Матрица и потенциал характера. С позиций архетипического подхода и теорий развития. В поисках неиссякаемого источника духа

Девочка со спичками

Было невероятно холодно, шел снег, сгущались сумерки. Канун Нового года. В холоде и темноте брела маленькая нищая девочка с непокрытой головой и босая… Девочка шла босиком по улице. Ее ножки распухли и покраснели от стужи. В руке она держала маленькую коробочку спичек, а в кармане ее передника лежало еще несколько коробочек. За весь день она не продала ни одной спички, и никто не подал ей ни гроша. Замерзшая и голодная брела она по городу; совсем измучилась, бедняжка!

Перед нами портрет человека потерянного, скитающегося, замороженного и неспособного установить контакт. Девочка заглядывает в окна деревенских домов, где в тепле отмечают семейные праздники. Страх не дает ей вернуться в свой холодный дом, к жестокому отцу – никого нельзя попросить о помощи. Смиренно сидит она в одиночестве на снегу. Лишенная человеческого тепла, она обращается к собственным скудным ресурсам – жжет оставшиеся спички, что в итоге и приводит ее в смертельные объятья собственных фантазий.

Важно отметить, что у девочки жестокий отец и нет матери. С клинической точки зрения, можно предположить, что именно пренебрежение самыми базовыми физическими и эмоциональными потребностями ребенка могло заморозить его изнутри. Изоляция, переживаемая в значимых детских отношениях, интернализуется во внутрипсихическую изоляцию. Шизоидный пациент испытывает ужасающую пустоту, невыразимый страх, его внутренний ландшафт не заселен человеческими фигурами. Он часто предается бесконечным мечтаниям и фантазиям, которые могут быть яркими, символическими и завораживающими. Если он обладает хорошо развитым интеллектом, то может частично утешиться, построив внутренний ледяной дворец, где будет жить один, в безопасности, но замороженный. Но даже несмотря на это, опасные глубины, непредсказуемость и смертельный ужас не оставляют его. Как и девочка со спичками, шизоидная личность обычно не контактирует со своим телом и аффектами, а также не способна организовать свои действия в этом мире. У нее нет связи с собственным телом как с вместилищем, то есть нет телесно переживаемого опыта. Она живет в теле, которое как бы спит или еще не пробудилось к жизни. При этом оно может быть нормально сформированным, но зажатым и не откликаться на прикосновения или реагировать на них отвращением. Шизоидная личность склонна проявлять настороженность, переходящую в гипербдительность, и легко затопляться чувствами.

С архетипической точки зрения, люди, которым в отношениях свойствен избегающий паттерн, отличаются незаурядным интеллектом и воображением. Захваченный благоговением перед ментально-символическим аспектом бессознательного, человек с шизоидной структурой характера пребывает во власти увлекательных событий внутреннего мира, куда сбегает от напряженного, аффективно заряженного опыта человеческих отношений. Он почти не способен вступать в близкие взаимодействия, хотя иногда обладает особой чувствительностью к ним. Он не может отстаивать свои интересы – для этого у него не хватает душевных сил. В то же время на определенной психологической дистанции люди с шизоидной структурой характера могут восприниматься искренними и незащищенными. Пытаясь сохранить безопасное личное пространство, они часто производят впечатление отчужденных и отстраненных. Поступая вопреки ожиданиям окружающих и ведя себя эксцентрично, они тем самым культивируют свою чрезмерную уникальность, которая еще больше отделяет их от мира. В то же время внутренне они бывают неумолимо самокритичны и невыносимо одиноки.

Совсем не редкость, когда пациенты с шизоидным профилем обращаются к аналитикам-юнгианцам. Та легкость, с которой они оперируют богатым на образы материалом своих фантазий и снов, создает благодатную почву для установления тесных аналитических отношений. Наша практика показывает, что переживаемый опыт и защитные структуры шизоидной личности с клинической точки зрения недостаточно признаны специалистами и даже идеализируются. Причина подобного отношения кроется в том, что у самих терапевтов шизоидные состояния в целом остаются непроанализированными и непроработанными.

Одна такая пациентка – молодая работающая женщина – жила только в своих снах. Неважно, что у нее был муж, трое детей и много знакомых. Прежде всего ее увлекала собственная внутренняя жизнь. На каждую сессию она приносила кипы листов, содержащих скрупулезные описания сложных архетипических сновидений. Заполняя наше пространство, яркие образы из этих сновидений редко снисходили до того, чтобы дать нам хотя бы секундочку пообщаться по-человечески. Но в конце концов такие секунды, когда мы по-настоящему контактировали, все же стали накапливаться. Со временем человеческая теплота наших отношений стала понемногу растапливать лед. Примерно в тот же период поток сновидений пошел на убыль, а их содержание сделалось более символически доступным, а не таким отстраненно архетипическим, как раньше. Теперь сновидения рассказывали о ее теле и ее жизни, в которой, опираясь на наш контакт, пациентка смогла увидеть и мрачность своего внутреннего ландшафта, и одновременно его богатство. Ниже мы вернемся к этому случаю (с. 67).

Благодаря погруженности в ментально-образный аспект бессознательного и способности легко контактировать с его содержанием, люди с шизоидной структурой характера обладают выраженной способностью к абстрактному мышлению. Они часто находят свое призвание в философии, религии, психоанализе, поэзии, математике и музыке. И это, несомненно, является их сильной стороной. Однако для диагностики основными критериями служат ограничения и защиты, а не достижения и сильные стороны Эго. Лишь те из них, кто обладает более развитым Эго, могут раскрыть свои способности в полную силу. Ведь из-за ограничений, обусловленных структурой характера, их творческий потенциал может остаться погребенным в бессознательном и так никогда и не раскрыться.

Умение наслаждаться уединением, интерес к занятиям наукой, философией и духовными практиками – вот то, что часто восхищает нас, терапевтов, в наших друзьях, в пациентах, да и в нас самих. Обладая чувствительностью и интеллектуальными ресурсами, люди с шизоидной структурой характера нередко выбирают профессии консультантов и терапевтов, в которых они применяют свою обостренную наблюдательность, помогая другим и при этом находясь от них на безопасном расстоянии. Терапевт с шизоидными чертами умеет создать в терапии атмосферу особой доверительности и близости, а распределение ролей в аналитических отношениях благоприятствует ему и защищает его. Такой терапевт переживает близость, избегая тех самых стрессов, которые делают отношения один на один столь напряженными для людей с избегающим паттерном. Тем не менее непроработанная и непроанализированная шизоидная инкапсуляция сказывается определенным образом на интерсубъектном поле, влияя, в частности, на процесс формирования глубокой эмоциональной связи и на вероятность неосознанного травмирования пациента.

Не каждого жизнь одаривает структурой, способствующей развитию воображения. Но как бы мы ни романтизировали шизоидный характер, боль и изоляция, присущие этой структуре, порой прорываются наружу в виде внезапных вспышек насилия, извращенных форм поведения и пагубных пристрастий. Шизоидный характер может выражать себя в самых разных вариантах адаптации. На шизоидной шкале располагаются и замкнутый человек, который в периоды декомпенсации подлежит госпитализации, и ученый, отличающийся высокой работоспособностью и сделавший карьеру, и художник, прославившийся своей самобытностью в мире искусства. Всех их объединяет склонность к изоляции. Если же человек обладает слабым Эго и минимальными материальными и культурными ресурсами, то картина может оказаться ужасной. Терпящий унижения рабочий, подспудно отыгрывающийся на жене; домохозяйка-затворница, не выносящая неповиновения своих детей и избивающая их до полусмерти; непризнанный уличный актер, погрязший в садомазохизме и наркотиках; тихий неприметный незнакомец, входящий в школу с оружием в руках, – все эти люди могут иметь шизоидную структуру характера.

Теоретическое обоснование

Может показаться, что мир сказки и мир теории разделяет огромное пространство, однако девочка со спичками символически присутствует во всех теоретических рассуждениях о пациентах, имеющих шизоидную структура характера. Ранние психологи-теоретики часто пользовались термином «шизоид» для описания человека, который предрасположен к шизофрении, но не является явным психотиком. Август Хох (August Hoch, 1910), описывая замкнутую личность, использовал определения: скрытный, нелюдимый и пассивно-упрямый. Крепелин (Kraepelin, 1913) ввел термин «аутичная личность», характеризуя человека, который, используя пассивную адаптацию в форме отчужденности, стабилизируется, не достигая психотического состояния. Юджин Блейлер впервые применил термин «шизоидия», описывая наименее тяжелый поведенческий паттерн в континууме шизофрении. Он характеризовал своих пациентов как подозрительных, неспособных к дискуссии и достаточно подавленных (Bleuler, 1922, 1929).

Юнг пишет о том, что сознание шизоидной личности затоплено архетипическим содержанием, результаты воздействия которого более разрушительны, чем при неврозе:

Эти комплексы… бессистемны, явно хаотичны и случайны. Более того, для них, как и для некоторых сновидений, характерны примитивные или архаические ассоциации, очень сходные с мифологическими мотивами и комбинациями идей. Эти архаизмы также встречаются у невротиков и нормальных людей, но реже.

Вывод, сделанный Юнгом, важен для нашего обсуждения, поскольку в нем подчеркивается, до какой степени архетипическая реальность господствует в психике, препятствуя проживанию человеческой жизни или ограничивая ее. Мифические мотивы, которые упоминает Юнг, в избегающем паттерне проявляются иначе, чем в ищущем или антагонистическом. С самого начала шизоидный ребенок смотрит на мир сквозь причудливую призму «разум-образ»: и она укладывается в основание его защитной структуры. Внутренний мир шизоидного человека отличается архаичными и богатыми образами; в них он и окунается при возникновении внешней угрозы.

Исследуя архетипические образы снов, фантазий и жизненных событий людей с шизоидной структурой, мы довольно часто слышим такие слова, как «изоляция», «пустота» и «бессмысленность», с помощью которых пациенты описывают свой ландшафт травмы. В аспекте сознания или Эго бессознательное воображается и переживается как пустота. Часто эта пустота представляется в качестве обширного, ничем не заполненного пространства, огромной территории, обезлюдевшей или вообще не населенной никакими формами жизни. Эта архетипическая территория предстает в виде бесконечных лабиринтов, у которых нет центра и выхода, в виде домов, в которых разносится эхо и кишат демоны, или же холодных тюрем, где человека удерживают в изоляции. Очень важно распознать этот пустынный край в душах наших пациентов и в наших собственных душах, потому что процесс индивидуации запускается, только если человек сознательно проходит через этот ландшафт, что очень непросто. Человек с шизоидной структурой характера испытывает мощное бессознательное воздействие, затягивающее его сознание вглубь ландшафта травмы, что реактивно порождает всеохватывающий животный страх дезинтеграции. Он боится уйти в небытие, превратиться в перегной, раствориться без остатка. Этот страх заставляет его вновь и вновь задаваться вопросом: а заметят ли вообще его исчезновение? Поскольку связи с другими непрочны, то чаще всего он внутренне убежден, что именно так все и случится. Подобные страхи одной пациентки полностью подтвердились. Отдалившаяся от окружающих ее людей, никогда не обращающаяся за помощью, однажды в момент тяжелой психической дезинтеграции, разбитая параличом, она действительно оказалась изолированной и забытой в собственной квартире. Она пробыла в полном одиночестве три дня, и если бы не пронзительное мяуканье оголодавших кошек, соседи так бы и не спохватились.

Представляя нашу Матрицу (с. 18), мы уже отмечали, что шизоидный характер располагается на пересечении избегающего паттерна и примитивной стадии. Эта стадия отражает проблемы, которые возникают и разрешаются в течение первых 18 месяцев жизни. На примитивной стадии Эго, в сущности, еще не дифференцировано от бессознательного и легко захватывается им. Шизоидная личность постоянно борется за выживание, сопротивляясь угрозе затягивания в бессознательное и страху дезинтеграции. Каждая из трех структур характера, укорененных в примитивной стадии, использует примитивные защиты – главным образом расщепление, проективную идентификацию и уход в фантазии. Эти защиты применяются отчаянно и негибко – лишь бы не допустить сокрушительной дезинтеграции и не потерять связь с реальностью. Примитивная защита, используемая чаще всего, становится краеугольным камнем формирующейся структуры характера.

Если рана, полученная на нарциссической и преневротической стадии, проявляется в переживании глубокого стыда и вины, то структуры характера, формирующиеся во всех трех паттернах примитивной стадии, связаны с борьбой за элементарное выживание. Так же, как людей, захваченных пограничной и психотической динамикой, девочку со спичками не беспокоит чувство стыда или вины; она ощущает, что ее существование постоянно находится под угрозой. Она ушла глубоко в себя, парализована и не способна позвать на помощь. Отсутствие связи с окружающими и уход в мир фантазий толкают ее прямо в холодные объятья смерти.

В шизоидных переживаниях, как их описал Юнг в приведенной выше цитате, архетипы предстают в грубой и неопосредованной форме. Архетипический прилив просто затопляет нарождающееся Эго и препятствует накоплению ощущений и образов, формирующих в опыте слой личных комплексов. Внутрипсихические структуры, которые должны были бы служить основанием и содействовать развитию жизни индивида, оказываются несформированными, а Эго остается во власти архетипов. В случае с шизоидной структурой характера, когда этот мощный, неопосредованный архетипический поток затопляет нарождающееся Эго, ребенок уходит в защитную инкапсуляцию мира фантазий, пытаясь уберечь «живое сердце своего Я» (Guntrip, 1969) или «личностный дух» (Kalsched, 1996). Лишенная «своего личностного духа», одинокая девочка со спичками, замерзающая в снегу архетипической реальности, не в состоянии почувствовать, что ее тело коченеет и не может вдохновиться на то, чтобы позаботиться о себе или позвать на помощь.

Все три структуры, формирующиеся на примитивной стадии, обладают низкодифференцированным, слаборазвитым Эго, которое не может выступать полноценным партнером в диалоге с Самостью. Вкупе с защитами оно блокирует целенаправленное течение психической энергии вдоль оси Эго— Самость, которая поэтому не может полноценно функционировать. Эго лишено возможности принимать, а Самость – возможности побуждать, придавать смысл и поддерживать последовательное развитие личности, оставляя внутрипсихические структуры несформированными. Пребывая в защитной инкапсуляции, шизоидная личность оказывается отрезанной от процесса индивидуации и лишена возможности соприкоснуться с сокровенными смыслами души, таящимися в самом центре ее существа.

Гарри Гантрип, представитель британской школы объектных отношений, проникновенно и метафорично пишет о шизоидных явлениях. Гантрип проходил анализ у Д. В. Винникотта и был протестантским теологом. Он очень точно описывает шизоидную динамику: «Мы увидели, как слишком ранние и слишком сильные страх и тревога, возникающие у ребенка при столкновении со средой, с которой он не может справиться и от которой не чувствует поддержки, провоцируют уход из внешней реальности и искажают процесс развития Эго по причине мощного стремления к отстранению и пассивности» (Guntrip, 1969, р. 87). Гантрип полагает, что ребенок, испытывающий страх перед «токсическим затоплением», уходит из внешнего мира, пытаясь внутри воссоздать ту безопасную среду, которая окружала его в утробе. Этот уход таит в себе серьезные опасности; для живого организма регрессия в пренатальную стадию равносильна переживанию смерти. И, несмотря на то, что ребенок прячется, чтобы обрести безопасность, его уход из реальности нередко сопровождается страхом дезинтеграции. Определяемые масштабом нависшей угрозы и степенью инкапсуляции, уход и потеря своего Я чаще всего вызывают большое беспокойство и переживаются пациентом как умирание. Но, по мнению Гантрипа, такая регрессия, хоть и подобна смерти, в конечном итоге несет в себе и надежду на возрождение.

Уход из внешнего мира с последующей шизоидной инкапсуляцией нужен для того, чтобы отрицать существующую реальность и не допустить появления серьезных привязанностей. Ребенок отворачивается от самого себя, подавляет естественное проявление чувств и использует примитивные защиты для взаимодействия с миром, который воспринимает как враждебный. Эта психическая катастрофа есть не что иное, как разрушение через имплозию[10]. Пытаясь справиться со страхом дезинтеграции, ребенок приносит в жертву спонтанные проявления своего Я, только тогда его организм может выжить. Джонсон выразился более драматично: «Чтобы сохранить свою жизнь, организм, по сути, перестает жить» (Guntrip, 1985, p. 56–57). Согласно данным современных нейробиологических исследований, подобные имплозии, спровоцированные травмой, запускают каскады глубинных характерологических и нейробиологических изменений[11].

Гантрип пересказывает страшный сон одной своей пациентки, который в символической форме передает, как бессознательное представляет последствия этих явлений. Во сне женщина открыла стальной ящик и обнаружила внутри крошечного голого ребенка, который смотрел на нее своими большими, пустыми, ничего не выражающими глазами. У шизоидного пациента не развита способность проявлять эмоциональное тепло и живость, она заперта в бессознательном, не пробужденная и изолированная. Как будто его живое сердце перестает биться. Не имея доступа к этому главному источнику чувств, невозможно установить нежные отношения ни с одним человеком, в том числе с самим собой. Пациенты говорят, что чувствуют себя нереальными, неживыми, иногда будто бы пребывают в зомбированном состоянии. Ниже на примере клинического случая Кларка (с. 51) мы рассмотрим динамику процессов де-реализации и деперсонализации шизоидной личности.

Девочка со спичками никогда не будет в состоянии позвать на помощь, территория ее существования ограничена холодной тюрьмой, она ее узница. В жизни взрослого человека с шизоидной структурой характера это состояние проявляется в виде эмоциональной опустошенности и безжизненности физического тела. Состояние умерщвленности – это оборонительная мера для защиты от повторного переживания страха дезинтеграции; кроме того, оно помогает не чувствовать собственную уязвимость. С этой же целью пресекаются любые межличностные отношения и привязанности: «Этот неустранимый дефект, причиненный незрелому Эго и являющийся средоточием страха в структуре шизоидной личности, создает основную угрозу регрессивного срыва на более поздних этапах жизни» (Guntrip, 1969, p. 77).

Гантрип в общих чертах описывает процесс терапии шизоидных пациентов, и мы поддерживаем его подход: сначала создается надежный аналитический контейнер, внутри которого инкапсуляция может раскрыться, а затем в сформировавшемся рабочем альянсе прорабатывается терапевтический восстанавливающий симбиоз. На этом этапе «истинное Я… спрятанное в безопасном хранилище», обретает шанс возродиться. Если воспользоваться метафорой Гантрипа, можно сказать, что в результате успешного аналитического процесса человек получает доступ к инкапсулированному «сердцу своего Я».

Шизоидная защита в форме инкапсуляции

Главную роль в формировании всех трех структур характера избегающего паттерна играют динамика и защиты, связанные с инкапсуляцией. Отличие состоит лишь в степени защитной инкапсуляции, которая и определяет размер ущерба, наносимого дальнейшему развитию. Инкапсуляция детей-аутистов бывает настолько глубокой, что ни о каком дальнейшем формировании характера не может быть и речи. У невротиков с таким же паттерном встречаются инкапсулированные анклавы, вокруг которых формируются укрепленные защиты[12].

С внутрипсихической точки зрения, инкапсуляция призвана создавать для Эго иллюзию надежного укрытия. Однако, если она слишком глубока, ощущение своего бытия и его смысл теряются. Иногда это называют «уходом в безобъектное пространство». Все пациенты с избегающим паттерном в напряженные моменты аналитической работы склонны время от времени уходить в инкапсуляцию, что не остается без последствий. Каждый такой уход стирает границу между сознанием и бессознательным, а связь с внешним миром ослабевает.

Как показывает практика, с обозначением феномена и диагностикой шизоидной структуры характера у клиницистов возникают некоторые трудности и расхождения. Во-первых, повод для этого дает сам термин, происходящий от слов «schism» (схизма, раскол) и «schizo» (расщепление, разделение). Таким образом, термин «шизоидный» может описывать разные явления. Но чаще всего его используют в значении «раскола» между «я» и внешним миром.

Во-вторых, существует множество диагностических категорий, которые включают определение «шизоидный». Уже начиная с публикации DSM-III (American Psychiatric Association, 1980) в целях дифференциации моделей поведения, ранее входивших в один континуум шизоидности, было введено три отдельных диагноза. Это «шизоидная личность» (асоциальная форма адаптации); «избегающая личность» (адаптация в форме ухода) и «шизотипическая личность» (эксцентрическая форма адаптация). Наш практический опыт показывает, что такое разделение точно передает поведенческие особенности, но мало помогает в распознавании динамики и объяснении шизоидного характера. В DSM-IV психотические уровни шизоидной организации включены в диагнозы шизофрении, шизофреноподобного и шизоаффективного расстройства. Мы оставляем эти классификации в стороне, рассматривая шизоидный характер как проявление непсихотического варианта шизоидного континуума.

В-третьих, существует регулярная путаница в отношении диагнозов «шизоидное расстройство личности» и «шизофрения». С одной стороны, первое действительно часто предшествует второму; а с другой, человек с шизоидным расстройством или шизоидной структурой характера подвержен психозу ничуть не в большей степени, чем имеющий любую другую структуру характера.

В-четвертых, затруднения в диагностике шизоидной структуры характера или шизоидных анклавов связаны с намерением носителя этого характера оставаться незаметным или даже «исчезнуть» из поля взаимодействия с окружающими, скрывшись в защитной инкапсуляции.

Следует отметить, что наличие дезориентирующего множества диагностических терминов по данной теме приводит к тому, что клиницисты нередко считают, что шизоидные структуры характера встречаются исключительно у психически недееспособных людей. В результате эти характерологические проблемы остаются недоисследованными и у пациентов, и у терапевтов, да и в обществе в целом.