил прочих силовых ведомств, а в частности управления жандармов и полиции. Мои полномочия достаточны, чтобы привлекать силы со стороны, но когда главы ведомств начали чинить препятствия… то и вышло то, что вышло. Кстати говоря, господин полковник, вам необязательно было ждать два месяца, пока я валяюсь в госпитале, чтобы учинить дознание, а если вы не способны провести дознание задержанных и защитить Императора, то на кой хрен вас вообще держат в крепости? Да и вообще, зачем нужны крепости, если любой романтик-недоучка может её обойти и взорвать императора российского по среди города?! Не находите?! В чём ваш практический смысл? Такие же вопросы, пользуясь случаем, могу задать начальнику жандармского и полицейского управления. Писать бумажки и отчету, и я могу, а вот реально защитить главу государства, что-то как-то желающих не наблюдается. Почему так? У вас какие зарплаты господа? И почему вас до сих пор не сняли со своих должностей, учитывая, что вы допустили проход террориста с выходом на боевую позицию?! И ещё… Кто тот дебил, который советует главе государства, во время войны ехать на службу в церковь в открытом экипаже? Он точно находится на своем месте? – что тут началось! Крики, вопли, ругань. Кто-то вызывал меня на дуэль, кто-то обещал начистить мне морду прямо тут. Я смотрел на окружающий меня бедлам и внимательно смотрел, кто первый нарушит статус-кво при царственной особе и выкажет неповиновение. Орали и взымались на дыбы они долго, минут, наверное, пятнадцать. Странное дело, но никто не вошёл ко мне в круг и не попытался делом оспорить мои слова. Только размытые фразы и гул общего возмущения и никакой конкретики. Ну ладно, орут, ну и пусть орут. Наорутся надеюсь, да успокоятся. Самое интересное, это то, что Николай второй делал вид, что его вообще это всё не касается.

Бедлам творился минут пятнадцать. Шум стоял ужасный. Когда же страсти улеглись, ко мне обратился Император: – Господин капитан, на сколько ваши необдуманные действия оправданны?

– На все сто процентов! Я уже упоминал, что за два месяца дознание фактически не велось. За одну неделю, мы сделали по вопросам безопасности больше, чем за прошедшие месяцы. Было задержано двадцать шесть революционеров-бомбистов и около ста тринадцати пособников. Если всех эти реакционеров не урезонить, то убив всех мало-мальски адекватных управленцев в империи они за очень короткий период запустят цепную реакцию развала вашей страны. Вы все, господа весите на краю пропасти и готовы заклевать любого, кто вам скажет правду в глаза. Еще претензии ко мне есть? – Справа стоящий от императора генерал, сотрясая своими «брылями» заголосил:

– Какое право вы имели вламываться в мое ведомство и учинять там самоуправство! Щенок! – Я быстро приблизился к генералу и сунул под нос ему свое удостоверение и нагло сказал:

– Комитет, Государственной, Безопасности… Что тут не ясно?! Я отвечаю и за вашу безопасность тоже, если вы утратили чувство самосохранения, то я пробужу его в вас! Революционеры проникли во все ваши структуры и чуть ли на голове у вас не танцуют… А вы, даже в ус не дуете, пребывая в клубах никотинового дыма! – Я повернулся к императору российскому и просто спросил:

– Николай Александрович разрешите идти? Я не в силах смотреть на этот исторический шлак! – тот только кивнул в знак согласия, потому что видать и сам не знал, что делать с этой толпой «пропойцев», старых блудников и пожирателей государственного бюджета.

Не то, чтобы я был сильно обижен или оскорблен, но вернувшись в свою берлогу я затащил Аннушку в ванную комнату, и мы просто придавались похоти больше часа. Таким образом, я снимал с себя накопленный негатив и конвертировал загубленный день в нечто удобоваримое. Мне понравилось, а Аннушке судя по её крикам и стонам, тоже.

Я привык к пятидневке в мирное время, а столица жила по правилам мирного времени, хотя я затылком ощущал весь кошмар проведения осенне-весеннего бдения в траншеях и окопах. Промозглость, сырость, вши, болячки, как грибы, возникающие то тут, то там. Фельдшеры и лекари, тяжело вздыхающие и молящиеся ежедневно о том, когда же наконец, закончится этот кромешный ужас. Я сделал дело, да – жёстко, да – кроваво. Да, минуя множество положенных процедур, но, если следовать букве закона, на пять выявленных революционера, последние, успевали «заагитировать» десяток и в итоге мы получаем странную математику, где как не крути, действие начинает опережать противодействие, приводя тем самым все усилия органов правопорядка к нулю. А оно мне надо? Нет конечно! Поэтому… Либо аборигены принимают «мои» правила игры, либо пусть все идут дружно в задницу, а я, напевая «джинголс бенс» уезжаю в Америку, к чёртовой матери. На кой хрен мне весь этот геморрой, если эти «дурики» решили самоуничтожиться?!

Утром пришла Глаша. Это наша экономка, которой я даже зарплату плачу. Молодая, дородная, симпатичная… Видать, императрица лично мне подбирала персонал, только первого класса. Так сказать, марки «А», за что я ей был очень благодарен. Белье в стирку, пару купюр Глаше на пополнение припасов в дома и небольшой «взгревчик» для уборщицы, так как я уверен, что та «задолбалась» убирать следы десятков служивых. Дом – домом, но я случайно его превратил в управление розыскной полиции. Да, превратил. А что у меня был выбор?

Поднялись мы поздно. Анна до сих пор еще находилась в спальне и приводила себя в порядок после бурной ночи, а я в это время планировал субботу. Традиционно, еще по правилам «того» мира, суббота – это семейный день. Мама всегда говорила, что начинать его следует с вопроса «что нужно сделать сегодня для семьи». Так как семьи у меня не было, а была только Анюта, то начать я решил с того, что натаскаю полный бойлер воды и еще пару-тройку вёдер «сверху» для запаса. Да, приходилось слегка превышать планку, так как в доме постоянно находились и двое казаков, и повариха с экономкой и Мария… это которая уборщица, ну и про водителя не нужно забывать. И всем нужна вода, много воды! А по сему, кроме зарядки я еще разрабатывал мускулатуру тасканием тяжеленых вёдер. Мне хорошо и им хорошо. Единственное что жаль, что нельзя с казаками поупражняться на сухой травке. Спортзалов как вы понимаете, в этом мире еще не существовало.

Я планировал утро начать с ресторана. Да откровенно говоря, какое там утро? Дело двигалось к обеду. Вот и мы, выбрались в свет, катаясь по городу с Анной и думая, в какую ресторацию завалиться, чтоб отведать вкусных блюд и как-то угодить даме. Дарить подарков за пламенны ночи я пока не планировал и не потому, что я жаден или Аннушка мне не нравилась, а просто из-за банальной экономии средств и неопределенности. Ну и что, что я председатель новоявленного КГБ? Сегодня, да! А завтра – бог весть. Шиковать и разбрасываться «баблом» я не планировал. Пачка денег, выданная императором, была достаточно толста и увесиста. Плюс к этому, имелся сертификат на структуру, в котором было двадцать пять тысяч рубликов, как я понимаю на зарплаты сотрудников моего ведомства. Осталось понять, где этих самых сотрудников искать? Я конечно присматривался к тем, кто помогал мне всю прошедшую неделю. Переманивать служивых я пока не стал, но оформил им подписку о сотрудничестве со всеми полагающимися выплатами, а Анюта вела табеля. Кто, когда, где и сколько использовался, в каких операциях и с какой степенью риска для жизни. Всё было учтено могучим ураганом и аттестат государственного казначейства грел карман, давая не плохую такую надежду, что всё усердие откликнется служивым звонкой монетой. Для этих целей мы даже провели совещание со всеми, кто на тот момент находился в доме. Особое мнение даже пришлось выслушать от казаков и экономки. Без них бы я точно не справился, а в результате платил бы или слишком мало, или слишком много, что абсолютно не приемлемо в моих условиях. Уровень довольствия, должен быть на прямую сопряжен с делом и риском, и никак иначе.

Зайдя в ресторан, я увидел стайку офицеров, оккупирующих большой стол и по-свойски приветственно кивнул им, признавая в них фронтовиков. Знаете, находясь на фронте в том мире я научился безошибочно, взглядом выделять людей, смотрящих ежедневно в лицо смерти. Даже не знаю, как объяснить, но было в них нечто такое… что-то от хищника. Если сказать по-простому, то можно выразиться так: Подобные люди не смотрят, на какой-то короткий миг складывается впечатление что «он» в тебя целиться, конечно же, не имея в руках оружие, но всё же… И когда я зашёл, то почувствовал, как волосы на коротко стриженном затылке зашевелилась, потому что в меня «целились» пятнадцать пар глаз. Мой ответный взгляд, совсем не овечьих глаз, объяснил им что и я «того же» племени, что же их сильно удивило, так это отсутствие орденов на моем кителе. Я провёл даму к столику в углу и галантно отодвинув стул, усадил Анну. Тут же материализовался официант и я тому надиктовал целый список, лёгких закусок и конечно же большая бутылка особого крымского вина была вишенкой на торте.

Не успели принести заказ, как ко мне подошёл штабс-капитан и обратился: – Господин капитан, разрешите представиться. Штабс-капитан Измайлов Федор Игнатьевич! – и он манерно махнул головой, прямо как настоящий офицер и дворянин из старых фильмов. Я встал и представился в ответ: – Капитан Романов, Николай Александрович. Чем могу служить?

– Видите ли… у нас с господами офицерами вышел спор. Одни говорят, что вы служивый и фронтовик, а вторые утверждают, что вы просто хорошо тренированны и являетесь не больше не меньше, простите конечно великодушно – штабной штафиркой. Не могли бы вы развеять наши сомнения? И ещё раз, простите великодушно, если мы вольно или невольно вас оскорбили. – и он слегка пошатнулся. Я посмотрел в окно на сумрачный день, пытаясь сообразить, сказать им правду или соврать. А может просто послать? Понимая, что пообедать нам спокойно шумная компания не даст, я не стал обострять, а ответил просто:

– Да, я воевал, но не здесь и не сейчас. Это было… так сказать, в другом конце мира и распространяться о этом, простите, мне долг не велит. Тот выслушал, кивнул, извинился и отбыл к своему столу. О чём они там переговаривались я не знаю, но уже через пару минут по мне подошёл подполковник, и я невольно поморщился, так как опять пришлось вставать.

– Простите, господин капитан, а вы не тот Романов, что участвовал в спасении царственных особ при покушении, два или три месяца тому?

– Тот, но прошу вас, не нужно кричать. – зря я это сказал, потому что подполковник взревел как боевой рог:

– Господа, господа! Представите себе с кем нас свела судьба! Это, тот самый капитан Романов, что так ловко нейтрализовал пару террористов, покушающихся на «Их императорских величеств»! – что тут началось! Офицеры… да и не только офицеры, персонал и даже прочие посетители «повскакивали» со своих мест и начали аплодировать мне, на что пришлось прижимать руку к сердцу, улыбаться, кивать говорить какие-то глупости в стиле «на моем месте мог быть любой из присутствующих». Затем, офицеры безапелляционно переманили нас за свой стол, при этом прочие посетители от своего имени, посылали мне бутылки вина и шампанского, а также разномастные блюда, стоящие совсем не малых денег. Да, чертовски приятно, но скажу честно – это лишнее. Мы просто планировали, спокойно пообедать, а пришлось вот так не чаяно, не гадано, стать «гвоздём» программы. Я долго принимал поздравления и благодарности, а поток подарков и подношений всё не иссякал, приводя меня в замешательство. Потом я слегка опьянел, да и Анна поблескивала своими симпатичными глазёнками. Её обихаживали, наравне со мной, если не сказать больше и когда пришло состояние «постоянно сытопьяно», на горизонте нарисовалась гитара! О, «майнгод»!

Конечно, среди такого количества офицеров нашлась пара великолепно играющих и приемлемо поющих, но уж простите… их благородные завывания, вызывали у меня зевоту. Когда тоска и уныние заполонили пространство, я попросил инструмент. Гитара, прошла по кругу и дойдя до меня, пришлось пройтись по струнам, чтобы слегка «донастроить» под себя. И как вы уже успели догадаться я выдал:

– Однообразные мелькают…, всё с той же болью дни мои. Как будто розы опадают… и умирают соловьи. Но и она печальна тоже…, мне приказавшая любовь. И под её атласной кожей, и под её атласной кожей, бежит отравленная кровь. – Когда я допевал второй куплет, то с удивлением заметил, что жевать перестали не только за нашим столом, но и весь ресторан завороженно слушал меня. К-хм… Такое отношение весьма и весьма польстило. В моем мире меня так же часто просили исполнять всяческие романсы. Люди… ну там друзья и знакомые утверждали, что тембр моего голоса и манера исполнения дали бы мне возможность с лёгкостью пера выбиться на эстраде, но уж простите… я воин, а не певец. Поэтому – как-то так.

Закончив проигрыш, присутствующие в ресторане «повскакивали» и принялись орать «браво», «бис»! Даже изредка слышались возгласы «брависимо», что служило показателем высшего блаженства, полученного от прослушивания. Да ладно, ладно… Не нужно так шуметь. И что вы думаете? А вот! Те, и не собирались успокаиваться. Они орали и хлопали до тех пор, пока я опять не взял в руки гитару. После короткого проигрыша, «полилось»:

– Господа офицеры…, по натянутым нервам…, я аккордами веры… эту песню пою. Тем, кто бросил карьеру…, живота на жалея…, свою грудь подставляет… за Россию свою. Тем, кто выжил в окопах…, свою честь не изгадил…, кто карьеры не делал… от солдатских кровей. Я пою офицерам…, матерей пожалевших. Возвратив им обратно… живых сыновей. Офицеры…, офицеры… ваше сердце под прицелом. За Россию и свободу до конца…! Офицеры, россияне… пусть победа воссияет! Заставляя… в унисон звучать сердца! – После второго куплета, просто сидящих в ресторане уже не было. Почти сотня людей, обступив нас, плотной толпой стояли и в полный голос пели хором:

– Офицеры, офицеры… ваше сердце под прицелом. За Россию… и свободу… до конца! Офицеры…, россияне… пусть победа воссияет, заставляя… в унисон звучать сердца! – Мне пришлось еще по одному кругу прогнать припев, потому что я никогда не видел такого фанатичного единодушия. Представляете? Даже шеф-повар, поварята, помощники и прочий персонал, стояли тут же и пели со всеми. Посиделки в ресторане превратились в патриотический митинг, будь он неладен. Да уж! Подобного я не ожидал.