Есть и другое племя – кусачи. Телами люди, а головы волчьи. Глаза у них красным светятся, что факелы, лишь когда зверь нажрется – чернеют. Это боги кусачей прокляли за кровожадность, сделали так, чтобы глаза огнем горели. На охоте глаза их выдают, мелкое зверье издали кусачей видит и прячется. Потому их так мало – с голоду дохнут.
– А Тощий Зверолов перед кончиной рассказывал, что его дятел сглазил, – загробным шепотом вещал Колемон. – Тощий-то за Реку не ходил, не такой он был дурак. Но силки по берегу у водопоя расставил. Проверял их, как вдруг слышит с того берега дятлов стук и стоны нечеловеческие. Даром что четверть мили – все равно услышал, это его и всполошило. Посмотрел туда, а там дерево высоченное, и под кроной дятел кору долбит, а из-под клюва по стволу кровь течет. Дерево стонет, а дятел все стучит, а кровь потом язычком слизывает. Тощий ни напугаться толком не успел, ни удивиться – откуда у птицы язычок? Как тут дятел его заметил и давай с дерева вниз спускаться. Ох, Тощий и деру дал! Мало ли, что другой берег: этакая тварь и перелететь может, и прямо по воде перебежать! Только не спасло Тощего бегство: как вернулся в Спот, так дней через десять и помер от лихорадки. И все заикался перед смертью. Злой глаз был у дятла, вот так-то.
…В четыре года я прочел свою первую книгу, думал Эрвин София Джессика. В шесть знал наизусть историю Сошествия, в семь понял принцип искровой силы, в восемь изучил устройство тягача. К шестнадцати перечитал сотню томов из библиотеки Первой Зимы, в семнадцать поступил в Университет Фаунтерры. В двадцать написал очерк о политике Юлианы Великой; в двадцать один выступал на открытом заседании Палаты Представителей; в двадцать два впервые был приглашен в чайный салон императора. Теперь мне двадцать четыре, и я достиг вершины своего обучения: слушаю лекции о людовепрях и дятлах-кровопийцах!
– А полтора года тому, – продолжал Колемон, – прибило к нашему берегу мертвое тело. Страшное оно было: глаз не отвести, до того жутко! Плоть бледная, бесцветная, но по всей коже бугрятся грибы и багровым пульсируют. Это они всю кровушку из бедняги высосали. Заснул он, видать, на красной грибнице – вот так-то.
– Надо полагать, – подытожил рассказы Эрвин, – с того берега Реки никто живым не возвращался?
– Ни один, ваша светлость, – истово закивал Колемон. – Переплыть Реку – все равно что живьем в землю зарыться.
– Откуда же вы знаете обо всем, что там творится?
Охотник глянул на него снисходительно:
– А как же не знать-то!
Дни стояли теплые. Раннее лето сияло небесной синевой, поднималось над землею влажной испариной, дышало цветением, искрилось в речных волнах.
Эрвин полюбил глядеть на Реку: величавой своей мощью она напоминала Ханай. Река дика, Ханай обуздан: скован семью мостами, усеян белыми соцветьями парусов, берега его заросли дворцами и башнями. И все же реки похожи чертами, будто брат и сестра.
Ханай, столица. Начало июня. Состоялся ежегодный бал во дворце Пера и Меча. Блестящая знать всех земель съехалась в Фаунтерру и останется там до конца летних игр, что будут в августе. Столица проведет два месяца в драматическом ожидании. Грядущая помолвка императора может принести с собою что угодно: гражданскую войну, годы мира и благоденствия, расцвет науки и прогресса, упадок династии или, напротив, усиление Короны, но увядание Великих домов.
Чем больше Эрвин думал об этом, тем больше убеждался: будь он на месте императора Адриана, любой ценою отложил бы помолвку на год. В сентябре состоится голосование в Палате Представителей, весьма важное для владыки. Будет решаться судьба законов о реформах. Великие дома станут требовать брачного договора, шантажировать, угрожать провалом голосования. Но если Адриан пойдет на поводу и заключит помолвку, он станет заложником, фишкой в чужих руках. Три невесты – три коалиции Великих домов. Выбрать одну из невест – значит лишиться поддержки двух остальных коалиций. А значит, попасть под полное влияние союзников императрицы – ведь кроме них владыке будет уже не на кого опереться.
С другой стороны, без помолвки Адриану будет весьма сложно добиться принятия непопулярных законов в Палате. Но старания Эрвина, пусть и незавершенные, дают владыке возможность. Литленд не станет упираться. Герцог Надежды поддержит императора, подкупленный искровым цехом и видами на родство с Ориджинами. Нортвуд и Ориджин – также на стороне Адриана. Даже строптивый архиепископ Галлард, кажется, склонился на сторону императора. Церковь не имеет прямого голоса в Палате, но оказывает немалое влияние на тех, кто имеет.
Эрвин мог бы поручиться, что император отложит помолвку, если бы не одно недавнее событие. Граф Нортвуд, что приезжал на свадьбу Ионы, привез с собою известие: совершено покушение на Минерву из Стагфорта – троюродную племянницу императора. Эрвин был отдаленно знаком с нею: неглупая девочка, сдержанная и замкнутая. Благородное и нищее существо, лишенное какого бы то ни было влияния. Сама по себе Минерва не решает ничего. Но факт покушения на нее – занятная карта, которую можно с выгодой разыграть. Угроза наследнице – угроза Короне. Хорошая возможность добиться преференций у императора или получить новый рычаг для давления. Коли запахло цареубийством, престолу срочно нужен прямой наследник. Айден Альмера будет использовать это как аргумент в пользу скорейшего брака владыки. Настолько действенный аргумент, что впору, пожалуй, заподозрить в покушении самого Айдена. Странно, правда, что убийцы не довели дело до конца. Герцог Альмера – не из тех, кто останавливается на полдороге. А так, из-за оплошности асассинов, выигрышная карта по имени Минерва попала в руки неожиданному человеку – графине Сибил. Пышущая энергией харизматичная правительница Нортвуда… несомненно, она использует выпавший шанс. Вопрос лишь в том – как именно? Будет уповать на благодарность императора? Обвинит кого-нибудь в покушении, и так разделается с политическим противником? Попросту продаст высокородную Минерву кому-нибудь в жены?..
В одном Эрвин был абсолютно уверен. Он предложил выгодные условия союза Генри Фарвею и довольно неплохое решение – приарху Галларду, но самый драгоценный приз обещал графине Сибил Нортвуд. Если кто-то из коалиции Эрвина и будет следовать плану до последнего, до самого возвращения Эрвина в столицу, – то это леди Сибил.
10 октября 1773 года от Сошествия
Особняк графини Нортвуд, Фаунтерра
– Дорогой Эрвин! Рада твоему посещению, – восклицает леди Сибил Нортвуд и протягивает руку для приветствия.
С нею все будет просто, думает Эрвин, целуя костяшки графини. Уж кого-кого, а эту даму он хорошо знает.
Графство Нортвуд связывают с Первой Зимой сложные отношения. Нортвуд – земля своенравных, свободолюбивых людей. Ею правят потомки вольных стрелков и северных пиратов. Совсем недавно, меньше двух веков назад, нортвудцы склонили колени перед Династией. Тем не менее, загнав гордость в темный угол, они вынуждены вести политику с постоянной оглядкой на своего грозного соседа – дом Ориджин.
Каждая встреча с родителями Эрвина – вроде состязания для леди Сибил. Она неутомимо пытается превзойти их: поразить богатством трапез, роскошью нарядов, удивить успехами в политике, торговле, строительстве. Леди Сибил завидует Ориджинам и страстно желает когда-нибудь увидеть на их лицах ответную зависть. Мучительно стараясь встать с ними вровень, графиня Нортвуд тем самым постоянно подчеркивает неравенство. Она никак не может понять: дело не в богатстве, не в имени рода, не в количестве мечей. Дело в вере: Ориджины верят в свое величие, Сибил Нортвуд – нет.
Что нужно, чтобы договориться с нею? Все просто: обратиться к ее гордости.
– Леди Сибил, – говорит Эрвин, – я пришел к вам за помощью.
– О, с удовольствием сделаю, что смогу!
Графиня усаживает его в кресло рядом с собою. Она одета в простое домашнее платье, чем-то напоминающее халат; ее волосы влажны и пахнут мылом. Это не романтический намек, а небрежность. Эрвин, по мнению леди Сибил, недостаточно важная персона, чтобы специально наряжаться к его приходу. Возрастом графиня годится ему скорее в старшие сестры, чем в матери, однако обращается как с юношей. Леди Сибил помнит его еще мальчиком. Слишком многие на Севере помнят его еще мальчиком, отчасти именно поэтому Эрвину больше по душе Фаунтерра.
– Дело в женщине, верно? – спрашивает графиня. Она была бы в полном восторге, если бы отпрыск Ориджинов обратился к ней за помощью в любовном вопросе. Одновременно три удовольствия: и новая сплетня, и чувство превосходства, и плевок в сторону старших Ориджинов – Эрвин пришел за советом не к отцу или матери, а к ней!
– К сожалению, нет, миледи. Все сложнее… и потому ваша помощь будет особенно ценна.
– Так о чем же речь?
– Я хотел поговорить о Южном Пути.
Леди Сибил понимающе кивает, губы досадливо кривятся. Южный Путь – общий враг северян. Ничто так не роднит Нортвудов с Ориджинами, как ненависть к торгашам Южного Пути.
– Я каждый год веду переговоры с Лабелином об уровне торговых наценок! Не далее как в прошлом месяце встречалась с ним – все так же безрезультатно. Боров ничего не хочет слышать. Если Северу не по карману его товары – значит, Север беден. Таков его ответ. Север беден! Какое хамство! Каждый год сотни тысяч наших эфесов оседают в его казне, и он еще имеет наглость обзывать нас бедняками!
Леди Сибил добавляет несколько более крепких выражений. Эрвин кивает и поддакивает – эмоции собеседницы ему на руку. Позволив графине выговориться, он добавляет:
– Я согласен с каждым вашим словом, миледи. Но боюсь, что дело вскоре обернется еще хуже.
– Куда уж хуже!
– Всеобщий налог, миледи. В сентябре Адриан внесет на голосование свои реформы, в том числе – всеобщий налог с земель и доходов. Если закон будет утвержден, Ориджин потеряет около семидесяти тысяч эфесов ежегодно, Нортвуд – около восьмидесяти пяти.
Леди Сибил сокрушенно качает головой.
– Я тоже подсчитала. Чудовищные числа. Но что поделать!.. Остается уповать лишь на то, что Великие дома проявят благоразумие и не поддержат закон.
– Великие дома проголосуют «за», – твердо заявляет Эрвин. – По крайней мере, половина из них.
Графиня бросает настороженный взгляд:
– Почему ты так думаешь?
– Потому, миледи, что это голосование – отличная кормушка. Корона в уязвимом положении, ей нужна помощь. Среди лордов найдется немало таких, кто решит продать императору свой голос и получить на этом выгоду. В итоге закон будет принят, а те, кто голосовал против, попросту останутся в дураках.
– Омерзительно, когда первородные продают свои принципы!
– Ну, полагаю, они назвали бы это иначе. Сказали бы, что их вассальный долг – поддержать императора в трудную минуту…
Леди Сибил склоняет голову:
– Дорогой мой, к чему ты ведешь? Уж не думаешь ли ты…
– Миледи, я хотел всего лишь посоветоваться. Ваш опыт много больше моего. Как вы полагаете, не стоит ли и нам, правителям Севера, предложить императору свою поддержку? Это было бы весьма полезно владыке и помогло нам решить некоторые проблемы…
Графиня – никудышный политик. Ее честолюбие слишком ранимо, а потому поведение – предсказуемо. В данный момент леди Сибил морщится со вполне ожидаемым презрением:
– Пф! Не могу поверить, что это предлагаешь ты, сын Ориджинов! Неужели сам не видишь, как это бесчестно?
– Нет-нет, миледи, вы неправильно меня поняли. Я не говорю о том, чтобы продать наши голоса за деньги. Что вы!
