Искра жизни пробежала по лицу маленькой ведьмы. Мигом распахнув глаза, словно при звуке опасности, она отскочила от края площадки и перебежала к самой середине. Там она натянула на голову свою просторную волчью накидку и медленно двинулась против солнца вокруг площадки, притоптывая на ходу и напевая заунывным низким голосом:
Встань-поднимись,
Болотный туман!
Морока и тьма
На недругов грянь!
Пусть ни один
Дороги не видит,
Из всех, кто идет
К Рыжей горе!
Она кружила по площадке древнего великаньего святилища, призывая туманы и ветры, и они откликались на зов древней, холодной крови инеистых великанов. Далеко-далеко на севере закипел буревой котел, пополз над миром туман, и дремучий ельник зашумел, подхватил заклинанье. Огромный косматый волк, сидевший под скалой, вскинул с угрюмому небу острую морду и завыл, затянул песню непогоды.
* * *
Торвард конунг вытащил свой амулет-торсхаммер из-под ворота наружу: кремневый молоточек слишком раскалился и обжигал кожу. О чем он хотел предупредить, и так было очевидно. Едва дружина миновала Ступенчатый перевал и прошла немного на север, как неизвестно откуда навалился такой туман, что в двух шагах было не видно деревьев. Оглядываясь, Торвард не видел своих людей, а различал только неясные темные фигуры, расплывчатыми пятнами шевелящиеся в туманной мгле. Чтобы не потеряться, хирдманы постоянно перекликались, но вдруг им ответил волчий вой, и охота подавать голос пропала.
– А здесь пасутся волки! – со злым задором выкрикнул откуда-то сзади Эйнар. – Слышите? По меньшей мере один где-то близко.
– Эй, Халльмунд! Стойте! – окликнул Торвард конунг в ту сторону, где находилась голова отряда. – Не отстал ли кто-нибудь? Подходите ближе, я вас посчитаю.
– Бэ-э! – заблеял где-то тумане Эйнар, опять принявшись «уродствовать».
– Не блей попусту, а то остригу! – пригрозил Халльмунд, и голос его звучал глухо, как будто он говорил, накрыв голову плащом.
Хирдманы столпились возле Торварда. Хотелось протереть глаза – на расстоянии вытянутой руки люди не видели лиц друг друга, знакомые фигуры выглядели размытыми, как будто туман сожрал из них половину жизни. Товарищи, много лет гревшиеся у одного очага, казались друг другу какими-то троллями, уродливыми и непонятными.
– Я потерял щит, – мрачно сообщил Торир Прогалина. – Можете смеяться. Я бы и сам посмеялся. У меня его как будто вырвали из рук.
Но смеяться никто не стал, а вместо этого каждый ощупывал собственное оружие и щит за спиной.
– Может, за ветку зацепился? – глухо ответил кто-то из серой мглы. А кто – не разберешь, туман даже голоса их похитил и изменил.
– Может, и за ветку, – так же мрачно согласился Торир. – Только я там пошарил – нашел парочку жаб. А щит как тролли унесли.
– Скажи спасибо, что нашел парочку жаб, а не гадюк! – отозвался еще один голос. И это, несомненно, был Эйнар.
– Как мы пойдем дальше, конунг? – спросил Ормкель, положив руку на плечо Торварду, чтобы не потерять его. – Я едва вижу тебя! Должно быть, уже ночь, только за этим проклятым туманом и темноты не видно! Ты видишь дорогу?
– Мы стоим на дороге, – отозвался Торвард. – Нам нужно на север.
– Мой башмак не хуже меня знает, где здесь север! А я вижу глазами не больше, чем затылком! Надо было взять с собой колдуна, хоть и не люблю я это племя! Но в здешних делах он разобрался бы лучше нас!
– Не пойму я чего-то! – бормотал озадаченный Кальв Белый Нос, один из старших хирдманов, помнивший начало квиттингской войны. – Тридцать лет назад, я понимаю, королева Хёрдис тут колдовала, хоть туману тебе нагоняла, хоть похуже чего… Всякое бывало. Но теперь-то кому тут безобразничать?
Торвард конунг знал, кто это «безобразничает», но молчал. Его дружине совсем не нужно знать, что в Медном Лесу теперь правит ведьма, которой он, их конунг, приходится братом по матери.
– Я вижу дорогу! – воскликнул вдруг Ульв Перепелка. – Вон она!
В тумане обозначилась неясная прогалина между деревьями – над ней нависали сосновые ветки, но под ними, похоже, можно было пройти.
– Не нравится мне эта дорога! – ворчал Ормкель. – Пусть ведьмы ездят по таким дорогам на своих волках. Она заведет нас прямо в болото, а то и великану в пасть!
– Давно хотел повидать живого великана! – не замедлил подать голос Эйнар.
– Мне тоже не слишком нравится эта дорога, но другой у нас нет! – сказал Торвард. – Пошли!
Тропа стала такой узкой, что приходилось идти по одному. Они шагали, но деревья вокруг угадывались лишь по неясному колыханию ветвей, и оценить пройденное расстояние не получалось, из-за чего создавалось впечатление, что каждый новый шаг делается на том же самом месте. Где-то позади снова и снова раздавался волчий вой.
Вдруг Регне споткнулся и упал на колени, так что только голова его, плечи и спина виднелись из тумана, как из снега.
– Здесь… – начал он, шаря руками в траве вокруг себя. Даже сидя на земле, он ее не видел. Под пальцами его ощущалась чуть шероховатая плотная кожа с холодными гладкими чешуйками. Легко было вообразить огромного змея или другое чудовище, но Регне нащупал закругленный край с железными оковками и понял, что все намного проще. – Здесь твой щит, Торир! Тролли отдали его назад!
– Троллиный род начинает исправляться! – бормотал утешенный Торир. – Они сами поднесли мой щит сюда и бросили прямо под ноги. Видно, он показался им слишком тяжел!
– Ничего подобного! – хмыкнул Эйнар. – Просто мы идем обратно.
– Нет, не обратно! – не соглашался с ним Гудбранд Ветка. – Ты на дерево посмотри!
– Дерево! – Эйнар не посчитал этот довод убедительным. – Сам ты дерево, Гудбранд! Тридцать лет назад мой отец над Ступенчатым перевалом увидел два солнца! Два сразу, спереди и сзади! А ты хочешь – дерево!
– И как же он определил – которое настоящее? – полюбопытствовал Тови Балагур.
– А очень просто. Он взял меч и начертил в воздухе руну Хагль. Колдовской круг разомкнулся, и стало видно, где морок, а где правда.
– Как это – начертил в воздухе? – не поверил Тови. – На воздухе нельзя чертить, потому что ничего не видно. Опять ты уродствуешь!
– А тебе и уродствовать не надо, ты сам урод неученый! – обозлился Эйнар, который на этот раз говорил чистую правду и не мог стерпеть, что ему не верят. – Это вот так делается!
Выхватив меч, он с широким размахом вырубил в воздухе перед собой три линии руны Хагль. Ярко-алые черты молниями сверкнули в тумане, посыпались искры; хирдманы вокруг смешались от неожиданности, сталт толкаться на месте, налетая один на другого. Шедшие впереди обернулись.
А в том месте, где вспыхнула руна гнева богов, размыкающая колдовской круг, туман растаял, образовав черное, с неровными краями окошко в сероватой дымчатой стене. За этим окошком на небе висела луна, заливая светом склоны гор и вершины леса. Постепенно края окошка раздвигались, оно делалось больше, больше, и уже вся дружина, не сходя с места, могла смотреть в него. Глазам открылись деревья, пригорки, валуны… Старый заросший курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя… Увидев этот камень, Торвард сильно вздрогнул, вспомнив свою мать и кое-что из ее бурной молодости. Его пронзило ощущение, что в этом тумане они забрели прямо в сагу – в страшное, кровавое сказание минувших лет…
– Тролли и турсы! – воскликнул вдруг Кальв Белый Нос. – Да это же Пестрая долина!
Кто-то из хирдманов изумленно вскрикнул.
– Ничего себе зашли! – присвистнул Торвард конунг.
– Оно и понятно! – растерянно протянул Халльмунд. – Мой отец так и говорил, что Пестрая долина очень близко от Ступенчатого перевала, прямо на север за ним.
В шуме елового леса слышался издевательский смех. Пестрая долина, в которой развернулась когда-то одна из самых больших битв между фьяллями и квиттами, была зловещим, предательским, губительным местом. Эти валуны… В той битве Хёрдис Колдунья еще сражалась на стороне своих соплеменников квиттов. Сражалась она своеобразно: колдовством. В гущу войска фьяллей она бросила горсть маленьких камешков – и каждый камешек превратился в громадного каменного медведя, который рвал и топтал всех, кто оказался поблизости…
– Отойдем в сторону и будем ночевать! – бросил Торвард, и необычная угрюмость в его голосе намекала, как сильно он встревожен. – А утром найдем дорогу. В таком тумане и перед собственным домом заблудишься, не то что в Медном Лесу!
Стараясь сохранять бодрость, хирдманы привычно готовились к ночлегу. Хвороста вокруг было достаточно, и скоро уже Регне присел возле большой кучи сушняка, выбил искру и стал нежно раздувать огонек, приблизив к нему ладони, словно хотел защитить от ветра и согреть маленький живой росток. Хирдманы часто посмеивались, говоря, что огонь любит рыжего Регне: ни у кого костер не загорался так быстро и дружно даже на сырых дровах в сырую погоду. А сам Регне говорил, что огонь любит его вовсе не за рыжие волосы – а за то, что он сам его любит.
Вооружившись факелами, хирдманы ходили в ельник, носили оттуда к костру охапки лапника на подстилки. Старый Кольфинн развязывал мешки, раскладывал хлеб и вяленое мясо, приговаривая, что с хорошей едой и огнем никакое колдовство не страшно! Эйнара Торвард конунг послал обойти место ночлега и очертить его клинком, нацарапав защитные руны, раз уж у него так хорошо получается.
– Иди, иди, должна же быть и от твоей учености какая-то польза людям! – подгонял его Ормкель, который сам не знал ни одной руны.
