Быть Мад
Так или иначе, наши уроки давали определенные результаты: мои картинки стали частью школьной выставки, потом ушли за символическую сумму на местном благотворительном аукционе, так что Зоуи наконец успокоилась, отыскав мою творческую жилку. Я же упорно не чувствовала в себе желания рисовать. Мои результаты были, скорее, умениями, чем талантом. Я продолжала усердно заниматься только, чтобы продолжать встречи с миссис Тельман.
К окончанию школы вопрос о том, кем я должна стать, ни у кого, кроме меня, не возникал – разумеется, художницей. Зоуи не признала бы, что у меня нет художественного таланта, ведь она столько сил положила на его развитие. Как следствие, я отучилась, получила диплом и стала посредственной художницей. Нет, я умею рисовать. Но одно дело – владеть техникой, и совсем другое – иметь, что ею рассказать. В моей голове не рождались гениальные идеи, которые бы мне захотелось осуществить.
По окончании учебы я устроилась художником в небольшое детское издательство.
Замечательными в моей работе были близость к литературе и профессиональная обязанность читать книги. Ведь только прочитав произведение, можно создать стоящую иллюстрацию или обложку. К своей работе я подходила очень ответственно: оставляла пометки, уточняла у авторов детали, подолгу общалась с ними, стараясь уловить истинное отношение к событию или персонажу, понять настроение, которое писатель вкладывал в свои строки и которое хотел бы увидеть в моих рисунках. Моя скрупулезность приносила плоды: иллюстрации нравились и редакторам, и заказчикам, а я получала от работы огромное удовольствие.
Однако когда я осознала, что на любимую работу я могу больше никогда не ходить, мое сердце радостно забилось. Я стала испытывать чувство вины перед коллегами, хотя уволиться решила в удобный для этого период: никого не подвела бы летом. Пока не передумала и пока еще верила в тот повод, который собиралась озвучить шефу («семейные вопросы, которые требуют моего присутствия»), я решила заскочить домой, чтобы привести себя в порядок и уже до обеда получить расчет.
Дома был дядя Том, мой первый друг и причина, по которой я не покончила с собой.
Никто не умел так поддержать, как он, вызвать улыбку простыми словами, заставить вынырнуть из сомнений и сказать: «Ты хорошая, у тебя получится, ты сможешь, ты классная».
Едва ли он мог назвать актеров, которые мне нравятся или имена стоящих рядом со мной девчонок на школьной фотографии. Но я могла ему рассказывать, что угодно, а он слушал и всегда слышал. С ним я не так откровенничала, как с миссис Тельман (он все-таки мужчина), но если что-то меня задевало или сводило с ума, я приходила к дяде Тому и прислонялась головой к его широкой доброй спине, которая всегда пахла деревом и лаком.
Он почти всегда работал дома: что-то чинил, кому-то помогал. Тетя Зоуи частенько попрекала его тем, что в семье больше зарабатывала она на скромной учительской ставке. Зоуи в целом всегда была недовольна, но к мужу у нее оставалось особенное отношение.
На людях она порой изображала смиренную мученицу. В общении со мной щедро использовала пассивную агрессию и постоянно говорила о том, какой обязанной и благодарной я должна быть, а если я что-то делала не так, она закатывала глаза так сильно, что, казалось, еще немного – и они совершат полный оборот. Но с дядей Томом она превращалась в фурию. Все, что накапливалось в ней за день, она щедро выплескивала на него безо всякого фильтра. Дядя Том всегда честно пытался ее оправдать. В его глазах она не захлебывалась в беспочвенных истериках на пустом месте, а очень уставала на работе и дома, ухаживая за нами. Словом, стокгольмский синдром в полный рост.
Мне никогда не понять любовь дяди Тома к Зоуи. Она, дьявол в юбке, пожирала его каждый день, как чудовище. Может, в их спальне она до сих пор делала его счастливым (думаю, разные одеяла этому не способствовали), это хоть как-то могло бы объяснить ситуацию. При виде Зоуи он начинал походить на сдувшийся гелиевый шарик: фигура высокого и сильного мужчины и добродушие мультяшной панды из моих рабочих иллюстраций.
Когда я, стараясь не шуметь и как можно позже дать себя обнаружить, проскользнула в коридор дома, почти тут же услышала его голос с кухни:
– Зоуи на работе.
Это означало, что все чисто, опасности нет.
Я коротко выругалась про себя и пошла на кухню.
Дядя Том сидел за столом и крутил в руках какой-то шнур. Он сразу поднял на меня голову, улыбнулся, коротко кивнул и продолжил заниматься работой.
Я села напротив и посмотрела на него. Мне почему-то стало ужасно стыдно перед ним. За то, что я теперь богата, а он крутит шнур, наверное, для нашего соседа. Мне хотелось бы, чтобы он никогда больше не крутил шнур. Теперь я могла легко это устроить. Но между этим желанием и его осуществлением стояли мое отношение к Зоуи (нелюбовь) и его отношение к ней (любовь, да).
– Ты знал об этом? – спросила я вместо приветствия.
Он взглянул на меня с беспокойством, потому что тон у меня был необычный.
– О чем, Мэдди?
– О моих родителях. О том, что случилось с ними, – после маленькой паузы я добавила: – Что действительно случилось с ними.
Он моментально помрачнел.
– Да, Мэдди, – он немного помолчал. – Я до сих пор до конца не понимаю, что там произошло.
– Почему… – выдавила из себя я.
– Почему не сказал тебе?
Я кивнула.
– Мэдди, прежде всего не я должен был рассказать тебе об этом. Мы не были с твоей тетей вместе, когда это произошло. Не были семьей. Все это случилось до меня, – он продолжал крутить шнур. – Чтобы воспоминания не шли за тобой и Зоуи по пятам, мы с ней поженились, она взяла мою фамилию. Мы начали с нуля, желая оставить прошлое. Я ведь и сам не знал, пока мне родители не рассказали. Я не слежу за звездной жизнью: актеры, певцы, бог их знает. А они показали мне газеты. Отговорить хотели от свадьбы. Но кто бы мог меня отговорить? Она моя половинка. Зоуи никогда не рассказывала об этом, а я не спрашивал подробностей. Мне хотелось спасти ее, помочь, а не устраивать допрос о смерти сестры, о зяте-убийце.
Он быстро посмотрел на меня и поспешно добавил:
– Это грубо, прости, он твой отец. Да и он ли это сделал – кто теперь разберет? Не отпирался – не значит признался. Говорят, покончить с собой – это красноречивее признания, – он пожал плечами. – Кто знает? Может, он просто не мог жить без нее…
Я задумалась: эта мысль не приходила мне в голову из-за письма мамы. Но оно, хотя должно было помочь мне разобраться в случившемся, только сильнее запутывало меня.
Дядя Том наконец отложил проклятый шнур.
– Как ты, детка?
– Сама не знаю, – выдохнула я.
– Хорошо, что у тебя отпуск: будет время все переварить, прежде чем на работу возвращаться.
Его слова вернули меня к плану, и я привстала.
– Ох, я… Как раз зашла, чтобы переодеться перед походом туда… Я увольняюсь.
Мне так понравилось звучание этих слов, что я даже улыбнулась.
Дядя Том был шокирован.
– Мэдди, милая, зачем так резко реагировать. Все в прошлом. Ты можешь жить и работать, как раньше, ведь именно для этого от тебя все скрывали – чтобы твоя жизнь была обычной, нормальной…
– Погоди, погоди, – перебила я. – О чем ты говоришь? Я ухожу с работы не из-за нервного срыва. Мне просто незачем работать!
Он выглядел озадаченным.
– Почему?
– Вот черт… Ты не знал…
– Мэдди, да что происходит? – он начал всерьез волноваться.
Я собралась с духом и максимально спокойно произнесла:
– Родители оставили мне приличное наследство, и все эти годы на мое содержание Зоуи ежемесячно получала…
Дядя Том резко переменился в лице, и я догадалась почему. Нет, в нем не было моих сожалений об упущенных возможностях купить в начальных классах игровую приставку или самый большой домик для Барби, не было печали о жизни в маленьком доме. Зоуи ему врала больше двадцати лет.
– Так вот почему контракт, – пробормотал он, чуть шевеля губами.
Он, большой, сильный мужчина, как-то весь поник, съежился, стал меньше в несколько раз. Я почувствовала себя крайне беспомощной и совершенно не представляла, что можно для него сделать. Ужасно не хотелось оставлять его одного и уходить.
Я подошла к нему и обняла сзади за шею, свободной рукой набирая сообщение Джей Си с просьбой приехать. В любой непонятной ситуации нужно обращаться к Джей Си.
Я не особенно надеялась на ответ в такую рань по его, барменским, меркам, особенно после вечерней смены. Но он на удивление быстро ответил, что приедет. Я не утешала, но слушала дядю Тома, который разразился обиженным потоком сознания на тему любви и доверия. Он не дал мне и рта раскрыть, когда я попыталась сказать, что ему не стоит горевать и что мы теперь можем быть свободны и счастливы. Слава всем богам, что я этого не сказала, потому что нельзя человеку, оплакивающему погибшую собаку, немедленно предлагать завязывать со скорбью и завести себе новую.
Джей Си прибыл вовремя: разговор выруливал на интимную колею взаимоотношений людей, с которыми я всю жизнь прожила. Мой друг предусмотрительно захватил с собой ром и бурбон, потому что дядя Том в редкие дни спиртного признавал только эти напитки.
Я оставила их одних, плавно передав рыдающего мужчину в заботливые руки Джей Си.
20 июля 1996 года
Как же я благодарна Господу за то, что он даровал мне голос. Я могу хоть как-то порадовать ее, когда Грегори играет для нас. Тогда я снова становлюсь собой. Пою до разрыва моего сердца. Умираю и оживаю с каждой нотой. Только Грегори знает, как глубоко это можно чувствовать.
Грегори… Постоянно смотрит, как побитая собака, стоит нам остаться наедине. Нужно попросить его перестать давить на меня своим немым осуждением. Может, я все только придумала? Ведь это была его идея устроить импровизированный концерт: он знал, что порадует меня. Наверное, я слишком строга к нему.
Пати хочет, чтобы я больше времени проводила с Мад. Проводила с Мад. Проводила, проводила с Мад. Пати все время мало, все не так. Мы все должны чувствовать себя бесконечно обязанными и вечно виноватыми, потому что она такая замечательная и несчастная рядом с нами, живет и мучается каждый день, но не уходит, «потому что любит». Ее попытки найти любой повод провести время рядом с Эдвардом иногда смешны, а иногда откровенно раздражают. Можно ли быть более жалкой?
Я сижу на безлюдном пляже и пишу эти строки, пока моя дочь, кажется, ест песок. На самом деле, она что-то строит, но я не вижу отсюда, и, будем честны, мне это совершенно неинтересно. Приятно, что на прогулке я могу послушать море и сделать пару снимков. Мад не мешает, стоит отдать ей должное. Говорят, что даже при слабо выраженном материнском инстинкте, он достигает нормы к третьему году жизни ребенка. Так что жду с минуты на минуту.
Мне страшно не хватает Эдварда. Он все время в доме, с нами, но эти люди рвут его на части, и мне порой кажется, что у него не остается сил для меня. Когда он обнимает меня ночью, я хочу проникнуть через его кожу внутрь и остаться там навсегда и в то же время хочу спрятать его в себе, укрыть, чтобы остались только мы двое.
Глава 6
Кажется, настало время рассказать о Джей Си. Наверное, может показаться странным, что в самых важных ситуациях я обращалась в первую очередь не к жениху, а к какому-то другому парню. Но Джей Си – не какой-то. Он больше, чем друг.
Мы познакомились в университете в первый день занятий. Я сидела за первой партой. Не потому что я была из отличниц и всегда проявляла инициативу. Дело в том, что новое место и новые люди пугали меня настолько сильно, что я предпочла иметь в поле зрения только одного из них, самого старшего и, возможно, менее предвзято настроенного по отношению ко мне – преподавателя.
Я читала роман, когда на стул рядом упал рюкзак Джей Си. Сам он выглядел уверенно и круто в рваных джинсах, кожаной куртке с колючими металлическими штуками на ней, с длинными волосами, небрежно растрепанными, что я тут же уткнулась в книгу, перестав воспринимать в ней текст.
Он не спрашивал, можно ли ему присесть, не занято ли, не возражаю ли я. Просто сел рядом. Потом он сказал, что сел за первую парту, потому что было лень идти дальше.
Мы стали сидеть вместе на всех парах, но очень долго не общались друг с другом дальше приветствий. На переменах Джей Си почти всегда где-то пропадал, а после занятий сразу уходил. Так продолжалось, пока он не увидел меня со скетчбуком и не поинтересовался, что я рисую. В тот день мы проговорили, наверное, часов восемь. Никогда мне не было так легко говорить с ровесником. Тем более с парнем. У нас на удивление оказалось немало общего.
Джей Си тоже был с сиротой, но со своей теткой они ладили прекрасно. Дружить с Джей Си вообще очень легко: нужно не осуждать его поступки и не препятствовать начинаниям. Тетка справлялась.
Родители его тоже погибли в автомобильной аварии. Надеюсь, что тут обойдется без сюрпризов. Хотя Джей Си мог бесконечно придумывать альтернативные варианты: автокатастрофа казалась ему слишком скучной. И рисовал много на эту тему.
Джей Си рисовал комиксы, персонажей, логотипы, игры. В его творчестве ощущалась бренность существования, каждый рисунок был пронизан черным юмором, тонной сарказма, откровенным сексом в женских образах и брутальностью в мужских. Я со своими мультяшными и понятными героями, романтичными барышнями или строгими солдатами казалась на его фоне простой, как фонарный столб. Мы помогали друг другу шлифовать нюансы техники, делились секретами изображения и были первыми и самыми честными критиками. Я всегда точно знала, что Джей Си не станет меня жалеть, но и хвалить на пустом месте не будет, и отвечала ему тем же.
Мы оба любили рок-музыку, и, хотя я выбирала более мягкие композиции, нам удавалось друг друга радовать новинками или раритетными находками. По внешнему виду Джей Си его музыкальные предпочтения читались без вариантов: свой шкаф он легко мог бы превратить в магазин футболок-мерчей рок-исполнителей. Тяжелые ботинки и потертые кожаные куртки, которые он носил почти круглый год, дополняли его образ. И, конечно, мотоцикл.
Мотоцикл он купил практически одновременно с баром, четыре года назад, когда получил в наследство дом родителей. Сентиментальностью он не отличался, поэтому быстро расстался с самой малой родиной, а на вырученные от продажи деньги купил мотоцикл и брошенное кафе-мороженое, которое превратил в бар.
Я помнила это кафе из детства, его веранду со столиками на кривых металлических ногах. Когда его закрыли, здание напоминало локацию для компьютерной игры про постапокалипсис. В нашем городе хватает таких зомби-построек, их сносят и возводят новые офисы или магазины. Но Джей Си как всегда совершил невозможное.
Начиная от стен и заканчивая светильниками в туалете, все было сделано полностью и частично руками моего друга. Он расписал все стены, составил меню из авторских напитков и блюд. Джей Си создал в баре пространство без предрассудков, без давления, но с самовыражением и свободой. Будь его душа баром, она бы выглядела именно так.
Насколько трепетно, внимательно и щепетильно он относился к бару, настолько же равнодушным он был к собственному комфорту, что наглядно демонстрировала его комната, одновременно служившая и рабочим кабинетом, и спальней, и гостиной, и гардеробом, и спортзалом. Имея возможность снять или купить жилье, Джей Си не планировал этого делать. Я не знала человека, живущего в большей гармонии с собой, чем он. Втайне я завидовала этой свободе.
Верила ли я в дружбу между мужчиной и женщиной? Я в нее не верю до сих пор. Приятельствовать мужчина и женщина могут, но дружить – едва ли. Нас с Джей Си я считала исключением.
Наверное, я совру, если скажу, что не влюбилась в него в самом начале, что не писала о нем стихи, не изучала его лицо и фигуру, чтобы тайком рисовать. Признаюсь, я совсем чуть-чуть увлекалась им, когда он купил и отделал бар, сел на байк, модно подстригся и снял куртку на работе, демонстрируя отличную фигуру. Но меня быстро отпустило. Сказать, что мы были друзьями – ничего не сказать. Я любила Джей Си, а Джей Си любил меня. Не как брат и сестра, не как любовники, а настоящей любовью личности к личности, которая прошла бы только в том случае, если бы мы перестали быть собой.
Джей Си часто говорил, что рано или поздно так и произойдет. Что пока мы молоды, мы полны романтических идеалов, которые наверняка покажутся нам смешными лет через 15-20. Если мы останемся прежними, тогда станем смешны. Я обычно во время таких разговоров закрывала уши и начинала громко напевать «ла-ла-ла-ла». Да, мне свойственна позиция страуса в важных вещах. Но совершенно невыносимо было представить, как можно жить без Джей Си. Как можно потерять то важное, необходимое, что возникло между нами? Он стал частью моей жизни настолько же естественной, насколько я сама.
Думала ли я, что Джей Си испытывает ко мне романтические чувства? Наверное, каждый, кто знал нас обоих, спрашивал меня об этом. Я всегда отвечала “нет”, и никто мне не верил. Так тяжело допустить, что можно хотеть общаться с человеком, не выходя за рамки общепринятого развития событий! Мы и спали вместе в одной комнате, и могли обнять друг друга, но больше дружеской близости между нами действительно ничего не происходило.
Натан говорил, что я “держала на крючке” Джей Си: вроде и не сближалась с ним, но и не уходила далеко. Осуждал меня и говорил, что это неправильно и некрасиво. Но я на самом деле не видела в отношении Джей Си ко мне ничего, кроме дружбы и искренней поддержки без намека на физическую близость.
В конце концов, мы дружили уже 7 лет, если бы он хотел чего-то еще, мог бы и сказать, верно?
Несмотря на то, что Зоуи называла Джей Си моим “женишком”, он регулярно встречался с другими девушками. У нас не существовало запрета на обсуждение личной жизни. Если я хотела услышать саркастические выпады в сторону Натана, нужно было только упомянуть его при Джей Си. А вот сам он не ждал, пока я спрошу его об очередной подружке, – все выдавал сам.
Девчонкам он нравился всегда. Высокий, красивый, дерзкий, смелый. Опасный отчасти, загадочный. Как иначе? Так как мы почти всегда были вместе на университетских занятиях, но не между ними, девчонки быстро поняли, что меня можно использовать в качестве посредника: обычно мне приходилось говорить Джей Си, какой из красоток он в очередной раз понравился. В конце концов девицы разбаловали его настолько, что он мог себе позволить два свидания в день. А когда он купил мотоцикл и бар, клянусь, среди моих знакомых ему не было равных по популярности у женского пола. Девушки осаждали стойку в его смены все время, и даже самые требовательные не брезговали матрасом на полу в его комнате. Не знаю, имелся ли лимит у его тестостерона, но хватало его на наш небольшой городок с лихвой.
При всем этом я не называла Джей Си бабником. Он крайне редко первым проявлял интерес к кому-нибудь, а девушки дали ему понять, что стараться особенно не требуется. Тем не менее большой опыт общения с ними научил его очень хорошо понимать женщин, уметь с ними разговаривать и в конечном счете – нравиться им еще больше.
Я периодически спрашивала Джей Си, почему он не задерживался ни с одной из своих подружек дольше месяца. Он всегда отвечал, что даже самые милые девушки молниеносно преображались, как только получали намек на моногамные права: становились занудными, требовательными, капризными, а проще говоря, скучными. Угодить ему было непросто, репутация за ним закрепилась ненадежная, что не мешало новым жертвам лететь в бар на пламя его обаяния.
Меня его девчонки, конечно, ненавидели. Некоторые тихо, некоторые – в открытую. Отдельные особи считали меня его сестрой, а, узнав правду, проникались удвоенной антипатией. Со временем я научилась не замечать лиц женского пола рядом с Джей Си: так спокойнее.
Отношения между ним и Натаном напоминали состояние холодной войны. Они, словно магниты одной полярности, отталкивались друг от друга, если им случалось сближаться. Когда мы с Натаном начали встречаться, я почти сразу рассказала о Джей Си. Невозможно говорить обо мне и не упомянуть Джей Си. Натан решил, что мой университетский приятель такой же серенький, как и я, поэтому смотрел на нашу дружбу сквозь пальцы. Но как только они встретились, все в моем друге стало Натана раздражать.
Натан считал, что Джей Си легкомысленный, незрелый, что, общаясь с ним, я теряю впустую время, а проводя его в баре – порчу свою репутацию. Джей Си же считал, что Натан скучный, ограниченный и, конечно, совершенно не подходящий мне. Если по первым пунктам я могла бы с Джей Си согласиться, последний всегда оспаривала. Натан был не из тех людей, которые открывают новые химические элементы или расписывают Сикстинскую капеллу. Но именно поэтому я считала его подходящим.
В любой непонятной ситуации следовало звонить Джей Си. Когда вся моя жизнь встала с ног на голову, я это и сделала. Я знала, что Джей Си всегда поддержит меня.
***
Уволилась я быстро. В издательстве все оформили без особенных расспросов. Мне все еще было непросто поверить в то, что я больше не нуждалась в деньгах, поэтому уходила я, постелив немного страховочной соломки: договорилась, что в случае чего меня могли бы взять обратно.
Хотя дядя Том слезно уговаривал меня не уезжать, я все же собрала чемодан и в тот же день перетащила его в шкаф к Джей Си. Поспешность моего побега обусловилась прежде всего абсолютным нежеланием встречаться и разговаривать с Зоуи. Я не могла заставить себя посмотреть ей в глаза.
С Натаном мы почти не общались. Я коротко отвечала на его редкие сообщения, которые, если вдаваться в их глубинный смысл, имели целью узнать, когда я стану такой, как раньше, закончу заниматься собой и снова займусь им. Наследство стало для меня манной небесной, чудесным поводом уехать от подготовки к свадьбе в счастливое, как это ни парадоксально, расследование смерти родителей. Я все еще не говорила ему ни о наследстве, ни о новых обстоятельствах смерти моей семьи.
В тот же день я связалась с адвокатом, и мы оформили передачу денег, некоторых маминых вещей и договорились о показе и передаче дома.
Я сознательно избегала мыслей об убийстве, но это оказалось так же сложно, как в городе избежать своего отражения в сотнях блестящих поверхностей. На третий день Джей Си удалось усадить меня за стол в кафе, где мы часто любили перекусывать, и задать мне вопрос, от которого я скрывалась:
– Что думаешь делать с этой загадочной историей, Мэдди?
Он не спросил, что я собираюсь делать теперь, какие у меня планы – нет, задал вопрос в лоб.
Я тяжело вздохнула, ненадолго закрыла глаза. Он не торопил.
– Я в смятении, – выдохнула я наконец. – Я хочу узнать всю правду. С подробностями, что, кто и когда сказал и сделал, каждый шаг.
– Я тоже не стал бы доверять газетам, они делают тираж, а не правду. Что там случилось на самом деле знает только тот, кто был там.
– Именно! Судя по всему, в доме тогда, помимо родителей, было еще трое гостей: Маделин Дан, мой дядя Грегори, брат мамы, и Гай Моррис, дизайнер, друг отца…
Джей Си слегка улыбнулся.
– Невероятно, что такие знаменитости имеют непосредственное отношение к тебе, к нам… Они знают о твоих близких больше, чем, возможно, ты сама…
Я не стала говорить Джей Си, как больно мне было узнать, что много лет я жила во лжи, старалась не подавать вида. Однако интуиция мне подсказывала, что он и так все понимал.
Джей Си продолжал:
– Маделин Дан… Вау… – он шлепнул себя ладонью по лбу, показывая, как его это впечатлило. – Можешь в это поверить, Мэдди? Твои родители в одном доме с Маделин Дан! И этот дом теперь только твой! В голове не укладывается…
– У меня тоже. Я ведь фанатела от нее безумно. Может, и рисовать начала из-за нее. А теперь… Представь, если бы все сложилось как-то иначе, она могла бы быть моей мачехой.
Джей Си с сомнением посмотрел на меня:
– Думаешь, у нее с твоим отцом действительно был роман?
Я пожала плечами.
– Даже не знаю. Похоже, пресса была в этом уверена, и, кажется, это никто не оспаривал. Вот бы знать наверняка…
– А ты спроси, – перебил Джей Си.
Я усмехнулась.
– Кого спросить? Маделин Дан? – я картинно поменяла позу и поднесла руку к уху, будто держу телефонную трубку. – Алло, мисс Дан?.. Да, неважно, кто я, один вопрос: спали вы с Эдвардом Стоуном двадцать с лишним лет назад?.. Что? Куда мне пойти? – я положила невидимую трубку на стол и скептически посмотрела на Джей Си.
Он закатил глаза.
– Вот вечно ты ищешь преграды вместо возможностей.
– Вычеркни эту фразу из списка “Слова поддержки”.
– Разумеется, так никто и ничего тебе не расскажет. Но ведь есть и другие способы узнать то, что тебе нужно. Как проводят журналистские расследования? Или работают частные детективы?