Любовь дарящие
– Он никогда не жаловался на сердце… – Соня твердила эту фразу сутками напролет, не понимая, что происходит.
Сашка, бросив все дела, перебралась в квартиру Сони, чтобы быть рядом. Они с Артемом сменяя друг друга, не выпускали руку Сони из своих. Спустя какое-то время Соня встала, но в себя так и не пришла. Она стала похожа на тень, которая вроде бы и существовала в этом мире, но не влияла больше на него.
Именно тогда в доме появились Бублик и Евгений Павлович. Первый был котом, а второй психиатром.
Кот, впоследствии, перекочевал вслед за Артемом в его новую квартиру.
– Предатель! – ласково потрепала его за толстые щечки напоследок Соня. – Вообще-то, планировалось, что ты будешь моим котом.
Бублик, довольно жмурился, но поглядывал на Артема. Никто не понял, почему в качестве хозяина кот выбрал человека, который чуть что хватался за тапочку, и совершенно не считался с его потребностями, без зазрения совести выставляя за дверь, если хотелось спать. Соня, которая вскакивала чуть свет, чтобы приготовить еду коту, приходила в ужас, когда видела, как сын невозмутимо достает пачку сухого корма из шкафчика.
– Издеваешься над животным!
– Полный набор витаминов и минералов. И к тому же немножко еды там тоже есть. Мам, в чем проблема? У него морда похудела?
Глядя, как кот ластится к Артему, Соня начинала смеяться:
– Это ему точно не грозит, похоже!
Она смирилась с тем, что Бублик жил теперь у Артема, но при малейшем удобном случае не упускала возможности проведать своего «бывшего» кота. Бублик милостиво принимал принесенное свежее мясо и даже позволял себя гладить протокольных пять минут, чем несказанно радовал Соню каждый раз.
– Видишь, он мне рад!
– Ага! – Артем отпихивал от себя толстенькую серую тушку и просил. – Мам! Может вернуть тебе его, а?
– Да я бы с удовольствием, но у Жени же аллергия.
Да, кот от Сони ушел, а психиатр остался. Причем остался не просто так, а с серьезными видами на будущее. Поэтому, Соню, как пациентку, он передал своему товарищу, а сам принялся за ней ухаживать. Назвать это «ухаживаниями» ни у Артема, ни у Сашки язык не поворачивался. Ни цветов, ни конфет, ни театров и, упаси Боже, ресторанов не было. Евгений приезжал с утра в субботу, усаживал Соню в машину и вез ее на рынок. А после помогал готовить и съедал все, что ставила перед ним хозяйка дома. Он искал новые рецепты и перезнакомился почти со всеми продавцами мяса, рыбы и овощей на местном рынке. Глядя, как колдует над очередным рецептом Соня, сосредоточенно разделывая каким-то хитрым способом рыбу или курицу, он видел, как оживает эта женщина, в которой было столько света, но совершенно не осталось жизни.
– Это хорошо? – Соня держала перед ним ложку, предлагая снять пробу, а он пытался держать себя в руках и не показать вида, как хочется ему сейчас пробовать что-то другое, а вовсе не этот восхитительный плов.
– Это прекрасно! – не кривя душой говорил Евгений и снова опускался на стул в кухне, которую он знал уже лучше, чем собственную.
На то, чтобы вытащить Соню из депрессии у него и врачей ушло два года. И, когда он, наконец, понял, что она в порядке, Евгений пропал. Соня металась, пытаясь найти его, обрывала телефон, звоня знакомым, но все было тщетно. Тогда за дело взялся Артем. Найдя Евгения, он не стал церемониться, а просто в лоб спросил его:
– Любовь прошла?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
– Она теперь в порядке. Я ей больше не нужен.
Артем не стесняясь покрутил у виска, затолкал Евгения в машину, применив грубую силу, и привез к Соне.
– Разбирайтесь сами! И чем скорее, тем лучше!
Еще год ушел у Евгения на то, чтобы уговорить Соню выйти за него замуж. В ход пошло все, вплоть до полной медицинской карты, которую Женя предъявил будущей жене.
– Сонечка, я здоров! Настолько, насколько может быть здоров мужчина в моем возрасте. Я обещаю беречь тебя, да и себя тоже, как зеницу ока. Соглашайся уже, а?
Соня, вымотала нервы всем, включая Бублика, который терпеливо сносил Сонины руки, пока она часами вела беседы с сыном, пытаясь понять, что делать, а потом на сутки уходил жить под диван. Но в итоге, согласилась.
– Артем! В чем я теперь пойду? Времени нет уже что-то другое купить! Я же говорила, что надо отдать это недоразумение! Это не кот, а вредитель! – Света бросила размазывать слезы по щекам.
– Эй! Уважаешь меня, значит, уважай и моего кота.
– Уважаешь? – Света вдруг взвизгнула и вскочила. – За что мне тебя уважать, мой дорогой? Я тебя много раз просила, чтобы ты от него избавился, но тебе наплевать на то, что я говорю! Кто тебе дороже, я или кот?
Артем мягко взял Свету за плечи и заставил сделать шаг сторону. Лапа, мелькнувшая из-под кресла, прошла мимо ноги девушки.
– Не трогай меня! – Света отбросила руки Артема. – Тебе все равно, что я говорю, тебе все равно, что я чувствую, а, значит, тебе все равно, есть ли я рядом. Я ухожу!
Артем опустил голову, глядя прямо в два внимательных желтых глаза, следящих за ним, и спросил:
– Ты вещи сразу заберешь? Или потом?
Светлана, поперхнувшись от возмущения следующей фразой, которую готовилась выдать, вдруг остыла и удивленно посмотрела на Артема:
– Что? Что ты сказал?
– Я спросил, ты вещи свои сейчас заберешь или позже? Света, кот. Я выбираю кота.
Он опустился на колени и позвал:
– Иди сюда, злодей! Никакой личной жизни с тобой.
Бублик тут же забрался к нему на руки и зашипел на Светлану, которая шагнула было к Артему.
– Это все? – вопрос прозвучал так по-детски беспомощно, что Артем невольно вздрогнул.
– Ты же сама говорила, что над отношениями надо работать. А мне нужен отпуск. Поэтому, я увольняюсь. Все, Свет, все. Хватит мотать друг другу нервы.
Забрав Бублика, он ушел на кухню и, глядя, как кот ест, слушал, как Света костерит его на все лады, собирая вещи. Хлопнула дверь, Бублик поднял голову от миски, что было признаком самого высокого признания, ведь оторваться от еды было равнозначно концу света, и посмотрел на Артема.
– Что, друг мой? Твоя подлость сегодня, кажется, спасла меня от большой ошибки. Хотя ноги у Светки все-таки стоили того, чтобы не портить ей жизнь столь варварским способом. Ладно, можешь забыть про тапку до следующей женщины в моей жизни.
Бублик прищурился, глядя на хозяина, и поразмыслив, решил все-таки воздержаться от замечаний. Миска почти опустела, заняться было больше нечем, поэтому он потопал в комнату, скрывать следы своего злодейства. Брезгливо «закапывая» валяющуюся посреди комнаты туфельку, оставленную Светой, он ворчал, поглядывая на Артема.
– Да понял, я, понял все, что ты думаешь по этому поводу! Интересно, найдется ли та, которой ты выдашь разрешение быть со мной рядом?
Бублик молча щурился, наблюдая за хозяином. Разве объяснишь этим двуногим, что в человеке главное?
Подождав, пока Артем завалится на диван с планшетом, Бублик пристроился у него под боком и заурчал. Ничего, пусть хозяин успокоится, подумает, съест чего-нибудь вкусного, из того, что принесет странная женщина с ласковыми руками, и все наладится. Лишь бы не привел опять такую же девицу, которая будет обижать его и пинать Бублика при каждом удобном случае. Кот не мог рассказать Артему, что пока того не было дома, ему приходилось прятаться. А, поскольку в маленькой квартире, кроме как под диван, было некуда, то доставалось Бублику от Светланы по полной программе. Она выгоняла его шваброй из-под дивана и лупила тапкой, приговаривая:
– Я все равно заставлю его тебя отдать! В приют! Куда угодно, но здесь ты жить не будешь!
Бублик не понимал, как можно быть такой злой? Ведь другие женщины, которые приходили к Артему, его не обижали. Ни Соня, которую он даже где-то любил за ласковые руки и вкусные вещи, которые та приносила, ни Саша, которую Бублик вообще уважал безмерно, ведь она не посягала на его неприкосновенность, и он сам изредка приходил к ней, позволяя себя погладить. Где бы найти еще одну такую? Желательно, два в одном. Артем выбирать не умеет, это уже понятно. Та, что была до Светланы, ничем от нее не отличалась. Правда, кожаную обувь она не любила, но и кроссовки служили средством мести вполне успешно, а визга было даже больше, потому, что у той девицы обуви было не так много, как у Светы, и вся она помещалась в прихожей, где достать ее было легче, чем из шкафа.
Бублик не мог знать, что всего через неделю после Сониной свадьбы, куда Артем пойдет один и сбежит через пару часов, потому, что Соня выдаст разрешение Сашке знакомить брата со всеми представительницами женского пола от восемнадцати до шестидесяти, он решит, что нахальный голубь, сидящий на перилах балкона – это вполне легкая добыча. Шестой этаж окажется гораздо выше, чем могло бы показаться, и только ветки дерева, которое росло под балконом, немного смягчат падение. Артем будет гнать машину, наплевав на штрафы, и успеет довезти его до клиники. Соня и Сашка приедут туда сразу, как только узнают. И Соня удивленно поднимет брови, переводя взгляд с сына на уставшего молодого врача, которая выйдет из операционной, стянет с рук перчатки, снимет маску, и улыбнется:
– Будет жить ваш толстячок. Только, застеклить балкон все же не помешает. Если раз попробовал, то может и повторить. Инстинкты, куда ж от них.
И Сашка громко фыркнет, повторив последнюю фразу, глядя на брата:
– Куда ж от них!
Артем, будет стоять столбом, глядя на эту девушку, и выдавит из себя только банальное:
– Спасибо!
А потом устроит Сашке настоящий допрос с пристрастием, ведь она вытолкает его за дверь, чтобы расспросить подробнее не сколько о коте, сколько о враче, что так впечатлила брата. В результате Артем получит от Саши номер телефона Арины и будет еще неделю маяться, не сводя с нее глаз на перевязках, машинально почесывая Бублика за ухом, прежде, чем решится все-таки позвонить. Он даже не обратит внимания на то, что кот будет позволять Арине делать с ним все что угодно, начиная с градусника и заканчивая уколами.
А спустя еще полгода Бублик пристроится поближе к руке Арины, свисающей с дивана, подсунув лобастую голову под ее ладонь. Это завтра его отвезут на две недели к Соне, потому, что Арина с Артемом улетят в свадебное путешествие, а сегодня он будет разглядывать странную белую штуку, которая воздушным облаком укроет кресло и часть пола, тихонечко мурчать, обняв лапами тапочек новой хозяйки, и думать о том, что Артем не так безнадежен, как ему казалось, и все-таки сумел разглядеть то, что в человеке главное.
И ни разу, за пять лет, которые пройдут со дня свадьбы Артема и Арины, Бублик не услышит больше:
– Бублик! Наглая кошачья морда! Где мой тапок?!
Вишнёвое варенье
– Лен, а где тазик мамин? Ну тот, помнишь? В котором она всегда варила варенье? – Ольга открывала один за другим шкафчики на тесной дачной кухоньке. – Нет его нигде! Я уже все обыскала.
– Может, она его на чердак убрала? Она говорила, что после того, как папа ушел из дома, варенье варить больше не для кого.
– Конечно, мы ж не люди… – Ольга поднялась с колен, на которых стояла перед открытой дверцей последнего шкафчика, и охнула.
– Что ты, Оль? – Лена с тревогой глянула на сестру.
– Да спина опять. Ничего страшного. Просто в неудобной позе постояла.
– Ты бы к врачу сходила.
– А что мне там нового скажут? Все это я уже слышала.
– Ты прям как мама! – Лена возмущенно махнула рукой. Капли воды, в которой она мыла вишню, сорвались с кончиков пальцев и разлетелись по кухне. Часть попала на Мурзика, который сладко посапывал на стуле рядом с Леной. Кот возмущенно фыркнул и приоткрыл желтый, как лепесток подсолнуха, глаз. Оглядев сестер, он накрыл нос лапой и снова зажмурился. Не ругаются и ладно. – Ты же сама ей все время твердила про врачей и возмущалась, когда она не хотела здоровьем заниматься. А она тебя не слушала. И во что это вылилось?
– Лен, давай не будем. Сама знаешь, что спина у меня давно болит и все равно болеть будет. Так чего сейчас об этом? Давай лучше тазик найдем. Я ведь пробовала в другом варить – не то получается. Вкусно, но не то.
– Может, мама какой-то секрет знает?
– Никогда не говорила. Да и сколько раз мы с ней варенье варили – ничего такого. Все, как всегда.
Лена поднялась и вышла из кухни.
– Ты куда? – крикнула ей вслед Ольга.
– На чердак.
– Я бы сама слазила.
– Сиди уж. Если там в спину вступит, то тогда только подъемный кран вызывать.
Дородная Ольга рассмеялась в ответ. У них с сестрой было не принято делать реверансы друг другу. Все выдавалось как есть, без обиняков. Очень разные внешне, характером они были похожи, как две вишенки с одной ветки. Худая как жердь, высокая Лена нередко подначивала полненькую невысокую Ольгу. Природа странно и удивительно распорядилась внешностью девочек в одной семье. Ольга была похожа на родителей ровно настолько, чтобы окружающие не могли сказать «не ваша». Глаза, синие и прозрачные, как льдинки, были матери, а темные кудряшки достались от отца. И все. Больше ничего общего с родителями у Оли не было. Она как две капли воды была похожа на бабушку по материнской линии. Такая же пухленькая, с виду мягкая, как сдобная булочка, Оля с малолетства всем показала, что характер бабушки, так же, как и внешность, достался ей в наследство не просто так. Первым словом ее стало вовсе не «мама». Сердито нахмурив бровки, маленькая Оля вцепилась в ложку, которую держала перед ней мама и выдала: «Сама!». Это слово стало для нее лейтмотивом всей жизни.
Она очень хорошо знала историю своей семьи и гордилась, когда ее сравнивали с бабушкой. Галина Яковлевна была семейной легендой. Овдовев в двадцать три года, оставшись с двумя детьми-близняшками на руках совершенно одна, поскольку родителей у нее не было, а свекры наотрез отказались помогать, сославшись на свое горе от потери сына, Галя не опустила руки, не стала ныть. Понимая, что на крошечную зарплату машинистки детей ей не поднять, она пошла на поклон к соседке.
– Лидия Львовна, вы стольких людей знаете. Может быть кому-то нужна уборщица или помощница по хозяйству? Мне работа очень нужна. Вы меня знаете, я очень аккуратная и не боюсь ручки замарать.
– Знаю, – прогудела в ответ Лидия Львовна.
Высокая, крепкая как дуб, она уже больше десяти лет работала директором школы, где ее уважали и боялись все, начиная от первоклашек и кончая уборщицей, которая пережила двух директоров еще до того, как в школу пришла работать молодая Лидочка. Через пятнадцать лет сменив непочтительное «Лидочка» на «Лидия Львовна», тетя Паша уважительно качала головой:
– Вот, какой начальник должен быть! Чтобы от любви к нему глаз слезился, а от уважения и страха коленки подрагивали.
Связей и знакомств у Лидии Львовны было в избытке.
– Только, – подлив в чашку Галины чай, Лидия смерила бывшую свою выпускницу суровым взглядом, – ты уверена, что сможешь подстроиться под какую-нибудь истеричку? Те дамы, что ищут помощи по хозяйству, иногда бывают весьма странными.
– А у меня выбор есть?
– Нет. Никакого. Или работаешь, или нет. Скажи-ка мне, а почему ты детей своих хотя бы на время в детдом не пристроишь? Встанешь на ноги – заберешь.
Галина, на мгновение потеряв дыхание, замерла, а потом, выдохнув, встала и с достоинством ответила:
– Не так воспитана, чтобы детей своих, как котят, под чужой забор подбрасывать. Спасибо! Я справлюсь.
– Сядь! – Лидия Львовна с улыбкой кивнула нахохлившейся Галине. – Вот теперь вижу, справишься. Характера хватает, но и разума достаточно. Другая бы послала меня лесами-полями, а ты в руках себя держишь. Поэтому, помогу тебе.
Свое слово Лидия сдержала. Пристроив Галину на работу к Милочке, она какое-то время присматривала за ней, а потом заявила:
– Справляешься. Я больше не нужна. Если что – дорогу ко мне знаешь. Дети подрастут – приходи. Подумаем, к кому из учителей отдать.
Милочка была оперной дивой. Взбалмошная, несобранная, очень капризная во всем, она обладала недюжинным талантом и очень добрым сердцем.
– Галочка, а где ваши чудные детки? Я видела, как вы гуляли с колясочкой.
– Соседка присматривает.
– Бог мой! Это же неправильно! Дети в таком нежном возрасте должны быть с мамой! Берите их с собой. Вам же спокойнее будет.
– А они не будут вам мешать?
– Да чем, милая? У меня столько комнат, что я сама в них заблудиться боюсь. И дома я не так часто. А если дома, то пусть привыкают к хорошей музыке. Это правильно! Это душа!
Галина поначалу стеснялась, не понимая, зачем Милочке нужны все эти хлопоты, а потом разобралась. При всем своем таланте, поклонниках и активной светской жизни, Милочка была совершенно одна. Как-то под Новый Год она слегка перебрала и рассказала Галине свою историю.
– Вот так, Галочка! Музыка и только музыка. Она не терпит конкуренции. Или я такая странненькая, что не смогла правильно все устроить. Одна ошибка и все. Теперь я бездетна, а кому такая женщина рядом нужна? Даже если бы и нашелся такой прекрасный мужчина, что согласился бы, я бы не смогла.
– А разве женщина – это только дети? – Галина осторожно спросила, боясь обидеть Милочку.
– Нет, конечно, нет. Но разве это и не главное в ней? Не знаю. Я же про себя. А мне осталась только музыка…
К детям Галины Милочка привязалась всем своим нерастраченным сердцем.
– Галочка, позвольте мне быть им крестной матерью. Я понимаю, что сейчас это не принято, но я хочу!
Галине нечего было ответить на это, кроме как дать согласие. Она невольно хмурилась, глядя, как Милочка балует близняшек, но молчала, понимая, что больше это нужно вовсе не детям.
– У Зиночки прекрасный слух! Ее необходимо отдать на скрипку! А Катеньки чуть хуже, но есть же и другие инструменты!
Так близняшки оказались в музыкальной школе. Галина, наконец, доучилась, оставила работу машинистки и устроилась в другое место. Зарплата здесь была в разы выше и необходимость в подработке отпала. Но Милочку Галина не бросила. К тому времени эта женщина стала для нее той самой семьей, которой у Гали давно уже не было. И когда Милочка заболела, Галина, посмотрев, как та справляется, покачала головой:
– Как ребенок!
Три года она жила на два дома. Девочки требовали внимания, но понимали, что оставить Милочку мать не сможет. Они, как могли, помогали маме. После школы бежали к любимой «тетушке», чтобы сделать уборку в квартире и попытаться уговорить ее хоть что-то съесть
– Ну, пожалуйста, еще ложечку. Мамин супчик же, Милочка! Ты же любишь!
Мила, которая таяла буквально на глазах, устало отворачивалась.
– Не могу больше, Зиночка. Лучше сыграй мне или спойте что-нибудь вместе. А я послушаю. Мне легче станет.
Милочка ушла зимой, очень тихо, во сне. Забежавшая к ней с утра перед работой Галина даже не сразу поняла, что случилось. Окликнув Милу из прихожей, она что-то начала рассказывать, но не услышав ответа, поспешила в комнату. И, только подойдя поближе к кровати, она все поняла. Милочка лежала очень красивая и очень строгая. Она вдруг стала похожа на себя прежнюю, такую, какой помнила ее Галина. Не похудевшую до невозможности, похожую на обтянутый кожей скелет, а стройную, звонкую, как струна, молодую еще женщину, которая становилась у рояля, занимавшего почти всю гостиную и прислушавшись к звуку, зазвеневшему в тишине, вдруг брала его, безупречно попав точно в тон и начинала петь так, что замирало сердце, выключалась, занятая бытовыми проблемами, голова и в душе начинало зреть тихое, какое-то свободное от всего, что тяготило в этом мире, счастье.
Проводив Милочку, Галина долго тянула, прежде, чем собраться и перебраться в квартиру, оставленную в наследство девочкам. Квартира, дача – все это было расписано в долях на детей и Галина, увидев завещание, удивленно ахнула.
– Не стоит удивляться. Милочка считала девочек и своими детьми.
Нотариус, оформлявший документы, хорошо знал Милу и, похлопав Галину по руке, признался:
– Лучшей женщины я в жизни своей не встречал и уже, наверное, не встречу. Поэтому, не тревожьте ее память. Примите с благодарностью все то, чем она хотела наделить тех, кто подарил ей хотя бы иллюзию материнства. Примите и скажите просто «спасибо». Она так хотела.
– Спасибо…
Девочки росли не по дням, а по часам. Только что Галя покупала им одинаковые погремушки, а вот уже и школа за плечами. Выбрав в качестве профессии отнюдь не музыку, Зина и Катя окончили институт и, получив дипломы, разъехались, вслед за мужьями, в разные концы страны. Несколько лет все шло своим чередом. Появились первенцы в обеих семьях, несказанно обрадовав Галину, которая с разницей в два месяца стала дважды бабушкой. Съездив по очереди в гости к дочерям, Галина крепко задумалась. Если у Зины с мужем все было хорошо, то у Кати семейная жизнь складывалась не так гладко. Геннадий, муж Катерины, был не очень «пробивным». Спокойный, очень мягкий молодой человек, никак не мог наладить семейные дела так, чтобы не сводить концы с концами, а жить мало-мальски в достатке. Своего жилья у молодых не было, и характерная Катя с трудом уживалась со свекровью. Поразмыслив, Галина предложила «детям» перебраться поближе к ней и занять Милочкину квартиру.
– Зина не против. У них все хорошо. А вам нужно немного успокоиться. А то и мужа потеряешь, и ребенок без отца останется. – Галя разом отмела все возражения дочери.
Ольга помнила, как они впервые переступили порог Милочкиной квартиры. Открыв рот, она, на тот момент пятилетняя, смотрела на огромный, похожий на какое-то спящее животное, рояль. Пока взрослые суетились, занимаясь вещами и коробками, она тихонько открыла крышку и коснулась клавиш. Рояль совсем по-человечески вздохнул и выдал сначала одну ноту, потом еще и еще. Это была, конечно, совсем не музыка, а просто звуки, но они настолько поразили Олю, что девочка, забыв обо всем, снова и снова нажимала на клавиши, лишь бы услышать их.
– Оля! – грозный окрик матери застал девочку врасплох, и она от испуга дернулась. Крышка, которую Оля придерживала одной рукой, упала обратно закрыв собой клавиши и больно ударив по пальцам девочку. Слезы невольно брызнули из глаз Ольги, когда к боли, которая разливалась по руке, добавилась боль от материнского шлепка.
– Не смей трогать инструмент!
Оля с ревом кинулась к Галине, которая заглянула в комнату.
– Что ты? Что такое, Олюшка?
Галя перевела взгляд с внучки на недовольную дочь и покачала головой:
– Катя! Ты что?! Зачем же так? Разве Милочка когда-то вам запрещала трогать рояль?
– Я не Милочка, мама. И не хочу, чтобы Оля испортила инструмент. Может еще пригодится.
– А если у нее талант? И слух есть, как у тебя или у Зины?
– Да нет там ничего! – отмахнулась от матери Катерина. – Я бы уже давно поняла. Гудит как паровоз.
Так для Оли дорога к музыке была закрыта. Как не пыталась потом уговорить Галина дочь, Катя была непреклонна. Оля будет заниматься чем угодно, только не музыкой. Галина первое время не могла понять, почему дочь так не жалует свою старшую девочку, но когда на свет появилась Лена, все встало на свои места.
– Красавица моя! Солнышко! – ворковала над Леночкой Катерина. – Будешь самая красивая, самая умная, самая лучшая!
– Катя…
– Что, мама? Я так мечтала о ребенке, так хотела ее! Ты посмотри, какая она прелестная получилась!
– Чудо, ты права! Но, Катя, у тебя же уже есть ребенок. А как же Оля?
– А что Оля? – Катя недоуменно глянула на мать. – С Олей все хорошо. Мама, что ты мне голову морочишь? У меня радость! А ты тут… Я так мечтала, что когда-нибудь появится ребенок, который будет только мой. Что меня никто не будет трогать, мешать, теребить. Что я буду жить в своем доме, на своих условиях. И делать все так, как хочу я, а не кто-то. Я сейчас такая счастливая, мамочка! Ты даже себе не представляешь!
Галина молча качала головой и забирала на дачу Олю. Она видела, как потерялась после рождения младшей сестры Оля и как сложно ей принять то, что теперь она, мало того, что не единственный ребенок в семье, но и, похоже, лишний.
– Бабушка, а мама теперь меня не любит? У нее новый ребенок?
– Что ты, детка! Просто Леночка еще совсем маленькая. Не умеет ни ходить, ни говорить. Ей очень нужна мама рядом. Она же не может сама взять ложечку и поесть, как это делаешь ты. Ее нужно кормить. И одеваться она сама тоже не умеет, как ты, моя умница. Но это вовсе не значит, что ты маме не нужна. Вот подрастет немного Леночка и ей очень нужна будет твоя помощь. Ты же старшая сестренка! Кто научит Леночку всему-всему?
Оля была очень умной девочкой. Она прекрасно понимала, что Лена никуда не денется и теперь придется мириться с ее существованием. А еще она поняла то, что Леночка не могла занять ее место. Она заняла свое. Просто оно оказалось больше, чем то, которое было отведено в свое время самой Оле. Ей никто не объяснял тогда, почему младших детей иногда родители любят больше старших. Она поняла это сама. А, поняв, сначала обиделась, но не на сестру, а на маму, а потом решила, что если ничего сделать с этим нельзя, то можно хотя бы попытаться сделать так, чтобы ее заметили. Она отлично училась в школе, рисовала, занималась художественной гимнастикой. Но на все ее успехи мать лишь рассеянно кивала: