Десять стрел для одной

– Пойдемте, Надя, в мою комнату. Там чаек, пирожки, конфетки.

И не отпускал часа два. Митрофанова покорно слушала о сыне в Америке. Покойнице-жене. Вздорных соседях. Бывших коллегах, которые совсем забыли старика.

Елизаветинская Библия красовалась на почетном месте – на школьном пюпитре, в центре письменного стола.

Надя дождалась, пока чайник опустеет, а рассказы Юрлова пойдут по второму кругу, и вытащила из сумочки папку:

– Вот акт дарения. Директор библиотеки его уже подписал.

Профессор читать текст не стал. Увенчал документ размашистой закорючкой. Вздохнул:

– От сердца отрываю. Но куда еще девать? Сын получился агностик, ему Библия ни к чему, а тут, в коммуналке, того и гляди, стянут, на ящик водки сменяют.

Взял книгу, погладил кожаный переплет. Молвил задумчиво:

– Хотя Степаныч – ты не гляди, что неандерталец. Он понимает, что к чему. Давно перекупить пытается. Сто тысяч мне предлагал.

– Ну и отдали бы. – Надя уже изрядно устала – от чужой жизни, терпких запахов коммуналки и своей (ха-ха) «секретной миссии».

Юрлов взглянул обиженно:

– Да вы что, Надя, такое говорите? Чтоб я какому-то спекулянту на книжном раритете наживаться дал?! Нет. Пусть лучше народу достанется.

Хотя народ – Митрофанова по опыту знала – старые Библии редко берет читать. Да и не пустят профессорский подарок в открытый доступ. Будут в отделе редкой книги держать и выдавать только избранным.

Она сочувственно взглянула на профессора. Под глазами мешки, руки дрожат. Совсем старичок.

«Лучше бы ты продал свое сокровище и в хороший санаторий поехал. Сердце подлечил».

Но понимала: Юрлов – из упрямого, послевоенного поколения. Принципиальный. И меркантильного совета все равно не послушает.

Никаких указаний по поводу особо бережных методов транспортировки ей не давали. Но Надя – по собственной инициативе – сначала бережно обернула раритет в крафтовую бумагу. Далее последовала мягкая ткань, потом – аккуратная картонная коробка.

Профессор с удовольствием наблюдал за ее действиями. Бормотал растроганно:

– Вот в чьи ручки – добрые, бережные! – и отдать не жалко. Степаныч – тот бы в целлофановом пакете поволок.

Надя знала, Юрлов наблюдает за ней из окна. Поэтому и в машине разместила Библию в самое безопасное место – в бардачке, откуда загодя вынула три пары Димкиных темных очков, сервисную книжку, расплавленную шоколадку и груду чеков с заправок.

Когда садилась за руль, подняла глаза. Юрлов отворил фоточку и бешено махал ей рукой. У соседнего окна виднелся заросший шерстью Степаныч. В руках телефон, физиономия, Наде показалось, хитрющая.

А только выехала со двора – за ней из соседнего переулка выскочила «десятка».

И снова в машине двое. Опять в черных куртках.

«У меня началась мания преследования», – весело подумала Митрофанова.

Она не спеша катилась к светофору. Зеленый замигал. Девушка еще больше сбросила скорость. Красный «Мини-купер», что ехал сразу за ней, сердито взвизгнул покрышками, объехал справа, умчался на четкий желтый. Ну а Надя долю секунды подумала и рванула вперед, на конкретный красный.

Мания, не мания – а проверить не мешает.

Перекресток она проскочила быстро – встречный поток даже тронуться не успел. «Десятка» явно не ожидала от «Мазды» подобной прыти. Но ринулась повторять маневр. На дороге завязалась небольшая свалочка, народ бибикал, вопил в открытое окно ругательства.

Но таранить нахала никто не стал. «Жигули» догнали Митрофанову и снова поехали за ней.

Надя перепугалась.

Одно дело фантазировать, что ты спецагент. Но сейчас-то имелся самый настоящий хвост.

Что делать? Звонить Димке?

Нажала на «единичку» – Полуянов у нее везде первый: и в жизни, и в телефонной книжке.

Но абонент оказался недоступен. Одиннадцать утра. Планерка. Или отписывается, на звонки отвлекаться не хочет.

А «десятка» продолжает ее преследовать – уже не стесняется, висит почти на бампере.

Надя вцепилась в руль. Попробовать оторваться? Но даже каскадеры – ей Димка рассказывал – иногда на съемках разбивают по паре машин за эпизод. А тут она – очень средненький водитель. Очень будет жаль Димочкину любимую «Мазду» расколотить. Да и вдруг парни просто познакомиться с ней хотят?

Она еще раз – безуспешно – набрала Димку.

И вдруг поняла, что делать. Не домой тащиться – через всю Москву, в пустынный, по рабочему времени, двор. А поехать к Полуянову в редакцию! Там самый центр, охрана, курьеры, стажеры снуют. На пороге вечно толкутся курильщики. Даже если нападут на нее, найдется кому вступиться. А если тревога ложная, она с Димочкой просто пообедает. И – отличная мысль! – отдаст ему машину вместе с Библией. Пусть Полуянов теперь нервничает и за раритет отвечает. А Надя спокойненько отправится домой на метро.

Вот как раз и поворот с Ленинского проспекта на Садовое.

Смиренно встать в очередь? Или поехать хамски, из второго ряда?

Моргалку Митрофанова пока не включала, но скорость сбросила. Семьдесят, шестьдесят… сорок. И тут вдруг «десятка» отчаянно взвизгнула покрышками. Резко вывернула в крайний левый. И умчалась дальше – в сторону Кремля. Причем парни (что водитель, что пассажир) в Надину сторону даже не взглянули.

Митрофанова нервно хихикнула.

Все причудилось, получается?

Хорошо, что она не успела к редакции свернуть.

Надя снова разогналась до восьмидесяти. Миновала съезд на Садовое, поехала дальше, к дому. В зеркало заднего вида поглядывала беспрерывно, но никаких подозрительных авто больше не наблюдалось.

Дима не сводил взгляда с монитора. С экрана ему улыбалось большеглазое солнце. Костя Лопатин. Шестилетний безнадежно больной ребенок.

Костя родился и жил в Заполярье. В декабре прошлого года катался на лыжах, промерз, заболел. Сначала ему лечили грипп, потом менингит. Температура не спадала, ребенок таял на глазах. Родители схватили в охапку, повезли в Москву. В столице сделали томограмму: опухоль мозга. Злокачественная. Обширная. Запущенная. Терапия бесполезна. Оперировать бессмысленно. Болезнь прогрессировала. Костю ждали детский хоспис и быстрая смерть.

Пока за него не взялся фонд «Дарим детям добро».

Снимок ребенка появился в Интернете в начале марта.

Мальчика сфотографировали на широком подоконнике больницы. Сидит по-турецки, сгорбился, худенькие ручки на коленках сложил. За спиной – предвкушающий весну парк. Синяя акварель неба. А в глазах ребенка – огромная, стариковская усталость. И никакого дела ему до скорого лета, велосипедов, скейтов, воздушных змеев, моря, самолета на юг.

«Костю можно спасти! – гласил пост под фото. – Российские врачи от него отказались, но в Германии берутся его оперировать!»

Дима только взглянул в бесконечно несчастные глаза мальчика – и сразу перевел на счет благотворителей пятьсот рублей.

А вечером задумался: если его – журналиста, тертого калача! – проняло, то сколько же обычных, более простодушных людей поддались минутному порыву?

Нет ли здесь профессиональной, подлой и хитрой разводки?

У «Молодежных вестей» в любой области знаний свои консультанты. Имелся среди них и известный детский нейрохирург. Дима немедленно ему позвонил.

Обычно врач охотно давал Полуянову комментарии, но едва прозвучала фамилия Лопатин, отрезал:

– Не буду про него говорить.

– Почему?

– Ой, Дима. Сбавь свой сыскной тон, – попросил доктор. Добавил досадливо: – Что б я ни сказал, все равно мы гады и сволочи. Я мальчика смотрел. Шанс на успешный исход операции – десять процентов. Десять! И все равно он проживет полгода максимум. Ты понимаешь? А немцы – те двадцать процентов дают. И те же шесть месяцев жизни. Только за триста тысяч евро. И еще надо довезти его сначала до той Германии.

Полуянов молчал. Переваривал.

Доктор вздохнул:

– Думаешь, мне не жалко – когда я в глазищи его огромные смотрю? Но мозг поражен необратимо. Сейчас он хотя бы говорит. Маме улыбается. Книжки читает. А операция его убьет. Или в растение превратит. Все, Дима. Можешь написать, что я от комментариев отказался.

Полуянов положил трубку.

Ребенок, увы, оказался настоящим. Очень жалко.

Но все равно что-то царапало, беспокоило. Что еще за фонд – «Дарим детям добро»? Дима никогда о нем не слышал.

Полуянов проверил по реестру юридических лиц: все чин чином, уставной капитал, офис, опыт только небольшой – всего два года работают.

Телефоны городские, сидят в центре. Он позвонил секретарю, сказал, что журналист, интересуется Костей Лопатиным. Его мгновенно соединили с координатором.

Тот только услышал, что звонят из самих «Молодежных вестей», сразу засуетился, обрадовался:

– История болезни, выписки, заключения, приглашение из немецкой клиники – все есть. Может, напишите про парня? Счет на дни идет!

– Дайте мне телефон его родителей, – попросил Полуянов.

– Конечно. Безусловно. – Сотрудник продиктовал номер.

Костина мама мужественно глотала слезы. Шептала в трубку:

– Я его под нож тоже не хочу отдавать. Чего мучить ребенка? Он и так настрадался. Но отец говорит – надо. Даже если только один процент на успех – все равно надо.

И тогда Полуянов лично попросил сотрудниц из «Отдела добрых дел» написать про мальчика вне очереди.

Материал в газете вышел в конце марта и собрал больше тысячи комментариев. Разошелся в Интернете сотнями перепостов.

Маленькому Косте собрали триста тысяч евро за рекордные две недели. Деревья не успели зазелениться листвой – ребенок уже был в Германии.

Полет прошел тяжело. У мальчика поднялось давление, он начал задыхаться. Прямо к трапу вызвали реанимобиль.

Костю довезли в клинику, но даже к операции готовить не начали. Мальчик впал в кому, а через два дня скончался.

«В его состоянии можно было только спецбортом лететь, с медицинским сопровождением», – дружно прокомментировали случившееся немецкие доктора.

«Мы просили спецборт! – рыдали родители. – И врача просили!»

Читатели «Молодежных вестей» отчаянно жалели Костю и зажигали в память о нем виртуальные свечи.

А Полуянов написал письмо в немецкую клинику.

Ответа особо не ждал, однако ему очень быстро прислали подробное, из одиннадцати пунктов, обоснование, почему нельзя было спасти мальчика из России. К письму также прилагались финансовые документы. Клиника благородно взяла на себя оплату реанимобиля, пребывание в палате интенсивной терапии, консультацию двух профессоров. Счет выглядел, по европейским меркам, очень скромно: меньше двадцати тысяч евро.

И Полуянов, разумеется, заинтересовался: а где остальные двести восемьдесят?

Снова позвонил в фонд «Дарим детям добро». Бывшего Костиного куратора не застал, девушка-секретарша заученно затараторила:

– Мы написали всем жертвователям, предложили деньги забрать. Человек пять согласились. Остальные разрешили их передать другим детям. На те средства, что остались, мы сейчас еще одного мальчика в Германию отправляем. И в Израиль двое едут.

Диму ответ убедил. Почти.

Но он все равно нашел тех троих, кто должен был отправиться на лечение за рубеж.

Словно под копирку. Красивые, страдающие, славянские лица. И безнадежные диагнозы. Рак в третьей-четвертой стадии с метастазами.

Знакомый нейрохирург всех троих пациентов знал. Честно сказал: шансы на успех минимальные.

– А в Германии с Израилем их спасут? – поинтересовался Дима.

– Я тебе уже говорил, могу повторить еще раз: вряд ли. У иностранцев статистика по терминальной стадии очень похожа на нашу. Может, на пару процентов лучше. Условия, правда, в Германии комфортнее, чем в московских больницах. Впрочем, если за евро – то и у нас отдельную палату дадут. Только, Дим, ты об этом не пиши.

«Да, – грустно подумал Полуянов, – доктор, наверное, прав. Лучше эту тему вообще не трогать. Люди искренне жертвуют для больных детишек. Многие отдают почти последнее. А я вдруг с нотацией: вы помогаете не тем. Что мне скажут мамы безнадежных детей, которые все-таки надеются на чудо?!»

Хотя с главарем фонда «Дарим детям добро» все равно надо пообщаться. Спросить, почему он выбирает для своих акций самые беспросветные случаи.

Дима набрал уже знакомый номер и попросил соединить его с директором, господином Котловым.

– Как вас представить? – поинтересовалась секретарша.

– Дмитрий Полуянов, газета «Молодежные вести», – спокойно ответил журналист.

Он и подумать не мог, что обычный телефонный звонок может полностью перевернуть их с Надей жизнь.

Несостоявшийся спецагент Надя Митрофанова вернулась домой в половине второго. Без приключений загнала машину в гараж, поднялась в квартиру. Распаковала Библию, полистала, понюхала, полюбовалась. Положила на Димин письменный стол. И отправилась на кухню – готовить ужин. Большой и праздничный, раз уж она посреди рабочего дня дома оказалась.

На улице жара, и лично себе Надя соорудила бы изыск, соответствующий сезону. Легкий салат с пармезаном и рукколой, овощное суфле, желейный торт. Но Полуянов – истинный самец – в любое время года требовал мяса. Поэтому во главу угла поставим свинину, запеченную с чесноком и пряностями. А овощи на пару и всякие романо с сельдереем попробуем впихнуть в нагрузку.

Телефон зазвонил, едва по квартире пополз пряный мясной аромат. Митрофанова улыбнулась: Димка вкусную еду даже на расстоянии чует.

Однако номер оказался незнакомым.

– Я говорю с госпожой Митрофановой? – поинтересовался вкрадчивый женский голос.

Точно такой был у тетки из службы судебных приставов, когда Полуянов целый год автомобильный штраф не оплачивал.

Надя настороженно отозвалась:

– Да, это я.

– Вас зовут Надежда Кирилловна? – с нажимом проговорила дама.

– Да.

– Я (бр-бр, бр-бр – Надя не разобрала абсолютно), помощник нотариуса Иванова. Мне поручено сообщить, что ваш отец скончался.

Дама заученно умолкла. Похоже, ждала реакции. Аханья, вскрика. Слез.

Но Митрофанова еле удержалась, чтобы не фыркнуть.

Отца у нее не было. Никогда.

Хотя о том, кто он, она начала выпытывать у мамы лет с трех. Поначалу верила в сказку, что папа – капитан, ушел в далекую и опасную экспедицию. Когда дочь пошла в школу, мамуля выдала новую версию: погиб. Очень красивую придумала байку: шторм, пробоина, радиосвязь не работала, облачность низкая, ветер страшный, вертолет на помощь вылететь не мог.

И лишь в Надины двенадцать призналась: папаша – просто мамин случайный знакомый. Мимолетная связь в доме отдыха.

– И ты ему ничего про меня не сказала?! – возмутилась дочь.

Мать погрустнела:

– Почему не сказала? Письмо написала, что беременна. И что ребенка оставляю. Помощи никакой не просила – он сразу предупредил, что женат и проблем никаких не хочет.

– И что? – затаила дыхание Надя.

– Он ответил… очень так корректно… что это мой выбор и мое право, – опустила глаза маман.

– Я хочу его увидеть, – твердо сказала девочка.

– Увидь, – легко согласилась родительница. – Адрес дам. Только зачем? Он мне потом еще пару раз писал. Интересовался, здорова ли ты. Как учишься. Но даже фотографий твоих не попросил.

– Кто он хотя бы?

Вдруг мама сейчас скажет: артист? Или миллионер?

Но та отозвалась устало, виновато:

– Да обычный мужичонка. Бухгалтер. Лицо обычное, фигура неплохая. Волосенки уже тогда реденькие были. Сейчас, наверно, совсем полысел. Фамилия Рыбаков. Зовут Кирилл Юрьевич.

– Значит, отчество – все-таки его.

– Надо ведь было что-то в свидетельстве о рождении написать, – пожала плечами мама.

– Ну ты даешь! – обиженно произнесла дочь. – А меня байками про капитана Гранта кормила.

Она помнила, что долго тогда дулась. Несколько раз порывалась поехать по адресу. Найти «капитана». Высказать ему все. Разве честно – «сделать» дочку и ни разу даже не повидать?

Однако познакомиться с папой так и не решилась. Мама права: зачем навязываться? Да и к чему ей отец-бухгалтер? Недотепа и трус?!

Надя отправилась по отцовскому адресу, только когда мамуля погибла[1] и она почувствовала себя самой одинокой на всем белом свете.

Адрес оказался настоящим. Но Кирилл Юрьевич Рыбаков (рассказали соседи) давно по нему не жил. «Они с женой и дочкой квартиру сдают, а сами куда-то в деревню переехали», – только и удалось узнать.

«Черт с ним тогда», – решила Митрофанова.

И больше об отце не вспоминала – вплоть до сегодняшнего дня.

– Надежда Кирилловна, вы меня слышите? – помощник нотариуса сочла, что пауза затянулась.

– А вам точно именно я нужна? – неуверенно переспросила Надя. – У меня в свидетельстве о рождении в графе «отец» – прочерк.

– Да, официально вы не удочерены. Но Кирилл Юрьевич Рыбаков в своем завещании назвал вас своей дочерью.

– А как вы меня нашли?

– Покойный указал ваш прежний адрес. Пришлось туда ехать, – ворчливо отозвалась помощник нотариуса. – Хорошо, новые хозяева ваш телефон дали. А вы что, своего отца никогда не видели?

– Нет. Но мне мама говорила, что его зовут Кирилл Юрьевич Рыбаков, – сообщила Надя.

– Что ж, тогда я вас поздравляю, – кислым голосом молвила помощник нотариуса. – Кирилл Юрьевич завещал вам свой дом.

– Дом?!

– Правильнее сказать, коттедж. Общая площадь – двести двенадцать метров. И сад на двадцати сотках.

– Да ладно! – не удержалась Надя. – А где?

– Новорижское шоссе, деревня Васильково. От Москвы – семнадцать километров.

Надя растерялась.

– Но… у него ведь, кажется, жена была? И дочь? Почему он не им все это оставил?!

– Жена умерла три года назад. А дочка давно замужем за очень богатым человеком. Кирилл Юрьевич счел, что она и так в жизни устроена. К тому же он свою квартиру – еще давно – на нее переоформил.

– Вот дела… – растерянно пробормотала Надя. – Вот это да!

– Так вы наследство принимать будете? – ворчливо осведомилась помощник нотариуса.

Когда-то Надя не сомневалась: ничего ей от такого позорного отца не нужно.

Но отказаться – совершенно бесплатно – заиметь собственный дом в ближнем Подмосковье?!

Как раз лето надвигается. Будет жара, духота. Кондиционер, безусловно, чудо, но они с Димой уже много раз обсуждали, как бы им заиметь хоть какую-нибудь дачку. Природа, свежий воздух, рыбалка, «ты, Надюшка, будешь кабачки разводить». Однако приценились – и оставили дерзкие планы. Все, что рядом с Москвой, стоило беспредельно, а кататься на выходные за сто пятьдесят километров – никакой дачи не захочется.

– Буду лотерейные билеты покупать, – пообещал оптимист Димка. – Вдруг повезет.

А Надя печально подумала: «Не будет у нас никогда дачи!»

Фортуна, ты непредсказуема. Но очень, очень, очень мила!

Митрофанова уверенно сказала:

– Я приму наследство.

– И будете абсолютно правы, – снисходительно похвалила помощник нотариуса. – Приезжайте тогда завтра в нашу контору. Адрес: Сретенка, двадцать два. Паспорт и свидетельство о рождении не забудьте.

Ехать к нотариусу в одиночку Митрофанова боялась, уговаривала Димку отправиться вместе.

Он отбрыкивался:

– Надька, мне неудобно.

– Почему?

– Ну, ты теперь богатая наследница, а я вроде как бедный приживальщик.

– Фу, какие глупости говоришь!

– И работы у меня гора. Давай ты сама, ладно?

– Но на мою дачу ты ездить будешь? – лукаво улыбнулась она.

– Буду, – неохотно кивнул Димка. – Если пригласишь.

Надя не сомневалась: постепенно она его убедит, что это не ее дача, а их общая.

Сама она просто светилась от счастья. И строила грандиозные планы. Розарий. Барбекю. Можно летний бассейн купить, надувной. Интересно, разрешат ли поехать в новообретенный коттедж прямо сейчас, в мае?

Нотариус, обаятельный дедушка, улыбнулся:

– Пожалуйста. Хоть завтра отправляйтесь. Ключи возьмете у соседа из дома напротив. Скажете, что вы Надя Митрофанова. Наследница. Я ему позвоню.

– А давно… – Надя с трудом выговорила непривычное слово, – мой отец умер?

– Две недели назад.

– Но, кажется, в наследство только через полгода вступают? – неуверенно произнесла она.

– Верно, – кивнул нотариус. – Шесть месяцев дается, чтоб все родственники могли заявить о своих правах. Но в вашем случае имеется завещание. И вторая наследница – сестра ваша сводная – сказала, что оспаривать его не будет. Так чего дом целое лето будет пустым стоять? Езжайте, осваивайте. А документы потом получите. В октябре.

– Все равно как-то странно. Нечестно, – поежилась Надя. – Настоящая – ну, в смысле, законная дочка меня, наверно, проклинает?

– Да что вы, милая девушка! – залучился морщинками нотариус. – Знаете, в каких сферах ваша сестра вращается? Муж – в списке «Форбс». «Бентли» с шофером, апартаменты на Остоженке, вилла на Лазурке, резиденция на Бали. Зачем ей этот ваш домик?!

Надя с Димой впервые поехали в Васильково в середине мая.

По дороге начался страшный ливень. Дождь взвихривал дорожную пыль, лупил по крыше машины, пенился у водостоков. Черное, будто декабрьское, небо рвали на куски молнии.

– Природа бесится. – Полуянов включил щетки на максимальный режим. Покосился на Надю и вдруг изрек: – От зависти.

– К чему? – не поняла она.

– К наследство твоему!

– Глупости, – хмыкнула Надя. – Природе все равно. А на работе я решила молчать.

– Не удержишься.

– Почему это?

– А то я у нас в редакции дачниц не видел! Постоянно фоточки цветов друг другу пересылают. Посадки кабачков обсуждают.

– Дим, ты уже второй раз говоришь о кабачках.

– Да, у меня к ним страсть. Особенно в твоем исполнении. Что ты в них пихаешь, такое вкуснейшее?

– Баранину. С коричневым рисом и помидорами, – улыбнулась Надя. – Я поняла. Заказ принят.

– Но только кабачок обязательно должен быть из своего огорода, – тоном капризного принца произнес Полуянов.

– Этого не обещаю, – вздохнула она. – Я даже не знаю, как их сажать. И когда.

Надя нежно посмотрела на Диму. Кто сказал, что чувства всего два года живут? Они с Полуяновым знакомы всю жизнь, но каждый новый день она осознает, что любит его все сильнее. И все сильнее боится, что однажды его потеряет.

Но пока Дима был рядом. Митрофанова положила руку ему на бедро, погладила. Небо потряс очередной громовой взрыв, машина уже не ехала – плыла по неглубокой реке. Полуянов заворчал:

– Надюха. Не создавай аварийную обстановку.

Хотя сам не за дорогой следит, а вылупился на юную деву. Та несется по тротуару – без зонта, совершенно мокрое белое платье соблазнительно облепило фигуру, мокрые светлые волосы развеваются.

– Хочешь подвезти? – зловещим голосом поинтересовалась Надежда.

– Да ладно. Пусть на автобус бежит, – с заметным сожалением ответствовал журналист. И вдруг спросил: – Ты через телефон платежи умеешь делать?

Надя фыркнула:

– А как я, по-твоему, за квартиру плачу?

– В сберкассе.

– Ох, Димуля! Сейчас даже бабушки – и те освоили терминалы. – Митрофанова достала телефон, спросила: – Тебе денег, что ли, кинуть на мобильник?

– Нет. Тысяча рублей у тебя найдется? Нет, лучше тысяча сто.

Надя как раз отложила себе на новый крем, но (ради Димочки!) баловством пожертвовала безоговорочно. Уверенно кивнула:

– Для тебя – хоть миллион. Куда перевести?

– На Яндекс-кошелек. Вот номер, – вытащил из нагрудного кармана бумажку.

– А кому это? – Надя вошла в онлайн-банк.

– Расследование веду. Потом, может, еще понадобится заявление в полицию написать.

Она вбила сумму.

– Какое назначение платежа?

– Благотворительный взнос. На лечение Горелова Юры.

– Ничего себе! – Надя взглянула возмущенно. – Мошенники на больных детях наживаются?

– Похоже, что да, – мрачно отозвался он.

– А это не опасно? Для тебя, я имею в виду?

– Надюшка, не волнуйся. Обычная острая тема. Тысячная, наверно, в моей жизни.

Подробности Митрофанова выпытывать не стала. Знала, что без толку. Перевела деньги, сообщила Полуянову:

– Копию чека я тебе на электронную почту переслала.

– Ты мой верный друг! – он на секунду оторвался от руля, чмокнул ее в щеку.

Гроза чуть сбавила накал. Взъерошенная стихией Москва осталась позади. Теперь они мчались по Новой Риге.

– Суббота, а дорога почти пустая, – с удовольствием отметила Надя.

– На Новой Риге пробок вообще не бывает. Твой отец грамотно место для дома выбрал.

– Какой он мне отец? – пожала плечами девушка.

– Что значит «какой»? Не просто отец, а любимый папочка – раз такое наследство оставил. Знаешь, сколько твой домик стоит?

– Понятия не имею.

– А я посмотрел на риелторских сайтах – под миллион долларов.

– Да ладно!

– Из-за земли в основном. Тут сотки золотые, а у тебя их целых двадцать, да с лесом.