Егерь

Обращение от автора:

Дорогой читатель! «Егерь» является второй книгой в цикле «Олманцы». Этот роман можно читать отдельно. Однако если вы хотите в полной мере понять мироустройство и узнать предысторию событий, описываемых в «Егере», рекомендую познакомиться с первой книгой цикла – романом «Полукровка». Желаю вам приятного чтения!

Даниэль Зеа Рэй

Посвящается моему отцу – лучшему рассказчику в нашей семье

Пролог

Куда ускользает надежда твоя,

Что пламенем ярости так обжигала?

Она ведь сияла, она ведь спасала,

Пока ты на прочность ее проверяла.

Ты тянешься следом, и пальцы дрожат,

Ты рвешься за ней, но ее не нагнать.

И взгляд уж потух, и гнев вдруг угас.

Жизнь без надежды – вот он твой крах.

Ни марево мыслей, ни тлен всех побед

Не смогут вернуть тебе этой потери.

Останется горечь о прожитом дне

В пустом бытие, безвольном и сером.

Куда убежала надежда твоя,

Что пламенем ярости так обжигала?

Сквозь трещины этого бренного тела

Она утекла в закат бытия.

***

– Роден, расскажи, как ты чувствуешь себя сегодня?

Она хотела поднять голову, но удержать ее не получилось, и голова склонилась набок.

– Я бо… бо… не…

– Ты больше не будешь?

– Да. – Рот Роден распахнулся, и язык вывалился наружу. Было трудно его заправить назад, но она справилась.

– Каждый раз ты обещаешь вести себя хорошо и снова возвращаешься сюда. С чего мне опять верить тебе?

– Не… верь…

– Хочешь прожить остаток жизни в таком состоянии?

– Не… не хочу…

– Ты снова отрастила длинные ногти. Мне приказать их остричь?

– Не-е-ет! Нет! – Роден даже пошевелила пальцами, выражая протест.

– Знаешь, что изменилось на этот раз? На этот раз всем на тебя плевать. Они устали. От выходок, от вечного чувства вины, от тебя, в конце концов. При встрече со мной твоя мама задала мне лишь один вопрос.

Роден мысленно улыбнулась, продолжая неподвижно сидеть.

– Она спросила: «Сколько?» – и достала именную платежную карточку. Уверена, что сейчас ты хочешь расхохотаться. Что касается меня, ты же понимаешь, что мне тоже глубоко наплевать… Моя б воля, я бы отпустила тебя сейчас же. Но твоя мама все оплатила, и придется отработать. С этого дня тактика твоего лечения будет изменена. Завтра тебе перестанут давать лекарства, а через неделю ты станешь участником группы по психокоррекции суицидального поведения. Продержишься три месяца – и я тебя отпущу.

– По… Пошла ты… на хрен… – промычала Роден.

– Сеанс окончен. Увозите.

***

Роден сопроводили в комнату психокоррекции и закрыли за ее спиной дверь. Прежде она не раз бывала здесь, вот только в «групповухе» никогда не участвовала. Убогая обстановка «уютного домика» давно набила оскомину. Деревянные полы, деревянный стол, обитые шелком деревянные кресла, диван и даже резная рама на темном смотровом стекле вдоль одной из стен казались дешевыми фальшивками. Становилось жаль деревья, которые загубили ради создания столь безвкусного интерьера. А это матовое стекло? Что может лучше напомнить о том, что ты в неволе, чем подделка под зеркало?

Роден плюхнулась в кресло, сбросила тапочки и вытянула ноги. Окинув взглядом собравшихся, она скривила губы и отвернулась.

– Теперь мы в полном составе, – оживилась доктор Кашпо. – Давайте начнем с того, что представимся друг другу и немного расскажем о себе.

Повисла тишина.

– Ну что ж, – вздохнула психиатр, – тогда начнем с участника по правую руку от меня и будем двигаться против часовой стрелки. Все согласны?

Тишина.

– Пожалуйста, представьтесь, – попросила Кашпо, кивая пухлой девице с розовыми волосами.

– Элайза Арти, – ответила та.

– Можно просто имя, – улыбнулась доктор. – Элайза.

– Да пошла ты! – ответила девица и показала доктору средний палец, чем вызвала у Роден искреннюю усмешку.

У девчонки руки ходили ходуном. Ее явно ломало. Не то от препаратов, которыми ее не меньше месяца кормили здесь, не то от синдрома отмены чего-нибудь повеселее в свободной от предрассудков жизни.

– Элайза, расскажи нам, пожалуйста, немного о себе, – вновь попросила Кашпо.

Девица сжала кулачок и поднесла его к губам.

– Хорошо, Элайза. В следующий раз, – мягко отозвалась психиатр и взглянула на мужчину, сидящего на диване.

Роден покосилась на незнакомца и тут же отвернулась.

– Меня зовут И. У меня депрессия длиною в жизнь, и мне периодически надоедает так существовать. – Он улыбнулся и показал два ряда отбеленных зубов.

– Чем ты занимаешься, И-и-и? – спросила Кашпо.

– Кутежом я занимаюсь, – И откинулся на спинку дивана и развел руки по сторонам, устраиваясь поудобнее. – Баб трахаю, в игры играю.

– Просираешь семейное добро? – не удержалась от комментария Роден.

Элайза захихикала в кулачок. И вскинул бровь и уставился на Роден.

– Если есть, что сказать, могу уступить очередь!

– Себе уступи, – буркнула Роден.

– Что, прости?

– Прощаю! – Она развернулась к нему лицом и уперла локти в колени.

Роден знала, что в вырезе больничной рубашки ему видна ее грудь. Порезанная, покрытая татуировкой грудь. И сглотнул и отвернулся, а Роден вернулась в прежнюю позу.

– Спасибо, Идрих, – натянуто улыбнулась Кашпо. – Следующий?

Историю этой женщины Роден желала услышать. Наверное, из всех сидящих здесь, только ей досталось от жизни так же много, как и Роден.

– Меня зовут Мистроль. Я попала в авиакатастрофу на своем корабле. Теперь я такая, какой вы меня видите. Ни мужа, ни любовника, ни детей. Я всегда думала, что моя жизнь будет насыщенной и яркой. К сожалению, я сгорела не в огне наслаждений, а в пламени пожара. Теперь жить мне не весело, а больно.

Пациентка замолчала, и настала очередь говорить Роден.

– Лоскутное Одеяло, – произнесла она и повернулась к Мистроль. – Ты не против, если я буду называть тебя Лоскутным Одеялом?

– Роден! – гаркнула Кашпо.

Следует отдать Лоскутному Одеялу должное – она с достоинством кивнула и ответила:

– Нельзя.

– Зря. – Роден повела плечом. – Доктор Кашпо говорит, что принятие себя такой, какая ты есть, – один из этапов успешной терапии.

– Кашпо?! – прыснула смехом Элайза.

– Да, Язва. Я называю ее доктором Кашпо!

– Роден, – с угрозой отозвалась психиатр.

– Доктор Ночной Горшок, если угодно! – повысила тон Роден.

– Как ты назвала меня? – опомнилась Элайза.

– Язва, – повторила Роден.

– Да пошла ты, сука!

– Ржать в кулачок, пока другие отгребают, – это же про тебя, Язва!

Лицо Элайзы побледнело, и она отвернулась.

– Хороша терапия, – засмеялся И. – Может, и мне кличку дашь, Страшила?

– Красавчик, – как ни в чем не бывало пожала плечами Роден.

– Хм-м, – кивнул И. – Мне нравится.

– Не стоит благодарности.

– Роден, ты расскажешь нам о себе? – устало произнесла Кашпо.

– Меня зовут Страшила. Я страшная и уродливая, как снаружи, так и внутри. Меня никто не любит, – Роден задумалась, – даже кошак, живущий в нашем имении вот уже тринадцать лет. Всем насрать на Страшилу. А Страшиле насрать на всех. Хотела избавить мир от своего присутствия, да вот, – Роден запрокинула голову и уставилась в потолок, – бляди не дают…

– Лучше бы дали! – пискнула Язва.

– Вот и я их прошу, а они меня к доктору Кашпо. Говорю же, бляди…

– Спасибо, Роден, – вздохнула доктор. – Следующий?

– Следующий, – отозвался мужчина в кресле, чем привлек внимание Роден.

Она склонила голову, взглянула на чудака и вернулась к созерцанию потолка.

– Мы все должны хотя бы представиться, – напомнила Кашпо.

– Следующий, – повторил мужчина.

– Но ты последний в группе, Паскаль.

Мужчина вольготно закинул ногу на ногу и поудобней устроился в кресле.

– Называйте меня Темный, – попросил он.

– Темный? – переспросила Кашпо.

– «И в сумраке печалей не разглядеть его лица. Он отравляет все своим приходом. Он Темный, как его душа, и в то же время Он – посланник Бога».

Роден медленно склонила голову и уставилась на мужчину, который цитировал поэму Сургида Лавэ – одного из малоизвестных суирских поэтов.

– «Я верую, что все есть связи в этом мире, – продолжила она. – И там, где правит Свет, в тени нас поджидает Тьма. А если Он десница Бога, то в сумраке печалей у Смерти все же нет лица».

Хлопок. Еще один. Роден повернулась к аплодирующему Красавчику. Кажется, тот был впечатлен.

– А мне начинает нравиться ваша компания! – весело заявил он. – Кто написал эту помпезную хрень о смерти?

– Сургид Лавэ, – ответил Темный.

– Никогда о нем не слышал. – Красавчик повернулся к Лоскутному Одеялу. – А ты слышала о таком?

– Нет, – пожала та плечами.

– А ты, Язва?

– Пошел ты! – шикнула девушка.

Красавчик прищурился и наклонился вперед:

– Может, еще кого-нибудь процитируешь, а, Темный?

– В другой раз, Идрих, – улыбнулся тот.

– А ты вообще с какой планеты? – продолжал напирать Красавчик.

– С дальней, – ответил Паскаль.

– Опять секреты! Мы же вроде как самые родные в этом месте. Я – олманец, – он указал пальцем на свои светящиеся голубые глаза, – только в гробу погаснут. Одеяло у нас суирянка, – Красавчик подмигнул ей, – если только не крашеная с отбеленной кожей. Язва, – он повернулся к ней лицом, – ты ведь с Ливзеры: вы все там бронзовые, по-моему. Страшила, – он указал пальцем на Роден, – ты ведь тоже суирянка? Ну, или была ею когда-то… А вот кто ты такой, Темный?

– Мать суирянкой была, – ответил он.

– А отец? – насупился Красавчик.

– А отец ее изнасиловал. – Темный закрыл глаза и отвернулся.

Повисла тишина.

– Дерьмовое происхождение! – выдала Язва и засмеялась в кулачок.

Все, включая Кашпо, уставились на нее.

– Доктор Кашпо, – произнесла Роден, – может, закруглимся на сегодня?

– В этом я соглашусь с тобой, Роден. Сеанс окончен. Встретимся завтра.

Темный первым подскочил с кресла и зашагал к выходу.

***

Время вечернего досуга. Роден воротило от него. Их запирали в большом зале со всякими игрушками, где они должны были хоть чем-нибудь себя занять. Хорошо, что заведение престижное. Там был выход на веранду, где, пялясь в окна, Роден могла покурить.

Окинув взглядом унылое сборище себе подобных, она зашагала в сторону веранды. В правом углу зала Красавчик беседовал с Лоскутным Одеялом. Одеялко посмеивалась, то и дело поглядывая на Темного. Темный сидел в гордом одиночестве за столом и играл в шахматы сам с собой. На косые взгляды Лоскутного Одеяла он внимания не обращал, хотя Роден готова была поклясться, что он их заметил. Язва донимала кого-то в кататонии и радовалась этому, как дитя малое. Дура, что еще сказать.

Дура обернулась и помахала Роден рукой. Вот она – оборотная сторона «групповухи». Сейчас каждый из них будет считать, что вправе кивнуть, помахать рукой или, что еще хуже, подойти и заговорить с ней.

Она вышла на веранду, достала елотку и попросила одного из санитаров прикурить. Тот, естественно, не отказал и поднес к елотке зажигалку. И за это им платили. За огонек, за улыбки, за вежливость, за цепкие руки и стальные объятия. Все включено в этом элитарном заведении.

Роден присела в кресло у окна, затянулась и выпустила колечко дыма. Пачка елоток заканчивалась, а с визитами к пленнице никто не спешил. Можно было дать денег какому-нибудь санитару и попросить его принести новую пачку. Одна проблема: счета Роден мать заблокировала, а наличных у нее не было. Что она вообще здесь делала? Как докатилась до полного отстоя в своей яркой и столь впечатляющей жизни?

Перед глазами всплыло знакомое лицо, и Роден передернуло.

– Привет! – улыбалась Одеялко. – Могу я к тебе присоединиться? – И, не дожидаясь разрешения, плюхнулась в кресло рядом.

Мистроль достала из кармана рубашки пачку елоток и щелкнула пальцами, подзывая к себе санитара. Тот подошел, хотя мог и не подходить.

– Огоньку не найдется? – кокетливым голоском пропела Одеялко.

Санитар молча дал прикурить. Она затянулась и вложила бумажку ему в руку.

– Благодарю!

– Всегда к вашим услугам, – ответил довольный сотрудник, пряча деньги в карман и тут же удаляясь.

– Почему я тебя раньше здесь не видела? – поинтересовалась Одеялко.

– Потому что раньше меня здесь не было, – ответила Роден, отворачиваясь к окну.

– Я разговаривала с Язвой. Оказывается, она многих здесь знает. И Красавчика помнит, и тебя…

– Да что ты? – улыбнулась Роден. – И что же Язва обо мне рассказала?

– Что ты сука, каких поискать.

– У Язвы распад личности. Не советую слишком много с ней общаться.

Лоскутное Одеяло прищурилась, глядя куда-то в сторону.

– Красавчик сказал, что Язва бывала здесь раз пять минимум.

– Будет и шестой, – вздохнула Роден.

– Почему? – собеседница повернулась к ней и изобразила на лице неподдельный интерес.

– Она зависима. Здесь ее кормят одним, на воле она ест другое. Как только передоз – родственнички запирают ее здесь. Круг замыкается. А от постоянных передозов мозги начинают плавиться. У нее уже почти расплавились.

– Как у тебя это получается?

– Я просто наблюдательная. – Роден затушила окурок.

– Эй, девчонки, вы не скучаете?

– Легок на помине, – буркнула она.

Красавчик придвинул стул и присел напротив, едва ли не касаясь ее коленями.

– Скажи, ты вся такая… – он задумался, подбирая слово, – яркая?

– С какой целью спрашиваешь? – Роден пыталась сохранить хладнокровие и случайно не подправить его аристократический нос.

– Страшилка, не обижайся. Я любя!

– Так вот в чем твоя проблема… – она понимающе кивнула. – И давно на уродство тянет?

Красавчик засмеялся и подмигнул.

– Люблю баб с характером!

– Так иди и поищи себе бабу. А мы с Одеялком, как дамы благородного происхождения, тебя здесь подождем.

– Простите, дамы! – Он поднял руки. – Обознался!

Роден схватила его за ладонь и выкрутила руку.

– Если хочешь свести счеты с жизнью, – улыбнулась она, показывая запястье Красавчика с белесым рубцом Одеялку, – резать нужно продольно, а не поперек. Чем глубже, тем лучше. А вот это, – Роден отбросила ладонь, – показуха чистой воды.

– Тебе виднее, шлюха, – бросил в ответ Красавчик и удалился.

Роден достала елотку, отобрала из рук Одеялка дымящийся окурок и подкурила от него.

– Бойся этого урода, – произнесла она. – Он из нашей группы самый конченый.

– Ты что-то знаешь? – прошептала девушка, явно испуганная замечанием Роден.

– Я таких тварей чую издалека.

Лоскутное Одеяло поежилась и отвернулась.

– А Темный наблюдает за тобой, – произнесла она.

– Не за мной, – вздохнула Роден. – Он наблюдает за тобой.

– Нет. Как только ты мимо него прошла, он теперь то и дело на тебя поглядывает.

– Это потому что ты рядом сидишь. – И, подловив очередной взгляд черных глаз, она с воодушевлением помахала Темному рукой.

Мужчина тут же отвернулся.

– Расслабься, – Роден затянулась, – сегодня он на тебя больше смотреть не будет.

– Злая ты, – вздохнула Одеялко.

– Сука просто, вот и все. Ты только не расстраивайся. Ты нравишься Темному. Если и он тебе нравится, можешь закрутить.

Одеялко поморщилась.

– С Темным?

– А почему нет? – хмыкнула Роден.

Одеялко огляделась по сторонам и встала.

– Хорошо поболтали. Завтра курнем вместе?

– Завтра будет видно.

Лоскутное Одеяло зашагала в зал, прошла мимо одиноко сидящего Темного, потом остановилась, обернулась и вернулась к его столу. Дальше Роден не подглядывала. Неприлично это, вроде как… Хотя кому она заливает?

– Уже девять. Пора отдыхать, – объявил санитар.

– Пора, – вздохнула Роден и бросила дымящийся окурок в пепельницу.

– Эй ты!

Она обернулась, точно так же, как и все остальные, собравшиеся у выхода.

– Вернись и затуши окурок! – кричал санитар.

– Сам затуши. Или за эту услугу я не заплатила?

– Вот дрянь! – гаркнул он, схватил Роден за плечо и повел на веранду.

Остальные молча наблюдали со стороны. Зеваки, что еще сказать.

– Туши!

Лицо Роден оказалась прямо над дымящимся окурком. Она подула на него, чтобы затлели и другие.

– Туши, я сказал!

– Мэйфилд, не надо, – послышалось из-за спины.

– Я с этой сукой хорошо знаком! Она мне руку прокусила, дрянь!

– Надо же, – хмыкнула Роден. – Запомнил…

– Туши! – Теперь ее лицо оказалось прижатым к столу.

Она начала брыкаться, пытаясь скинуть тушу, навалившуюся сверху. Санитар уперся пахом ей в зад и захохотал.

– Может, ты этого ищешь?

Роден потерлась о него бедрами и, чувствуя, как ослабла хватка на шее, медленно разогнулась.

– Может, и ищу, – прошептала она, прижимаясь всем телом и плотоядно улыбаясь очередному извращенцу.

– Простите, это мой окурок, – произнес знакомый голос, и Роден перевела взгляд на Темного.

Он затушил все тлеющие бычки в пепельнице и улыбнулся санитару.

– Моя вина. Простите.

– Руку с задницы убери, – вежливо попросила Роден и отстранилась от санитара. – Еще увидимся, Мэйфилд, – обронила она и поспешила удалиться.

Санитар еще долго будет искать утерянную карту пропуска. «Хрен найдешь», – подумала Роден и спрятала ее в карман.

***

– Элайза, расскажи нам, как давно ты здесь находишься, – попросила Кашпо.

– Вам виднее, дорогой доктор! – захохотала Язва.

– Если ты не начнешь разговаривать с группой, я буду вынуждена отправить тебя в изолятор на неопределенный срок.

Гнилой ход, ничего не скажешь. Роден с ненавистью взглянула на доктора, и та заметила этот взгляд.

– Роден, ты хочешь нам что-нибудь сказать?

– Доктор Кашпо, вы же находитесь здесь в качестве наблюдателя или, – она повела плечом, – ведущей собрания. Я права?

– Да. Я вмешиваюсь в процесс только в случае крайней необходимости.

– Так что же за крайняя необходимость такая угрожать девчонке за то, что она на контакт идти не хочет? Групповые занятия, доктор, дело добровольное. И терапия эффективна, если пациент желает ее проходить.

– Роден, ты напрашиваешься на неприятности?

Она пожала плечами:

– А ты посади меня в изолятор и дело с концом!

– Не думай, что сможешь избежать занятий с группой, – улыбнулась Кашпо. – Даже если отправишься в изолятор, тебя будут приводить сюда ежедневно.

– Страшила, закройся! – оживился Красавчик. – Давайте лучше я вам что-нибудь расскажу.

– Валяй. – Роден махнула рукой.

– Меня тетушка воспитывала. Родители погибли, когда мне пять было, и тетушка захапала состояние вместе со мной. Мою первую девчонку она подарила мне на тринадцатилетие. Хорошая была проститутка. Опытная.

– У тебя другие темы для беседы есть? – решила уточнить Роден. – Или мы будем слушать истории про твои сношения ежедневно?

– Роден! – пригрозила Кашпо.

– Я выбираю изолятор, – встрял Темный. – С вами неинтересно.

– А ты приключений ищешь? – пикировал Красавчик.

– Я их уже нашел. А ты – продолжаешь искать.

– Доктор, – заулыбалась Роден, – кажется, ваша терапия терпит крах!

– На начальном этапе такое бывает, – кивнула Кашпо.

– А может, вы расскажете нам что-нибудь о себе? Не думаю, что у девочки из неполной семьи в жизни никогда не было проблем.

– Мы говорим не обо мне, Роден.

– Ты же всех нас ненавидишь, – прошептала Роден, наклоняясь вперед. – Богатенькие детки, которые вляпались в неприятности или надумали их. Нам все досталось легко, а ты горбатилась годы, чтобы обучение оплатить.

– Роден, если ты не прекратишь, я тебя изолирую.

– Чего тебе в жизни не хватает, Кашпо? Положение – есть. Состояние наверняка уже заработала. Мужиков много, одним вряд ли довольствуешься. И все мало… Всего этого тебе мало…

Лицо Кашпо застыло, словно маска. Она медленно поднялась и подошла к Роден.

– Ну, давай… – прошептала та. – Давай, покажи, как сильно ты меня ненавидишь…

Доктор несколько раз глубоко вздохнула, а затем вернулась в кресло.

– Сеанс окончен. Всем разойтись.

Красавчик присвистнул и подмигнул молчаливому Лоскутному Одеялу.

***

– Зачем ты хотела попасть в изолятор?

Темный присел в кресло рядом с Роден и продолжил наблюдать за беседой Красавчика и Лоскутного Одеяла со стороны.

– Она тебе нравится? – сменила тему разговора Роден, прикуривая очередную елотку от предыдущей.

– Ты весь вечер сидишь здесь и куришь одну за одной.

– А ты на Одеялко постоянно пялишься.

– На тебя тоже, и ты об этом знаешь, – парировал Темный.

– Ты смотришь на меня, потому что тебе интересно. Здесь всем интересно, почему на мне живого места от татуировок нет. Ответ ты не получишь. Тема закрыта.

– Все вокруг виноваты, не так ли? – внезапно произнес он. – Родня твоя… Они пожалели. По головке погладили. Но от жалости их ты завыла. Им не понять. Им в шкуре твоей не ходить. Заткнуться бы им всем, да не смогли. Взгляды… Пересуды… Шепот… Потом мужика нашла. Необычного такого. Обычные на тебя не клюют. Он улыбался тебе. По галактике на кораблике красивом покатал, подарки дорогие подарил. А ты все понять не могла, чего ж это он руки свои распускать не спешит? Словами по ушам ездил, а ручки-то где? Потом поняла, что не стоит у него на уродство твое. К лицу привык, а как разделась, так и стояку конец. Поняла, что родственнички твои добросердечные бумажек ему дали. Или услугу оказали… Жалко ведь им тебя. Вот они и расстарались. Тогда по-настоящему завыла. Вернулась домой, взглянула на себя в зеркало подумала: а на хрена мне все это? Взяла ножик и располосовала вены на запястье. Тебя спасли. В клинику престижную отправили. Мозги лекарствами промыли. Только жить опять не захотелось. Что осталось? Вернуться домой? Это ты уже проходила. Жалость. Вой. Веревка в сортире. Клиника престижная. Что дальше? Полетела на маленькую планетку с миссией гуманитарной. Детям чумазым жопы подтирать. Переворот на планетке случился. Вояки пришли в эту деревеньку и всех твоих чумазых засранцев перебили, пока ты мудаков на переговорах выслушивала. Ты в деревеньку вернулась, детей схоронила, выследила тех, кто сделал это. Убила. Тебя домой насильно привезли. Как так, ведь в переплет, бедненькая, угодила. А лица деток этих тебе по ночам снятся, как и лицо того самого первого гондона, из-за которого вся твоя жизнь наперекосяк пошла. Вой. Жалость. Шепот. Зато у тебя был пистолет. Собралась мозги себе вынести, а тут провидец какой-то мамашке в очередной раз весточку прислал. Заломили тебе ручки и пистолет отобрали. И вернулась ты в клинику престижную. И гондон какой-то подсел к тебе вечером и рассказал тебе историю страшненькую о жизни твоей неудавшейся.

Роден затушила елотку и повернулась к Темному лицом.

– Чтец хренов.

Темный встал и подошел к окну.

– Знаешь, как круг порочный разорвать? – спросил он. – Умереть, конечно. В больнице не дадут. Дома тоже не позволят. На передовую бы попасть, но для таких, как мы с тобой, путь туда закрыт.

Роден тоже встала и остановилась рядом с Темным. Прижала ладонь к стеклу, и силовая решетка на внешней стороне окна тут же засветилась. Ее ноготь заскользил вниз, издавая скрежет и оставляя царапину.

– Если ты нашел выход, что тогда тут делаешь?

– Выхода не существует. Тебе придется жить с этим до конца твоих дней. Они скажут, что все хорошо. Они будут говорить тебе это постоянно, как напоминание о том, через что тебе пришлось пройти. Но в их глазах ты будешь видеть собственное отражение и спрашивать себя, почему все еще живешь?

Хлопок заставил обоих обернуться. Лоскутное Одеяло здорово проехалась Красавчику по лицу, бросила нечто нецензурное и отошла в сторону.

– Пошла ты, шлюха!

– Сексоголик хренов, – выдохнула Роден и отвернулась. – Сходи спроси, все ли с ней в порядке.

– С ней все в порядке, – ответил Темный.

– Чего ты хочешь? – утратила терпение Роден и заглянула в лицо мужчине. – Чего лезешь ко мне? Таких сердобольных повидала на своем веку. Хочешь потрахаться в туалете – так и скажи. Я подумаю над твоим предложением. А если в психолога поиграть решил – отвали сразу. Достаточно, что мне Кашпо по мозгам ездит.

Он взирал на Роден с высоты собственной надменности и явно о чем-то размышлял.

– Чернее личности, чем ты, я никогда не встречал, – наконец выдал он. – В каждом есть что-то светлое, но в тебе света вообще нет. Ты двинутая на всю голову, но действуешь в каких-то дозволенных рамках. Тебе вроде бы на всех насрать, но все же ты защищаешь Язву и Лоскутное Одеяло от тех, кто, по твоему мнению, представляет для них опасность. Дисбаланс не может существовать вечность. Рано или поздно тебя склонит на одну из сторон. И тогда в тебе либо появится Свет, либо тебя сожрет Тьма.