Стрела, монета, искра. Том III
Роман Суржиков
Полари #1
Полари – мир фантастического Средневековья. Суровые и жестокие нравы здесь соседствуют с диковинными ростками будущего, мечи и арбалеты – с первыми электростанциями и железными дорогами. Император Адриан ведет государство нелегким путем реформ и прогресса. Могущественные феодалы плетут изощренные интриги, поднимают мятежи в борьбе за власть. Церковь также пользуется огромным влиянием, ведь в мире Полари никто не сомневается в существовании богов. Боги не стоят в стороне: они шлют людям дары – непостижимые Священные Предметы. Писание гласит: в Предметах таится великая сила, способная исцелять болезни, управлять стихиями, разрушать преграды. Секрет этой силы утерян много веков назад…
Роман Суржиков
Стрела, монета, искра. Том III
Стрела
Июнь 1774 года от Сошествия
Восточнее Реки, окрестности ложа XVIII Дара Богов
Когда очнулся, был вечер, и хотелось есть. Точней, иначе: мысль о еде не вызвала отвращения. Хороший признак.
Эрвин вернулся в землянку, вытащил припасы из мешка. Лисы даже не успели растащить их, пока он валялся без чувств. Видимо, был вечер того же дня. Пожевал вяленины с луковой лепешкой, запил водой. Потом осторожно ощупал рану. Боль тут же взорвалась под пальцами. Опухоль была столь же горячей, как прежде. И лишь на волосок меньше.
Нет, нет, не говорите, что придется повторить этот ужас!
Он, конечно, знал ответ. Только Священный Предмет мог бы исцелить ранение мгновенно. Змей-трава – не святыня, а всего лишь яд. Нужно применять зелье вновь и вновь, пока хворь не отступит. За день рана опять наполнилась гноем. От него следует избавиться, лишь затем влить зелье. Для этого нужен кинжал. Все как в прошлый раз, с тем лишь отличием, что теперь не придется резать кожу.
Наверное, во второй раз будет легче, убеждал себя Эрвин, ковыляя к зарослям травы и срезая пучки, растирая в миске, делая глоток сока. Он ошибся: было хуже. Теперь тело знало, чего ожидать. Пальцы не гнулись, нож выпадал из рук. Сердце замирало и отказывалось биться. А боль оказалась намного сильнее.
В третий раз – еще сильнее.
В четвертый – еще.
Боль начиналась, едва он заносил нож над раной. Когда протирал клинок орджем перед процедурой. Когда лишь брал его в руку. Когда делал глоток зелья. Оно выжигало нутро расплавленным свинцом – милость в сравнении с тем, что последует дальше. Рана стонала уже тогда, когда он клал в рот последний кусочек лепешки, перед тем как идти за змей-травой. Даже когда просыпался, чувствуя голод и зная, что сейчас развяжет мешок и поест, а дальше возьмет нож и срежет траву, а дальше…
Тело устало от боли, хотелось рыдать и выть. Почему? Сколько еще? Ради всех святых, сколько?!
Рана, прежде ровная, приняла форму лучистой звезды: при поворотах нож иссек ее края. Она кровоточила почти постоянно, и чем больше спадала опухоль – тем сильнее. После лечения следовало бы всякий раз перевязывать ее… и всякий раз Эрвин терял сознание, когда обжигающий яд вливался в дыру под ключицей. Приходил в себя, став на полпинты крови слабее. Потом – еще…
Силы испарялись. Лепешки и мясо не могли восстановить их. Вместе с силами уходила воля.
– Я выживу, чтобы увидеть сестру, – говорил себе Эрвин, и колдовство не действовало.
Он безо всяких колебаний отдал бы жизнь за Иону. Только – быстро. Удар копья или меча – это даже не смерть, а награда, Но не так, как сейчас! Не крохотными кусочками, не дюйм за дюймом!
– Я выживу и вернусь в Первую Зиму, – шептал Эрвин, уговаривая руку согнуться и ввести клинок. – Назло отцу. Ведь он сдуреет от удивления! Я один вернулся: не кайры, а я – вот потеха!
Кинжал. Поворот. Яд. Багровая тьма…
– Я выживу и увижу Иону. Я выживу и вернусь домой, – говорил в следующий раз, твердо зная, что не хочет ни того, ни другого. В теле оставалось сил на одно желание: умереть быстро.
Ордж, наверное, мог бы помочь, притупить чувство… но его мало, и он нужен клинку. Грязь, попавшая с ножа в рану, сведет на нет весь эффект зелья. Эрвин берег ордж и брался за кинжал в мучительно трезвом сознании.
– Я все-таки выживу, сожри меня тьма, – шептал он свое заклятье, свою магическую формулу, божественную фразу. Рука с кинжалом – Священный Предмет. Чтобы она пришла в движение, нужно сказать правильные слова. – Я увижу Иону. Я увижу мать. Я вернусь домой. Назло всем! Назло себе самому, будь я проклят!
Кинжал. Проворот. Яд.
Боги, до чего же!..
Потом левая рука отказалась служить. Прежде ему удавалось сжать ее в кулак и взять кисточку. Теперь – все, пальцы попросту не слушались. Правой рукой он вложил кинжал в левую и согнул пальцы на рукояти, привязал нож к ладони. Правой же нужно будет ввести клинок в рану. Левая послужит только рычагом, чтобы удержать нож, пока правая схватит кисть и нанесет зелье. Все действие занимало раза в два больше времени, чем прежде.
– Я выживу. Вернусь в Первую Зиму. Увижу сестру и мать. Отомщу за мой отряд. Я выживу!
Удар. Неудачный, неловкий. Второй удар, поворот. Правая рука тянется за соком, левая падает, нож выскальзывает из раны.
– Сколько еще нужно?.. Сколько вообще можно вытерпеть?.. Скоро ли край?.. – шепчет Эрвин, чувствуя слезы на щеках и губах. Вместе со слезами столь же соленая ярость наполняет рот. – Но я выживу! Отомщу всем! И Луису, и тому, кто его послал, и тем, кто убил моих людей. Всем вам, мрази, нелюди! Отомщу каждому из вас! За Теобарта и Томми, за кайров и греев, за Дождя и Леоканту. Проклятые твари, вы сполна расплатитесь за то, что мне приходится делать это с собою!
Удар кинжала. Поворот плеча-рычага. Задержать клинок под углом. Схватить миску. Влить сок в раскрытую рану. Ощутить, как яд прожигает дыру в груди. Дело сделано.
Я выживу.
Багровая тьма.
* * *
Императорский чайный салон – уютнейшее место во всем дворце Пера и Меча.
Роскошная, но небольшая лоджия. Стены – мозаика из малахита и янтаря, потолок – причудливый узор лепнины, оплетающий центральную фреску. Овальные окна выходят в вишневый сад. Сейчас он покрыт снегом, ветви костлявы и пушисты в одночасье. Камин потрескивает огнем. Сквозь слуховые отдушины стены доносится клавесинная музыка.
Быть приглашенным на чаепитие в лоджии – знак особого доверия его величества. Огромная честь даже для землеправителей и императорских советников. А уж для секунд-вассала владыки, каковым является молодой лорд Ориджин… Два года назад, когда Эрвин впервые побывал здесь, он так по-щенячьи гордился собою! Целый следующий вечер терзал слух своей тогдашней пассии Сюзанны рассказами о чаепитии. Стыдно вспомнить… Сейчас все иначе. Изящество места, избранность круга – теперь только фон. Есть дело, и важно лишь оно. Имеет значение лишь то, что будет сказано.
Его величество Адриан Ингрид Элизабет держит чашку всей ладонью – как пиалу. Он одет в белоснежную рубаху с черным бантом на шее и синий бархатный халат, пышные темные волосы перехвачены золотым обручем. На столе перед владыкой апельсин, нарезанный тонкими ломтиками, и крохотное пирожное – император не любит сладкого.
По правую руку от Адриана – генерал Уильям Дейви. Прекрасно, что он здесь. Из всех императорских советников и приближенных лишь сира Уильяма Эрвин рискнул бы назвать своим другом. К сожалению, когда Эрвин вошел, генерал встал ему навстречу, пожал руку и даже хлопнул по плечу. Тем самым он показал свое расположение к северянину, теперь любые слова генерала в поддержку Эрвина будут критически расценены владыкой.
По левую руку – леди Катрин Катрин из Шиммери. Собственно, она не шиммерийка – смуглая кожа, миндалевидные глаза, стройное тело западницы. И не очень-то леди – Катрин не приходится потомком никому из Праматерей. Родилась в Холливеле, была продана на Юг, служила альтессой шиммерийскому купцу, потом – градоначальнику, потом – принцу… Ныне Катрин Катрин – советница императора по светским интригам. Умна, как черт, и знает все хитросплетение столичных любовных связей, симпатий и интересов не хуже, чем паук – собственную паутину. Это скверно. Еще хуже – то, что она терпеть не может Эрвина, как, впрочем, и он ее. Хорошо – то, что Катрин Катрин предана императору.
Эрвин сидит напротив владыки. Лакей наполняет его чашку душистой жидкостью с запахом вишни и жасмина. Ставит блюдце с пирожным: поверх сливочного крема белеет виноградинка.
– Ваше величество, – говорит Эрвин, – я благодарен вам за приглашение.
– Чай безвкусен без интересной беседы, – отвечает Адриан. – А вы – прекрасный собеседник, лорд Эрвин.
Катрин Катрин не скрывает скептической ухмылки. Генерал Дейви с наслаждением жует пирог.
– Позволите ли мне предложить тему, ваше величество?
– К нашему общему удовольствию.
– Меня всегда занимал вопрос, – непринужденно говорит северянин, – в какой мере следует смешивать любовь и политику. Мы полагаем политические браки естественными и полезными, однако обходим вниманием один нюанс. Политика переменчива и сиюминутна: тот умер, этот унаследовал власть, те земли вступили в союз, эти повздорили… Политическая ситуация может меняться каждый месяц, в то время как брак и любовь остаются с нами на долгие годы. Политический брак вынуждает нас связывать нечто сиюминутное с чем-то другим – вечным. Правильно ли это?
Адриан лукаво усмехается, украсив щеки янмэйскими ямочками:
