Фаталити. Цена его успеха

Глава 4

Илиана

Мы сидим в уютном ресторане, завтракаем после утреннего визита в больницу. Я ковыряюсь вилкой в тарелке, пытаясь пробудить аппетит, но кусок в горло не лезет.

Настроение подавленное. Вчерашний день и встреча с прошлым высосали все силы. Пустота внутри меня оказалась настолько громкой, что я не могла уснуть до самого утра. Поток воспоминаний о Дадиани взрывал мой мозг.

И вдобавок ко всему врач сегодня сообщил, что лечение продлится около трех недель, и полеты на самолете бабушке пока противопоказаны. В итоге я застряну в этом городе почти на месяц…

– Как прошла вчерашняя встреча с Алексеем? – Тамарочкин голос вырывает меня из потока мыслей.

– Отлично.

– О чем он хотел с тобой поговорить?

– Они с Линой открыли благотворительную творческую школу для детей из неблагополучных семей. И через месяц состоится грандиозное мероприятие, где на протяжении нескольких дней каждый ученик сможет показать себя. Музыканты и танцоры будут выступать на сцене. Художники и фотографы представят свои работы на выставках. В жюри они пригласили влиятельных людей из разных сфер искусства. Возможно, кто-то из них захочет взять талантливых ребят под свое крыло.

– Какие они молодцы! – бабушка расплывается в искренней улыбке.

– Большие молодцы! – соглашаюсь с ней.

Я испытываю огромную радость за Лешу, за Лину и за всех детей, которым выпал шанс учиться в их школе. Но вместе с тем где-то глубоко внутри шевелится горькая досада, что я больше не часть всего этого…

– И? Он что-то тебе предложил? – Тамарочка смотрит на меня горящими глазами.

– Да. Сначала он хотел, чтобы я провела мастер-класс для учениц. Но буквально за час до нашей встречи одна из тренеров сломала ногу. Две ее подопечные остались без подготовки перед концертом. И Алексей попросил заменить ее.

– Надеюсь, ты согласилась?

– Я не дала ему ответа, так как ждала заключения врача и надеялась, что мы улетим пораньше на Пафос. Но… Пока я здесь, почему бы действительно не заняться чем-то полезным? – пожимаю плечами. – Я позвоню ему чуть позже и скажу, что принимаю его предложение.

Я не святая и никогда не пыталась ею быть. Но когда дело касается благотворительности, я всегда стараюсь помочь. Я знаю, каково это – нуждаться. Нуждаться в любви, в деньгах, в поддержке… Нуждаться в самом желании жить. Таких, как я, миллионы. И если я могу стать хотя бы для одного человека спасательным кругом – почему бы нет?

– Это правильное решение, моя девочка, – бабушка улыбается мне и продолжает говорить что-то о школе и о том, как важно помогать людям.

Но я перестаю слышать ее слова. Мое внимание приковывает семейная пара, только что вошедшая в ресторан. Все такая же яркая, живая, излучающая внутренний свет женщина и уверенный, статный мужчина рядом с ней.

Сердце подпрыгивает к горлу. Это они. Люди, которые не отвернулись от меня в самый трудный момент, хотя должны были. Они не осквернили меня грязным словом, не осудили, не растоптали. Напротив, хотели подать руку помощи несмотря на то, что их сын возненавидел меня.

Только я не протянула им руку в ответ.

Я хочу окликнуть их. Подойти и обнять крепко-крепко, но вместо этого отворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в свою тарелку. Я боюсь их реакции. Боюсь увидеть в их глазах нечто похожее на то, что я увидела вчера в глазах Ираклия.

– Что тебя беспокоит, Илиана? – теплая рука бабушки касается моей руки, которая машинально крутит вилку в тарелке.

– Да так… – отвечаю рассеянно, не зная, стоит ли делиться с ней своими мыслями.

– Ты всегда ругаешь меня за то, что я скрываю свои проблемы, чтобы не расстраивать тебя. А сама поступаешь точно так же, – справедливо упрекает она.

Я поднимаю на нее взгляд и улыбаюсь чуть теплее.

– Я вчера столкнулась с Ираклием, – сообщаю ей.

Бабушка ахает и прикрывает рот руками, словно услышала что-то невероятное. Ее глаза расширяются от удивления.

– Бабуль! – мне становится смешно от ее реакции.

– Вы поздоровались? Поговорили? Он тебя узнал сразу? – тараторит она взволнованно, не давая мне вставить ни слова.

– Узнал сразу. Мы не поздоровались – он сразу перешел к оскорблениям, – отвечаю как можно спокойнее.

– Ах негодник! – возмущается она. – Ты столько натерпелась из-за него, а он еще смеет обижать тебя?! Вот бы дать ему хороший подзатыльник! Может, тогда пришел бы в себя!

– Не из-за него, бабуль, а ради него, – поправляю ее. – Он не знает правды, поэтому имеет право злиться, ругаться, ненавидеть.

– Кажется, ему пора узнать ее!

– Зачем? У Ираклия все хорошо. Он там, где всегда мечтал быть. И, кажется, счастлив… – с трудом произношу я, вновь вспомнив ангелочка. – Значит, оно того стоило.

– Твоя жизнь того стоила? – ба смотрит на меня с болью в глазах. – А как же твои мечты?

– Мои мечты тоже сбылись, разве нет? – я улыбаюсь и пожимаю плечами, стараясь придать себе безразличный вид. – Я вырвалась из этого города. Танцую и путешествую по миру.

Она открывает рот, но ее перебивают:

– Илиана?

Я вздрагиваю от знакомого до боли женского голоса и поворачиваю голову.

Передо мной стоят Тина и Руслан Дадиани. Они заметили меня. Узнали. Подошли. Мне требуется несколько секунд, чтобы это осознать.

– Боже… Это ты! – Тина смотрит на меня с таким искренним удивлением и радостью, что я не могу удержаться от слабой улыбки. – Не думала, что еще когда-нибудь увижу тебя.

Я встаю навстречу им, и женщина тут же заключает меня в свои крепкие объятия, обволакивая своей теплотой.

– Очень рада видеть вас, – произношу искренне и крепко обнимаю ее в ответ.

Тина отпускает меня и начинает разглядывать с ног до головы.

– Какой же красивой ты стала… – делает она комплимент с удивительной гордостью в глазах.

– Здравствуй, дочка, – раздается рядом голос Руслана.

Я поворачиваюсь к нему и вижу ту же теплую улыбку на его лице. Его слова пробивают меня насквозь. Дочка. После всего, что произошло, после всех этих лет… Он все еще называет меня так.

Я не выдерживаю и обнимаю его. Закрываю глаза, чтобы не расплакаться. Объятия мужчины такие же крепкие и надежные, как раньше. На мгновение мне кажется, что я снова та самая девочка, которая нашла в этих людях свою новую семью.

Когда он отпускает меня, я чувствую себя одновременно счастливой и разбитой. Эти люди заменили мне родителей, дали ту любовь, которой мне так не хватало. И теперь… Теперь я снова рядом с ними, но между нами – пропасть в шесть долгих лет и множество ошибок. Моих ошибок.

Пока Тина с Русланом приветствуют бабушку, которая тоже вышла из-за стола к ним, я разглядываю их с улыбкой на лице. Хочу пригласить к нам за стол, но слова застревают в горле, когда за их спинами раздается низкий, уверенный мужской голос:

– Доброе утро.

Я знаю, кого увижу через мгновение. Ком в горле становится большим и невыносимо тяжелым. Кажется, будто кто-то перекрывает доступ к кислороду, и я начинаю задыхаться.

Отвожу взгляд, пытаясь выиграть хоть немного времени, чтобы собраться с мыслями и подготовиться. Но как подготовиться к тому, чего боишься? Я еще не привыкла к реальности, где мы с Дадиани снова находимся под одним небом.

– Доброе утро, – приветствуют его родители.

Из обрывков их короткого диалога я понимаю, что они запланировали семейный завтрак, и Ираклий только что приехал. Он еще не замечает меня. Его внимание полностью сосредоточено на Тине и Руслане. Он обнимает мать, целует ее в щеку и пожимает руку отцу.

А затем его взгляд останавливается на мне. Когда наши глаза встречаются, лицо Дадиани тут же становится жестким. В воздухе мгновенно повисает почти осязаемое напряжение, будто вот-вот разразится гроза.

– Здравствуй, – с трудом нахожу силы выдавить из себя приветствие.

Я не хочу никому портить настроение. Хотя уверена, что мое присутствие уже испортило его Ираклию.

– Привет, – небрежно бросает он в ответ.

И тут же отводит взгляд в сторону и замечает бабушку. Его лицо вмиг смягчается. На губах появляется искренняя улыбка – та самая, которую я помню до мельчайших деталей. Она вызывает у меня болезненный отклик внутри.

– Тамарочка, – произносит ласково и делает шаг к бабушке.

Подходит к ней и без тени сомнения крепко обнимает.

– Мой ты золотой! – тает Тамарочка в его объятиях, словно не она несколько минут назад собиралась дать ему подзатыльник.

Это забавляет. Я прекрасно понимаю, что все ее жаркие слова вызваны лишь тоской и желанием повернуть время вспять. Знаю, как сильно она скучала по нему все эти годы. Знаю, как хотела поговорить с ним, хотя сама когда-то оборвала их связь. Бабушка однажды призналась мне, что не сможет сдержаться и обязательно расскажет Ираклию всю правду, если продолжит с ним общение. И я была ей признательна за такую жертву…

И сейчас ба словно капитулирует перед своими чувствами. Ее глаза наполняются слезами, она зацеловывает его и прижимает к себе. Я наблюдаю за этим и завидую ей. Завидую этой возможности быть искренней, открытой в своих чувствах. Обнимать его, целовать. Хочу так же. Но вместо этого стою неподвижно и стараюсь выглядеть равнодушной. Будто он ничего для меня не значит.

Когда они отпускают друг друга, бабушка, вытирая слезы уголком платка, неожиданно обращается к семье Дадиани:

– Присоединитесь к нам?

Руслан и Тина переглядываются между собой. Они, как и я, ждут ответа Ираклия. Все зависит от него. Я замечаю, как он колеблется. Уверена, он хочет согласиться ради Тамарочки, но мое присутствие встает ему поперек горла.

– Конечно, – произносит он после короткой паузы.

Я тихо выдыхаю, будто только что скинула с плеч непосильный груз. Бабушка искренне радуется и тут же начинает суетиться, приглашая всех за стол. Руслан и Тина идут следом за ней, а Ираклий остается на месте еще несколько секунд.

Когда он все-таки делает шаг вперед и проходит мимо меня, наши взгляды вновь встречаются. Ни капли того тепла, которое я только что считывала в его глазах, пока он смотрел на бабушку. Снова ненависть и презрение, которое он старается маскировать равнодушием.

Болезненный факт: срок его ненависти уже превысил срок его любви. Любовь ко мне закончилась быстрее.

Дадиани садится рядом с бабушкой, а я оказываюсь напротив них, рядом с Тиной. Руслан занимает место во главе стола. Мы с Ираклием избегаем любых контактов – взглядов, слов, даже случайного движения в сторону друг друга.

– Какими судьбами ты в наших краях? – первой нарушает неловкую тишину Тина, обращаясь ко мне.

– Приехала проведать бабушку и забрать ее насовсем, – улыбаюсь в ответ.

– Все-таки решила с корнем вырвать себя из этого города? – присоединяется к разговору Руслан.

Я замечаю, как в его глазах мелькает едва заметная тень разочарования. Он откидывается на спинку стула, складывая руки на груди, и внимательно смотрит на меня.

– Лучше и не скажешь, – отвечаю с легкой улыбкой, стараясь скрыть горечь. – Чтобы больше не было причин возвращаться сюда.

– Прискорбно слышать, – произносит мужчина почти шепотом, и его взгляд становится глубже и серьезнее.

Я чувствую на себе еще один взгляд – тяжелый и невыносимо болезненный. Ираклий молчит, но его молчание слишком громкое. Я стараюсь не смотреть в его сторону. Боюсь встретиться с его глазами и вновь ощутить ту нестерпимую боль утраты, которую так долго пыталась забыть.

– Как хорошо, что мы тебя хотя бы случайно встретили, – продолжает Тина. – Сомневаюсь, что ты сама пришла бы к нам в гости.

– Я тоже рада встрече с вами, – признаюсь искренне, игнорируя ее последние слова.

Потому что она права – я не пришла бы. Но не потому, что забыла их и не хотела видеть. А потому, что боялась быть ими отвергнутой.

– Расскажи о себе. Как ты живешь? Где теперь обосновалась? Твоя бабушка настоящий партизан – никакой информации не выдает. Только убеждает нас, что с тобой все хорошо.

– Это моя вина. Я взяла с нее обещание, что она не будет никому обо мне рассказывать, – улыбаюсь я. – У меня действительно все хорошо. Живу за границей. Танцую и преподаю.

Тина осторожно смотрит на меня и после небольшой паузы спрашивает:

– Замужем?

Настолько аккуратно, словно боится услышать ответ.

– Нет, – отвечаю на автомате.

– Пункт, которого нет даже в списке интересов, – цитирует меня Тамарочка с недовольным выражением лица и вздыхает.

– Началось! Мне всего двадцать пять лет, а она уже решила, что мне все шестьдесят, и я ни за что не успею обзавестись большой семьей! – пытаюсь отшутиться я.

– Просто у нас в двадцать пять уже дети были, – мягким тоном объясняет Тина. – Бабушка переживает за тебя.

– Конечно, переживаю! Я ведь не молодею. Хочу быть спокойной за свою девочку, знать, что она не останется одна и будет под защитой.

– Будто замужество гарантирует женщинам защиту и безопасность! Иногда одной гораздо спокойнее и безопаснее жить! – возражаю я чуть резче, чем хотелось бы.

Тамарочка недовольно качает головой и смотрит на Тину.

– Ну, ты видишь?

– Современная молодежь такая независимая стала, – улыбается ей та. – Но я уверена, что Илиана девочка смышленая и знает, что делает.

– Спасибо за поддержку, – благодарю я и спешно меняю тему: – Лучше расскажите о себе! Как вы поживаете?

Мне неприятно говорить о своей личной жизни при Ираклии.

Минут тридцать мы увлеченно обсуждаем расширение бизнеса Тины и их с Русланом двухмесячное путешествие по Африке. Когда этот разговор подходит к концу, бабушка переключает свое внимание на Ираклия. Расспрашивает его о жизни, работе, успехах. Он без энтузиазма рассказывает Тамаре о своей карьере, текущих проектах и деловых планах. Я слушаю его внимательно, ловлю каждое слово. Мне нравится его голос то, как уверенно он говорит. Но меня смущает, что его рассказ звучит безжизненно.

Хочу расспросить Ираклия подробнее обо всем, но не решаюсь. Боюсь, что ничем приятным это не закончится. Поэтому молчу. Каждый из нас поддерживает разговор только отдельно от другого, старательно избегая даже случайных взглядов.

И в какой-то момент Руслану надоедает это.

– Мы уже час сидим за столом. Может быть, вы соизволите хотя бы парой слов обменяться друг с другом? – раздраженно обращается он к сыну.

Тот с холодным спокойствием выдерживает его взгляд.

– Не нашел ни одной темы, которую захотелось бы обсудить, – отвечает он безразличным тоном. – Или ты предлагаешь взять ее из воздуха?

– Отличная идея! Будь так добр!

Дадиани неторопливо переводит взгляд на меня. В его глазах едкое раздражение. И я чувствую, что ничего хорошего сейчас не услышу.

– Расскажи, как там Денис поживает? Как тебе живется в Штатах? – язвительно интересуется он.

Я не ошиблась. Знаю, что ему совершенно наплевать и на Дениса, и на Америку, и уж тем более на меня. Все, чего Ираклий сейчас хочет – уколоть меня. Каждой клеткой своего тела я ощущаю его неприязнь и желание избавиться от моего присутствия. Понимаю, что он терпит меня здесь только ради родителей.

Я собираю всю волю в кулак и заставляю себя улыбнуться ему, бездушно и нахально глядя прямо в глаза.

– О Штатах можешь узнать в интернете. Я там не живу. А Денис… о нем тоже масса информации в сети. Может быть, тебе назвать его фамилию для поиска?

Не дожидаясь его реакции, перевожу взгляд на Руслана и добавляю уже спокойнее:

– На самом деле мы с Ираклием уже успели вчера встретиться. Сказали друг другу все, что хотели. Так что тем для беседы у нас действительно больше нет.

Снова натягиваю на лицо искусственную улыбку, хотя внутри все ноет от обиды и разочарования

Нам есть еще, о чем поговорить. О многом. О важном. О правде, например. Но эти разговоры навсегда останутся немым монологом в моем сердце…

Глава 5

Илиана

Воспоминания

После нашего первого поцелуя я никак не могла прийти в себя. Мысли путались, сердце то замирало, то начинало биться быстрее каждый раз, когда я думала об Ираклии. Я избегала встреч с ним. Просто не знала, что сказать и как себя вести рядом с ним. И Дадиани, казалось, понимал мое состояние и не дергал меня какое-то время.

И вот одним ранним утром я решила выйти из дома, чтобы прогуляться и насладиться деревенской тишиной и рассветом. Я шла к полю, где планировала устроить себе мини-пикник и почитать книгу, но тут заметила, как ко мне подъезжает знакомая машина и останавливается.

Я стояла неподвижно, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, потому что знала, кого увижу в следующую секунду. Ираклий спокойно вышел из автомобиля и направился в мою сторону. Волнение смешивалось с радостью, но я старалась сохранять видимость спокойствия.

– Привет, – произнесла я с натянутой улыбкой, когда он подошел ближе.

– Привет. Решила прогуляться?

– Да, – кивнула я. – А ты что здесь делаешь?

– Хотел увидеть тебя.

– В такую рань? – спросила я чуть растерянно.

– Я все равно не мог уснуть, – признался он. – Знал, что ты тоже не спишь.

Между нами повисло напряженное молчание – не неловкое, а скорее наполненное чем-то важным и недосказанным.

– Присоединишься ко мне? – неожиданно для себя предложила я.

– Конечно.

Дойдя до поля, я достала из сумки плед и расстелила его на траве. Мы легли рядом и смотрели в утреннее небо. Оно постепенно заливалось мягкими оттенками розового и золотого света.

Мы молчали. Но это казалось таким естественным и правильным. Никогда и ни с кем мне не было так легко молчать. Тишина между нами завораживала. Казалось, что в этот миг говорили наши души.

Я повернула голову влево и взглянула на задумчиво-спокойное лицо Дадиани. Почувствовав на себе мой взгляд, он тоже посмотрел на меня и тихо прошептал:

– С тобой даже молчать приятно.

Я улыбнулась в ответ, понимая, что мы думаем об одном и том же. И чувствуем одинаково.

– Будем делать вид, будто между нами ничего не было? – спросил он.

– А что еще делать? Я думаю, то, что случилось, было легким помутнением, – я старалась говорить как можно убедительнее, чтобы поверить собственным словам.

– Мое помутнение длится до сих пор, – честно признался Дадиани.

Я отвела взгляд к горизонту, почувствовав, как кровь прилила к щекам. Его прямота смущала и одновременно обезоруживала меня. Наш поцелуй до сих пор горел на моих губах, и я так боялась вновь почувствовать то же самое. Потому что знала: если это случится еще раз, пути назад уже не будет. Это станет чем-то необратимым.

– Давай поговорим откровенно, – Ираклий принял сидячее положение и посмотрел на меня.

– О чем? – спросила я, стараясь не смотреть ему в глаза.

– О том, почему ты боишься меня.

– Это не так, – неубедительно возразила я. – Глупо так думать.

Он протянул руку ко мне, мягко коснулся моего подбородка и развернул мое лицо к себе.

– Ты даже посмотреть на меня не можешь.

– Я ведь пришла сюда любоваться рассветом, – попыталась я улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

– Не прикидывайся дурой, Илиана, – отрезал Дадиани. – То, что произошло в студии, не было секундным помутнением рассудка.

Я смотрела в его глаза с полминуты. А после мой голос предательски дрогнул:

– Я не хочу…

– Чего?

– Вот этого всего! Не хочу портить нашу дружбу этим… – я запнулась, не находя подходящего слова, и жестом указала на пространство между нами.

– Я тебе не нравлюсь?

– Как ты можешь мне не нравиться? Я ведь дружу с тобой!

– Я имею в виду другую симпатию.

Я смутилась и не нашла слов, чтобы ответить. Я не хотела лгать ему, но и признаться в своих чувствах казалось невозможным. Это было равносильно признанию собственного поражения. Тогда я еще не умела этого делать.

Но Дадиани все понял без слов.

– Тогда о какой дружбе может идти речь? Ты ведь не сопротивлялась, когда я тебя поцеловал. Что изменилось теперь?

– Я включила голову, Ираклий. Я бы не хотела терять нашу дружбу из-за нескольких месяцев отношений.

– Почему ты устанавливаешь срок отношениям, в которых даже не была?

– Потому что у всего есть срок. И самые скоропортящиеся товары – это чувства и взаимоотношения.

– Получается, у нашей дружбы тоже есть конец?

– Да, – с досадой подтвердила я.

– Мне жаль, что жизненные обстоятельства научили тебя этому…

– Жизнь всех учит именно этому. Просто кто-то не хочет учиться, – заключила я голосом победителя.

Глупая девочка еще не знала, что у подлинных чувств срок годности – вечность. Что любовь, дружба, страсть – все, что однажды нашло отклик в сердце, останется там навсегда.

Ираклий промолчал. Лег на спину, и мы продолжали наблюдать за облаками. Казалось, тишина между нами стала вязкой, неприятной. Мне хотелось плакать. Но не от обиды или злости, а от какого-то смутного чувства, которое я не могла объяснить. Победа в нашем разговоре не принесла мне радости, только странное опустошение.

Я пыталась расслабиться, но тревога сдавливала грудь. Я повернула голову к Дадиани, чтобы убедиться, что между нами все в порядке. Мысли о том, что он мог обидеться или разозлиться, не давали мне покоя. Я не хотела неопределенности.

– Все ведь хорошо у нас? – наконец поинтересовалась я, не выдержав. Села и начала нервно теребить край пледа.

Ираклий какое-то время молча изучал меня.

– Я не хочу, чтобы мы были в ссоре. Мне это не нравится, – продолжила я, чувствуя, как голос предательски дрогнул.

– Мы не в ссоре. Все хорошо, – ответил он наконец.

– Честно? Просто ты… ты на себя сейчас не похож.

– Просто я хочу тебя обнять и поцеловать. Ни о чем другом думать не могу, – произнес он с привычной легкостью, словно говорил о погоде.

Я же смутилась пуще прежнего и тут же отвела от него взгляд, стараясь взять себя в руки. Забавно вспоминать себя такой маленькой, невинной и испуганной собственными чувствами.

– Ты судишь обо всем через опыт своих родителей, – неожиданно заключил Ираклий после недолгой паузы и, приподнявшись, сел рядом.

– Ты прав, – подумав, честно призналась я. – Помню, как мама была счастлива рядом с папой. Он заботился о нас. Всегда обнимал ее и целовал. Водил меня на секции… Это он привил мне любовь к бальным танцам. Я даже не знала тогда, что в семьях может быть иначе. Он был идеальным отцом. Да и мужем тоже, наверное… Мама всегда улыбалась рядом с ним. Она с нетерпением ждала выходных, чтобы пойти вместе гулять. А потом он встретил другую женщину. И исчез… Будто нас с мамой никогда и не было, – я посмотрела в глаза Ираклию, с трудом сдерживая слезы. – И как мне верить в другую реальность, если моя – такая?

– Но есть и моя реальность, – произнес Дадиани.

– И какая она?

– Мой отец влюбился в маму еще подростком. Ему было семнадцать лет. Он добивался ее два года и еще пять лет убеждал ее отца в том, что достоин ее руки. Мама была из богатой семьи в деревне, а папа бросил школу ради работы, потому что ему нужно было кормить больную мать и младших братьев. Все удивились, когда дедушка дал свое благословение на их брак. Многие осуждали: мол, зачем отдавать дочь за бедняка? Но дедушка потом рассказывал мне: пока другие парни полагались на фамилию или деньги своих родителей, мой отец работал день и ночь ради того, чтобы быть с мамой.